Глава 8

— Всей команде, с якоря сниматься! — приказал Джек. По кораблю раскатились переливы боцманских дудок, матросы бросились по местам, флейта завела свой пронзительный мотив, помощники боцмана завели свое: «Налегай и шагай, налегай и шагай». И в центре этого знакомого гама, означающего отплытие судна, Стивен, отвернулся от релинга, опираясь на который он вглядывался, прикрыв глаза ладонью козырьком, в корабль, пришвартованный за фрегатом, и заявил:

— Я почти готов поклясться, что уже видел это судно раньше.

— Да уж не меньше сотни раз, — отозвался Джек. — Это же «Виндэм». Тот самый «Виндэм» Ост-Индской компании, снова с нами. Нынче он направлялся в метрополию, и его взяли в Мозамбикском проливе. «Сириус» очень ловко перехватил его, когда он улизнул от Зюд-Эст. Разве Пим не рассказывал тебе?

— Чесно говоря, мы имели довольно непродолжительную беседу с капитаном Пимом.

— А, значит, нет. Ну, тем не менее, Пуллингс нагнал его на своей маленькой шхуне, не дав ему уйти под прикрытие пушек Ривьер-Нуар. Отличный морской офицер наш Том Пуллингс…

— Сэр, якорь чист… — крикнул боцман.

— Обсушить и смазать, — отозвался Джек машинально, словно в церкви на службе, и продолжил:

— …и он привел его сюда, несмотря ни на что. От него первого я узнал о положении дел… Отпускайте там! — заорал он наверх, сложив ладони рупором.

Марсели развернулись, нос фрегата начал поворачиваться на северо-восток, «Боадицея» развернулась, все круче и круче к ветру, по мере того, как нижние паруса, брамсели и стаксели разворачивались под ветром плавно и последовательно, и вот уже выход из бухты двинулся навстречу, и вода побежала вдоль бортов все быстрее и быстрее. Обогнув коварный риф у Сен-Дени, фрегат взял два румба к востоку, и, поставив бом-кливер, направился к Иль Де Ла Пасс, делая десять узлов склянка за склянкой, оставляя за собой фосфоресцирующую зеленым в темноте линию кильватерного следа.

Важна была каждая минута. Вояж Стивена занял так мало времени, что была еще надежда, что форт еще не сдался, и «Ифигения» держится под его защитой за линией рифов. И, пытаясь выиграть каждую минуту, они ставили на кон драгоценную парусину и запасной рангоут так, словно гнались за манильским галеоном, да, пожалуй, и с еще большим рвением. В результате, остров показался на горизонте еще до того, как рассвело.

Когда две вершины Бамбуковой горы слились в одну и Пон Дю Диабль показался на северо-западе, Джек убавил паруса, отправился на формарс с ночной трубой и повел корабль, скользящий под одними марселями подобно привидению, к берегу, используя последние дуновения берегового бриза. Глаза Джека привыкли к темноте, и он довольно прилично ориентировался в свете лишь звезд и тонкого месяца, так что он вовсе не был удивлен, когда с первыми отблесками рассвета обнаружил «Манш» и «Венус» (но не «Эстри») стоящие в двух милях под ветер, мористее линии рифов. «Ифигения» все еще стояла сразу за линией рифов, а вдали у Порт Зюд-Эст можно было рассмотреть «Беллону», «Минерву», «Нереиду» и компанейский «Цейлон», а также обгоревшие остовы «Сириуса» и «Мэджисьен» в лагуне. Но в состояние шока его привел пятый корабль, ошвартованный сразу за кормой избитой «Нереиды». Оперев трубу на закраину мачты и аккуратно настроив фокус, он опознал его — «Рэйнджер» из Бомбея. Это был лишь транспорт, но это было настоящее сокровище для остатков его эскадры — ибо он вез запасные реи и стеньги и еще три сотни тонн бесценнейших припасов. Его прибытия ожидали с нетерпением все эти дни в Сен-Поле: «Оттер», абсолютно непригодный для выхода в море, «Стонч», жестоко нуждавшийся в замене рангоута, да и сама «Боадицея», потеряй она хоть одну деревяшку — и останется только свистеть в кулак. И вот долгожданный «Рэйнджер» переоснащает вражеские корабли, и жестоко пострадавшая в долгом бою «Беллона» уже щеголяет новенькими бом-брам-реями. Взгляд Джека потяжелел.

Ни над фортом, ни над «Ифигенией» все еще не было никаких флагов, захвачены ли они? Если нет — то, несомненно, его шлюпки смогут отбуксировать «Ифигению» через проход под прикрытием пушек форта и «Боадицеи», а дальше, даже с таким побитым напарником, можно было атаковать «Венус» и «Манш», ибо, хотя у Джека было мало припасов, у него хватало людей и снарядов. Время робких оборонительных действий вышло! Он спустился на палубу и дал приказ сигнальщику поднять секретный позывной и сигнал о его намерениях. «Боадицея» шла к каналу в лучах восходящего солнца, сигнальные флажки реяли на мачте, а Джек старался одним глазом смотреть на французские фрегаты, а другим — на форт и «Ифигению». Вперед и вперед, и все еще не было ответа ни с батареи, ни с фрегата, хотя солнце уже поднялось на ладонь от горизонта. Еще несколько минут, и фрегат входил в зону действия артиллерии форта.

— Пушка с наветренного борта, мистер Сеймур, — приказал Джек. — И заполоскайте фор-марсель.

В ответ на сигнальную пушку британский флаг пошел вверх на недалеком уже флагштоке, затем, после паузы, когда пустой фал колебался вверх-вниз, как при заклинивании в блоке, вверх пополз секретный позывной.

— К повороту! — скомандовал Джек: сигнал с острова был десятидневной давности.

На «Боадицее» все были готовы к команде, и она повернула на левый борт проворно, как контрабандистская шхуна, уложившись в собственную длину. Рявкнули орудия форта, и с недолетом в двести ярдов над волнами встали белые водяные столбы, за которыми последовали насмешливые крики. Чуть позже вереница шлюпок с пленниками отчалила от острова к «Манш».

«Манш» подобрал их и двинулся в кильватер «Венус», идущей под косыми парусами с намерением перенять ветер у «Боадицеи». Как только «Манш» вышел за линию рифов, оба фрегата подняли брамсели. Было видно что оба они уже приготовились к бою, и, судя по их действиям, не собирались от этого боя уклоняться. Джек вперил взгляд во вражеские корабли, чуть не вдавливая окуляр трубы в глазницу. Он внимательно изучал манеру управления французских капитанов, оценивая ходовые качества их судов, и стараясь разглядеть, не строит ли противник каверзы с целью скрыть их реальную скорость — и все это время он держал «Боадицею» чуть впереди за пределами радиуса действия французских орудий. К моменту, когда вахта сменилась, Джек понял, что может спокойно отрываться от противника, и что «Венус» куда лучший ходок, чем «Манш» и можно попробовать заставить их разделиться… Но, пока он размышлял над возможными действиями в случае такого разделения (ночной бой, спуск шлюпок с десантом за линией рифов для захвата форта), французы прекратили преследование.

«Боадицея» немедленно развернулась и, поставив бом-брамсели, двинулась за французскими кораблями, стараясь выйти к ним на предельную дальность ее медных носовых погонных орудий. Как только дистанция сократилась, эти пушки выпалили, целясь в «Венус», несущую широкий вымпел Гамелена. «Венус» и «Манш» ответили кормовыми орудиями батарейной палубы, но те располагались чересчур низко для такой дистанции. Так и неслись по бескрайнему морю три корабля, ни одна из сторон не могла нанести другой каких-то повреждений, пока счастливое ядро с «Боадицеи», три раза срикошетировав по пологим волнам, не врезалось в борт «Венус». Гардемарин с высоты формарса сообщил о суете на ее квартердеке, после чего немедленно французские фрегаты развернулись — и снова «Боадицея» понеслась на юго-запад.

Весь день команда гнала корабль впереди французов, они перепробовали все фокусы «хромой утки», чтобы выманить быструю «Венус» подальше от «Манш», но ничто не сработало. Гамелен не имел романтических склонностей к поединку один на один, и явно был готов драться только используя преимущество в численности. Оба француза, держась в полумиле друг от друга, упрямо гнались за «Боадицеей» всю дорогу от Маврикия до Реюньона.

— Ну что ж, в конце-концов, мы неплохо познакомились с нашими врагами, — обратился Джек к Сеймуру и собравшимся на квартердеке офицерам, когда огни Сен-Дени показались в двух милях к юго-западу и с ними испарились последние надежды на разделение противника.

— Да, сэр, — отозвался Сеймур. — И мы всегда можем дать им брамсель форы. Обросшие днища, никаких сомнений.

— На «Манш» изрядно долго ковырялись при переносе парусов через штаги, заметил Троллоп. Я дважды обратил на это внимание.

— Шустрыми их не назовешь, не так ли, сэр? — подал голос Джонсон.

— Бурдюки ходячие, — добавил из темноты голос неопределенной принадлежности.

В каюте во время позднего ужина Джек обратился к Стивену:

— Вот тут Феллоуз составил список того, что нам требуется. Могу я просить тебя отправиться к Фаркьюхару, рассказать ему, как обстоят дела, попросить его вытрясти из подчиненных все, что возможно — и чтоб к утру это все было у береговой линии в Сен-Поле? И не извиняйся — мне еще надо сделать тысячу вещей, он поймет.

До того, как Стивен собрался с ответом, в каюту ввалился Пятнистый Дик со словами: «Вы меня звали, сэр?»

— Да. Мистер Ричардсон, вы возьмете авизо «Перл» и четырех хороших матросов, отправитесь в Порт-Луи, найдете там «Стонч» и приведете его сюда. Мистер Петер уже приготовил ваши приказы.

— Такая ответственность этому прыщавому мальчугану, — заметил Стивен, вгрызаясь в гренку по валлийски.

— Точно, — отозвался Джек, приведший с призовой командой бриг в Плимут от Финистерре еще до того, как его голос стал ломаться. — Мы вынуждены полагаться сейчас на нашу мелюзгу — и на людей и на суда. Если «Оттер» или даже «Стонч» будут с нами сегодня, мы сможем насесть на этот еле управляемый ковчег «Манш», знаешь ли.

— В самом деле?

— Господи, конечно! И я верю, что завтра мы так и сделаем. Я галопом отправил Сеймура в Сен-Поль, заставить Томкинсона оставить «Оттер», где он есть, отправить всех своих людей на «Виндэм» и соединиться со мной в гавани. С этим ветром Гамелен будет болтаться здесь и там всю ночь, я уверен.

На рассвете, когда «Боадицея» подошла к Сен-Полю, Гамелен оказался скорее «там», чем «здесь» — «Венус» и «Манш» оказались не более, чем взблесками марселей на фоне неба на западе. Но они были там — и как только развеялись последние сомнения в этом, Джек Обри развернул трубу на дальнюю корабельную стоянку в гавани.

— Что, во имя дьявола, думает себе этот «Виндэм»!? — крикнул он. — Они даже реи не подняли! Мистер Коллинз, сигнал «Виндэму» «Выйти в море немедленно», сопроводить пушкой. И повторяйте выстрел каждую минуту, пока они не поднимут якорь. Господи, будь прокляты… — он плотно сжал губы, оборвав собственную тираду, и принялся расхаживать взад-вперед, крепко сцепив руки за спиной.

«Его лицо мрачнее, чем я когда либо видел» — подумал Стивен, глядя на него от поручней. «До сих пор он переносил эти пируэты фортуны с редким благородством. Ни слова о вопиющем недомыслии Клонферта, ничего, только беспокойство о его ранах и надежда, что во французском госпитале его поставят на ноги. Никаких разговоров о тупом бараньем упрямстве Пима. Но нет величия в разуме, не имеющем пределов — и не тот самый предел ли это?»

— Следующий выстрел, — приказал Джек, обрывая свое хождение, злобно глядя на уходящего Гамелена.

— Сэр, — робко обратился к капитану Троллоп, — транспорт огибает мыс. «Эмма», мне кажется. Да, точно, сэр, «Эмма».

Это была «Эмма», и еще до поднятия ей сигнала было видно, что там просто рвутся что-то передать на «Боадицею» — ящикоподобный транспорт жутко спешил, кренясь под массой поднятых парусов.

— «Капитану прибыть к коммодору», мистер Коллинз — приказал Джек.

Шлюпка «Эммы» шлепнулась на воду, понеслась, выгибая весла, пришвартовалась к борту, и Пуллингс поднялся на борт.

— Мистер Пуллингс, — обратился к нему Джек, — что это за шутовской капер?

— Прошу прощения, сэр, — отозвался бледный взволнованный Пуллингс, — у меня на борту артиллерия «Виндэма» — капитан Томкинсон отказался от командования.

— Пойдемте вниз, объяснитесь, — потребовал Джек. — Мистер Сеймур, продолжайте. Курс норд-норд-вест.

В каюте из нервной, запутанной, смущенной речи Пуллингса выяснилось, что Томкинсон, глянув на «компанейца», отказался выводить его в море, пока его не доведут хоть до минимальных кондиций, и вернулся на свой обездвиженный «Оттер». Пуллингс, будучи свидетелем этому, договорился с сошедшим на берег по болезни капитаном «Эммы», привел на нее своих людей и изрядное количество добровольцев, и благодаря нечеловеческим усилиям команды в течении ночи перенес на нее пушки «Виндэма» и свои собственные карронады. При этом ему изрядно помог полковник Китинг, также предоставивший пушкарей и мушкетеров.

— Этот Томкинсон — крикнул Стивен, который при Пуллингсе мог говорить открыто, — разве не должно этого шлюхиного сына повесить, выпороть, или хотя бы гнать поганой метлой со службы!?

— Нет, — отозвался Джек. — Он ничтожество, Господь ему помоги, но он в своем праве. Капитан может отказаться от назначения на таком основании. Том, — обратился он к Пуллингсу, пожимая ему руку, — ты хороший морской офицер, я твой должник. Если ты сможешь выжать восемь узлов из своей «Эммы», мы скоро пощупаем этих французиков.

Два судна двинулись дальше вместе, по курсу, который позволял им перенять ветер через пару часов дальше к северу от острова, где ветер заходил больше с востока. Но куда быстрее для всей команды стало ясно, что «Эмма» не успевает за ними. Шесть, максимум семь узлов удавалось выжать из нее даже на фордевинде — при всех поднятых лиселях, летучих кливерах и совсем уж странных парусах без названия. А уж когда они привелись на три румба к ветру, даже шесть узлов оказались недостижимой мечтой, несмотря на опытный, горящий энтузиазмом экипаж и искусное управление. «Боадицее» пришлось убрать брамсели, чтоб не терять «Эмму» из вида. А в это время другой необходимый участник перебранки — Гамелен, все шел и шел вперед, не выказывая ни малейшего желания убрать паруса и подождать оппонентов.

Вдобавок, Гамелен к этому времени отклонился так далеко к западу, что теперь был вынужден уходить скорее на Порт-Луи, чем на Порт Зюд-Эст — и это было хоть что-то, ибо позволяло Джеку снова глянуть на Иль Де Ла Пас — а рядом была «Эмма», на которую можно было взвалить важную задачу, предназначавшуюся «Оттеру».

— Уберите формарсель, мистер Джонсон, если вас не затруднит, — распорядился Джек прямо перед тем, как команду посвистали к обеду, и, когда «Эмма» с трудом приблизилась, окликнул Пуллингса. Последнему были переданы указания: идти на Родригес, ознакомить тамошних военных с ситуацией, а затем крейсировать между островом и пятьдесят седьмым меридианом, предупреждая любой увиденный королевский корабль или корабль Компании, и принимать любые необходимые меры.

— И, мистер Пуллингс, — добавил Джек своим сильным голосом, — я не буду в претензии, если вы захватите их фрегат или даже пару — для меня еще останется предостаточно.

Шутка была так себе, но тон, которым ее сказали, или, вернее, проревели, заставил печальную усталую физиономию Пуллингса расплыться в ответной улыбке.

«Боадицея» заглянула к Иль Де Ла Пас, который приветствовал ее грохотом тяжелых орудий. Заглянули и за него, поверх клубов дыма, в Порт Зюд-Эст, где можно было увидеть «Беллону», заново оснащенную и готовую к выходу в море. «Минерва» щеголяла временными стеньгами, на «Нереиде» появились какие-то намеки на грот- и бизань-мачты, и на обоих суетились плотники и конопатчики, а «Ифигения» была уже на плаву. Сделать тут было ничего нельзя, и «Боадицея» повернула на Реюньон.

— Мистер Сеймур, — вопросил Джек странно отстраненным безразличным тоном (тон этот появился в речах коммодора после известия о поражении), — когда у нас последний раз были артиллерийские учения?

— Несколько дней назад, сэр. Перерыв куда больше обычного, — отозвался Сеймур, лихорадочно вспоминая точную дату, ибо этот новый, порой какой-то нечеловеческий коммодор, хоть и не был придирой или драконом, но внушал Страх Божий всему квартердеку. — В последнюю субботу, кажется.

— Тогда, думаю, можно бить тревогу через полчасика. Покатаем пушки туда-сюда. Думаю, мы можем позволить себе два, нет, три ядра на орудие — постреляем по мишеням.

Если Гамелен был именно таким, каким представлял его Джек, то можно было быть уверенным, что «Эстри» и один или два его корвета нынче крейсируют между Маврикием и Реюньоном — и звуки пушечной пальбы вполне могут их привлечь. И поэтому после полудня небеса отозвались на залпы «Боадицеи». Пушечные команды, обнаженные по пояс и мокрые от пота, ворочали массивные орудия с превосходным старанием, ибо уловили настроение своего командира — а он смотрел на них с мрачным удовлетворением: исключительно здоровый экипаж, прекрасно накормленный свежим мясом и зеленью, в отличном состоянии и великолепно тренированный. Молодцы, ребята — быстрый, точный огонь превосходил лучшие прошлые достижения «Боадицеи» на добрых восемь секунд. Хотя «Боадицея» никогда не была хорошим ходоком, Джеку некого было бояться в этих водах — ему не был страшен ни один французский корабль или даже два, если его будет поддерживать хотя бы добрый шлюп, или если удастся ввязать их в ночной бой, когда высокая дисциплина и точность наводки решают все. Но и когда орудия были охлаждены и принайтовлены по-походному, океан оставался таким же пустым, как и до того — бескрайний диск сплошной синевы, быстро темнеющей до глубокого сапфирового. Этой ночью никакого столкновения не было.

Не было ничего и на следующий день, пока фрегат преодолевал оставшиеся двадцать миль до Сен-Поля. Бездействие на море, тем не менее, с лихвой компенсировалось лихорадочной суетой на суше. Джек бросился с головой в доведение «Оттера» и «Виндэма» до состояния, пригодного для боя. Он мало внимания обращал на капитана Томкинсона, нынче несчастнейшего человека на всем Реюньоне, и руководил всеми работами сам. С полной поддержки губернатора он полновластным владыкой распоряжался на верфях Сен-Поля и Сен-Дени, и там, работая днем и ночью, при факелах, местные умельцы делали все возможное, чтоб превратить шестнадцатипушечный шлюп и обветшалого избитого «купца» — компанейца с пушками, которые смогли от щедрот уделить армейцы, в «славные фрегаты». Ну, или, по крайней мере, в нечто, имевшее хоть какие-то шансы выдерживать вражеский огонь до подхода «Боадицеи» на абордаж.

Воскресным утром, когда переоснащение «Оттера» вошло в финальную стадию (хотя «Виндэм» все еще пребывал в плачевном состоянии), Джек вкушал чрезвычайно поздний завтрак после четырех часов глубочайшего сна в компании Стивена Мэтьюрина, которого он видел в эти дни крайне редко. Ему удалось изгнать из головы мысли о проблемах верфи — на целых двадцать минут, когда Стивен невольно вернул их назад, спросив его о роли дьявола в пантеоне бороздящих моря. Ибо фразу «дьяволу заплатить» он слышал довольно часто, особенно в последнее время — и не есть ли это форма для оного дьявола умиротворения, этакие следы манихейства, вполне объяснимое заблуждение среди людей необузданных и невежественных.

— Ну, дьявол, видишь ли, — начал Джек, — это всего лишь шов между палубным настилом и набором. Мы зовем его «дьявол», поскольку это чертовски трудное место для конопатчиков. Полностью мы говорим «заплатить дьяволу и не перегреть смолу» — и имеется в виду нечто чертовски сложное, что просто должно быть сделано — и ничего тут не попишешь. Просто выражение такое.

— Изыканное такое выражение, да.

— Был бы ты недалеким слабаком, ты б сказал, что оно неплохо описывает нашу нынешнюю ситуацию — и попал бы пальцем в небо! — отозвался Джек. Со «Стончем», «Оттером» и «Виндэмом» через один-два дня… — он прервал свою речь и крикнул:

— Киллик, кто там явился на борт?

— Всего лишь армейский офицер, сэр.

Последовал лязг взятых на караул мушкетов морских пехотинцев на квартердеке и гардемарин спросил, не соизволит ли коммодор принять полковника Фрэйзера, и тут же объявился полковник собственной персоной, с физиономией такой же алой, как его мундир, после скачки под беспощадным солнцем.

— Доброе утро, полковник! — приветствовал его Джек. — Присаживайтесь, возьмите чашку.

— Доброе утро, сэр. Как ваши дела, доктор?

— Полковнику Фрэйзеру следует немедленно выпить чего-то холодного и снять верхнюю одежду, — заявил Стивен. — К вашим услугам, сэр.

— Счастлив буду исполнить ваши предписания, сэр, сию же минуту, но вначале должен передать свое устное сообщение — не было времени искать перо и чернила. Полковник Китинг шлет свой привет коммодору Обри — и корабль Его Величества «Эфришен» — в Сен-Дени. Капитан Корбетт…

— Корбетт? Роберт Корбетт?

— Думаю, так, сэр. Маленький человечек, мрачный и злобный, когда выйдет из себя — тот самый, что был здесь раньше, изрядный службист. Капитан Корбетт, следуя в Мадрас, узнал как тут обстоят дела, запасаясь водой на Родригесе, от одного из ваших кораблей — и повернул сюда. У него была небольшая стычка со шхуной у Маврикия, сейчас он сгружает раненых на берег, а полковник Китинг дал ему двадцать пять человек и офицера на замену, потому что, сэр, за ним по пятам идут два французских фрегата и бриг. И капитан Корбетт настоятельно просил меня передать, что он позволил себе поднять ваш широкий вымпел, чтоб развлечь их, и уже приготовился к бою и выйдет в море, как только свезет на берег всех раненых.

— Полковник, — заявил Джек, — я вам чрезвычайно обязан! Киллик, молнией сюда, чашку чего-нибудь прохладительного полковнику, бутерброды, манго…

Эти слова он бросил оборачиваясь, на бегу на квартердек.

— Мистер Троллоп, всех с верфи — на борт, немедленно, и будьте готовы отчалить сразу, как они будут на борту. Мистер Коллинз, на «Оттер» и «Стонч»: «выйти в море немедленно, враг крейсерует на восток-северо-востоке». И позовите канонира.

Канонир прибежал, ибо новости распространялись быстро.

— Мистер Веббер, — обратился к нему Джек, — как у вас с припасами?

— Тридцать ядер на ствол, сэр, и двадцать три на карронаду. Загрузились полностью с утра.

Затем, пользуясь старым знакомством и видя сияющее лицо коммодора, спросил:

— Может, набрать еще, на всякий случай?

— Да, мистер Веббер. Только не в тех белых бумажных пакетах. Только наш лучший — красный крупнозернистый.

Огибая в полдень Пон Де Галет, «Боадицея», сопровождаемая «Оттером» и «Стончем» обнаружила у входа в бухту два французских фрегата. Верхушки мачт французского брига виднелись севернее, несомненно, он торопился сообщить Гамелену, как обстоят дела. Гул удовлетворения на палубе вызвал тот факт, что французы уже не шли ко входу в бухту, а легли в поворот на правый галс. А белая полоса вдали свидетельствовала, что обычный южный или юго-восточный ветер с подветренной стороны Реюньона, задул с северо-востока и враг находится на ветре. Одновременно увидели «Эфришен» и вид его поднял дух Джека еще выше, ибо то был тридцатишестипушечный фрегат с восемнадцатифунтовками, несомненно, французской постройки, один из лучших ходоков Королевского флота, особенно на попутных ветрах. Очевидно, это была конфетка в награду Корбетту за доставленные в Метрополию известия из Сен-Поля. «Он здорово управляется с кораблем, — подумал Джек, — отличный моряк. Будем надеяться, что он обучил свою команду целиться из пушек за время плавания, и что он стал хоть чуть добрее. Говорят, „конфетки” иногда так влияют на разочарованных в жизни людей, а Корбетт часто разочаровывался.»

Когда Джек увидел «Эфришен», тот также шел правым галсом под массой парусов, примерно в восьми милях к югу от вражеской эскадры. Оба английских корабля обменялись позывными и не более того: Корбетт был боевым капитаном, он хорошо знал, что делать, и не было повода сомневаться, что он это сделает. К тому же в данный момент не стоило ему мешать сконцентрироваться на преодолении хотя бы семи из этих восьми миль. Эта же задача была куда труднее для «Боадицеи», ибо, хотя она могла ударить куда тяжелее «Эфришена», она не могла состязаться с ним в скорости. К счастью, одним из французских фрегатов была их старая «Ифигения» (не поменявшая имени под новым флагом) — далеко не бегун. Другой был, видимо, «Эстри», чьи качества еще были Джеку неизвестны.

Однако вскорости он собирался их выяснить, что он и объявил, улыбаясь, и полез с подзорной трубой на формарс, откуда было удобнее рассматривать гонку шести растянувшихся по океану судов.

Часом позже Джек уже знал про «Эстри», что у нее умелый капитан, что она быстрее «Ифигении», но не быстрее «Боадицеи», а «Эфришен» может дать ей брамсели форы. При продолжающемся ветре «Эфришн» должен был сблизиться с противником еще до заката, а «Боадицея» — вскоре после наступления темноты. Если ветер удержится — это было главное допущение. Ибо стоит ему зайти восточнее, или с северо-востока (что иногда бывало в этих водах в ночное время) — и «Боадицея» оказалась бы под ветром у французов, вольных в этом случае идти к Порт-Луи, не опасаясь, что их прижмут к берегу. Ибо «Боадицея» была отнюдь не в лучшей форме, да и, хотя Джек предпочитал об этом не распространяться, не могла идти так круто к ветру, как многие другие корабли, проигрывая им около половины румба, несмотря на все его старания.

Однако бдение на мачте не могло ни привести ветер к юго-востоку, ни улучшить ходовые качества «Боадицеи», а потому оставалось только спуститься. Глянув на все больше удаляющиеся «Стонч» и «Оттер», он велел Сеймуру сообщить, если положение изменится, и уснул глубоким сном в мерно раскачивающемся гамаке посреди чистого пространства, что до подготовки фрегата к бою было капитанской каютой. Спал он спокойно, ибо знал, что его офицеры превосходно управляются с кораблем, а ему потребуется вся доступная острота его разума для возможного трудного, требующего быстрых решений ночного боя.

Когда он снова вышел на палубу, «Оттер» и «Стонч» были едва видны с марса, а «Эфришен» в добрых двух лигах впереди заметно нагонял французов. На второй оклик дозорный после продолжительной паузы ответил, что «Стонч» и «Оттер» исчезли за горизонтом, и, пока он отвечал, его голос заглушило неприятное хлопанье — ветер зашел со слишком острого для лиселей угла, и они громко заполоскали, несмотря на натянутые как струна булини. Пришлось их убрать, и скорость тут же упала — и вот уже «Эфришен» был в восьми милях впереди, преследуя уже невидимых в подступающей ночи противников.

Ночь была ненастной, хотя теплой — с внезапными шквалами и поднявшейся бортовой качкой, норовящей свернуть нос фрегата к северу. Лучшие рулевые встали у штурвала, а Джек стоял за их спинами рядом с отдающим указания штурманом. Чуть позже наступления темноты он заметил ракеты и синие фонари, указывавшие положение «Эфришен». Затем ничего. Час за часом лишь низколетящие облака со струями дождя, бьющие в правую скулу волны и свистящий в снастях ветер. Дальше и дальше — но ни звука из тех, что в чутком молчании пытались уловить люди на палубе фрегата.

Лишь в семь склянок ночной вахты, когда постоянный бриз сменился порывами, а затем почти заштилел, на ветре под облаками замерцали вспышки и донеслись звуки отдаленной канонады. «Господи, сделай так, чтоб он не влез в плотную свалку без меня», — пробормотал Джек, приказав править на вспышки. Страх такого развития событий заползал ему в душу в эти томительные часы ожидания, а за ним и другие мрачные ожидания — одно хуже другого. Но он гнал их прочь: Корбетт — не Клонферт, да и, в любом случае, ходовые качества «Боадицеи» ему прекрасно известны.

С каждой склянкой пальба становилась громче, но и ветер с каждой склянкой все больше стихал, так что в конце-концов «Боадицея» уже едва управлялась. Короткие предрассветные сумерки закрыла стена теплого дождя, медленно исчезающая с восходом солнца — и вдруг расчистился весь горизонт, и море засверкало в лучах солнца. И посреди сверкающего моря, в четырех милях впереди, стал виден «Эфришен». Один французский корабль стоял на пистолетный выстрел против его носа, другой — на раковине. Английский фрегат огрызался отдельными одиночными выстрелами, в то время, как враги били по нему полными бортовыми залпами — и вот пушки «Эфришен» замолчали.

Всего в четырех милях — в свою трубу Джек отчетливо видел, как развивался флаг на флагштоке фрегата, вот он качнулся и медленно пополз вниз, вниз… а французские пушки все не смолкали. И еще четверть часа продолжался огонь по молчащему корпусу английского корабля.

Никогда ему не приходилось сдерживать себя с такой силой — зрелище было таким ужасным, что если б не поднялся легкий бриз, его сердце, наверное, разорвалось бы от горькой ярости. Но уже под ветром натянулись бом-брамсели, мягко толкая фрегат по глади моря, и вода зашелестела у бортов. Джек машинально отдавал приказы, приказал Сеймуру заменить фитили свежими и направил «Боадицею» на французов, дрейфовавших возле своего приза, шлюпки их сновали между кораблями.

— Эй, на марсе! — окликнул Джек дозорного, — видите ли «Стонча» и «Оттера»?

— Ничего, сэр, — был ответ. — Ничего на ветре, ничего с подветра.

Джек кивнул. Ветер посвежел, он мог чувствовать его на своих щеках, и удачно заходил с юго-востока или даже с юго-юго-востока, «Боадицея» теперь была на ветре от своих врагов. «Боадицея» шла вперед, и в это время все увидели, как мачты «Эфришен» рухнули за борт — первой фок-мачта, затем бизань, последней повалилась грот-мачта. При этом «Эстри» и «Ифигения» выглядели вообще неповрежденными.

Чего бы это ни стоило, он был обязан сопротивляться желанию просто рвануться вперед и сцепиться с французами: это было бы преступной глупостью. А вот намерение поставить свой корабль точно между двумя вражескими, паля с двух бортов, было чертовски сильным — а с таким ветром он мог зайти настолько далеко, насколько позволял его долг — быстро сильно ударить и отскочить. Более того, долг, пожалуй, требовал этого.

— Мистер Сеймур, — окликнул он, — я собираюсь подойти на мушкетный выстрел к наветренному кораблю. Когда я дам приказ, пусть правый борт откроет огонь, начиная с носовых — неторопливо, прицельно, по его корме. Пусть ждут после каждого выстрела рассеивания дыма. Как только выстрелит последнее орудие — разворот и полный залп левым бортом, когда мы постараемся пройти как можно ближе. Мистер Бьючен, правьте на «Ифигению».

«Боадицея» шла по ветру. Французы едва набрали ход, чтоб слушаться рулей, а она уже делала верных три узла. «Эстри» еще не вышел из-за корпуса «Эфришен», когда Джек скомандовал: «Огонь.» Орудия загрохотали одно за одним, неторопливо и размеренно, будто не замечая неровных бортовых залпов в ответ. Первые два из залпов «Ифигении» ушли в «молоко», третий лег хорошо, но в ответ все раздавались убийственно-точные выстрелы англичан, и с кормы «Ифигении» взлетали фонтаны щепок и разорванные гамаки. Особенно удачный выстрел двенадцатого орудия угодил в корму прямо возле руля, что вызвало радостные вопли английской команды. Затем раздался крик: «Руль на борт!», и «Боадицея» развернулась на ветер. Поворот еще не был закончен, когда «Эстри», поймав ветер, вышел наконец из-за корпусов «Эфришен» и «Ифигении».

Его залп тяжело рухнул на «Боадицею», разнес в щепки кормовую шлюпку на шлюпбалках и, казалось, остановил движение фрегата, так что в какой-то момент Джеку показалось, что он зашел чуть дальше, чем нужно в своем рискованном предприятии, и что корабль сейчас потеряет ветер под огнем неприятеля.

— Эй там, шкоты на ветер! — заорал он, и, почувствовав изменение в ходе судна, с огромным облегчением приказал:

— Трави грота-шкоты.

«Боадицея» все быстрее уваливалась на другой галс, паруса наполнялись ветром, и вот уже орудийные порты левого борта уставились на «Ифигению» пушечными дулами — и слитным всесокрушающим ревом ударил бортовой залп, а фрегат продолжал скользить по кругу, уходя от облаков собственного порохового дыма. В этот момент ядро с «Эстри» угодило в спину штурману, разорвав его пополам. Джек отчетливо видел его удивленно-возмущенное лицо, когда тело несчастного метеором пролетело мимо него и сшибло с ног правого штурвального. Капитан моментально занял его место, уводя фрегат дальше по дуге, пока паруса на бушприте не заполоскали, а квартирмейстер не перехватил у него штурвал. После чего Джек отошел к поручням, переступив через окровавленные останки.

Корма «Ифигении» представляла жалкое зрелище, но руль и бизань уцелели. Она распустила паруса на фок-мачте и теперь спускалась по ветру к «Эстри», вновь перекрыв тому линию огня. Джек рассматривал ее, когда услышал всплеск за спиной — то, что осталось от штурмана, отправилось за борт. «Сброд, а не команда. Неумехи, и точно не рвутся сойтись с «Боадицеей» в ближнем бою», — заключил он. Тем временем его корабль привелся еще круче к ветру, дистанция увеличилась, и в этот момент на «Ифигении» резко переложили руль и она навалилась на «Эстри», пытающегося проскочить в щель между ней и «Эфришен», чтоб достать англичан на предельной дальности.

Джек отвел фрегат еще немного на ветер и положил в дрейф. Ясная погода и прозрачный воздух позволяли отлично видеть французские корабли, людей на их палубах и даже состояние их оснастки. Сидя на лафете кормовой карронады он созерцал эту сцену, ибо наступило время созерцания. Никаких внезапных озарений не снизошло на него, да и толку б в них было немного — «Эстри» был сильным кораблем, при этом практически неповрежденным. Он уже освободился от навалившейся на него «Ифигении» и очистил палубу, море между ним и «Боадицеей» было чистым. Но нападать французский фрегат не спешил. Его полощущийся фор-марсель (несомненно, умышленно заполосканный) сказал Джеку достаточно о командире, а еще куча менее очевидных деталей подтверждала этот вывод: несомненно, хороший моряк, но драться не намерен. Уж точно не больше Гамелена, что уклонялся от боя при куда большем превосходстве в силах. Ни он, ни его люди, ни их коммодор не пойдут на рискованный шаг. Убеждение в этом все крепло, наполняя душу Джека мрачным весельем.

С другой стороны, здравый смысл подсказывал, заставляя сердце успокоиться, что «Эстри» имеет больший вес залпа, его артиллеристы точны, и что, хотя француз не быстрее «Боадицеи», он может идти круче к ветру, да и атака и защита — вещи разные. В ближнем бою «Эстри» может действовать неплохо, и, даже несмотря на то, что его мателот «Ифигения» управляется каким-то полным дураком, атаковать два фрегата при свете дня было бы безрассудством при таком соотношении сил. А ведь надо забрать обратно «Эфришен».

— Эй, на палубе, — заорали с марса, — два паруса справа на ветре, сэр! Я думаю, это «Стонч» и «Оттер». Несколькими минутами позже:

— Да, сэр, «Стонч» и «Оттер».

С таким ветром им требовалось два или три часа, чтоб присоединиться к «Боадицее», что ж, очень хорошо. Он встал, улыбаясь, и глянул на подветренный борт, где первый помощник, плотник и боцман переминались в ожидании с докладами.

— Трое раненых, сэр, — доложил Сеймур. — И, естественно, бедный мистер Бьючен.

Плотник обнаружил лишь три пробоины в корпусе, в трюме было восемь дюймов воды. Феллоуз перечислил пострадавшие снасти и паруса, и закончил:

— Думаю, за час все поправим, сэр.

— Так быстро, как только сможете, мистер Феллоуз, — отозвался Джек. — Мистер Сеймур, команде — завтракать. И распустите подвахтенных пока отдыхать.

Он спустился в кубрик, где обнаружил Стивена, читающего маленькую книжечку, держа ее поближе к фонарю.

— Ты пострадал? — спросил Стивен.

— Нет, совсем нет, благодарю за заботу. Я сошел вниз взглянуть на раненых. Как они?

— Колли, пробитие черепа. Я бы за него не поручился, он сейчас в коме, как видишь. Нужно его оперировать, чем быстрее, тем лучше, но для этого мне нужны мир и спокойствие, и света побольше. Двое с ранениями щепками — ничего страшного. У тебя бриджи все в крови.

— Это штурмана. На меня выплеснулась большая часть содержимого бедняги.

Джек подошел к раненым, спрашивая о самочувствии, говоря, что наверху все в порядке, подходят «Стонч» и «Оттер», и после того, как все силы будут собраны в кулак, французы получат заслуженное за «Эфришен». Вернувшись к Стивену, он сообщил:

— Киллик раскочегарил маленькую спиртовку, и, если у тебя есть желание позавтракать…

Стоя у кормовых окон, пока кофе пинтами вливался в их глотки, Джек объяснял Стивену положение дел, указывая расположение французских судов в настоящий момент, и где они находились в предыдущие этапы сражения.

— Я знаю, ты скорее всего назовешь это нелогичным, — заметил он, крепко ухватившись за деревянную раму, — и, возможно, даже суеверием, но я чувствую, что ход событий изменился. Я не собираюсь искушать судьбу, сохрани Боже, но я уверен, что когда «Стонч» и «Оттер» соединяться с нами, мы вернем «Эфришен». Мы бы могли даже прищучить «Ифигению» — она трусит, и мы здорово ей всыпали — только глянь на суету у ее борта. Да и капитан «Эстри» не больно-то ей доверяет. Но так далеко я не зайду — хватит с нас «Нереиды».

Снова они оказались на палубе, на удивительно приличной палубе, где уже закончили сращивать, вязать и сплеснивать, а швабры ютовых вахтенных домывали последние бледные разводы у штурвала с замененными спицами. В вышине надувался новый фор-марсель. Вдалеке французские шлюпки продолжали вывозить пленных с «Эфришен», на «Ифигении» часто стучали помпы, и, судя по лихорадочной активности аварийных партий на борту и у борта, на некоторое время она была избавлена от использования своих парусов. «Эстри» занял наилучшую позицию, чтоб прикрыть ее и «Эфришен», его капитан, видимо, хоть и не пожирал ядра на завтрак, но готов был держаться за свои призы мертвой хваткой до последней возможности. Но корпуса «Стонча» и «Оттера» уже были видны с палубы, а ветер еще свежел.

Рано раздали холодный обед, порцию грога урезали наполовину, но команда не роптала — неуловимая перемена, произошедшая с коммодором, его довольный вид и уверенность заразили команду сверху донизу. Команда жевала неплохие галеты и скверный сыр, запивая это скорее лимонным соком, чем ромом, и поглядывала на своего капитана и на сбившихся в кучу за подветренным бортом французов. Поглядывали моряки и на приближающиеся с каждой минутой английские суда, переговариваясь при этом приглушенными, но бодрыми голосами, на шканцах и на баке слышались довольные смешки.

Коммодор чертил план атаки куском мела прямо на палубе, командиры шлюпа и брига внимательно их разглядывали. Все три судна должны были спуститься по ветру строем фронта с «Боадицеей» в центре, и попытаться отсечь два французских фрегата, дальше открывалась масса вариантов, в зависимости от ответных движений «Эстри», и Джек разобрал их все досконально.

— Но в любом случае, джентльмены, — закончил он, — если все пойдет не так, вы не сделаете большой ошибки, сблизившись с «Ифигенией» с носа и кормы, и оставив мне «Эстри».

С ветром в три румба с кормы под одними марселями они спускались по ветру, малютка-бриг держался справа по корме, шлюп, как привязанный, шел с левого борта. Джек дал им достаточно времени для обеда и отдыха команды и сейчас был уверен, что корабли полностью готовы к бою и отлично управляются, а их командиры отлично понимают его намерения.

Он предусмотрел множество вариантов развития событий, и сердце пело у него в груди, ибо редко когда он был настолько уверен в себе — но все пошло именно так, как он не ожидал: Они были еще в полутора милях, когда с «Эстри» передали на «Ифигению» буксирный конец и оба фрегата подняли паруса. Бросив «Эфришен», они спешно покидали место боя, ставя все больше и больше парусов и приводясь на восток со всей возможной скоростью. Отличный ходок «Эстри» тащил «Иифгению» круто к ветру, куда круче, чем могла идти даже не отягощеная буксиром «Боадицея».

Немедленно стало ясно, что «Боадицея» сможет в итоге занять положение на ветре и догнать вражеские корабли после долгого преследования по сходящимся курсам, даже несмотря на превосходные обводы «Эстри», но в этом случае ни «Оттер» ни «Стонч» не имели ни малейшего шанса угнаться за ней. А главное, более чем вероятным был бы подход подкреплений Гамелена, приведенных французским бригом, что стало бы фатальным для «Эфришен». Увы, но приходилось проявлять благоразумие, и «Боадицея» легла в дрейф у ободранного мрачного корпуса, неуправляемо раскачивавшегося на волнах. Над его палубой возвышался лишь кормовой флагшток, на котором все еще реял французский флаг.

«Боадицея» подошла ближе, на «Эфришен» выпалили две пушки подветренного борта, и французский флаг пополз вниз под радостные вопли недавних пленников, еще остававшихся на борту.

— Мистер Сеймур, — распорядился Джек, чувствуя спадающее напряжение и разливающуюся в душе умиротворенность, — будьте так добры, примите командование. Что за дьявольщина!?

Это относилось к дюжине матросов «Эфришен», прыгнувших с борта в море и направившихся вплавь к борту «Боадицеи». Сейчас они уже карабкались на борт фрегата, охваченные жуткой смесью из дикого энтузиазма, радости и ярости. Казалось, их головы покинуло всякое понятие о дисциплине, толпой кинулись они на квартердек, умоляя коммодора возобновить бой — они будут драться за него у его пушек, они будут счастливы служить капитану Обри, не то, что всяким меднолобым содомитам. Ведь они знают его, они знают, что от французов останется лишь их вонючий пердеж — и это будет славная расплата за все, что они сделали! Ведь ему взять эту парочку, что высморкаться! «Я знаю, вы сможете это, сэр!» — орал один из них с окровавленной повязкой на предплечье, — «я знаю, ведь я служил у вас на „Софи”, когда вы отымели того дылду-испанца! Не говорите „нет”, сэр!»

— Рад тебя видеть, Херолд, — ответил Джек. — И всем сердцем бы я желал ответить «да». Но ведь ты моряк, глянь на французов, на их курс. Три часа погони точно в кильватер, а к северу — пять французских фрегатов, которые готовы явиться за «Эфришен». Я вас понимаю, парни, но это не прокатит. Давайте-ка, принимайте буксир, и мы потащим вашу баржу в Сен-Поль на переоснастку. А уж после вы сами сможете отплатить французикам.

Гости проводили долгими взглядами «Эстри» и «Ифигению», затем раздался дружный разочарованный вздох, но, будучи моряками, они не нашли, что возразить.

— Как там капитан Корбетт? — обратился Джек к гостям. — Или французы забрали его к себе на борт?

Молчание. Затем ответ:

— Не знаем, сэр.

Он удивленно посмотрел на них. Перед ним был ряд замкнувшихся лиц, редкий мгновенный контакт от сердца к сердцу был потерян, он будто с размаху налетел на кирпичную стену немоты «нижней палубы», скрытной солидарности матросов перед лицом офицеров, которую он знал столь хорошо: часто глупая и ясно видимая, и, однако, непреодолимая. «Не знаю, сэр» — это был единственный ответ, которого бы ему удалось добиться.