Глава четвертая
ВОЛКА НОГИ КОРМЯТ

– Александр Борисович, – спросил мелодичный голос, – разрешите войти?

– Да, Томочка, – ответил Турецкий, отталкиваясь от стола и, закинув руки за голову, отъезжая в кресле к стене.

«Если бы она еще и молчать умела! – подумал он, не без удовольствия оглядывая девушку. – Но, к сожалению, совершенные женщины исключительно редко попа…даются, гораздо чаще те, что попой…»

Турецкий усмехнулся незатейливому каламбуру. Приняв улыбку на свой счет, секретарша засияла. Она давно неровно дышала к Турецкому, но издалека. Помог случай. Томочка печатала приказ о повышении старшего следователя Турецкого до помощника генерального прокурора, и когда дошла до пункта, что ему полагается секретарь, чуть не завизжала от восторга. Она провела значительную подготовительную работу, чтобы оказаться на этом месте.

Мало того что Томочка не могла даже на короткое время прикрыть свой аккуратный ротик, она постоянно несла такую чепуху, что Турецкий, уже к исходу первого дня общения, принял решение расстаться с ней. Она здесь находилась лишь ввиду полнейшего отсутствия времени на подбор толковой помощницы. Однако каждый раз при появлении девушки он все яснее понимал, что пора бросать дела и пускаться на поиски.

– Александр Борисович, вам письмо, – произнесла она таким тоном, что Турецкий испугался, уж не написала ли его она сама.

Девушка, низко наклонившись, подала нераспечатанный конверт. Турецкий его с неподдельным интересом повертел и произнес:

– Ого, из ФСБ, со штампом «секретно».

– Интересно, его по почте прислали? – спросила секретарша. – Ведь какой-нибудь любопытный мог вскрыть и прочитать. Я правильно поступила, что не стала сама открывать конверт?

– Конечно, правильно, – Турецкий важно кивнул. – Запомни, документы такого рода доставляются исключительно фельдъегерской почтой.

– Интересно! – расширились глаза девушки от загадочного слова. – А что в нем?

– Хочешь посмотреть?

– Да, – сглотнув, произнесла Томочка.

– Пожалуйста. Однако я буду вынужден внести тебя в реестр ознакомленных со сверхсекретным документом, – нравоучительно произнес Турецкий, разрывая конверт. – И свою мечту о загранпутешествиях можешь смело отложить лет на пять.

– А меня уже здесь нет! – раздалось откуда-то из-за двери.

Турецкий прочитал документ и нервно забарабанил пальцами по столу. Затем, вскочив, забегал по кабинету и, наконец, направился прямиком в кабинет заместителя генерального прокурора Меркулова.

В приемной творилось нечто кошмарное. Секретарша Клавдия Сергеевна грудью стояла, не пропуская толпу ожидавших аудиенции. И одолеть эту грудь было под силу совсем немногим.

Когда Турецкому было надо, он прошибал все препоны и преграды. Почти неуловимым движением, не меняя скорости, он обхватил секретаршу за талию, приподнял, на мгновение прижал к себе и, быстро переставив в сторону, скрылся за дверью кабинета.

– Почему его пропустили? – возмутился один из ожидавших.

– А вы видели, что он со мной сделал? – парировала секретарша. – Кто повторит, того тоже пропущу без очереди!

Народ в приемной одобрительно засмеялся. Однако желающих повторить подвиг Турецкого не нашлось.

– Константин Дмитриевич, – официально обратился Турецкий к сидевшему во главе стола для заседаний в окружении нескольких с иголочки одетых посетителей Меркулову. – Прочитайте, а потом скажите, интересует ли вас мое мнение? Извините, что прервал.

– Прошу прощения, – извинился Меркулов перед собеседниками, спуская на кончик носа очки.

Он углубился в изучение документа, и по мере чтения эмоции несколько раз отразились на его лице. Наконец Меркулов оторвался и сказал:

– Александр Борисович, это очень хорошо, что вы сразу обратились ко мне. Ваша точка зрения мне вполне ясна. Я даю добро на выяснение всех возникших вопросов. Когда будет информация, незамедлительно обращайтесь. А сейчас я продолжу. Мы и так у наших уважаемых… товарищей банкиров забрали достаточно их драгоценного времени.

При слове «товарищи» по лицам господ пробежала легкая тень, однако они постарались сдержаться. Но по тому, как им было нелегко это сделать, Турецкий с ходу уловил уровень «крутизны» делегации и степень важности дела, с которым они обратились к заместителю генерального прокурора. Такого рода небольшими психологическими провокациями Александр Борисович и сам пользовался постоянно.

Недоумение Турецкого было вполне обоснованно. В полученном официальном письме на имя помощника генерального прокурора Турецкого сообщалось, что возбужденное Генеральной прокуратурой дело по поводу убийства генерал-майора в отставке Копчика закрыто в связи с естественностью смерти.

Едва Турецкий вернулся в свой кабинет, раздался телефонный звонок. Он поднял трубку. Послышался веселый голос Меркулова:

– Саня, едва выпроводил посетителей. А там еще такая толпа, видел?

– Что, и все серьезные люди?

– Да так, шелупонь. Бабок наворовали, нескольких гаишников и адвокатов прикупили, а теперь считают, что все кругом продается.

– Наверное, решили, что ты цену поднимаешь? – усмехнулся Турецкий.

– Как в воду глядел, – подтвердил Меркулов и продолжил: – Так как ты считаешь, он сам себе распорол брюхо крест-накрест? У него что, крыша на почве дзен-буддизма поехала?

– Ну, во-первых, не надо на дзен-буддизм наезжать! Весьма симпатичная мирная философия, – посчитал нужным возразить Турецкий. – Знаешь, Костя, это непросто провести ножом по грудине, когда все внутренние органы уже лежат перед тобой на полу.

– А если с нее начать? – высказал предположение Меркулов.

– Судмедэксперт придерживался при осмотре иного мнения. Впрочем, если накачаться какой-нибудь дрянью, можно сделать все что угодно, но скажи: с каких пор у нас такой вид смерти стал считаться естественным?

– В общем, Саня, передавай привет Сигизмунду Тоевичу, ты ведь к нему в Лефортово намылился? – уточнил Меркулов, добавив: – А я попробую пощупать господина Лескова за одно место…

– Ладно, я думаю, пока достаточно. А когда появится информация, будет видно…

Турецкий знал, что в Москве почти полтора десятка судебно-медицинских моргов. Однако он все же надеялся, что тело Копчика повезли именно в Лефортовский. Прежде всего, из-за близости следственного изолятора ФСБ. Но и старый лис Меркулов не зря приветы передает. Видно, знает уже что-то.

Приехав в морг, Турецкий уверенно направился по пропахшему формалином коридору к двери с надписью: «Начальник лаборатории». Постучав, толкнул дверь. Однако она не открылась. Турецкий на минуту задумался. В этот момент послышался скрежет двойного поворота ключа, и в приоткрывшуюся щель просунулось узкое лицо в роговых очках с огромными линзами. Турецкий приблизился вплотную и разглядел огромные, словно перезрелые вишни, зрачки. Голова отшатнулась.

Наконец Сигизмунд Тоевич Вербицкий разглядел посетителя и радостно распахнул дверь. Втащил за руку Турецкого в помещение, еще раз выглянув в коридор, повертел головой и захлопнул дверь.

– Здравствуйте, Сигизмунд Тоевич, – прошептал Турецкий.

– А вы не бойтесь! – ухмыльнулся Вербицкий. – В нашем анатомическом театре одного актера громкий голос никому не помешает. Кроме здесь присутствующих, продукты этилена никто вовнутрь уже не потребляет.

– Мне просто показалось, – опять понизил тон Турецкий, – что вы кого-то в коридоре высматривали.

– И мне показалось. Знаешь, Саша, чем больше здесь работаю, тем больше загадок ставит природа. Я уже перестал высокомерно относиться к ним. Иногда кажется, что они все понимают.

– Да ладно, перестаньте, Сигизмунд Тоевич.

– Я тебе потом один фокус покажу. Подходишь к холодильнику и начинаешь рассказывать о трупе, какой он красивый и хороший, вытаскиваешь, а на лице улыбка. А к другому подойдешь и грязью обольешь, такой, мол, растакой. Выкатываешь, а он рассвирепевший. Ладно, пойдем, там уже две рожи совсем, наверное, скисли.

За накрытым столом сидели два молодых человека и активно работали челюстями. Вербицкий манерно нахлобучил на свою абсолютно лишенную волос голову сине-зеленую шапочку и, учтиво склонив голову, представил:

– Турецкий Александр Борисович, прошу любить и жаловать. Очень интересный экземпляр. Если не доживу до вскрытия, то весьма советую обратить внимание на поджелудочную железу! При его образе жизни она давно должна была увеличиться раза в два или просто разложиться. Однако функционирует отменно. А это мои, так сказать, коллеги по цеху. Измайлов Павел Борисович и Суханов Петр Владиславович. Мне так и хочется назвать их апостолами. Но пока дальше определения «остолопы» они не тянут.

– Сигизмунд Тоевич, – обиженно протянул смахивающий на огромного теленка молодой парень.

– Да? – спросил, сбивая сургуч со стеклянной двухсотпятидесятиграммовой бутылочки с надписью: «Спирт для инъекций» и разливая по банкам, которые ставят при простуде на спину, организатор застолья. – А как прикажете называть человека, начинающего вскрытие с брюшины?

– Но ведь разницы, по большому счету, нет?

– Разницы, конечно, нет, но существуют общепринятые правила. После вас исследование может продолжить другой человек, и он будет введен в заблуждение!

– Как это – другой?

– Вы всегда должны говорить себе: «Мементо мори!» Вчерашний пример вас ничему не научил? – спросил патологоанатом. – Парню двадцать пять лет. Ничем не болел. Внезапная смерть. До сих пор не найдено причины!

– Сигизмунд Тоевич, – вежливо перебил Турецкий, – может, мне в другой раз заехать?

– Александр Борисович, как вам не терпится сразу к телу! – печально проговорил Вербицкий. – Смотрите, вон там лежат, терпеливо ожидая очереди, несколько десятков тел, уже никуда не торопящихся. Быть может, при жизни они бы уже повздорили, организовали очередь. Самые хитрожопые уже лежали бы на столе, за которым мы закусываем. Разве не благо, что они мертвы? Все они считали себя незаменимыми, и что? Они ушли, а никто и не заметил! Так стоило ли прилагать неимоверные усилия для достижения мифических целей, если конец один? Короче, давайте выпьем за Екклезиаста, который эту мысль и сформулировал.

Турецкий опрокинул баночку со спиртом и не смог определить, сколько градусов в напитке. Он сделал жест, и ему накапали еще.

– Сигизмунд Тоевич, вы старый и мудрый. Наверняка уже знаете, зачем я здесь. Может, не будете томить душу?

– Видишь ли, Саша, конечно, знаю. Сейчас найдем молодым людям занятие минут на десять и займемся твоим Копчиком.

– Скажем так: нашим, – уточнил Турецкий, уловив на себе заинтересованный взгляд остолопов.

Спирт для инъекций действовал несколько своеобразно. В то время как голова работала ясно, а язык развязывался даже несколько более обычного, ноги повиноваться отказывались. Существенным усилием воли Турецкий оторвался от стула и, преодолевая качку, побрел к двери.

– Что, думаешь, поддался на старости лет старина Сигизмунд, – скрестив руки на груди, произнес патологоанатом, – угрозам и шантажу? Или того хуже, продался? Не то и не другое. В общем, так. Вскрытие проводил я лично. Хотя, если быть более точным, его сделали до меня. Труп привезли уже вскрытым. Я лишь сделал некоторые анализы и впервые, а повидал я немало, столкнулся со странной ситуацией. Обычно преступник убивает жертву, а затем инсценирует несчастный случай или самоубийство. Здесь все было наоборот. Генерал умер от инфаркта. Причем инфаркт был у него уже третьим и мог произойти в любую секунду. Неизвестному преступнику надо было вывести Копчика из состояния равновесия, достаточного для подъема верхней границы артериального давления буквально на пять миллиметров. По всей видимости, он пришел в качестве мстителя и, быть может, слегка ускорил естественный процесс. Но жить Копчику оставалось до вечернего скачка атмосферного давления. Зачем было глумиться над трупом? Бо уже ваша проблема. Да, и еще одна деталь. Самурайский меч здесь ни при чем. Скорей употреблен был нож, наподобие скальпеля.

– Может, убийца не знал, что Копчик уже мертв?

– Может, но вряд ли. Кровь сворачивается в течение четырех-пяти минут. Его «вскрывали» минут через десять после смерти. Я думаю, что этого времени было уже достаточно, чтобы убедиться, что человек мертв.

– Но я видел лужу крови.

– Правильно, – кивнул Вербицкий, – с виду да, такая же алая жидкость, однако, если посмотреть в микроскоп, она вся, как паутиной, пронизана спикулами фибриногена.

– Значит, либо неуравновешенная личность, либо своего рода «контрольный выстрел»? – нахмурился Турецкий.

– А может, предупреждение кому или знак? Шишка из комитета, желающая лично побеседовать со столь ничтожным существом, каким являюсь я, явление достаточно редкое. Насколько мне не изменяет память, со времен Великого исхода подобное происходит впервые. Он, кстати, тут же, ссылаясь на государственную тайну, предложил заполнить только часть, касающуюся смерти от инфаркта. Я, естественно, не согласился, и протоколы официально изъяли, а меня устно предупредили, что в моих интересах помалкивать. После чего я позвонил Косте Меркулову, и он попросил приготовиться к встрече с тобой.

– Да, забавно все, что я услышал, – запустив в волосы пятерню, произнес Турецкий. – Ну ладно, Сигизмунд Тоевич, всего вам хорошего в вашем непростом, но очень нужном деле.

– Как у нас говорят, это нужно не мертвым. Бо нужно живым, – выдал на прощание Вербицкий.

Приехав на Большую Дмитровку, Турецкий заскочил в свой кабинет. Там непонятные люди городили из гипсокартона перегородку. Руководила ими Томочка.

– Бо что? – озираясь, спросил Турецкий.

– Александр Борисович, теперь вы будете сидеть за своим столом, а я – здесь. А то как-то все непонятно. В кабинете я вам своими разговорами мешаю работать, а сидеть в коридоре, на проходе, вообще, дикость средневековая.

Турецкий только махнул рукой.

– Меня спрашивал кто-нибудь?

– Да, Константин Дмитриевич просил зайти, как появитесь.

Турецкий поднялся к Меркулову и поделился информацией, которую узнал от судмедэксперта. В свою очередь, заместитель генерального прокурора также времени даром не терял.

– Связался я тут с одним давним приятелем из бывшего Пятого управления. Интересная, оказывается, личность этот однофамилец великого писателя. Темная лошадка. Никто в службе безопасности толком не знает, чем он занимается. У него даже нет своей структуры. Просто генерал-лейтенант госбезопасности на должности консультанта. Вроде у него служба наподобие агентурной сети. В каждом подразделении есть его человек, но никто не знает, кто это. И человек по заданию Лескова способен на все. Никакой другой информации достать невозможно.

– А по Копчику? – спросил Турецкий.

– Знаешь, Саня, в недрах службы существует специальный аналитический отдел, который собирает информацию о своей деятельности, или, к примеру, о ракетных войсках спецназначения и прочих секретах из открытых зарубежных источников. Однако и после этого она не становится открытой. Впрочем, под грифом «ДСП» ее может изучить любой сотрудник органов госбезопасности. Мало того, даже лекции в высшей школе ФСБ читают, в основном полагаясь на эти данные. Доходит до абсурда. Порой ЦРУ лучше знает структуру и профиль деятельности отдельных подразделений Федеральной службы, чем сами ее сотрудники, – произнес, поправляя очки, Меркулов. – Я тебя познакомлю потом с одним юношей из этого отдела.

– Ну за прошедшие годы я и сам успел обрасти некоторыми информаторами из этого заведения.

– Нет, здесь другое дело. Парень – компьютерщик. На Лубянку попал неведомо как. Умеют они подбирать талантливую молодежь. Зовут Аркаша Баранкин. Так вот, по собственной глупости он влез в сверхсекретные файлы. Когда понял, что наследил, было уже поздно. До вычисления личности оставались считанные часы. Его могли запросто убрать. Молодой человек прорвался ко мне на прием и разъяснил ситуацию, наивно полагая, что мы имеем систему защиты свидетелей. Я тогда пошел на явное нарушение закона во имя спасения человека. Аналитический отдел работал под прикрытием частной фирмы. Мы сляпали липовые документы, ну, впрочем, не совсем, налогов они действительно не платили, и я дал санкцию на обыск. Естественно, вскоре пришлось извиняться и возвращать арестованное оборудование, но он успел покопаться в сервере и отвести от себя удар. С тех пор парень время от времени добывает некоторую ценную информацию. Естественно, на нарушение закона я его не толкаю. Государственная тайна пусть остается с теми, кто к ней допущен. Но небольшие шалости, как, например, выудить из личного дела послужной список, наградной лист или нужную характеристику… словом, есть такой грешок.

– Ладно, дело закрыто, но мы ведь знаем, что преступник на свободе?

– Вот и копай себе потихоньку, но на факультативной основе, – предложил Меркулов.

– Костя, а давай поручим это, скажем, Поремскому?

– Хорошая идея. У него как сейчас с загрузкой?

– Практически отдыхает, – усмехнулся Турецкий. – Дело по «Китайским драконам» практически довел, а три явных висяка, я думаю, так и останутся нераскрытыми.

– А что это ты про драконов так кисло? – поинтересовался Меркулов.

– Всю построенную ими пирамиду он раскрутил блестяще. В том, что это чистой воды афера, сомневаться не приходится. Однако ощущение такое, что защиту спонсируют все китайцы вскладчину. Такого букета высокооплачиваемых адвокатов не видели и Березовский с Гусинским. Между прочим, и наш друг Юра Гордеев подвизался отхватить кусочек от заморского пирога.

Вернувшись к себе, Турецкий набрал несколько цифр на аппарате. Послушал и, положив трубку, громко крикнул:

– Томочка!

Появилось испуганное лицо секретарши.

– Томочка, – обратился, сквозь визг дрели, Турецкий. – Спустись на второй этаж, найди Поремского, пусть он срочно зайдет ко мне. А то у него постоянно занято.

Поручения подобного рода девушка исполняла легко и непринужденно. Вскоре Владимир был у Турецкого.

– Володя, что у тебя с «Китайскими драконами»?

– Дело практически завершено. Осталось сброшюровать и можно отправлять в суд.

– Ладно. Тогда займешься другим. Вот досье на бывшего генерал-майора КГБ в отставке.

– Почему – бывшего?

– Потому, – усмехнулся Турецкий, – что последним, кто имел с ним дело, был Сигизмунд Тоевич. В общих чертах все выглядит забавно. Жил-был себе старичок пенсионер, да сердечко не выдержало, помер. А после некто, невидимкой проникший на территорию дачного поселка, охраняемого не хуже стратегического объекта, через десять минут после смерти сделал ему харакири. Однако коллега по комитету, некто генерал-лейтенант Лесков, дело прикрыл – за отсутствием состава преступления. А посему, сядь, посмотри, пробегись по документам, а потом обсудим…

И Александр Борисович передал ему материалы.

– Мысли приходят в голову? – спросил Турецкий, после того как помощник перевернул последний лист и задумался.

– Так, есть немного.

– Давай поиграем в одну игру. Мы частенько этим занимались со стариной Грязновым, пока он окончательно не заплыл жиром. Называй версии, а я буду их отметать.

– Первая – попытка ограбления, – произнес Поремский.

– Не выдерживает никакой критики. Пенсионер не представлял интереса для серьезных преступников, а залетному в дачный поселок просто не попасть. У него ничего не пропало, а придурочный писатель пытался найти приготовленные для него триста долларов, которые оказались в сейфе – вместе с орденами и медалями.

– Ссора и последующее убийство?

– Не забывай, умер он сам. Глумление произошло уже над мертвым телом. Зачем писаке еще и наносить порезы предметом, который, кстати, не нашли при обыске? Да и впечатления человека, находившегося в состоянии аффекта, он не производил.

– Тогда остается месть, – высказался Поремский. – Ладно, Сан Борисыч, я, с твоего разрешения, пойду думать дальше.

Когда следователь закрыл за собой дверь, Турецкий с интересом осмотрел новую стенку в своем кабинете, и конструкция ему понравилась. Как он не догадался сделать это сразу?

Он нажал на появившуюся на своем столе огромную кнопку. Дверь открылась настолько быстро, что сложилось впечатление, будто секретарша специально караулила за ней в ожидании вызова.

– Томочка, а сделай-ка мне чайку! – произнес Турецкий, с трудом сдерживаясь, чтобы не произнести «нам».

Секретарша поняла правильно. Она принесла стакан чаю и баранки, но не осталась любоваться, как начальник станет давиться под ее немигающим взглядом, а быстро испарилась. Он даже подумал, что, пожалуй, она не так глупа, как кажется.

Едва он успел сделать несколько глотков, как дверь приоткрылась, и Томочка вернулась, испуганно вращая глазами. Мелко семеня ножками, подбежала к начальнику и прошептала, таинственно оглядываясь:

– Александр Борисович, вам малява!

– Что? – едва не захлебнувшись, закашлялся Турецкий. – Томочка, ты меня когда-нибудь убьешь!

– Вам послание из зоны! – уточнила она, протягивая начальнику скрученную в трубочку бумажку.

– Как это к тебе попало?

– Позвонили с проходной и сказали, что человек ждет кого-нибудь, кто сможет передать Турецкому важную информацию. Я спустилась. Там парень стоит, молодой такой. Я спросила. А он кинул через вертушку бумажку, произнес: «Малява для важняка» и убежал.

Турецкий осмотрел послание. Бо были свернутые в трубочку белые газетные поля. По плотности скрутки он сразу определил, откуда записка. Осторожно начал раскатывать ее. Томочка замерла в ожидании. Подняв глаза, Турецкий усмехнулся и посоветовал:

– Томочка, ты, пожалуйста, иди руки вымой!

– Зачем? – не поняла девушка.

– Ну, я не знаю, как тебе сказать, – замялся Турецкий. – Попробуй сообразить сама. Каким образом можно вынести из тюрьмы плотно скрученное послание, если одежду тщательно обыскивают?

– Ой! – догадавшись, схватилась за лицо девушка.

– Томочка! – укоризненно воскликнул Турецкий.

Секретарша в ужасе оторвала руки от щек и выскочила из кабинета. Турецкий развернул и прочитал:

«Александр Борисович, пишет вам Визгунов Роберт Захарович, может, помните. Дело об убийстве закрыли, но меня все же привлекают по статье глумление над трупом. А вы тут в авторитете. Пожалуйста, встретьтесь со мной. У меня есть что вам рассказать лично. СИЗО № 5 „Войковская“.

Турецкий усмехнулся уточнению и нажал на кнопку. Секретарши еще на месте не было. Тогда он сам позвонил дежурному и заказал себе машину.

Через час Александр Борисович был уже в следственном изоляторе и ждал в комнате для допросов, когда приведут задержанного.

Визгунова ввели. Вид у писателя был не самый лучший. Он радостно бросился приветствовать Турецкого. Но Александр Борисович дал понять, что это не самое подходящее место для объятий, и не стал объяснять, как крупно повезло арестованному, что он не попал в следственный изолятор ФСБ Лефортово, куда проход непрост даже для него.

– Вас не обижают? – сухо спросил он, зная, что этот изолятор отличается скученностью, обусловленной обилием бомжей и мелких уголовников, которых несерьезно держать в Бутырках или Матросской Тишине.

– Нет-нет, – завертел головой писатель. – У нас в камере подобрались исключительно тонкие и интеллигентные люди. Право на сон, пайку и гигиену соблюдается неукоснительно.

– Давайте к делу, – предложил Турецкий, демонстративно глянув на часы.

– Да, конечно, – кивнул арестованный. – Александр Борисович, вам тогда не показалось странным, что я забирал правленый материал, а привез чистый, только что отпечатанный? Но в доме не было ни компьютера, ни пишущей машинки, даже нормальной ручки! А ведь он должен был как-то передавать информацию.

– Диктофон! – воскликнул Турецкий. – Конечно же. Я чувствовал, что какого-то звена не хватает в логике событий, но не мог уловить.

– Ну да, – закивал писатель. – Я думал, что имею право. Бо мой личный диктофон. А вы его изымете как вещдок. Бо же мародерство.

– Если сможете доказать, что он ваш, – успокоил Турецкий, – получите обязательно, а сейчас говорите, где он?

– Я когда вошел и увидел страшную картину, хотел бежать. Однако ноги не повиновались. Пришел в себя, вспомнил про диктофон. Месяц назад покупал за триста долларов. У меня и чеки, и гарантийный талон сохранились. Начал искать. И только обнаружил, тут милиция. Я его и припрятал. А затем, когда из сейфа триста долларов вытащили, сам бес попутал сказать, что их и искал. А они внимательно изучили договор и говорят, что, судя по нему, никаких выплат делать в ближайшее время покойный не должен был. А посему, с моей стороны, это явные доказательства попыток ввести следствие в заблуждение плюс попытка мародерства и жульничества.

– Куда спрятал? – спросил Турецкий.

– Там, в прихожей, сапоги резиновые стояли. Я в один кинул и смятой газетой закрыл, чтобы не вывалился…

Возвращаясь в прокуратуру, Турецкий достал телефон, чтобы срочно вызвать Поремского. Необходимо было добраться до диктофона раньше, чем это сделают коллеги из ФСБ. Однако мобильник разразился несносной трелью прямо в руках. Звонила жена.

– Да, Ира, слушаю, – ответил он.

– Саша, ты некоего Жору знаешь? С Дальнего Востока?

– Кажется, да, – неуверенно ответил Турецкий.

– Так вот, – сухо заявила Ирина, – он звонил и просил тебя встретить его с женой в Домодедово, в шесть вечера.

– Блин! – выругался Турецкий. – Ира, уже пять! А у меня дела. Раньше семи вообще не вырвусь. Они там живут совершенно другими понятиями! Нет чтоб сообщить заранее…

– Ладно, Саша, – успокоила его Ирина. – Не кипятись. Позвонят, когда прилетят. Я тогда объясню, как добраться на электричке или такси. А если хотят, то пусть подождут пару часиков, ты сам за ними смотаешься. А я пока что-нибудь вкусненькое приготовлю.

– Какая у меня благоразумная и рассудительная жена! – восхитился Турецкий.

Турецкий вызвал Владимира, и, когда подъехал к зданию прокуратуры, тот уже ждал его. Постановление на обыск дачи генерала Копчика было выписано незамедлительно. После этого Турецкий по памяти набросал план поселка и дачи покойного Копчика.

– Смотри, вот дачный поселок, – тыкая ручкой, объяснял он Поремскому. – Бо – сама дача. Вот в этом месте находится прихожая. Где-то здесь резиновые сапоги. В одном из них интересующий нас диктофон. Сделаешь все максимально тихо. Там соседка проговорилась, что некая Марь Иванна сдает свои комнаты кому попало. Попробуй с ней встретиться, она может быть полезна. Вопросы есть?

– Появятся, буду звонить.

– Ну, работай, – пожелал Турецкий, – и помни: нашего брата-волка ноги кормят! Да, я связался с МУРом и сказал, что нам понадобится толковый опер. Обещали завтра капитана Нечаева лично тебе выделить. Ты с ним работал, кажется?

– С Олегом? – уточнил Поремский.

– Да.

– Ничего, сообразительный парень, сработаемся.

– У тебя все хорошие, – проворчал Турецкий. – Основной его недостаток?

– В преферанс не играет!

– Вот видишь! – воскликнул Турецкий. – А ты сразу – сообразительный! Исполнительный он!..