Книга: Записки диверсанта
Назад: Глава 26. Через линию фронта
Дальше: Глава 28. Начало битвы на Курской дуге

Глава 27.
Встречи в Полесье

Остановленные несколько раз партизанскими дозорами, мы приблизились к штабу Сабурова. Среди деревьев горбились накаты землянок, тянулись веревки с развешенным для просушки бельем, запахло дымом, слышались голоса людей. В прогалах стволов засветилась под ранним солнцем полянка с большим рубленым домом. На полянке перед домом народ. Издали узнаю Демьяна Сергеевича Коротченко, Алексея Федоровича Федорова, Сидора Артемьевича Ковпака, Степана Антоновича Олексенко. От группы встречающих отделяется осанистый человек в генеральской форме, идет навстречу. Видимо, Сабуров, с которым я прежде не встречался. Спешиваемся. Сабуров начинает доклад Тимофею Амвросиевичу. Выслушав доклад, Строкач обнимает Сабурова, а к нам уже подошли собравшиеся, и объятиям с рукопожатиями, кажется, не будет конца. Осматриваюсь. На командирах генеральская или офицерская форма с полевыми погонами, лица у них веселые, движения и голоса уверенные. Это не загнанные в леса и урочища, измотанные люди, это властные хозяева своей земли! Чтобы увидеть такое, стоило пережить любые огорчения и неудачи. У Сабурова ожидал завтрак. Столы стояли прямо на поляне. Строкач оглядел снедь и только руками развел:
— Вижу, не по карточкам живете! Откуда это?
— Реквизируем у врага, обмениваем в деревнях на соль и керосин, — ответил Сабуров. — Прошу, товарищи! За столом я нет–нет да и поглядывал на сидящего наискосок загорелого черноусого комиссара ковпаковского соединения Семена Васильевича Руднева. Среди знакомых человека с такой фамилией, с таким именем–отчеством не было, но я не мог отделаться от ощущения, что встречал Руднева раньше, и встречал не раз, только где и когда? Похоже, и Руднев ко мне присматривался, пытался вспомнить что-то. Я улучил момент, наклонился к комиссару:
— Семен Васильевич, извините, мы с вами виделись прежде? Руднев тронул ладонью усы:
— Понимаете, я в свое время учился у инструктора, носившего фамилию Григорьев… И сразу все стало на свои места! Ну, конечно же, Киев, тридцать третий год, партизанская школа! Я преподавал в ней, фамилия Григорьев — один из тогдашних моих псевдонимов!
— А какую фамилию вы десять лет назад носили? В Киеве? — рассмеялся я, — У Григорьева не было слушателя Руднева!
— Илья Григорьевич, вы?! — Руднев даже с места встал. — То-то я смотрю, вроде вы, но говорят — Старинов, и в толк не возьму, ошибаюсь или опять конспирация?! Мы трясли друг другу руки.
— Что, оказывается, давние знакомые? — окликнул Строкач.
— Еще какие давние, Тимофей Амвросиевич! — Отозвался Руднев. Предаваться личным воспоминаниям среди малознакомых людей неловко.
— Будете в нашем соединении, тогда и поговорим, — предложил Руднев.
* * *

 

Скатерть убрали, курильщики зачиркали спичками, зажигалками, запахло табачным дымом. Сабуров уступил место в торце стола Демьяну Сергеевичу Коротченко. Тот постучал по столешнице костяшками пальцев:
— Начинаем совещание, товарищи! Сказав, что страна и народ живут в канун чрезвычайных событий на фронте, Коротченко разъяснил» (Стратегическую обстановку: немецко–фашистское командование готовит удар в районе Курского выступа, советским войскам предстоит измотать противника и перейти в решительное наступление. Ставка Верховного Главнокомандования, лично товарищ Сталин требуют от партизан активизации. Украинским партизанам предстоит нанести удар по. железным дорогам, находящимся в тылу группы фашистских армий «Юг». Пропускная способность дорог должна быть сведена к нулю. Это облегчит задачу регулярных войск Красной Армии.
— Учитывая требования момента, Центральный Комитет партии Украины и Украинский штаб партизанского движения пересмотрели летний план боевой деятельности, внесли в него изменения и уточнения — сказал Коротченко. — Подробней доложит о них начальник штаба генерал Строкач. Изменения, внесенные в план летних боевых действий, были весьма Серьезные. Соединение Ковпака освобождалось от задач по выводу из строя железнодорожных узлов Жмеринки, Казатина и Фастова, ему предписывалось выйти в Черновицкую область для действия на тамошних коммуникациях и организации борьбы в Прикарпатской Украине. Воздействовать на железнодорожные узлы Жмеринки, Казатина и Фастова, а кроме того на железнодорожные узлы Коростеня, Шепетовки и Киева должно было теперь соединение Сабурова, чей переход в Станиславскую область отменялся. Соединению С. Ф. Маликова предписывалось сосредоточить усилия на нарушение работы железнодорожных узлов Бердичева и Житомира, соединению М. И. Наумова — совершить вместо рейда в Черновицкую область рейд на южные части Житомирской, Киевской и северной части Кировоградской областей, нарушая с тамошними партизанами работу железной дороги Фастов — Знаменка, а соединению Я. И. Мельника — Д. Т. Бурченко, которое раньше нацеливалось на железную дорогу Здолбутов — Полонное, приказывалось совершить рейд в Винницкую область, нанести удары по железным дорогам Жмеринского и Казатин–ского узлов. Задачи соединений А. Ф. Федорова, И. Ф. Федорова и В. А. Бегмы оставались прежними. Партизанам Алексея Федоровича Федорова нужно было нарушить работу железнодорожных узлов Ковеля, Луцка и Ровно, а партизанам Ивана Филипповича Федорова и Василия Андреевича Бегмы — работу узлов Ровно, Здолбунова и Сарн. Строкача слушали, иногда бросая на него и друг на друга быстрые взгляды. Ковпак, как всегда, щурился, косясь то на Вершигору, то на Руднева; Сабуров, сложив на груди руки, глядел в какую-то точку на столешнице; Мельник полуприкрыл глаза… Видимо, что-то осталось неясным, тем более что воспринималось на слух, а кое-что вызвало сопротивление. Сабуров, например, сразу обратил внимание Коротченко и Строкача на то, что ему придется разбить соединение на малочисленные отряды. Действовать эти отряды станут далеко друг от друга, снабжать их будет трудно, оказывать сопротивление противнику в прямом бою отряды не смогут. Мне показалось, что Тимофей Амвросиевич ждал подобного возражения.
— План является приказом! — твердо сказал он. — О том, как его лучше выполнить, будем говорить с командованием каждого соединения особо. Тогда во всем и разберемся, Николай Александрович. Есть вопросы, товарищи? Вопросы, конечно, были. На какое количество вооружения и взрывчатки можно еще рассчитывать? Определены ли точные сроки начала операций каждого соединения? Пришлют ли еще радистов?.. На одни вопросы Строкач ответил, на другие обещал ответить позже, побывав в соединениях. На этом совещание закрылось. Правда, партизанские командиры и комиссары разъехались не сразу, но я при неофициальных разговорах не присутствовал: пригласили на занятия с сабуровскими минерами. Среди новых учеников оказалось немало пожилых людей: оказывается, не только молодежь стремилась попасть в диверсанты! Но поскольку это были все-таки пожилые люди, к тому же крестьяне, вряд ли имевшие за плечами что-либо кроме ликбеза, я сократил теоретическую часть занятий и увеличил практическую. Я считал, что, подержав мину в руках, научившись устанавливать ее на тот или иной срок замедления практически, а потом многократно повторив изученные приемы, люди сумеют действовать и без знания законов физики и химии. Иллюзий относительно того, как прочно усвоят материал новички, я не питал, но полностью полагался на сабуровских инструкторов; они доделают то, чего не успею я. Тем более что инструкторами-то были хорошо известные читателю С. П. Минеев и ставшая его женой Клава Минеева, та самая Клавочка со спичечной фабрики, которая рвалась в партизаны еще в сорок первом! Занятия закончили в полной темени, когда уже ничего нельзя было различить. У Ковпака Следующий день провели у ковпаковцев, расположившихся лагерем в трех–четырех километрах от сабуровского соединения. На торжественном построении первого батальона, или, как его обычно называли, Путивльского отряда, Строкач вручал ордена и медали «Партизану Отечественной войны» тремстам «ковпаковцам. Потом проходил смотр соединения. Позже Коротченко, Строкач, Ковпак, Руднев, Вершигора, командиры и комиссары ковпаковских отрядов начали совещание, а я проверял, как хранится в соединении минноподрывная техника, как работают инструкторы, как усваивают их уроки десятки новых минеров. Провел и сам занятие с инструкторами, показал некоторые новинки подрывной техники. За ужином Ковпак спросил, доволен ли я минерами. Ответил, что доволен.
— Слышал, Тимофей Амвросиевич? — поднял палец Ковпак. — Ваш заместитель доволен, а вы нам ни мин, ни толу не даете.
— Как не даем? Дали же, Сидор Артемьевич!
— Мало.
— Распределяли справедливо.
— А кто казав, что не справедливо? — сощурился Ковпак. — Ни! Я казав, что мало! Лишь поздним вечером удалось нам с Рудневым остаться наедине. Сидели в ночном лесу на стволе поваленного дерева, вспоминали довоенный Киев, общих знакомых, говорили о том, как готовились когда-то к партизанской войне. Руднев рассказал, что воюет вместе с сыном, которого зовут Радием. Мальчик смелый, даже чересчур, может, потому, что не хочет и не смеет уронить авторитет отца. Голос Семена Васильевича звучал хрипловато; минувшей осенью вражеский осколок царапнул горло, задел голосовые связки. Я поинтересовался группой Воронько. Руднев сказал, что и сам Платон Воронько, и Варейкин, и Лира Никольская, и Саша Кузнецов, и остальные ребята группы пришлись ко двору, обучили минеров, подготовили более ста человек, а сейчас ушли на задание: не терпится пустить под откос вражеский эшелон.
— Меня тревожит, что в рейде не хватит мин и» взрывчатки, — признался Руднев. — Ведь окажемся вне досягаемости авиации.
— Только в том случае, если фронт на запад не двинется, Семен Васильевич. А он двинется! Меня окликнул Строкач:
— Илья Григорьевич, прошу ко мне! Есть дело.
— Да, да. иду. Мы с Рудневым пожелали друг другу спокойной ночи, расстались. Позже, укладываясь на ворохе пахучего сена в палатке из парашютного шелка, я неожиданно и с горечью подумал, что имен некоторых прежних знакомых, репрессированных в середине тридцатых годов, мы с Рудневым так и не произнесли. Эта мысль долго мешала уснуть, и слышно было, как тягуче шумит лес, как ходят часовые и шуршит кто-то близ самого полога, то ли мышь, то ли ночной жук. У Федорова Ранним утром Коротченко, Строкач, их адъютанты и офицеры связи поехали в соединение Алексея Федоровича Федорова: дорога предстояла неблизкая, километров семнадцать, они хотели попасть к Федорову до наступления жары. Я поехать вместе со всеми не мог: среди доставленной последним самолетом партии химических взрывателей были обнаружены неисправные, следовало разобраться, что случилось. Только в одиннадцатом часу удалось справиться с этим делом, и в красивое, широко раскинувшееся над Убортью село Боровое, в штаб партизанского соединения Алексея Федоровича Федорова, я попал лишь к часу дня. Накормив и позволив отдохнуть с дороги, Алексей Федорович предложил поехать в лес, на партизанский полигон. Я внутренне усмехнулся. Ближайшая железнодорожная линия проходила в тридцати пяти километрах от Борового, какой же тут «полигон»? Но я знал, что командир соединения любит разыгрывать людей, досадуя, если розыгрыш не удается, и подыграл ему:
— Конечно, на полигон. Прежде всего — на полигон! Шли недолго. На очередной лесной поляне открылась моим глазам… Немыслимо! Железнодорожная насыпь! Со шпалами. С рельсами. С балластом. Насыпь никуда не вела, она начиналась и оканчивалась на поляне, протяженность ее была невелика — метров двадцать пять — тридцать, но она существовала! А над поблескивающими рельсами, над черными от мазута шпалами копошились минеры–партизаны и виднелась высокая, тонкая, хорошо знакомая фигура моего бывшего начфина, теперь капитана, заместителя Федорова по диверсиям Алексея Семеновича Егорова! Я был ошеломлен. Ведь понадобилось добыть и доставить сюда песок, возить за десятки километров рельсы и шпалы и успеть в короткие сроки… Федоровский голос за спиной прозвучал со знакомыми лукавыми интонациями:
— Конечно, не подмосковное кольцо, мы понимаем, но хоть что-то… И я вынужден был признаться:
— Опять ваша взяла, Алексей Федорович! Я подумал, что разыгрываете… Спасибо. Мелькнула мысль что полигон можно использовать для обучения минеров из других соединений.
— Не возражаю, — сказал Федоров. — Тем более что мы через двое суток уходим. Оставались на полигоне часа три. «Я расспросил Егорова о подробностях сооружения насыпи, убедился, что все без исключения минеры отлично усвоили тактико–технические данные новых мин, а потом своими глазами увидел, как работают ученики капитана. Работали они быстро, сноровисто, обнаружить установленные мины было нельзя. Особенно запомнился бывший московский студент Володя Павлов.
— Сколько человек подготовлено? — спросил я.
— Триста двенадцать, — спокойно, как о чем-то обыденном, ответил Егоров. Возвратясь в Боровое, я сразу заговорил со Строкачем о необходимости собрать на федоровском полигоне минеров из других соединений.
— Да, тут у них настоящая партизанская академия! — Согласился Тимофей Амвросиевич. — Поработали на славу, есть чему поучиться. Только — поздно. И сообщил, что поступили сведения о сосредоточении немецко–фашистским командованием значительных сил регулярных войск и карателей в районах Мозыря, Ельска, Овруча, Олевска и Петрикова.
— Численность вражеских частей близка к шестидесяти тысячам, — сказал Строкач. — Судя по всему, задумана крупная карательная операция против собравшихся здесь соединений. Нужно поскорее отправить их в рейды, Илья Григорьевич. Нельзя позволить противнику втянуть партизан в оборонительные бои. Сообщение в корне меняло дело. Оставалось лишь пожалеть, что уникальный полигон, созданный федо–ровцами в тылу врага, не использован на полную мощность. Через сутки соединения Федорова и Ковпака отправились в рейд. Провожать федоровцев высыпало все Боровое. Меня разволновало прощание с Рудневым.
— Не удалось поговорить, как хотел, — с сожалением сказал Семен Васильевич, — Столько передумал, столько наболело. Да что уж теперь? Видно, после войны поговорим. И протянул руки:
— Обнимемся, Илья Григорьевич! Мы обнялись. Спустя час ковпаковцы двинулись в дорогу. Больше я Руднева не встречал… У Бегмы Переночевав в покинутом ковпаковцами лагере, наша оперативная группа поехала в соединение ровенских партизан, которым командовал В. А. Бегма. Тридцать километров лесных дорог одолели только к вечеру. Партизаны отужинали. По всему лагерю звучала музыка: там аккордеон, там скрипка, там гармоники.
— Не соединение, а филармония! — пошутил Строкач. Весело живете, Василий Андреевич!
— Не жалуемся, не жалуемся, — в тон ответил Бегма — Надо же людям культурно отдохнуть. Наступивший день был похож на предыдущие: вручение партизанам наград, совещание с командирами и комиссарами отрядов, входивших в соединение Бегмы, смотр минноподрывного имущества, проверка работы инструкторов и подготовленных минеров. В район аэродрома Строкач решил возвращаться ночью. Усталые, ехали неторопливо. Вдруг захрустели в стороне ветки: кто-то уходил от дороги, ломясь сквозь чащобу. Молоденький офицер связи подъехал поближе, нервно кашлянул:
— В такой темени, товарищ генерал, знаете, даже плохонькая засада, две–три автоматные очереди…
— Ну, какая там засада! — мягко прервал Строкач. — Это мы зверя потревожили, вот и пошел трещать валежником. Какая может быть в партизанском краю засада. И ласково, успокаивающе похлопал по шее стригущую ушами лошадь.
* * *

 

Через несколько дней по приказу Строкача я покинул партизанский край, чтобы вернуться к московским делам и заботам. Дождаться выхода в рейд всех соединений и отрядов не довелось. Но улетел я успокоенный и полный надежд: люди получили около тридцати тонн тола, более пяти тысяч мин новой конструкции, достаточное количество запалов, взрывателей, замыкателей, бикфордова и детонирующего шнура, в каждом соединении имелись уже не десятки, а сотни хорошо подготовленных минеров. Можно было начинать!
Назад: Глава 26. Через линию фронта
Дальше: Глава 28. Начало битвы на Курской дуге