Уильям Кокс был по профессии маклер. Судя по его визитной карточке, где-то в Сити у него была контора; однако едва ли кто бывал в этой конторе, да и сам он никогда в нее не заглядывал. Это и не имело смысла, так как в конторе находилась одна-единственная бледная, худосочная девица, сидевшая за старой пишущей машинкой с разбитым шрифтом, что, впрочем, нисколько ее не тревожило, так как ей все равно нечего было писать. Девица сидела в конторе только ради почты, поступавшей в этот адрес, ибо своего домашнего адреса господин Кокс никому не давал. Он никого не принимал у себя и все свои дела обделывал в ресторане.

Он говаривал: «Мне не нужен аппарат. Я делаю только большие дела». Он не хотел прикасаться ни к чему грязному и никогда не снимал перчаток. Кроме того, он носил стандартные светло-серые костюмы, лиловые носки и ярко-красные галстуки. Он считал, что к его фигуре пойдет любой готовый костюм, хотя он был высок ростом и тощ. Он был также уверен, что все принимают его за военного в штатском, и поэтому держался очень прямо.

Итак, служебный персонал стоил Коксу недорого, но он все же не обходился без помощников. В некоторых министерствах сидели люди, приносившие ему по меньшей мере столько же пользы, сколько принесли бы два-три отъявленных лентяя бухгалтера.

Такого человека он имел, например, s морском министерстве. И от нега в один прекрасный день узнал, что правительству ее величества кое-что требуется: ему требуются транспортные суда для перевозки войск в Кейптаун. Кокс решил пойти навстречу желаниям правительства.

Ввиду того что это дело было связано с морем, он стал расспрашивать в одном кабачке, посещаемом моряками невысокой квалификации, – стандартном кабачке, – нет ли где кораблей постарее. И кое-что он разыскал. Корабли эти принадлежали корабельной конторе «Брукли и Брукли» – тоже в своем роде стандартной фирме.

В ту пору в Лондоне было много людей относившихся не слишком щепетильно к попыткам правительства опереться в южноафриканской войне на деловые круги. Они готовы были в любой момент продать правительству джем; есть они его стали бы с гораздо меньшей готовностью. Господин Кокс не принадлежал к их числу. Он не хотел наживаться на несчастье своей родины и втягиваться в безобидные, но канительные разыскания, для которых требуются конторы и пишущие машинки. Всякий другой на месте господина Кокса, имея подобные связи, давно бы уже предложил правительству те суда, о которых он узнал в кабачке. Они были вместительны и, как удалось выяснить путем осторожного опроса фирмы «Брукли и Брукли», стоили дешево.

Во время краткого собеседования относительно подлежащих продаже судов, имевшего место, между маклером и фирмой «Брукли и Брукли», речь шла только & тоннаже и о цене. Господин Кокс не задавал никаких посторонних вопросов, а судовладельцы не заговаривали о состоянии судов. Все трое могли бы подтвердить это под присягой перед любым судом и в любое время.

Суда господ из фирмы «Брукли и Брукли» ни в малой степени не интересовали господина Кокса, несмотря на всю их вместительность и дешевизну. Он знал, что в Лондоне найдется немало людей, готовых заплатить любую цену за грузовые суда. Фрахты были очень высоки из-за военного времени. Продавалось лишь незначительное число судов, а те, что продавались, стоили очень дорого. Но, разумеется, ни один человек, нуждающийся в приличных судах, не стал бы обращаться к фирмам вроде «Брукли и Брукли».

Господин Кокс усиленно искал приличные суда – правда, не для правительства, а по поручению частных фирм. Потребность правительства в тоннаже была для него делом десятым и представляла интерес только в связи с его личными планами. Целую неделю потратил он на дальнейшие поиски.

Он и в самом деле нашел три новых и во всех отношениях надежных судна, приспособленных для перевозки грузов. Для этого ему пришлось совершить несколько поездок, одну даже в Саутгемптон, и когда он наконец разыскал суда, выяснилось, что они принадлежат разным владельцам и вовсе не так дешево стоят, но все-таки хотя бы отдаленно напоминают настоящие.

Господин Кокс заметил себе эти суда и вернулся в Лондон.

Там он вновь занялся выполнением правительственного задания. Но, как выяснится в дальнейшем, не забывал попутно и о своих интересах. Они по-прежнему были направлены исключительно в одну сторону – в сторону приобретения по возможно низкой цене приличных грузовых судов типа саутгемптонских.

В связи с правительственным заказом господин Кокс пригласил на совещание нескольких лондонских дельцов. Подходящих людей было нетрудно найти: Лондон кипел жаждой деятельности. Сити горело желанием помочь стране в ее борьбе с бурами. Правительство было прямо-таки идеальным клиентом.

Господин Пичем ознакомился с желанием правительства ее величества вместе с четырьмя-пятью другими господами, которым, так же как и ему, хотелось увидеть в этом желании приказ.

Они встретились в добропорядочном ресторане в Кенсингтоне. Там выяснилось, что среди них находятся настоящий баронет, букмекер, директор текстильной фабрики в Южном Уэльсе, ресторатор, владелец нескольких домов, овцевод и владелец большой торговли подержанными музыкальными инструментами.

Каждый заказал себе блюдо по вкусу, и господин Уильям Кокс произнес краткую речь.

– Положение нашей родины, – сказал он, – тяжелое. Как вы знаете, война в Южной Африке началась с того, что на мирных английских граждан было совершено неожиданное нападение. Войска ее величества, выступившие в поход для защиты этих граждан, повсеместно подвергались самым коварным атакам и при попытке защитить английское имущество неизменно становились жертвами кровавых стычек. Все вы читали о тех упреках, которые посыпались на наше правительство из-за его непозволительного долготерпения и ничем не оправданного миролюбия. Ныне, спустя несколько месяцев с момента возникновения войны, Англия борется с кучкой ополоумевших фермеров ни более ни менее как за существование своих заморских владений. В городе Мафекинге английские войска осаждены превосходящими силами буров и сражаются за свою жизнь. Те из вас, что имеют дело с биржей, знают, какими последствиями это чревато. Господа, задача заключается в освобождении города Мафекинга! (Аплодисменты.) Господа, в этот час от британского торгового мира также требуются хладнокровие, мужество и инициатива. Если мы их не проявим, то героизм нашей молодежи окажется бесплодным. Ибо кто ведет войну? Солдат и купец! Каждый на своем посту! Правительство плохо разбирается в коммерческих делах. Коммерческие дела – это по нашей части. Правительство говорит: «Нам нужны транспортные суда». Мы говорим: «Пожалуйста! Вот вам транспортные суда». Правительство спрашивает нас: «Вы – специалисты. Сколько стоят транспортные суда?» – «Это мы вам сейчас скажем, – отвечаем мы. – Пожалуйста! Транспортные суда стоят столько-то и столько-то». Правительство не торгуется: оно знает, что деньги останутся в стране. Братья друг с другом не торгуются. Не все ли равно, у кого деньги, – у того или у другого? Правительство и его контрагенты – это одна семья. Они доверяют друг другу и не могут обойтись друг без друга. «Этого ты не умеешь, – говорит один другому, – позволь, я это сделаю. А чего я не сумею, то сделаешь ты». Так возникает доверие, так возникают общие интересы. «Знаешь, Билли, – обратился ко мне статс-секретарь Имярек, когда мы с ним сидели и курили, – моя жена никак не может управиться – ей мало двенадцати комнат. Что делать?» – «Не беспокойся по пустякам, – говорю я. – Думай о своей работе!» И я улаживаю дело. И потом вы узнаете из газет, что статс-секретарь произнес там-то и там-то в защиту интересов страны большую речь, которая послужит для нас залогом дальнейшего преуспеяния, и где-нибудь в Африке или в Индии происходит какое-нибудь действительно великое событие, касающееся нашей родины и ее интересов. «У тебя должна быть свободная голова, Чарлз, – говорю я, – в наших интересах. Никаких мелких забот, никаких денежных расчетов! Я простой, скромный коммерсант, я не мечтаю о газетной славе, мне не нужно общественное признание, я, тихий и безыменный, даю тебе возможность работать на благо страны, я помогаю тебе», И подобно мне, господа, действуют тысячи коммерсантов, без шума и без славы, сказал бы я, но упорно и пронырливо. Коммерсант достает судно, солдат всходит на его палубу. Коммерсант пронырлив, солдат храбр. Господа, мы должны без лишних слов и высокопарных фраз основать Компанию по эксплуатации транспортных судов!

Речь господина Кокса имела успех. Ресторатор поблагодарил его от имени всех присутствующих и от имени Англии за его предложения, и после краткого обмена мнениями относительно деловых формальностей был составлен проект договора. Официант принес перо и чернила, букмекер принялся писать. Указанные господином Коксом три судна имели быть по возможности в наикратчайший срок приобретены у фирмы «Брукли и Брукли» и приведены в надлежащий вид. Сумма, потребная на оплату судов, имела быть разделена на 8 (восемь) равных частей и выплачена наличными при совершении сделки.

Когда дошли до этого пункта, за столом воцарилась глубокая тишина. Речь шла о разделе прибылей, главным образом о доле Кокса, затеявшего все дело. Собравшиеся спросили еще портера и сигар.

Затем текстильный фабрикант вымолвил небрежно, следя за голубым дымом своей импортной сигары:

– Я представляю себе это так: все делится на восемь частей… не правда ли, нас ведь восемь? А наш друг Кокс получает сверх того комиссионные в размере… ну, скажем, десяти процентов с суммы, которую уплатит правительство.

Собравшиеся взглянули на Кокса – впрочем, не все. Кокс откинулся назад вместе со своим стулом и сказал усмехаясь:

– Прошу не шутить.

Как выяснилось, к вящему изумлению собравшихся, у него были довольно солидные аппетиты. Обсуждение их заняло свыше двух часов. Их так и не удалось в значительной степени сократить, но у всех создалось впечатление, что и в два года трудно было бы добиться большего. Комиссионные были исчислены в размере двадцати пяти процентов.

После того как участники совещания, кряхтя и с такими лицами, словно они подписывали смертный приговор ближайшим родственникам, увековечили свои имена на бумаге, они поспешно разъехались каждый в свой город.

На Пичема все это предприятие, а в особенности неуступчивость господина Кокса при разделе прибылей, произвело отличное впечатление. Так люди торгуются только в том случае, когда предстоит действительно солидное дело.

В одно туманное утро в одной из бесчисленных маленьких, голых, с желтой мебелью, контор Сити состоялось совещание пяти коммерсантов. На матовом стекле двери, которая вела в контору, красовались золотые буквы: «Брукли и Брукли. Корабельная контора».

Двое из собравшихся были Брукли и Брукли, бесцветные, нерешительные на вид господа, выказывавшие, быть может, даже несколько преувеличенный страх перед принятием любого ответственного решения, касающегося их обоих. Каждый из них стремился исключительно к обоюдному благу и, очевидно, был глубоко уверен в том, что эта обоюдная ответственность ему не под силу.

Кто хорошо ориентировался в Сити, тот обращался с этими братьями в высшей степени бережно. Господин Кокс хорошо ориентировался в Сити. Был составлен договор, согласно которому грузовые суда «Красавица Анна», «Юный моряк» и «Оптимист» переходили в собственность новой компании за общую сумму в 8200 (восемь тысяч двести) футов. Осмотр был назначен на четверг, а тотчас же после осмотра должен был быть подписан договор и немедленно выплачена сумма стоимости судов.

– Я рад видеть вас у себя, – сказал один из господ Брукли, – но ради этих судов не стоит больше беспокоиться.

Обо всем твердо договорились.

Брукли и Брукли были крайне удивлены, когда на следующее утро господин Кокс еще раз явился к ним в контору в одиночестве и на собственный страх и риск, при условии соблюдения полной тайны, сделал еще одно предложение отно – сительно судов, на тот случай, если бы обсуждавшаяся вчера сделка не состоялась. Братья даже несколько взволновались.

В среду днем один из господ Брукли явился к домовладельцу Истмену, чей адрес был ему известен, и робко осведомился, не лучше ли расторгнуть сделку: им-де сделали еще одно предложение, и он не решается взять на себя ответственность перед братом за продажу судов по прежней цене. Истмен выразил от имени компании сожаление, и Брукли пробормотал что-то насчет четверга и шести часов вечера, по истечении какового срока он будет считать себя свободным, если сделка не состоится. Истмен тотчас же снесся с прочими компаньонами и просил их быть точными. Однако в четверг утром господин Кокс пригласил Истмена в ресторан и сообщил ему, что он будет располагать деньга – ми не ранее субботы.

Вследствие этого в два часа дня, перед самым осмотром, в другом ресторане состоялось бурное совещание, на котором текстильный фабрикант энергично потребовал от Кокса внесения причитающейся с него доли либо полного пересмотра условий договора. Одновременно он заявил, что готов принять на себя все обязательства Кокса и его долю в прибылях.

Высказываясь по поводу этого выступления, Истмен усмотрел в нем две части: к первой, то есть к требованию, он присоединился, вторую, то есть предложение, он отклонил. Он заявил, что сам готов принять на себя долю Кокса.

Еще кое-кто из семи компаньонов готов был на этот шаг, то Кокс потеряет свою долю, если он не внесет – при этом тотчас же – причитающейся с него восьмой части, было ясно всем, кроме Кокса. Он выразил кое-какие сомнения – впрочем, слабые. В конце концов сошлись на том, что вся сумма делится не на восемь, а на семь частей и Коксу остаются только его комиссионные.

Кокса это, судя по всему, до того огорчило, что он занемог и ушел домой, чтобы лечь в постель. Он заявил, что и в осмотре он тоже не сможет принять участие.

Истмен пригласил на осмотр одного бывшего инженеракораблестроителя, высокого тощего мужчину по имени Байл, выгнанного отовсюду за пьянство. Они встретили его неподалеку от доков и, по совету Истмена, тотчас же повели выпить, дабы привести в хорошее настроение и добиться от него признания старых лоханок никуда не годными.

Братья Брукли и Брукли поджидали их у себя в конторе, откуда было рукой подать до судов.

Это были огромные мрачные ящики времен Нельсона. Есть люди, которые постоянно подбирают всякое старье – шляпы, сигарные коробки, детские коляски – из чистого увлечения коллекционерством или просто из тупости. Таким людям эти суда пришлись бы по вкусу. Так или иначе, они еще держались на мутной воде, опровергая изречение о том, что все на свете преходяще.

Должно быть, их не беспокоили уже много лет, а может быть, и много десятков лет. А теперь где-то в Трансваале несколько тысяч томми ждали подмоги, и приходилось беспокоить их вновь. Впрочем, им это, пожалуй,, было даже приятно.

«Юный моряк» стоял ближе других, и на него-то в первую очередь и поднялась комиссия.

Сходни были из дерева – это было несомненно. Палуба выглядела не очень приветливо, но она тоже была из дерева, как на настоящем корабле.

В составе комиссии не было ни одного моряка. Моряка ни за что не удалось бы уговорить спуститься вниз по трапу. Он побоялся бы сломать себе шею.

По трюму, точно ягнята по лужайкам Уэльса, бегали крысы – огромные, толстые звери, никогда, несмотря на свой возраст, не видавшие человека и даже не подозревавшие о том, какую опасность он для них представляет.

Инженер Байл уже готовился с наплевательской смелостью разоблачить все уловки, при помощи которых бессовестные судовладельцы стараются выдать плавучий гроб за соблазнительную яхту-люкс. «А это что такое, милостивые государи?» – намеревался он спросить, срывая при этом то или иное бутафорское прикрытие. И вот он стоял, беспомощный и усталый, и даже не пытался раскрыть рот. И ребенку было ясно, что тут делается.

То, чем страдал «Юный моряк», при всем желании уже нельзя было назвать болезнью.

Из десяти посетителей ни один не отходил ни на шаг от железного трапа. Никто бы не решился опереться о борт корабля, если бы ему пришлось споткнуться об один из прогнивших предметов, валявшихся повсюду. Были все основания опасаться, что рука проткнет борт насквозь.

Внезапно Истмен громко и весело произнес:

– Так, так.

Слова эти прокатились гулко, как в старом-престаром амбаре. И тогда один из господ Брукли сказал очень спокойно:

– В конце концов решает не внешний вид. Важно одно – может ли корабль плавать и выдержит ли он груз.

Есть люди, которые обладают способностью абсолютно не чувствовать настроение-своего собеседника; они не обращают никакого внимания на факты и высказывают свои мысли без всякого стеснения, не учитывая ни обстановки, ни времени. Такие люди рождены вождями.

Компания по эксплуатации транспортных судов точно в дурном сне сошла на берег. Она еле удостоила взглядом «Красавицу Анну» и «Оптимиста», быть может самого жалкого из всех трех.

Когда все вновь собрались в конторе «Брукли и Брукли», один из господ Брукли произнес краткую речь.

– Господа, – сказал он, глядя в окно, – у меня такое впечатление, будто вы ожидали большего, хотя цена была вам известна, будто вы в какой-то степени разочарованы и вам от этой сделки чуточку не по себе.

Он окинул собравшихся беглым взглядом и, так как никто не ответил ему, продолжал:

– Если это так, то я позволю себе посоветовать вам ни при каких обстоятельствах не противиться внутреннему голосу, твердящему вам: прочь от этого дела! Если вам к спеху, то едва ли вам удастся в настоящий момент найти в Англии подходящие суда, особенно по этой цене. Но если у вас есть время на поиски и несколько месяцев не Составляют для вас разницы, то вы, несомненно, подыщете то, что вам нужно. Случайно Брукли и Брукли имеют возможность в любой момент сбыть эти суда; как я вчера сказал господину Истмену, мы имеем соответствующее предложение и нисколько не будем огорчены вашим отказом. Мы могли бы даже предложить вам небольшую неустойку. Сейчас половина шестого, а в четверть седьмого моему брату и мне предстоит другое совещание. Следовательно, мы хотим и должны как можно скорей договориться.

– Суда стоят самое большее двести фунтов и вообще непригодны для плавания, – спокойно сказал Байл.

Господин Брукли поглядел на часы.

– Вы слышите, что говорит ваш доверенный? У нас нет оснований возражать ему. Мы и не думаем навязывать вам эти суда. Мы не можем взять на себя никакой ответственности. Весьма возможно, что, с точки зрения специалиста, вообще лучше всего будет продать их на дрова. В этом случае двести фунтов, о которых упомянул ваш эксперт, были бы приблизительно подходящей ценой. Итак, обдумайте это дело, господа. – И он вместе с братом вышел из комнаты.

Когда они скрылись, Истмен сказал вполголоса:

– Эти суда – единственное, что можно достать. Не следует забывать об этом. И тем не менее я вышел бы из дела, не будь я уверен, что то, другое, предложение исходит не от кого иного, как от нашего друга Кокса. Мы чересчур насели на него. Он хочет сделать дело с другими компаньонами – поглупее.

У многих находившихся в комнате раскрылись глаза. Пять минут спустя они уже стояли с перьями в руках над договором.

По дороге домой Истмен сказал инженеру:

– Профану трудно даже представить себе, как такое корыто может выйти в море. Невольно является мысль, что эта гнилушка попросту расползется в воде, как бумага. Замечательная вещь современная техника! Она из ничего делает что-то. Держу пари: когда эти штуки покрасят и чуточку подправят, они будут выглядеть совсем шикарно и выполнять свое назначение не хуже любого другого корабля. Профан понятия не имеет, на что способна техника!

Пройдя несколько шагов в молчании, он продолжал озабоченно:

– Просто безобразие, до чего человека заедает конкуренция. Нет такого гнусного дела, на которое не набросился бы кто-нибудь другой, как только ты от него откажешься. Нужно уметь заглатывать все на свете. Стоит тебе на секунду поддаться человеческим чувствам – и тебе каюк! Тут помогут только железная дисциплина и самообладание. С другой стороны, за ничто трудно что-либо и требовать. Если ты хочешь остаться тем, что в просторечии называется порядочным человеком, ты должен либо копаться в навозе, либо таскать кирпичи. Да, стоит тебе чуточку подняться выше среднего уровня, и у тебя сразу же появляются заботы, какие и не снятся обычному неимущему человеку.

Господина Пичема сильно обеспокоил отказ господина Кокса от участия в осмотре. Он не мог заснуть и провел скверную ночь.

Он участвовал в покупке трех никуда не годных кораблей, его доля равнялась примерно половине корабля, и только от господина Кокса зависело, окажутся ли эти деньги выброшенными на ветер или нет. А для такого человека, как Пичем, быть у кого-нибудь в руках означало то же самое, что для кролика означает находиться в пасти Удава. Вопрос заключался в том, станет ли господин Кокс перепродавать корабли дальше. Почему он не явился осмотреть их или по крайней мере подписать договор? Его вытеснили из дела: он был уже не компаньон, а всего только маклер.

Господин Пичем встал с кровати проверить, всюду ли потушен свет, но главным образом из-за того, что его снедало внутреннее беспокойство. Он не выносил ни малейшей денежной потери. Хуже всего было то, что он даже при самых пустячных убытках немедленно терял всякую веру в себя. Он не доверял никому – с чего же ему было доверять самому себе?

Свет был всюду погашен, но окно в комнате Полли, выходившее на галерею, было открыто. Господин Пичем видел на кровати темные очертания ее тела. Он сердито захлопнул окно снаружи.

«Чего ради я тружусь? – спросил он себя, вновь улегшись в постель. – Только ради ребенка. Надо будет выгнать из портняжной мастерской еще двух баб. Они там прямо осатанели от безделья. Не могу же я один прокормить всю эту ораву. Они шьют и шьют – им все равно, сбуду я их тряпье или нет. Они-то ничем не рискуют. Полли тоже могла бы уже заняться чем-нибудь. Что она себе, в сущности, думает? Этому Коксу нельзя верить ни на грош. Ни в коем случае не следовало прижимать его к стенке! Он темная личность, для него это дело может быть достаточным предлогом, чтобы пустить меня по миру. Я ему тогда голову оторву, но разве мне это поможет?»

Весь покрывшись потом, он приподнялся в постели:

На следующее утро Пичем зашел за Истменом и вместе с ним отправился в Сити, в контору Кокса, и, конечно, худосочная девица заявила ему, что Кокс уехал. Контора, где Пичем никогда до тех пор не бывал, произвела на него угнетающее впечатление. Это была контора афериста!

Пичем провел ужасное утро.

Он впутался в это дело, потому что оно сулило возможность обмануть правительство. Это обстоятельство заставило его слепо в него уверовать. Подобные предприятия обычно удавались. Обмануть другого – отчего же нет?! Это могло быть честным намерением делового человека. И вот мир оказался хуже, чем можно было предположить. Подлость, как видно, вообще не имеет границ. Это было глубочайшее убеждение Пичема – в сущности, единственное его убеждение.

Однако после обеда явился Истмен и сообщил, что все в полном порядке. Кокс уже вернулся или, кажется, вообще никуда не уезжал; после обеда он намерен осмотреть вместе со своим другом из морского министерства суда, – не угодно ли господам компаньонам подождать его в ресторане?

Осмотреть суда! Этого еще не хватало!

Все семь компаньонов, собравшиеся в ресторане, выглядели так, словно им предстояло путешествие на «Оптимисте».

И вот в половине шестого Кокс явился в ресторан в новом, прямо-таки пламенном галстуке; выглядел он крайне несолидно и смахивал на афериста; он извлек из бумажника подписанный и снабженный печатью договор с морским министерством и чек на 5000 (пять тысяч) фунтов, подлежащих немедленной выплате Компании по эксплуатации транспортных судов с ограниченной ответственностью.

У статс-секретаря не оказалось времени на осмотр.

– При наших дружеских отношениях подобные формальности не играют никакой роли, – небрежно заметил Кокс. – Впрочем, я выложил за вас две тысячи фунтов. Я предоставил их в распоряжение Хейла, для его фонда вдов и сирот средних чиновников. Он удовлетворился бы и тысяг чей, но я решил: не подмажешь – не поедешь.

Он был в блестящем настроении. На днях он опять побывал в Саутгемптоне и выговорил себе преимущественное право на покупку тамошних грузовых судов. Все шло как по маслу. Господин Кокс собирался дать джентльменам из Компании по эксплуатации транспортных судов наглядный урок морали. Он уже видел, как навстречу ему на всех парусах плывут саутгемптонские суда.

Дело, объяснил господин Кокс компаньонам, пойдет следующим образом: суда должны быть как можно скорей официально переданы правительству; ремонт их можно закончить после приемки. Окончательный расчет, однако, будет произведен правительством только по завершении полного ремонта.

Все охотно согласились.

Было решено немедленно приступить к восстановлению судов «Красавица Анна», «Юный моряк» и «Оптимист». Они нуждались в небольшом наружном ремонте, окраске и тому подобном.

– Как-никак, они должны выдержать несколько тысяч морских миль, – серьезно сказал господин Кокс.

Дело было поручено Истмену. Оно могло стоить и несколько сот и несколько тысяч фунтов. Как выяснилось, все переволновались и были теперь склонны к некоторой щедрости, в том числе и Пичем.

Пока все обстояло благополучно – настолько благополучно, что Пичем даже удивился, когда несколько дней спустя к нему явился овцевод и признался, что он больше не может участвовать в деле, так как все наличные деньги, какие он только может собрать, необходимы ему для военных поставок. Изрядно поторговавшись, Пичем взял на себя его пай и, таким образом, оказался владельцем двух седьмых всего предприятия. Это была неожиданная удача.

Однако вслед за этим из морского ведомства поступили тревожные вести.

Вестником опять оказался Истмен, встретивший Кокса в каком-то ресторане. По словам маклера, у его друга статс-секретаря задним числом возникли сомнения относительно договора. В определенных кругах ему предложили создать инженерную комиссию для осмотра купленных судов. До сей поры статс-секретарь всячески отклонял это предложение, но ныне изъявил желание хотя бы лично осмотреть объект сделки. Теперь все зависело от того, удастся ли оттянуть осмотр хотя бы до тех пор, когда ремонтные работы будут уже в полном разгаре.

Это известие послужило причиной того, что Пичем вернулся домой накануне пикника со всеми признаками телесного недомогания и слег в постель, требуя грелок и ромашки.

Целая неделя прошла в томительных переговорах. Они были весьма затруднены тем обстоятельством, что Кокс никому не давал своего адреса. Когда его спрашивали, он заявлял, что как раз в настоящий момент переезжает.

Все участники предприятия взапуски носились из своих квартир в доки и обратно. Ремонтные работы подвигались медленно. В чреве «Красавицы Анны» плотников ожидали сюрпризы, от которых у них волосы встали дыбом. Внутренности «Юного моряка» привели людей в содрогание. А состояние «Оптимиста» было таково, что инженеры никак не могли решить, можно ли приставить стремянку к его стенке, не подвергая опасности жизнь рабочих.

Корабельные конторы и всевозможные сплетники в районе доков подливали масла в огонь. Во время обеденных перерывов корабельные плотники и не думали молчать о своих открытиях; все предупреждения Истмена о том, что они по сути дела совершают государственную измену, встречались хохотом. Плотники были насквозь пропитаны ядом социализма.

Постепенно становилось ясно, что ремонт обойдется в пять-шесть тысяч фунтов.

На этой неделе Пичем случайно встретил Кокса у Истмена. Пичем пригласил маклера поужинать в семейном кругу. Теперь более чем когда-либо все зависело от Кокса. Впрочем, у Кокса был абсолютно уверенный вид.

За этим ужином, на котором присутствовал также Истмен, Кокс познакомился с Полли. Персик произвела на него сильное впечатление. Он был заядлый юбочник и притом из тех, кто постоянно себя за это грызет.

Пичем исподволь разузнал о всевозможных его похождениях, которые сплошь протекали в самых низших слоях общества и ежеминутно могли стать предметом судебного разбирательства. Эти сведения, получи он их своевременно, уже сами по себе заставили бы Пичема воздержаться от сотрудничества с Коксом. Коммерсанты, имеющие иные интересы, кроме деловых, ненадежны. При нынешнем положении дел приходилось, однако, принимать Кокса таким, каков он есть.

В этот ветер Полли превзошла себя. Она занимала Кокса как светская дама. После кофе она даже села за рояль и спела своим славным, чуточку дребезжащим голоском патриотическую песенку.

В результате Кокс так разошелся, что не пожелал идти домой после ужина и уговорил Истмена и даже Пичема наведаться вместе с ним в два-три кабака. Он надел набекрень свою серую велюровую шляпу, на его впалых серых щеках вспыхнул нездоровый румянец. Господин Пичем шел рядом с ним точно за чьим-то гробом. С гораздо большей охотой он отправился бы в доки, где за значительную сверхурочную плату производились ночные работы.

В кабаке Кокс вел себя как настоящий распутник, а не как деловой человек. За все платил он.

На следующее утро он сообщил, что Хейл из морского ведомства официально принял суда «Красавица Анна», «Юный моряк» и «Оптимист» без предварительного осмотра и отдал распоряжение о выплате КЭТС трех тысяч фунтов.