В середине февраля 1937 года фашисты форсировали реку Хараму и захватили выгодный плацдарм. В марте ринулись на Гвадалахару. Однако благодаря мужеству испанского народа фалангисты и интервенты получили сокрушительные удары на всех фронтах.

Гвадалахара стала в те дни синонимом слова «разгром». Тысячи итальянских головорезов полегли там. Эхо победы на Гвадалахаре резко подняло боевой дух борющегося народа.

Почти каждый день на автоматических минах взлетали воинские эшелоны и автомашины. На перегоне Кордова — Пеньярроя люди из батальона капитана Доминго мастерски взорвали железнодорожный мост.

Успехи наших диверсантов в районе Пособланко перекликались с боевыми действиями других подразделений и партизанских отрядов.

На южном фронте мне пришлось встретить старого знакомого — М. К. Кочегарова, с которым мы вместе обучали в 1930–1932 годах будущих партизан в Киеве. Как выяснилось, он тоже использовал наши мины.

Воевали в тылу врага и другие советские добровольцы, которых я знал раньше. Немало смелых налетов на военные объекты мятежников и интервентов удалось организовать другим советникам, в том числе Н. А. Прокопюку и А. К. Спрогису.

Пришла пора лунных ночей. Луна поднималась все выше и все дольше оставалась на безоблачном небосводе. Ночное светило «помогало» противнику. Диверсанты яростно проклинали ее.

Вскоре, однако, мы научились работать и в этой обстановке, хотя одна из таких ночей здорово подвела меня.

Я разбирал при лунном свете сумку с минно–подрывным имуществом тяжело раненного минера и

сделал неосторожное движение. Все обошлось сравнительно благополучно: взорвался только электродетонатор. Но я чуть не лишился кисти правой руки. Несколько осколков впилось в лицо. Другие бойцы не пострадали.

Этот несчастный случай свел меня еще с одним членом Хаенского провинциального комитета партии, товарищем Фредерико дель Кастильо — начальником военно–санитарной службы южного фронта.

— А говорят, подрывники ошибаются только раз! — заметил Фредерико, удаляя очередной осколок из моей окровавленной руки.

Это был замечательный врач и обаятельный человек. Так же как Валенсуела, Арока, Мартинес, Фредерико дель Кастильо мечтал после победы над фашизмом приехать в СССР. Все эти славные сыны Испании, за исключением Мартинеса, погибли от рук мятежников и интервентов…

Крушения на дорогах противника продолжались. Диверсанты пустили под откос эшелон с марокканской кавалерией. Из тридцати вагонов не уцелело ни одного.

Мятежники были взбешены. На охрану железной дороги они поставили несколько батальонов и непрерывно вели поиски инженерных мин.

Наши бойцы были начеку. У нас уже имелись мины, которые взрывались при первой попытке снять их с полотна дороги. Изменили минеры и тактику действий: стали часто менять районы нападения, перешли главным образом на колесные замыкатели.

Пропустив «бдительный» патруль, диверсанты выходили к дороге за одну–две минуты до подхода поезда, устанавливали колесный замыкатель, и составы валились как по расписанию.

Так, например, был взорван поезд с боеприпасами для франкистов под Монторо в конце марта 1937.

Наши люди осуществили этот взрыв в очень сложных условиях. Подойти к дороге с юга было не возможно: открытая местность. Осуществить вылазку за одну ночь нельзя: далеко от линии фронта. С севера железную дорогу прикрывала не только охрана, но и быстрая река Гвадалквивир; помимо мин и оружия надо было нести с собой две складные брезентовые лодки. На подобных лодках в 1930–1932 годах я переплывал через Днепр, но то были учебные занятия.

Возглавил эту вылазку моряк Руис. К западу от Монторо река не охранялась, и диверсанты спокойно преодолели ее. Они успели поставить две мины и даже увидели, как упал под откос поезд.

Днем мятежники попытались на машинах вывозить боеприпасы из покореженного эшелона. Но и это им не удалось. Самолеты под командой К. М. Гусева внезапно налетели на скопление вражеских машин. Многие из них сгорели или взорвались тут же у разбитых вагонов.

Эту картину хорошо можно было наблюдать с гор из расположения республиканцев. И прибывший из Хаена товарищ Пасуэло оказался очевидцем незабываемого зрелища.

Ловкие, смелые, дерзкие диверсанты капитана Доминго к концу марта основательно нарушили железнодорожное движение на участке Кордова — Пеньярроя.

Тогда франкисты стали осуществлять перевозки по шоссе.

Но тут же вышли на автомобильную дорогу и бойцы Доминго.

Движение вражеских колонн по автомагистрали резко сократилось. Особенно в ночное время. Несколько батальонов фашистской пехоты так и не добрались до фронта; их поставили на охрану дорожных сооружений и самой дороги.

Большую кропотливую и временами опасную работу проводил маленький коллектив, где старшим был Састре. В переводе на русский язык — састре — портной. Но наш Састре был хорошим электротехником, а потом стал еще пиротехником. На полном круглом лице его мгновенно отражались все чувства. Даже при незаурядной полноте Састре был очень подвижен. Этот на первый взгляд «нервный» человек работал всегда очень спокойно и уверено.

Састре не только изучил процесс изготовления всех мин и гранат, применявшихся красными партизанами в годы войны против иностранных интервентов и белогвардейцев и изобретенных нами в период подготовки партизан, но и сам начал совершенствовать технику.

Освоив наши «картофельные» и «яблочные» замедлители, Састре предложил свой «апельсиновый» замедлитель (принцип действия «овощных» и «фруктовых» замедлителей, основан на использовании их свойства усыхать или гнить, либо наоборот — разбухать или прорастать семенами во влажной среде. Если немного подумать, кроме сельхозпродуктов, для самодельных замедлителей можно использовать практически любые предметы, явления, живые организмы: снег, лед, воду, песок, соль, сахар, засуху, грозу, день, ночь, наступление зимы, постельных клопов и т. п. Мною был изобретен оригинальный «мышиный» замедлитель. Таким образом, используя подручные предметы, можно установить мину с любым сроком замедления: от нескольких минут до года и более. — Прим ред. А. Э.) И надо признать, это изобретение оказалось более точным. Наши минеры получили противопоездные и другие мины замедленного действия, которые можно было устанавливать в безлунные темные ночи с расчетом, что они взорвутся в полнолуние.

Састре участвовал и в создании первых малых магнитных мин, впоследствии усовершенствованных англичанами. Эти наши мины хорошо удерживались на металле и взрывались в зависимости от длины фитиля через пять — тридцать минут после установки, надежно выбивая рваное отверстие в цистернах.

А самым широким спросом пользовались все же испытанные лас бомбас де мано (ручные гранаты) и взрыватели к ним.

Их можно было изготовлять не только на республиканской территории, но и на скрытых базах в тылу противника. Мы несли и везли с собой лишь взрыватели и взрывчатое вещество, а металл для гранатных корпусов находили на месте. Для этого годились и куски водопроводных труб, и консервные банки, начиненные проволокой или гвоздями, да и просто проволока.

Взрыватели и мины, сделанные в Хаене, применялись на нескольких фронтах…

Кто бы мог тогда подумать, что через четыре года мы снова займемся этим, но уже на советской земле?!

Специальный батальон полностью укомплектовали. Теперь он базировался в трех местах — Хаене, Вилья–нуэва де Кордова и Валенсии, где продолжали работать мастерская и велась подготовка все новых групп. Приступил к работе и штаб батальона. Его возглавил интербригадовец, югослав капитан Илич. Аккуратный, подтянутый, Илич делал то, к чему никак не мог приучиться Доминго: тщательно вел документацию, педантично собирал сведения о действиях групп, составлял сводки для командования. Он же регулярно занимался и вопросами снабжения.

Во второй половине апреля я пережил большую радость: в Хаен прибыл Гай Лазаревич Туманян и с ним неуловимый Ксанти.

Приезду Ксанти радовался и Доминго, хорошо наслышанный о его дерзких вылазках в тыл мятежников.

— Какой рослый, как здорово сидит на коне! восхищался он. — Врожденный кавалерист!

Я сказал Доминго, что Ксанти не просто кавалерист, а настоящий джигит–горец, и наш капитан решил непременно показать гостю кавалерийский взвод минеров, сформированный в Вильянуэва де Кордова.

Ксанти и Туманян познакомились с минерами, много беседовали с ними, делились опытом. Мы вместе объехали базы в Хаене, Вильянуэва де Кордова и даже побывали на скрытой базе в тылу врага западнее Адамуса.

И Туманян и Ксанти остались довольны результатами поездок. На прощание мне намекнули, что в ближайшее время несколько групп, возможно, перебросят на другие фронты…

Вспоминая те дни, не могу не рассказать об одном из боевых эпизодов, связанных с жарким апрелем 1937 года, о монастыре ла Вирхен де ла Кабеса, где засели мятежники. Несколько попыток республиканцев очистить монастырь не увенчались успехом. Ни артиллерийский обстрел, ни даже бомбежка не причинили существенного вреда гарнизону монастыря: толстые стены и крепкие своды подвалов обеспечили врагу надежную защиту.

Мятежный гарнизон в монастыре вонзился в республиканскую территорию, как болезненная заноза. С ним следовало покончить. Но как? Вот и пришло кому-то в голову использовать для захвата монастыря диверсантов. Они должны были ночью проникнуть к обители и взорвать каменную стену.

Доминго возражал против этой нелепой затеи:

— Во–первых, наших бойцов уничтожат при малейшей попытке подойти к стене. Во–вторых, небольшая группа просто не в состоянии подтащить к монастырю нужное количество взрывчатки.

— Значит, подрывники тоже бессильны?

— Почему бессильны? Дайте подумать. Минеры еще понаблюдали за монастырем, подумали и предложили свой план захвата обители.

— И на что вы рассчитываете? — скептически спросили их.

— Исключительно на полное невежество мятежников в вопросах классической литературы, — спокойно ответил заведующий лабораторией минной мастерской Састре.

И вот через неделю на дороге из Андухара в штаб батальона, осаждавшего гнездо мятежников, появился всадник. Пугливо поглядывая на монастырь, он грубо понукал своего мула, нагруженного двумя ящиками с патронами. Несколько выстрелов с монастырских стен заставили всадника скатиться с седла и спрятаться в канаве. Еще несколько выстрелов — и всадник, бросив мула, стал отползать прочь.

Животное, потерявшее седока, принялось пощипывать травку. Но на обочинах каменного шоссе она была чахлой, а у монастыря виднелся сплошной зеленый ковер. Мул тут же устремился на пастбище.

— Дело было к вечеру. Утром, к нашему большому удовольствию, мула уже не было. Видимо, мятежники увели его к себе, — рассказывал Доминго.

Выждали два дня. На третий батальон, блокировавший монастырь, изготовился к атаке. А на дороге из Хаена в Адамус опять появился всадник. Он тоже ехал на муле и тоже вез два ящика. Только мула на этот раз мы подобрали особенного. Около месяца назад его отбили у мятежников. От крестьян было известно, что это животное выросло в монастыре.

В одном из ящиков, навьюченных на мула, находилась взрывчатка: двадцать килограммов динамита, обложенного гвоздями и кусками железа. Этот ящик был снабжен замыкателем. Другой набили негодными патронами.

Всадник бодро погонял животного, но выстрелы заставили скатиться с седла и этого «неудачника».

Предоставленный самому себе, мул не спеша побрел к монастырским стенам.

Диверсанты не видели, как впустили мула в монастырский двор, но поняли, что это случилось, когда загремел взрыв. Батальон немедленно поднялся в атаку и подошел почти вплотную к монастырю, потеряв лишь несколько раненых: растерявшиеся мятежники не успели вовремя открыть огонь.

Через два дня над монастырем взвилось белое полотнище. Мятежники сдавались…

— Честно говоря, — сказал один из республиканских начальников, — мы не очень-то верили в успех вашей затеи, но она нам помогла.

— Вы, видно, не. думали, что андалузский мул может стать троянским конем? — осклабился Доминго. — А чем он хуже гомеровского жеребца, черт побери?!