Глава 6
Первое здание суда, построенное налогоплательщиками округа Брансуик, сгорело дотла. Второе взорвали. После урагана 1970 года окружные власти утвердили проект, в котором было много кирпича, бетона и стали. Результатом стал кошмарный трехэтажный ангар в советском стиле с редкими окнами и немедленно начавшей протекать крышей. В то время округ, расположенный на полпути между Пенсаколой и Таллахасси, являлся малонаселенным, его пляжи были еще свободны от хаотической застройки и суеты. По переписи 1970 года в округе проживало 8100 белых, 1570 черных и 411 коренных американцев. Через несколько лет после открытия «нового суда», как прозвали это здание, побережье флоридского «отростка» вдруг ожило: девелоперы принялись возводить здесь кондоминиумы и отели. «Изумрудное побережье» с его бесконечными широкими и нетронутыми пляжами обрело небывалую популярность. Население выросло, и в 1984 году округу Брансуик пришлось расширить здание своего суда. Верный стилю пост-модерн, он прилепил к суду странную фаллосообразную пристройку, многим напомнившую злокачественное разрастание. Недаром местные жители прозвали ее «опухолью» – вопреки официальному термину «крыло». Еще через двенадцать лет ввиду продолжившегося роста населения округ прирастил к своему «новому суду» еще одну «опухоль», теперь с другой стороны, и объявил, что отныне готов к любым вызовам времени.
Главным городом округа был Стерлинг. Браунсуик и два соседних округа образовывали 24-й судебный округ Флориды. Один из двух окружных судей, Клаудия Макдоувер, работала в Стерлинге, поэтому распоряжалась в здании суда она. Все чиновничество округа признавало ее солидность и влиятельность и ходило вокруг нее на цыпочках. Ее просторный кабинет располагался на третьем этаже, из окон которого открывался приятный вид. Клаудия терпеть не могла это здание и мечтала о дополнительной власти, чтобы снести его и построить новое. Но это были только мечты.
Проведя спокойный день за рабочим столом, она предупредила секретаршу, что уйдет в четыре часа – для нее это было ранним уходом. Робкая вышколенная секретарша не стала задавать вопросов. Никто никогда не спрашивал Клаудию Макдоувер о причинах ее поступков.
Она села в свой «лексус» последней модели, выехала из Стерлинга и направилась на юг. Через двадцать минут она подрулила к широкой подъездной аллее «Трежеар Ки», которое называла про себя «своим» казино. Клаудия была убеждена, что казино существовало только благодаря ее усилиям. Пожелай она его закрыть – оно бы уже завтра оказалось закрыто. Но такое ни за что не должно было случиться.
Она поехала вдоль ограды, как всегда, с улыбкой любуясь заполненными автостоянками, автобусами-шаттлами, развозящими игроков в отели и забирающими их оттуда, ослепительной неоновой рекламой выдохшихся певцов кантри и дешевых цирковых представлений. Ей было чему радоваться. Индейцы процветали. У людей имелась работа. Люди развлекались. Семьи приезжали отдохнуть. «Трежеар Ки» было чудесным местом, и то, что ей причиталась лишь небольшая доля его дохода, ничуть ее не огорчало.
В эти дни у Клаудии Макдоувер не было никаких причин для огорчения. За семнадцать лет она заработала себе твердую репутацию и могла не беспокоиться за свое место и рейтинг. Одиннадцать лет «участия» в прибылях казино сделали ее невероятно богатой, ее активы, надежно спрятанные по всему миру, увеличивались месяц за месяцем. Да, люди, с которыми приходилось иметь дело, были ей неприятны, но их мошенничество оставалось скрытым для внешнего мира. Никаких следов, ни малейших улик. Жульническая система работала как часы все одиннадцать лет с момента открытия казино.
Клаудия въехала в ворота, за которыми располагался шикарный гольф-клуб и жилой комплекс «Рэббит Ран». В нем ей – через оффшорные компании – принадлежали четыре кондоминиума. Один она держала для себя, три другие сдавала через своего поверенного. Ее гнездышко на четвертой гольф-лужайке представляло собой двухэтажную крепость с бронированными дверями и окнами. Несколько лет назад, укрепляя эту оборону, она ссылалась на необходимость «выдержать ураган». В ее небольшой спальне было устроено хранилище площадью десять на десять футов с бетонными стенами и противопожарной и прочей сигнализацией. Здесь Клаудия держала кое-какие носимые ценности: деньги, золото, драгоценные украшения. Некоторые предметы не относились к категории носимых: две литографии Пикассо, египетская урна давностью 4 тысячи лет, фарфоровый чайный сервиз древней династии, коллекция редких первых изданий романов XIX века. Дверь в спальню была спрятана за вращающимся книжным шкафом, поэтому случайный человек не нашел бы ни спальни, ни хранилища. Впрочем, случайных людей в кондоминиуме не бывало. Редкому гостю предлагалось посидеть во внутреннем дворике, тогда как само «гнездышко» не предназначалось ни для выпивки, ни для посещения, ни даже для жизни.
Клаудия раздвинула шторы и взглянула на поле для гольфа. Стояли самые жаркие августовские дни – при такой жаре и влажности поле пустовало. Судья налила в чайник воды. Пока вода кипятилась, она сделала два телефонных звонка адвокатам, занятых делами, ожидавшими решения в ее суде.
В пять, с минутной точностью, появился ее гость. Они всегда встречались в первую среду месяца ровно в пять вечера. Иногда, если Клаудия находилась за границей, они договаривались иначе, но так случалось нечасто. Они всегда общались лицом к лицу, в ее кондоминиуме, где не нужно было опасаться ни подслушивания, ни какого-либо наблюдения. К телефону они прибегали раз, от силы два в год. Принцип сводился к максимальной простоте и к стараниям не оставлять следов. Им ничего не угрожало, так было с самого начала, но они предпочитали не рисковать.
Клаудия пила чай, Вонн – водку со льдом. Он пришел с коричневой сумкой, которую, как всегда, положил на диван. В сумке лежали двадцать пять стянутых резинкой пачек 100-долларовых купюр, по 10 тысяч в каждой. Ежемесячная «пенка» составляла полмиллиона, и они, насколько она знала, делили ее поровну. Клаудия годами гадала, сколько Вонн на самом деле забирает у индейцев, но поскольку грязную работу делал он, дальше гадания дело не шло. Со временем она удовлетворилась своей долей. Поче– му нет?
Клаудия была избавлена от подробностей. Как именно откладывалась наличность? Как удавалось уводить ее из отчетности, как утаивалась их «пенка»? Кто именно в глубинах казино забирал добычу и оставлял ее для Вонна? Куда он за ней ездил? От кого получал? Сколько людей приходилось ради этого подкупать? Ничего этого Клаудия не знала. Как и того, как он поступал со своей долей наличности, – все это никогда не обсуждалось.
Она ничего не знала – и не желала знать – о его банде. Она имела дело только с Вонном Дьюбозом и иногда с Хэнком, его верным помощником. Вонн нашел ее восемнадцать лет назад, когда Клаудия скучала в маленьком городе, пытаясь заработать на достойную жизнь адвокатской практикой и планируя месть бывшему мужу. У Вонна созрел великий план массовой застройки, горючее для которого должно было качать казино на индейской земле, но на его пути стоял старый судья. Избавившись от судьи и еще от парочки обструкционистов, Вонн мог бы пустить в ход бульдозеры. Он предложил профинансировать ее кампанию и сделать все необходимое для ее избрания.
Ему было под семьдесят, но нельзя было дать больше шестидесяти. Всегда загорелый, в цветастых рубашках для гольфа, он сошел бы за состоятельного пенсионера, наслаждающегося хорошей жизнью под солнцем Флориды. Дважды разведен, давно живет один. Когда Клаудия стала судьей, Вонн начал за ней ухаживать, но она не проявила к этому интереса. Он был старше ее на пятнадцать лет – не так уж сильно, но искра не высеклась, ничего не поделаешь. Тогда, в 39 лет, Клаудия постепенно привыкала к тому, что предпочитает мужчинам женщин. И потом, если уж честно, она находила его скучным. Необразованный, интересуется только рыбалкой, гольфом, строительством очередного «стрип-молла» или поля для гольфа; главное, ее всегда отпугивала темная сторона его натуры.
Ходившие годами слухи, все новые всплывавшие подробности, апелляционные суды порождали все больше вопросов. Клаудия начала сомневаться, что Джуниор Мейс действительно убил свою жену и Сона Разко. До и во время суда она была убеждена в его виновности и хотела добиться правильного вердикта от присяжных, своих недавних избирателей. Но со временем и с накоплением опыта у нее крепли сомнения. Что ж, ее работа судьи первой инстанции давно была сделана, и теперь она мало чем могла помочь восстановлению справедливости. Да и чего ради? Сон и Джуниор провалились в небытие. Появилось казино. На жизнь она не жаловалась.
Но если Джуниор не убийца, то пули в голову Сону Разко и Эйлин Мейс всадил кто-то из банды Вонна, а потом кто-то организовал исчезновение двух тюремных доносчиков, обеспечивших Джуниору обвинительный приговор. Как ни изображала Клаудия напускную храбрость, она до смерти боялась Дьюбоза и его головорезов. Всего один раз десять лет назад им пришлось друг на друга орать, и тогда она его убедила, что если с ней что-то случится, Вонн будет немедленно разоблачен.
За годы у них сложились цивилизованные отношения взаимного недоверия, в которых каждый играл четко прописанную роль. В ее власти было издать по любой притянутой за уши причине судебное постановление о закрытии казино, и все доказывало, что Клаудия не побоится это сделать. На Вонне лежала вся грязная работа, это он держал в узде таппаколов. Они месяц за месяцем гарантировали друг другу процветание и обогащение. Оставалось удивляться – или убеждаться, какая может родиться сердечность и как можно махнуть рукой на подозрения по единственной причине – больших поступлений наличности.
Они сидели во внутреннем дворике, наслаждались тенью и прохладой, тянули напитки и поглядывали на пустую лужайку для гольфа, погруженные в мысли о своих удачных деловых схемах и невероятном богатстве.
– Как поживают «Северные Дюны»? – спросила Клаудия.
– Продвигаются, – ответил Вонн. – На следующей неделе соберется комиссия по зонированию и, как ожидается, даст зеленый свет. Через два месяца земляные работы будут в полном разгаре.
«Северные Дюны» были последним прибавлением в его гольф-империи: 36 лунок, озера и пруды, шикарные кондоминиумы и еще более шикарные особняки, а посредине всей этой роскоши – затейливый бизнес-центр с городской площадью и амфитеатром. Все это на расстоянии всего одной мили от пляжа.
– Контролеры взяли под козырек? – задала Клаудия глупый вопрос. Не одна она получала от Дьюбоза деньги, в округе получателей набиралось немало.
– Четверо против одного, – сказал он. – Поули, конечно, против.
– Почему ты от него не избавишься?
– Нет, без него никак, иначе все покажется слишком просто. Четверо против одного – наилучший расклад.
В этой части страны можно было бы обойтись и без подкупа. Достаточно предложить любой вариант развития, от комфортабельных жилых комплексов до простеньких торговых центров, сочинить толстую брошюру с полуправдой под названием «экономический рост», наобещать налоговые поступления и рабочие места – и выборные чиновники торопливо штамповали согласие. От того, кто заговаривал об охране природы, избыточной транспортной нагрузке и переполненных школьных классах, отмахивались как от либералов, любителей обниматься с деревьями или, что хуже всего, как от «северян». Вонн овладел этой игрой уже много лет назад.
– Как насчет ДК? – спросила Клаудия. Речь шла о дополнительном кондоминиуме.
– Разумеется, ваша честь. На поле для гольфа или многоэтажка?
– Сколько этажей?
– Сколько тебе нравится?
– Чтобы был виден океан. Можно?
– Никаких проблем. В здании десять этажей, и Залив в ясный день будет виден уже с пятого.
– Это мне нравится: вид на океан. Не пентхаус, но что-то близкое к этому.
Идею дополнительного кондоминиума довел до совершенства легендарный флоридский девелопер «Кондо» Конрой. В разгар борьбы с наглым проектом небоскреба на океанском берегу устраивалась чехарда планов и схем, возникала путаница проектов, и в результате появлялся дополнительный кондоминиум, о котором ничего не знала комиссия по зонированию. Ему можно было найти дюжину применений, сплошь незаконных. Вонн научился этому фокусу, и у его карманной судьи набрался за годы целый портфель таких ДК. Клаудия получала отчисления и от законного бизнеса: торгового центра, аквапарка, двух ресторанов, нескольких небольших отелей. Кроме того, она владела землями, на которые еще не заезжали бульдозеры.
– Тебе подлить? – спросила она. – Надо обсудить еще две вещи.
– Я сам. – Вонн встал и подошел к кухонной стойке, где у хозяйки стояли крепкие напитки – сама она никогда к ним не притрагивалась. Налив себе стакан, он добавил два кубика льда и вернулся в кресло. – Слушаю тебя.
Клаудия сделала глубокий вдох: предстоял нелегкий разговор.
– Уилсон Ванго.
– Что с ним? – насторожился Дьюбоз.
– Сначала выслушай. Он сидит уже четырнадцать лет. Теперь он тяжело болен: эмфизема, гепатит, что-то с головой. Его неоднократно избивали и подвергали всевозможному насилию, отсюда повреждения головного мозга.
– Хорошо.
– Через три года его ждет досрочное условное освобождение. Его жена умирает от рака яичников, семья остро нуждается и так далее. Ситуация хуже не придумаешь. Кто-то добрался до губернатора, и теперь он готов скостить оставшийся Ванго срок, но только при моем согласии.
Вонн сверкнул глазами и поставил рюмку. Сердито тыча в нее пальцем, он ответил:
– Этот сукин сын нагрел одну из моих компаний на сорок тысяч. Я хочу, чтобы он сдох в тюрьме, желательно после нового нападения. Ты меня поняла, Клаудия?
– Остынь, Вонн. Ты просил дать ему максимальный срок, я дала. Видишь, сколько он сидит? Бедняга при смерти. Прояви снисхождение.
– Ни за что, Клаудия. Я никогда не проявляю снисхождения. Пусть радуется, что отделался тюрьмой, а не схлопотал дырку в башке. Ни хрена, Клаудия! Ванго не выйдет, и точка.
– Ладно, ладно. Выпей еще. Успокойся. Чего ты кипятишься?
– Я спокоен. Что еще ты надумала?
Клаудия отпила чаю и с минуту посидела молча. Решив, что гроза миновала, она заговорила:
– Знаешь, Вонн, мне уже пятьдесят шесть лет. Я семнадцать лет ношу мантию и подустала от этой работы. Это уже мой третий срок, оппозиции не предвидится, и после выборов в следующем году мне будут гарантированы двадцать четыре года судейства. С меня довольно. Филлис тоже собирается на пенсию, мы хотим попутешествовать по миру. Мне надоел Стерлинг и Флорида, ей – Мобил. Детей у нас нет, ничто нас не держит, почему бы не пуститься в вольный полет? Почему бы не потратить немного наших индейских денег? – Клаудия замолчала и впилась в него взглядом. – Что скажешь?
– То и скажу, что мне нравится все, как есть. В тебе что хорошо, Клаудия? Что тебя легко было купить и после этого ты безнадежно влюбилась в деньги. Прямо как я. С той разницей, что я рожден для коррупции, у меня это в генах. Я лучше буду красть деньги, чем зарабатывать. Ты-то была чистенькой, но перетянуть тебя на темную сторону оказалось до смешного просто.
– Нет, не чистенькой. Меня душила ненависть, я горела желанием унизить бывшего мужа. Я хотела отомстить, какая уж тут чистота!
– Штука вот в чем: я совсем не уверен, что смогу найти другого судью, которого будет так же легко купить.
– Так ли уж тебе сейчас нужен судья? Если я выйду из игры, то все, что приносит казино, будет поступать одному тебе. Просто и надежно! Политики у тебя в кармане. Ты проехался на бульдозерах по половине округа и вон сколько всего нагородил! Вполне очевидно – по крайней мере, для меня, – что теперь ты прекрасно обойдешься без платного судьи. Я просто устала от работы, и, честно говоря – хотя в нашей беседе такое слово звучит нелепо, – мне хочется хотя бы немного пожить открыто.
– В смысле секса или денег?
– Денег, дубина! – усмехнулась Клаудия.
Вонн с улыбкой подлил себе водки. Было видно, как он ворочает мозгами. На самом деле предложение пришлось ему по душе. Отпадал один лишний рот. И какой прожорливый!
– Как-нибудь проживем, – бросил он.
– Прекрасно проживете! Я еще не совсем решила, просто хотела поделиться с тобой своими мыслями. Ну, устала я разводить супругов и присуждать пожизненное недорослям. Никому еще этого не говорила, одной Филлис.
– Можете доверять мне свои самые темные тайны, ваша честь.
– Вот это настоящий друг!
Вонн встал.
– Ну, мне пора. В это же время через месяц?
– Да.
Уходя, он забрал с собой пустую кожаную сумку, такую же, как та, с которой пришел, только намного легче.
