Глава шестая
Предложение Ирины Генриховны сотрудники «Глории» встретили, мягко говоря, безо всякого энтузиазма, дав ей понять, что на «пустышку» никто из них не намерен терять время, однако, когда в агентство позвонил сам Турецкий, буквально сломленный упрямой настойчивостью жены, они нехотя, но все-таки согласились поработать на Большом Каретном. И только Денис Грязнов, являвшийся директором агентства «Глория», категорически заявил, что лично он отказывается подставлять агентство под жернова Московской прокуратуры, да и вообще он уже сто лет не был в отпуске, «а вторая половина апреля и май – это самое подходящее время для Кисловодска, где он намеревается подлечить свой желудок».
Хлопнул было дверью, однако тут же вернулся и уже с порога добавил: «А если кому-нибудь из сотрудников „Глории“ будет в кайф поработать под женщиной, он готов подписать приказ о ее зачислении в штат агентства на должность юриста-психолога».
Видимо, все еще надеялся на бурный всплеск негодования – «Глория», несмотря на свое название, являлась чисто мужским образованием, однако получил в ответ только настороженное молчание. Вместо того чтобы совместно отработать это скользкое и пока что никому не понятное дело по трагедии на Большом Каретном, Грязнов сваливал его на руки операм, оставаясь при этом вроде бы как чистеньким.
Помолчал, стоя на пороге, и произнес с язвинкой в голосе:
– Ну раз вы все такие самостоятельные да умные, смотрите, как бы беды какой не случилось. Баба на корабле – это всегда к крушению.
– Не накаркай!» – осадил Грязнова рассудительный Голованов, мудро решивший, что даже в случае неудачи свою жену всегда поддержит Турецкий, который порой вытаскивал «Глорию» из такой задницы, что... Короче говоря, Бог не выдаст – свинья не съест, или что-то в этом роде.
Он покосился на бородатого Макса, компьютерного аса, которому, в общем-то, все было по барабану, перевел взгляд на угрюмо насупившегося Агеева, который, видимо, так и не понял до конца, с чего это вдруг взвился Грязнов, и молча направился к бару, в котором всегда хранился неприкосновенный запас спиртного. Уже открывая створки бара, вновь покосился на своего напарника, словно испрашивая его разрешения, и Агеев согласно кивнул. Это был тот самый случай, когда можно и неприкосновенную бутылку раскупорить.
Свинтил с горлышка нашлепку и, уже доставая из бара рюмки, покосился на все еще стоявшего на пороге Грязнова.
– Может, хлебнешь с нами? На дорожку.
Однако Денис только сплюнул себе под ноги, как бы выражая тем самым свое презрение к продавшимся сотрудникам агентства, и с силой хлопнул дверью.
– Ну и хрен с тобой! – пробормотал Голованов, у которого чаще, чем у остальных, происходили стычки с Грязновым, а Агеев произнес угрюмо:
– Чего это он? Будто муха мексиканская укусила.
– А ты не догадываешься? – отозвался поднявшийся из-за компьютера Макс. – Наш Денис уже давно властной болезнью заболел. Он, и только он, координатор всех расследований. А тут вдруг жена Турецкого с негласной поддержкой МУРа, которой придется на время передать часть своих властных полномочий. Вот и не выдержали нервишки у Дениски...
Он взял из рук Голованова наполненный стопарь, погладил свободной рукой свою роскошную, окладистую бороду, посмотрел водку на свет.
– Ну что, господа, за удачу в гиблом деле?
– Дай-то Бог!
Как оказалось, это была не последняя бутылка в этот день. Уже ближе к вечеру позвонила Ирина Генриховна и, когда трубку снял Голованов, спросила, откашлявшись:
– Слушай, Сева, вы коньяк пьете?
– Мы? – едва не потерял дар речи Голованов.
– Ну да. Я имею в виду «Глорию».
– Мы все пьем. А вот насчет коньяка... дороговат, признаюсь. К тому же весь коньяк в Москве паленый.
«Ну не скажи», – хотела было возразить Ирина Генриховна, припоминая вкус коньяка, которым угощал ее начальник МУРа, однако вслух сказала:
– Значит, пьете. – И тут же: – Ребята на месте?
– В общем-то, да, если не считать Дениса.
– А что с Грязновым?
Не очень-то настроенный расстраивать жену Турецкого, к которой он питал искреннее уважение, Голованов покосился на Агеева с Максом, которые уже допили остатки водки и теперь сидели за шахматной доской.
– Так вы что, не знаете? – довольно искренне «удивился» он. – В отпуске Денис, с сегодняшнего дня. Если не ошибаюсь, ему горящую путевку в Кисловодск предложили, в санаторий.
Неизвестно, догадалась ли Ирина Генриховна об истинной причине столь поспешного отъезда Дениса Грязнова, однако в трубке послышался вполне резонный вопрос:
– А кто же теперь вместо него?
– Никто.
Длительное молчание и невнятное:
– Но ведь...
Уже въехавший в легкий кайф Голованов произнес беззаботно:
– Ирина Генриховна, дорогая. Здесь у нас полная демократия и каждый ведет свое дело. Что же касается Большого Каретного, то это дело будете координировать лично вы, а весь оперативный состав агентства придается вам в полное распоряжение.
– Но как же так? – окончательно растерялась Ирина Генриховна. – Я ведь...
– Ничего страшного, – успокоил ее Голованов. – Как говорится, не боги горшки обжигают. Тем более что Грязнов уже подписал приказ о вашем назначении в штат агентства на должность юриста-психолога.
И снова длительное молчание.
– М-да, – наконец-то прорезался в телефонной трубке не очень-то радостный голос. – Лично я представляла все это несколько иначе. Ну да ладно, значит, так тому и быть. – И уже более напористо: – Так вы пьете коньяк?
– Лучше, конечно, водку, – скромно признался Голованов, сообразивший, что жена Турецкого, видимо с его же подачи, решила обставить свое вхождение в «Глорию» самым простым и в то же время самым приятным образом. – Но для вас мы настоящего коньячку найдем. Армянского.
Еще не привыкнув к тому, что в экипаже «Глории» появилась «баба», как отозвался о ней Грязнов, вернее, даже не баба, а жена Турецкого, который был для агентства как Ленин для партии и наоборот: «Мы говорим – Ленин, подразумеваем – партия, мы говорим – партия, подразумеваем – Ленин», водку пили крохотными рюмочками да и закусывали не бутербродами с привычной колбасой, а тушеным мясом с грибочками, салатом «Весна» и свеженарезанной семужкой, пластины которой искрились капельками лимонного сока.
Короче говоря, она, видимо, не зря потела вечерами в Центре эффективных технологий обучения, да и диплом психолога ей был вручен не за красивые глаза – оперативный состав агентства «Глория» был куплен на корню. Сама же Ирина Генриховна водку не пила, а наслаждалась вполне приличным и действительно армянским коньяком, который в ресторанчике неподалеку у знакомого армянина покупал Макс.
Попутно с дегустацией коньяка Ирина Генриховна рассказала о том, что случилось в доме на Большом Каретном, о сомнениях бывшей жены Толчева и о своем разговоре с начальником МУРа. Когда она закончила, Голованов почесал переносицу, обреченно вздохнул и покосился на молчавших мужиков.
– Ну и?.. Может, кто что сказать желает?
«Народ», еще не до конца въехавший в проблему, безмолвствовал, и слово взял сам Голованов. Видимо, на правах старшего по возрасту и старшего по званию – майор запаса, бывший командир разведвзвода спецназа Главного разведуправления Министерства обороны России.
Пока все это произнесешь, выдохнуться успеешь.
– То, что вы рассказали, Ирина Генриховна, действительно может представлять определенный интерес для оперативной разработки, естественно, при условии, что рассказ Алевтины Толчевой о раскаянии мужа и о его стремлении вернуться в дом – чистая правда, а не стремление выдать желаемое за действительное.
– Все, что касается Алевтины... – попыталась было заступиться за подругу Ирина Генриховна, однако Голованов остановил ее движением руки:
– Это еще не все. Главное, пожалуй, то, что нам придется начинать практически с нуля, тогда как муровские опера и следователь прибыли на свежачка. Тут тебе и место преступления с незатоптанными следами, и кровь, и оба трупа, и ружье, и ствол, а мы... В роли бедных родственников? Ни актов экспертизы, ни протокола осмотра места происшествия... к тому же и мастерская опечатана. И получается как в той сказке: пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что.
Ирина Генриховна вскинулась было опять, однако Голованов вновь остановил ее движением руки:
– Мы, конечно, возьмемся за работу, но согласитесь, что накопать что-либо серьезное в подобной ситуации практически невозможно. К тому же это противодействие явно заинтересованной прокуратуры...
И он покосился на Агеева, как бы ожидая подтверждения своих слов. Агеев согласно кивнул.
– Так вы позволите, в конце концов, и мне слово сказать? – не выдержала Ирина Генриховна.
– Для того мы здесь и собрались, – хмыкнул немногословный Макс. – Излагайте!
– Спасибо, дорогой, – оценила его юмор Ирина Генриховна, пытаясь сразу же взять быка за рога. – Во-первых, что касается слов Алевтины относительно раскаявшегося Толчева. Я довольно хорошо знала Юру, и было бы странно, если бы он не раскаялся в том, что бросил ради этой сучки своих детей, не говоря уж о жене, которую действительно любил.
– Любить-то любил, а сам... – хмыкнул было Агеев, однако Ирина Генриховна остановила его красноречивый всплеск властным движением руки:
– Дискуссия потом, а сейчас ответы на поставленные вопросы. – Заметила, как по лицу Голованова скользнула легкая улыбка, и уже чуть тише сказала: – Это что касается сомнений Толчевой в том, что Юра мог стрелять в Марию, которая уже не была для него тетрадью с чистыми страницами, как не мог и покончить с собой. И главная наша задача – распутать именно этот узел. Теперь дальше.
Она облизнула язычком пересыхающие от волнения губы, наполнила бокал минералкой.
– Теперь дальше. По просьбе Алевтины следователь передал ей ключ от мастерской Толчева, чтобы она могла взять оттуда кое-что из вещей мужа. Все вещи Марии, которые посчитали нужным взять ее родители, также переданы им. Так что мы сможем в любое время провести повторный осмотр места происшествия.
Она отпила пару глотков исходящей пузырьками воды, поставила бокал на стол.
– Это во-вторых. Теперь в-третьих. Яковлев пообещал, что все наработки по этому делу переданы нам под мою личную ответственность. Естественно, для того чтобы мы не топтались на месте, начиная с нуля, чего более всего опасается наш дорогой Всеволод Михайлович.
Замолчала и покосилась на переглянувшихся мужиков. М-да, хватка у этой элегантно-красивой дамочки была жесткая, пожалуй, даже пожестче, чем у Турецкого.
– Да мне вроде не привыкать и с гольного нуля начинать, – пожал плечами Голованов, в адрес которого была запущена последняя шпилька. – Однако то, что вы сейчас рассказали, существенно меняет дело, и мы готовы приступить к работе.
– За что неплохо было бы и выпить, – вставил свое слово бородатый Макс.
– Спасибо. Спасибо вам всем, – улыбнулась Ирина Генриховна, однако Агеев, которому поручено было разливать водку и следить за рюмкой гостьи, которая неожиданно для мужиков превращалась в полноправную хозяйку «Глории», не очень-то поспешал с разливом оставшейся в бутылке водки.
– У меня еще один вопрос, и, как мне кажется, далеко не праздный.
Ирина Генриховна повернулась лицом к Агееву, невзрачная внешность которого как-то не вязалась с образом спецназовца ГРУ, который вместе с Головановым отпахал в свое время почти все горячие точки планеты и о котором ходили легенды, что он обладает не только недюжинной силой, но и столь же удивительной способностью уложить в постель любую красавицу. В агентстве он почти всегда работал в паре с Головановым, выполняя при этом самую черную работу и прикрывая тылы своего бывшего командира.
– Так вот, – продолжил Агеев, – если мы действительно беремся за эту работу, то хотелось бы побольше узнать о погибших.
Видимо решив пощадить дружеские чувства жены Турецкого, он не сказал «убитой» и «убийцы», а произнес нейтральное – «погибших». И Ирина Генриховна это оценила.
– То есть Толчева и его молодой жены. И если мне лично уже более-менее понятен сам Толчев как человек, то эта журналисточка... – Он, видимо, решил подыграть красивой, сидевшей за их столом женщине и снова попал в десятку: – Мне, как и всем остальным, думаю...
– Вопрос понятен, – попытался было остановить поток агеевского красноречия Голованов, однако это явно не понравилось молчавшему до этого Максу. Он запустил в свою бороду пятерню и с недовольным видом покосился на Голованова.
– А мне почему-то кажется, что он не совсем понятен и требует определенного пояснения. Образ жизни, привычки, характер и психомоторика – обо всем этом наша уважаемая Ирина Генриховна может и не знать, однако тот факт, что дочь столь знатного родителя, как Дзюба, почти на птичьих правах оказалась в Москве и ради своей журналистской карьеры даже замуж вышла за перестарка, которого никогда не любила и над которым впоследствии просто издевалась, – вот это тот самый вопрос, на который и я бы хотел получить развернутый ответ.
Он ткнул вилкой в кусочек тушеного мяса, однако не донес его до рта.
– И еще одно. Где до женитьбы с Толчевым кантовалась убитая? Снимала комнатенку в Чехове, где она работала в газетенке, или все-таки ее папаня прикупил ей квартиру в Москве?
Замолчал, и все, как один, уставились на Ирину Генриховну.
– Квартиры у нее не было, снимала, как вы изволили выразиться, комнатенку в Чехове, об этом мне рассказала жена Юрия Толчева, а вот что касается всего остального... Я и сама сразу же задалась этим вопросом и могу рассказать только то, что слышала от Яковлева.
Она отпила еще глоток минералки, тыльной стороной ладони промокнула губы.
– Отец Марии, Павел Богданович Дзюба, действительно известный на Ставрополье человек, входит в число тамошних олигархов и мог бы без особого труда и напряга не только приобрести элитную квартиру в Москве, но и похлопотать за дочь относительно достойного места в пристойной столичной газете. Однако у них в семье получился полный раздрыг и, как говорится, нашла коса на камень. Властный папочка желал видеть свою дочурку кем угодно – врачом, адвокатом или, на худший случай, актрисой, но только не журналистом, которые, видимо, в свое время попортили ему немало кровушки. А она стояла на своем: буду журналистом, и только журналистом. Короче говоря, в доме крик, и она, видимо без отцовской протекции, поступает в Кубанский университет, довольно успешно заканчивает его и, догадываясь, что в своем родном Ставрополье ей ходу, как журналисту, не будет, перебирается в Московскую область, надеясь, судя по всему, в скором времени зацепиться за Москву.
Она замолчала и добавила с горькой усмешкой:
– А для достижения подобной цели все приемы хороши. В том числе и женитьба на «перестарках», как вы, Максим, изволили выразиться. Кстати, должна вам заметить, что Юра Толчев хоть и имел глупость увлечься молоденькой, смазливой стервой, но еще не был перестарком.
– Простите, ради бога, – почесав бороду, раскланялся Макс.
– Ничего страшного, – хмыкнула Ирина Генриховна. – Еще вопросы будут?
– Естественно, – кивнул Агеев. – Но думаю, что сначала надо все-таки выпить. И так уж в горле пересохло.
Он разлил-таки водку по стопарикам, наполнил рюмку коньяком, покосился на Голованова, чтобы тот произнес подходящий на данный момент тост.
– За успех!
Голованов едва не ляпнул «безнадежного дела», однако вовремя нажал на тормоза и ткнул вилкой в тарелочку, подцепляя скользкую шляпку гриба.
Когда выпили и закусили, перебрасываясь ничего не значащими фразами, все тот же Макс спросил:
– Ваши версии, Ирина Генриховна?
Она растерялась, хоть и ждала этого вопроса.
– Не знаю. Мне казалось, что вы... как более опытные в этом отношении люди...
– И все-таки?
Она развела руками:
– Единственное, что я могу сказать с полной уверенностью, так это то, что Юра не мог стрелять в женщину. Тем более в женщину, которую любил когда-то и к которой, как мне кажется, у него еще остались какие-то чувства.
– А ревность? – подал голос Голованов.
Она отрицательно качнула головой:
– Исключено.
– С чего бы вдруг такая уверенность?
– Ревность – удел слабых, а Толчев был очень сильным человеком. – Помолчала и добавила: – Я имею в виду его внутреннее состояние.
– Спорный, конечно, вопрос, – пожал плечами Голованов, – но если это действительно так...
И он вопросительно уставился на женщину. Мол, думай, под чем подписываешься и за что свое ручательство даешь! Мария-то убита, причем не в подворотне, а на супружеском ложе, из охотничьего ружья Толчева, а сам он, видимо осознав случившееся...
– Мне кажется, – глядя в свою рюмку и водя вилкой по тарелочке, негромко произнесла Ирина Генриховна, – что Толчев... Юра не убивал ее.
– Тогда кто же еще? Ее любовник? Тот, который потом сбежал?
– Не знаю. Но Юра не мог.
Над столом зависла напряженная тишина, которую нарушил все тот же Голованов:
– Об этом человеке, я имею в виду любовника Марии Толчевой, что-нибудь известно?
Ирина Генриховна отрицательно качнула головой:
– Дело закрыто по настоянию отца Марии, и он же потребовал, чтобы не смели копаться в грязном белье его дочери.
– Значит, с этого и начнем, – решительно произнес Голованов, как бы подводя итог дебатам. – Есть у кого еще какие-нибудь версии или предложения?
– Надо бы пощупать малость и самого Толчева, – подал голос Макс. – Я имею в виду его профессиональную деятельность как мастера фотоочерка.
– А это еще зачем? – удивился Агеев. – Только ненужную нам волну можем поднять.
– Ничего, перетрем и это, – произнес Макс, по привычке запуская в бороду пятерню. – А вот того, что кто-то пытался пошарить ночью в мастерской Толчева и ушел оттуда, не тронув дорогостоящей аппаратуры, мы не должны забывать.
– Логично, – согласился с ним Голованов. – Тем более что никто не знает, нашел ли он то, что искал.
В этот вечер Ирина Генриховна приехала домой довольно поздно. Надо было определиться, кто над чем будет работать, да и грязная посуда, сваленная в мойку, напоминала о себе.
