Книга: Записки диверсанта
Назад: Глава 12. Решения приняты
Дальше: Глава 14. Время надежд

Глава 13.
Через льды и торосы

Походы в тыл противника через Таганрогский залив начались с неудач. Только мы разместили бойцов по квартирам, разработали первый маршрут и назначили день и час выхода боевых групп, как подули сильные восточные ветра, завыл буран. Пришлось отсиживаться по рыбацким хатам. Вениаминов мрачно шутил: «Ждем у моря погоды, товарищ полковник!».
Наконец к утру 3 февраля стихло. Мокляков, командиры рот, испанские товарищи спрашивали, не пора ли начать. Чувствовалось, люди истосковались по делу. Что ж? Если погода устанавливается, пора! В третьем часу дня санные упряжки с минерами съехали на лед и вскоре исчезли за торосами, за снежной пылью. А к вечеру, в начале седьмого, небо вновь сделалось аспидно–серым, тучи, наползшие на степь и залив, словно бы придавили их, повалил крупными хлопьями снег, завыл и заметался восточный ветер. Ночью в батальоне не спали. Посты до утра дежурили на берегу, пытаясь что-нибудь разглядеть в слепящей ночной круговерти, подавали сигналы фонариками, но никто ничего не видел и не слышал. Безмерна тревога матери, проводившей в бой сына. Но безмерна и тревога командира, отправившего на опасное задание своих бойцов…
Первыми возвратились под утро бойцы капитана Чепака. Он рассказал о том, что происходило.
Боевые группы двигались вблизи друг от друга, выдерживая направление по азимуту. Налетевший буран застал их на полпути, и группы лишь к полуночи добрались до торосов перед северным берегом. Через час–другой показалось, что ветер ослаб и снег валит не так сильно. Стали пробиваться вперед. Поддерживая товарищей и лошадей, падая и поднимаясь, одолели еще шесть километров. И тут в снежной мути взмыли осветительные ракеты противника. В их неверном свете минеры различили два судна, вмерзшие лед. Оттуда, с неизвестных судов, ударили немецкие автоматы.
Командиры отдали приказ на отход.
Обратный путь оказался не менее тяжелым. Выбившихся из сил колхозных лошадей пришлось тянуть и подталкивать.
Преодолевая торосы на середине залива, капитан Чепак потерял из виду остальные группы.
— Мы и в воздух стреляли, и гранаты взрывали, все без толку, — устало вздохнул Чепак. — Никого не нашли…
На помощь не вернувшимся немедленно выслали группы поиска. Они углубились в залив, обшарили берега в районе расположения спецбатальона, но в буране никого обнаружить не удалось.
Ветер и снегопад прекратились только во второй половине дня. Тогда наконец наше долгое ожидание было вознаграждено: вдали, на ледяном поле показались черные точки. Навстречу им сразу помчались упряжки со свежими лошадьми. Они вывезли отделение Франсиско Гаспара. Сам Франсиско вылез из кошевки с трудом и. с трудом разлепил губы:
— Муй фрио.
Час спустя в одиночку выбрался Чико Марьяно. В буране он отбился от товарищей, но упорно шел по компасу и одолел в буран и мороз сорок километров ледяной дороги. Поднимаясь на берег, Чико совсем не походил на того красавца, которого провожали восхищенными взглядами молоденькие рыбачки из Ейска. Шапка–ушанка туго завязана под подбородком, подшлемник густо облеплен инеем, в овале подшлемника потемневшая от стужи кожа и безмерно усталые глаза. А все же, взобравшись на берег, расправил плечи и выпрямился…
Вскоре неподалеку от Порт–Катона вывел боевую группу Канель. Сам Канель обморозился очень сильно. Нос раздуло, ноги и руки распухли. Да что говорить! Чтобы снять примерзшую к волосам Канеля шапку–ушанку, пришлось его, растертого снегом, подержать у печи.
Канеля срочно отвезли в ейский военный госпиталь.
Последними выбрались изо льдов и торосов люди капитана Казанцева. Группа капитана, возвращаясь, достигла южного берега залива чуть восточное Шабельской косы. Обрывистые берега не позволили выехать наверх. Лошади в глубоких прибрежных заносах встали, их пришлось бросить. В поисках удобного въезда на берег люди разошлись, выбираясь по двое, по трое.
А один человек так и не выбрался. Ни в тот день, ни в два последующих. Им был наш испанский товарищ Мануель Бельда. Уроженец Андалусии, студент, сменивший книги на винтовку, чтобы защитить республику, отважный боец, ставший в двадцать два года командиром дивизии республиканской армии Испании, коммунист, посчитавший за счастье вновь сражаться с фашизмом даже в звании рядового! Пламенный патриот своей родины, он так мечтал вновь увидеть родную Валенсию! И вот — замерз! Я не сдержал обещание, данное генерал–лейтенанту Малиновскому, и до сих пор не могу оправдаться перед самим собой…
Погода установилась на вторые сутки. Тогда в тыл противника из трех пунктов одновременно отправилась новые группы минеров. Одной из первых проникла на северный берег, неслышно пересекла фашистскую патрульную дорожку, установила мины и уничтожила вражеский грузовик с солдатами — боевая группа младшего лейтенанта И. М. Яценко. Незримыми, неслышными пробирались во вражеский тыл группы лейтенанта П. А. Романюк, группы барселонцев Ипполито Ногеса и Франсиско Гаспара, младшего лейтенанта Ф. Е. Козлова, младшего лейтенанта А. В. Короленко, бывших летчиков Испанской республиканской армии Кано, Эсмеральдо, Браво, Устаросса и Эрерры, валенсийца Анхеля Альберки, бывшего механика Хуана, старшины М. А. Репина, рядового В. Липницкого, бывшего донбасского горняка сержанта Г. И. Нененко, Франсиско Гульона и Рафаэля Эстрелло.
Чтобы не пропала даром ни одна зимняя ночь, чтобы удары по врагу наносились непрерывно, минеры спецбатальона работали, выражаясь языком мирного времени, в три смены: пока одни совершали вылазки, другие готовились к походу, а третьи отдыхали. Каждую ночь в тыл противника проникали от двух до шести групп. И каждую ночь на северном берегу гремели взрывы, взлетали, в воздух вражеские автомобили, тягачи с орудиями, взрывались фашистские склады.
К середине февраля гитлеровцы вынуждены были прекратить ночное движение транспорта по прибрежным дорогам между Бердянском и Таганрогом. По утрам, прежде чем пустить машины, оккупанты посылали на проверку дорог команды саперов, пытались тралить дорожное полотно тяжелогруженными санями. Тогда мы начали ставить мины, пропускавшие трал и взрывавшиеся под толкавшими сани бронетранспортером, и мины замедленного действия, которые приводились в боевую готовность спустя час–два после траления. Взрывы на дорогах продолжали греметь.
Враг пытался пробивать возле северного берега полыньи — наши минеры перебирались через полыньи с помощью досок или появлялись там, где берег считался сильно крутым и непреодолимым.
Враг усилил охрану побережья. Однако через каждые сто метров патруль не поставишь — личного состава не хватит, и минеры без труда отыскивали проходы в цепочке вражеских постов.
Гитлеровцы кинулись минировать побережье. Это было опаснее. За две ночи боевые группы потеряли трех бойцов. А потом научились не только снимать вражеские мины, но и менять места их установки, уничтожать врага его собственными ловушками.

 

Заминированный валенок
Однажды минеры почти в плотную приблизились к занятому фашистами берегу. Анхел Альберка, возглавлявший дозор, провалился в снег и почувствовал, что нога запуталась в проволоке. Заграждение! Не исключено, что в нем мина натяжного действия. Тогда при малейшей попытке выдернуть ногу — взрыв, гибель, срыв задания…
— Стоять! Минное поле! — подал знак товарищам Анхел.
Придерживая валенок за голенище, осторожно вытянул из него ногу. Достал из сумки мину–сюрприз, так же осторожно опустил в валенок, обмотал босую ногу шарфом, «обул» в вещевой мешок и повел дозор дальше.
Группа вышла в заданный район, заминировала дорогу, благополучно возвратилась к оставленным в торосах саням. Только тут заметили странную «обувь» Альберки.
— Ничего. Фрицы заплатят за мою замерзшую пятку! — отшучивался Анхел.
Перебежавший сутки спустя на нашу сторону полицай рассказал, между прочим, о валенке Альберки. Обходивший сторожевые посты обер–лейтенант заметил и приказал доставить странный предмет. Солдаты аккуратно отсоединили проволоку, опутавшую валенок, от собственных мин натяжного действия, вынесли трофей на берег. Тут из валенка вынули сверток, туго обвязанный шпагатом, разрезали шпагат и отправились к праотцам. С тех пор в батальоне шутили, что Анхел умудрился наподдать валенком фашистам через весь залив!..
Получая все новые и новые «сюрпризы», враг разнервничался. Каждый вечер фашистское боевое охранение выпускало в воздух многие десятки ракет, ощупывало залив лучами прожекторов, открывало бешеную ружейно–пулеметную стрельбу по каждой тени. Поддерживая автоматчиков и пулеметчиков, гвоздили по льду фашистские минометы и орудия.
Догадавшись, что минеры выезжают на лед до наступления темноты, а возвращаются на рассвете, противник бросил против малочисленных боевых групп истребители. Но шел февраль сорок второго, а не июнь сорок первого года! Пытавшиеся патрулировать залив вражеские самолеты сталкивались в воздухе с советскими истребителями и, как правило, спасались бегством.
Пробовало фашистское командование организовать вылазки собственных подразделений на наш берег. Они тоже использовали санные упряжки, а часть солдат пускали на коньках. Но встреченные огнем наших подразделений, несущих охрану берега, гитлеровцы всякий раз торопливо отступали. Раза два фашистские боевые группы столкнулись на льду с нашими, и тоже стремительно отошли, не приняв боя, бросив взрывчатку. Вскоре враг вообще оставил мысль проникнуть на южный берег…

 

Боевая кобыла вызывает огонь на себя
Случались неудачи и у нас, конечно. Как-то вражеские истребители сумели обнаружить и атаковать возвращавшуюся с задания группу младшего лейтенанта Козлова. Один красноармеец был убит, несколько человек получили ранения, побило всех лошадей. А ко мне сразу обратился лейтенант П. А. Романюк:
— Товарищ полковник! Позвольте вытащить лошадей!
— Для кухни стараетесь?
— Кухня само собой, товарищ полковник. Думка есть чучела из лошадей сделать.
— Понял! А сумеете?
— Не сомневайтесь!
Романюк и его помощник младший лейтенант И. А. Науменко поработали на славу. Дня через два к северному берегу направились три упряжки. На первых санях сидели бойцы Романюка, на последних, покрытые белыми полотнищами, лежали чучела лошадей. За упряжками бежала шумная ватага шабельских ребятишек:
— Глянь, глянь, копыта!.. Это те кони, что фашист побил!..
Романюк с бойцами глубокой ночью остановились в километре от северного берега, за снежным валиком. «Подняли на ноги» макеты, запалили фитили сигнальных спичек, бросились в сани и погнали упряжки вдоль берега, чтобы не пострадать после того, что начнется через семь минут…
Враг нервничал, пускал ракеты, а когда через семь минут вспыхнула возле макетов первая красная сигнальная спичка, совсем всполошились: заметались лучи прожекторов, ракеты взлетали стаями. И вот один из лучей прожекторов уперся в «лошадок». Что тут поднялось! Пулеметы, за ними — минометы. Грохот, взрывы, столбы воды из-под разбитого льда!
Не менее получаса вели яростный огонь фашисты. Стрельба стала затихать после того, как взрывом макеты наконец разбросало.
Утром Романюк вручил мне отличную схему огневых точек и минометных батарей противника на том участке, где стояли макеты: выдумка лейтенанта оказалась весьма полезной!
Впоследствии минеры не раз использовали различные макеты для обнаружения огневых точек противника, принуждая врага впустую тратить сотни мин и снарядов.
Взорванные 16 февраля два моста возле станции Буденовской, где стоял гарнизон гитлеровцев, навели оккупантов на мысль, что успешные действия наших минеров осуществляются с помощью партизан, а партизанам способствуют «местные гражданские власти» из фашистских же ставленников.
Рассказали об этом бежавшие с оккупированного северного берега люди. Мы подлили масла в огонь: уничтожили фашистскую комендатуру в Буденовской. Гитлеровцы, озверев, тут же расстреляли всех тамошних полицаев…

 

Атомная тетрадь
В ночь на 19 февраля, выполняя приказ генерала Цыганова, боевые группы младшего лейтенанта Козлова и сержанта Липницкого захватили двух пленных. Из показаний пленных явствовало, что обстановка благоприятствует нанесению мощного удара по северному берегу залива, и командование армии решило уничтожить вражеский гарнизон на так называемой Кривой Косе. Операцию приурочили к 24–й годовщине Красной Армии. По согласованию с контр–адмиралом Горшковым для проведения операции создали сводный отряд из усиленной роты морской пехоты батальона майора Малолетко и боевых групп спецбатальона.
Перед заходом солнца 22 февраля сводный отряд под командованием Малолетко двинулся в путь. Фашистский гарнизон оказался неподготовленным к отпору, а гарнизоны из соседних населенных пунктов прийти ему на помощь не смогли. Минеры перерезали линии связи, густо минировали ведущие на Кривую Косу дороги, прикрыли фланги наступающего отряда.
Морские пехотинцы и минеры захватили пленных, взорвали две артиллерийские батареи и три прожекторных установки, уничтожили все средства связи. А группа старшины Максима Алексеевича Репина захватила и доставила в штаб спецбатальона большое количество различных документов противника, в частности, толстую общую тетрадь случайно заночевавшего на Кривой Косе и погибшего в бою немецкого офицера из инженерных частей. Тетрадь была испещрена графиками и формулами, сопровождавшимися пояснениями. Не владея немецким языком, я дал прочитать тетрадь одному из офицеров. Тот не нашел в ней ничего интересного:
— Все какая-то синтетика, товарищ полковник. Обычные фрицевские «эрзацы». Да еще бред об атомной энергии…
Но я тетрадь не выбросил. Мало ли что! А места не пролежит.
Успешное нападение на Кривую Косу породило мысль навести в рядах врага панику. Из отходов фанеры, жердей, проволоки и рогож наши умельцы смастерили «танки», «орудия», «грузовики» и «минометы», которые даже с небольшого, в полкилометра, расстояния выглядели как замаскированные танки, орудия, грузовики и минометы. Всю эту бутафорию в ночь на 26 февраля отвезли к северному берегу и установили в трех километрах от врага. Через четверть часа после того как сани с минерами отъехали от макетов, там стали помигивать огоньки самовоспламеняющихся спичек. Лучи фашистских прожекторов, конечно, скрестились на «потемкинской деревне», сооруженной минерами. Память о Кривой Косе была свежа, враг решил, видимо, что на этот раз русские бросили против него еще большие силы, и открыл мощный огонь из орудий и минометов. Чтобы «поощрить» фашистских артиллеристов, минеры предусмотрительно оставили возле макетов смоченные керосином рогожи. «Удачными попаданиями» гитлеровцы подожгли рогожи. А тут еще сработали поставленные минерами дымовые шашки.
Дым, отлично заметный в лучах прожекторов, густо заклубился над утильсырьем, среди его клубов взметывалось пламя, гитлеровцы поняли, что пристрелялись, и обрушили на горящий хлам прямо-таки ураганный огонь артиллерии и минометов…
Между тем февраль кончился, наступил март. Пошел трещинами лед, расширились старые, появились новые полыньи. Совершать вылазки на северный берег становилось все труднее. Близились дни прощания с Таганрогским заливом. Контр–адмирал Горшков, учитывая это, просил прислать инструкторов для обучения моряков действиям в тылу врага, и мы направили в Приморско–Ахтарск Чепака и Рафаэля. А сами подготовили свою последнюю большую операцию на льду: уничтожение двух барж с военным имуществом в затонах станицы Весело–Вознесенской, с которых противник заметил боевые группы минеров в день первого, неудачного похода.
Готовились к последней вылазке очень тщательно. Особенное внимание уделили оружию, непромокаемой обуви и сооружению удлиненных мостиков для преодоления разводий и трещин во льдах. В состав группы отобрали опытнейших проводников — сержанта Короленко, красноармейцев Трояна, Симоненко, Шапошникова, Чико Марьяно и Хосе. Но многие сочли себя глубоко обиженными тем, что не попали в состав группы. Прежде всего, командир взвода управления лейтенант Владимир Кондрашев, которому не раз обещали участие в вылазках. Пришлось включить в группу Кондрашева. Но тогда оказалось невозможным отказать и военфельдшеру Сердюку. Ведь человек специально изучил минно–подрывное дело, так ждал, так надеялся!
Однако уполномоченный СМЕРШа Афанасий Дымов, просмотрев список группы, покачал головой:
— Не пойдет.
Я встревожился и огорчился:
— Как это «не пойдет»? Почему?
— А потому. Меня забыли. Или не доверяете?
Я только руками развел и вписал в список его фамилию…
Вместе с командованием спецбатальона я ожидал результатов действия группы и ее возвращения на наблюдательном пункте в станице Шабельской. В пятом часу утра вышли на берег. Под обрывом смутно темнел вспучившийся, покрытый талой водой лед. В пять часов одиннадцать минут в полной тишине встали из темноты в стороне Весело–Вознесенской неправдоподобно яркие султаны огня. Я нажал кнопку секундомера. Тоненькая стрелочка проскакала круг и отсчитала еще двадцать семь делений, прежде чем донесся сдвоенный звук взрыва. Звук заглох, султаны огня опали, зато по всему северному побережью мгновенно вытянулись цепочки мигающих огоньков, минуту–другую спустя задрожали артиллерийские сполохи, а потом и канонада послышалась.
Группа благополучно возвратилась в Шабельскую. Отличился в этой вылазке лейтенант Кондрашев. Вместе с двумя бойцами первый подполз к баржам, снял часового, открыл подрывникам путь. Вскарабкавшись на палубы барж, заставленные ящиками с минами и снарядами, бойцы группы установили мины замедленного действия и отошли незамеченными.

 

Евдокия Ивановна — русская мама Гарсия Канеля
Тепло и ветер взломали, сдвинули льды, над расползшимися дорогами солнечно синело высокое небо. Пора возвращаться в Ростов! Штаб спецбатальона подводил итоги: диверсионные группы минеров ходили в тыл врага сто десять раз; на вражеских дорогах, патрульных тропинках, вдоль линий связи, у занятых оккупантами зданий установлено семьсот сорок четыре мины; взрывами мин и огнем стрелкового оружия уничтожено свыше ста солдат и офицеров противника, выведено из строя пятьдесят шесть фашистских автомашин и два танка, подорвано семьдесят четыре телефонных и телеграфных столба, два моста, две баржи, четыре машины с прожекторами; батальон и моряки Азовской флотилии вынудили противника развернуть для обороны северного берега от Мариуполя до Таганрога около двух пехотных дивизий.
В десятых числах марта подразделения спецбатальона покидали Ейск, Шабельск и Порт–Катон. Станичники высыпали из домов, толпились вдоль обочин. Минеров провожали как родных и близких. Да мы за полтора месяца и в самом деле стали близки друг другу! Рыбаки ежедневно доставляли на ротные кухни корзины со свежей рыбой, женщины–станичницы не жалели дров и кизяка, чтоб промерзшие бойцы и командиры хорошенько прогревались, поили возвратившихся из походов горячим фруктовым взваром, молоком, заваренным до черноты чаем, вязали для своих постояльцев теплые перчатки и носки, а солдаты помогали людям, чем могли, по хозяйству.
По пути в Ростов я заехал в Шабельск проститься с колхозницей Евдокией Ивановной Пусташевой. В хате Пусташевых квартировало отделение Гарсиа Канеля. Читатель, наверное, помнит, что из первой вылазки в тыл врага Канель возвратился сильно обмороженным и тотчас был отправлен в госпиталь. Там сочли, что ему необходимо ампутировать пальцы на руках и на ногах. Евдокия Ивановна, узнав об этом, заплакала:
— Да как же можно такого парня увечить? Не позволю, не дам!
Кинулась в кладовую, запаслась крынками, горшками, накинула тулупчик и пошла, несмотря на пожилой возраст по льду в Ейск, в военный госпиталь. В тот день Канель получил первую передачу: горшочек гусиного жира для смазывания обмороженных частей тела, крынку сметаны и укладку с жареной рыбой.
По два, по три раза в неделю ходила в Ейск русская женщина, чей сын сражался на другом фронте, носила испанскому парню гостинцы, наставляла врачей, как надо втирать в обмороженную кожу гусиный жир. И вернула Гарсия Канеля в строй!
С тех пор Канель называл Евдокию Ивановну своей русской матерью. Как же было не проститься с ней?..
Зашел я и в хату Ивана Саввича Оноприенко, пятидесятилетнего рыбака, отдавшего молоденькому красноармейцу тулуп:
— В шинельке-то холодно, сынок, а я на печке и без кожушка перезимую!
Много рук пришлось пожать на прощанье, не на одних глазах увидеть слезы…
Уходил батальон. А с обочины неслось: «Возвращайтесь! Осенью с победой приезжайте! На виноград, на яблоки! Ждем!»
И бежали за ротными колоннами, разбрызгивая грязь, ейские, шабельские, порт–катоновские мальчишки.
Назад: Глава 12. Решения приняты
Дальше: Глава 14. Время надежд