ДЕСЯТЬ ГИЛЬЗ
Турецкий прилетел из Сочи в Москву на следующее утро, после получения заключения экспертизы о спортивном порохе. Грязнов отправился раньше, но – поездом, «если ты не возражаешь, Саня».
Майор Трофимов заметно поправлялся и снова находился в отличном расположении духа: ведь совершенно очевидно, что дело катится в финишу. Вэлла вообще уже была на ногах, но с ней Турецкий предпочел не прощаться, чтобы не забивать себе голову ненужными рефлексиями по поводу… да по самым разным поводам.
Не заезжая домой, прямо из прокуратуры Турецкий отправился в Мытищи, на стрелковую базу олимпийской сборной. Перед тем он успел лишь накоротке поговорить со старым, матерым специалистом из отдела баллистики НИИ судебных экспертиз да забрать специально приготовленные для розыска фотографии Вячеслава Полякова. Специалист сказал лишь, что сам экспериментальный порох «Гамильтон» в глаза никогда не видел, но краем уха слышать про эту новинку приходилось. Эта штуковина отличается тем, что, во-первых, очень дорогая, а во-вторых, используется, как правило, для стрельбы на больших расстояниях. Калибр пули в таком случае составляет не больше семи миллиметров.
– Почему же такое странное название? – спросил Турецкий.
– Культурно стреляет, – ответил специалист.
В Мытищах Турецкого поджидала неудача: сборная два дня назад улетела в Атланту. Арестовывать было некого, разговаривать – не с кем. Экспериментальный порох по земле рассыпан не был.
«На что ты, собственно, рассчитывал?» – с недоумением спросил себя Турецкий.
Невдалеке раздались приглушенные хлопки. На открытом стрельбище кто-то явно тренировался.
– А у нас тут сейчас ДЮСШ имеется, – объяснила ему уборщица в центральном двухэтажном здании, где больше не оказалось ни одной живой души. – Молодежь тренируется, покамест взрослые на Олимпиаду отчалили. Больше же таких условиев нигде и нету… А из Америки обещалися десять медалей привезть. Говорят, уж очень у них замечательные результаты были на последних предолимпийских этих, как их, сборах, что ли, – отчиталась осведомленная уборщица.
– А тренер какой-нибудь у молодежи имеется? – с надеждой, но без энтузиазма поинтересовался Турецкий.
– А может, и имеется. – Уборщица носилась со шваброй по коридору, то наскакивая на ноги Турецкого, то проезжая мимо. – Вы сходите в общежитие, он спит наверняка. – Она махнула рукой в окно, в сторону длинного четырехэтажного дома, облицованного неприятной желтой плиткой.
– Общежитие здесь есть? – встрепенулся Турецкий. – Кто же там живет?
– Да, считай, все, – прокричала уборщица с другого конца коридора. – И нечего мне здесь следить по чистому! Чуть с ними по-нормальному поговоришь, сразу топчут! И топчут, и топчут…
Турецкий почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Он вспомнил, как в детстве на полном серьезе полагал, что у всякого приличного сыщика с собой должно быть зеркальце для обнаружения слежки.
Турецкий пошел было к общежитию, но внезапный окрик остановил. К нему бежал, раскинув руки, незнакомый полный мужчина лет тридцати пяти в бейсбольной кепке, надетой козырьком назад.
– Александр Борисович! Дорогой! – Мужчина попытался было смять его в объятиях, но Турецкий с опаской посторонился. – Неужто не признали?! – слегка обиделся тот и на всякий случай снял бейсболку.
– Ручкин Петя… – наконец сказал Турецкий. – Ручкин по прозвищу Ручкин. Уникальный случай в моей практике: фамилия и кличка преступника совпадают. Поразительная встреча. И что же ты тут делаешь?
– Совпадали, – сказал Ручкин, и рот его разъехался до ушей. – Много воды утекло, Сан Борисыч, с тех пор как мы с вами общались. На прошлом я нарисовал большой и жирный крест. Не изменилось только одно: на жизнь по-прежнему руками зарабатываю. И как раз здесь. Массажист я теперь, Сан Борисыч. И отличный массажист!
– В этом не сомневаюсь, «щипач» ты тоже был отменный. Лет пятнадцать назад, наверно, у половины Москвы карманы проверил.
Польщенный таким комплиментом, Ручкин захохотал.
– Москва тогда поменьше была, Сан Борисыч. Да, честно сказать, я там давно не бывал, хоть и рукой подать. Так, раз в пару месяцев съезжу от лишних денег освободиться – и хорош… А пойдемте приляжем на травку, чего здесь торчать. – Они зашли за общежитие и расположились на невысоком мягком газоне. Хлопки выстрелов сюда почти не долетали. – Мне и здесь неплохо, – признался Ручкин, – живу как у Христа за пазухой.
– Странная какая-то работенка: массажист у стрелковой сборной, а, Петя? На фига стрелкам массаж, пальцы ты им, что ли, разминаешь? Чтобы легче было на курок давить?
– Конечно, высосано из пальца, – кивнул бывший «щипач», – но мне-то что. Я работу честно делаю. А начальства тут, как везде, навалом, сауна есть, девок сюда привозят. Словом, все как везде, и клиентов хватает. Жаль, конечно, что в Атланту меня с собой не взяли, но это, само собой, с их стороны был бы уже явный ляп.
– Ладно, хорошо. А скажи, живешь ты где?
– Да тут же, – он показал на общежитие. – Это только название, а так – квартиры, самые настоящие. Вполне сносно. И…
Турецкий нетерпеливым жестом снова остановил болтливого массажиста.
– Ты знаешь всех, кто тут постоянно живет?
– Более-менее.
– Как ты думаешь, ведется ли какой-нибудь бухгалтерский учет израсходованных на тренировках боеприпасов?
– Да уж наверняка.
– Кто этот человек?
– Он тоже в Атланте, начальник. Тут, кроме меня, нет никого, я пока что, на время Олимпиады, охранником числюсь.
– А где находится его кабинет?
– Вот там, откуда вы только что вышли, на втором этаже, пятнадцатая комната. – Ручкин хитро улыбнулся. – Как это все интересно, начальник! Вы-то что тут ищете, позвольте полюбопытствовать?
– Позволю, – разрешил Турецкий. – Наша жизнь прекрасна и удивительна. Ты, наверное, лучше меня знаешь, что оружие здесь специальное. И патроны, и пули, и порох тоже не совсем стандартные. Вот кое-что из этого хозяйства неприятно засветилось совершенно в другом месте нашей замечательной родины. Так что буду тебе весьма признателен, если меня туда проводишь. – Последнее слово он произнес с нажимом. – Или нет, лучше не так, – вдруг передумал Турецкий. – Все последние сборы здесь проводились? Скажем, десять дней назад?
Ручкин кивнул.
– Отлично. Как можно узнать, кто на них был?
– Проще простого, как говорится в одной передаче. Последние прикидки, насколько я помню, все проводились на стендах. Вся сборная занималась стендовой стрельбой.
– Ну и что? – нетерпеливо спросил Турецкий.
– Как это – что, мишени ведь потом сохраняются еще несколько месяцев. «Разборы полетов» тренеры проводят. Вот вы, Сан Борисыч, к примеру, знаете, что профессиональные спортсмены чувствуют полет пули? Представляете, стоит такой хмырь в защитных наушниках, весь из себя расслабленный, раз-раз-раз: понажимал на курок. Потом скривился, в зрительную трубу даже не глядит, рукой с досады машет, дескать, кучность хреновая…
– Ладно, ладно. А где же эти битые мишени складываются?
– В сейфе.
– В сейфе?!
– Шучу, в деревянном тренерском шкафу, «кладбище» он у них называется, представляете, сколько там выстрелов спрятано?! Армию можно уложить… Сан Борисыч, – по-свойски подмигнул Ручкин, – а что же вы не можете сюда, так сказать, в официальном порядке нагрянуть с кучей ментов, с собаками?
– Не хочу пока что светиться. Тем более что сборная вся уехала. Я ведь даже не знаю, кого ищу, – хмуро сказал Турецкий и поразился собственной откровенности. Да какая, к черту, разница, кто кому что говорит?! У нас все только этим и занимаются.
– Никогда наводчиком не работал, это даже интересно! Только надо подождать, пока грымза со шваброй отвалит.
– А где здесь вообще складируется оружие и все такое прочее?
– Так огромный же подземный бункер есть. В сущности, это небольшой городок. Там и стрельбища, и спортзалы. И склады. И сауна.
Из– за угла дома выехал пацан на трехколесном велосипеде и заорал:
– Папа, папа! Мама твою рубашку сожгла!
– Как – сожгла?! – подпрыгнул Ручкин.
– Утюгом! – радостно заорал пацан и снова уехал.
Ручкин с досадой махнул рукой и снова опустился на траву.
– Какая мама, какой утюг? – ничего не понял Турецкий.
– Это мой сынок, – объяснил Ручкин. – А его мама – соответственно, моя жена. Кажется, гладила, стерва, мою рубашку.
– Так что, здесь всей семьей проживаешь?
– А чего такого? Условия вполне позволяют.
– А что жена делает?
– Ничего не делает, с сыном занимается. А я деньги зарабатываю.
– Уважаю, – кивнул Турецкий.
…Действительно, большой деревянный шкаф был буквально набит уже употребленными мишенями. На ящичках, в которых они были сложены, стояли даты, на самих мишенях – фамилии. Это было очень удобно.
– Ты вот что, – предложил Турецкий. – Пойди посмотри, как там твоя рубашка. Лады?
Ручкин слегка обиделся и вышел.
Так, так. Для начала надо посмотреть стрельбы двухнедельной давности.
Турецкий насчитал, что участвовали в них тридцать два человека. Вид этих рваных точно по центру мишеней, эта невероятная точность стрельбы автоматически наводили на мрачные мысли.
Турецкий вскрыл ящичек, где лежали результаты, показанные спортсменами десять дней назад. Их было уже тридцать. Для верности он посмотрел другие, более старые прикидки. Снова тридцать две фамилии.
Итак, наступил момент истины. Хотя не было еще никаких доказательств, Турецкий совершенно точно почувствовал, что именно эти минус два человека имеют самое прямое отношение к убийству завзятого охотника и любовника, владельца авторучки «Паркер» полковника Малахова.
Могут ли киллеры сейчас, в эту минуту, ощутить какое-то прикосновение судьбы, персонифицирующееся в дотошном следователе, роющемся в Мытищах в их старых мишенях? Но что мне до чужих рефлексий, встрепенулся Турецкий, своих выше крыши. И он стал сравнивать составленные списки фамилий.
Отсутствовали мастера спорта международного класса Емельянов и Цаликов. Теперь возник закономерный вопрос. На сборах было тридцать два человека, но ведь далеко не все из них поехали палить на Олимпиаду. Где сейчас эти двое? Как это выяснить? Турецкий выглянул в окно. Петя Ручкин возился с мангалом. Подсыпал в него деревяшек.
– Петя, – попросил Турецкий. – Как мне узнать список сборной?
Петя почесал затылок. Потом сообразил:
– Там, в среднем ящике стола, должна лежать подшивка «Спорт-экспресс». Полистайте, Сан Борисыч.
Турецкий нашел в недельной давности газете общий список всех спортсменов, выехавших на Олимпийские игры. И, как старый болельщик, увлекся знакомыми именами. Волейболисты, легкоатлеты, пловцы… Ах, жаль, Садовничий не поплывет. Рано парень сошел, очень рано. Турецкий спохватился и перешел к сборной по стрелковым видам. Лучники. Нет, нет. Вот, пулевая стрельба, одиннадцать человек. Траншейный стенд: Цаликов, Емельянов.
Нет вопросов, теперь остается только ждать. Главное – их не спугнуть и все время вести, иначе единственная ниточка оборвется. Они ведь фигуры, конечно, не самостоятельные, просто исполнители.
Удачи вам в Атланте, ребята. Особенно после такого жуткого провала футбольной сборной в Англии на первенстве Европы. Вот уж кошмарная была игра – что да, то да…
Теперь остается последний, решающий шаг. Забраться без всякой санкции прокуратуры в комнаты, где жили бравые стрелки по траншейным стендам. Не обращая внимания на уговоры Ручкина относительно шашлычка, Турецкий потащил его за собой снова к общежитию.
– Я проверяю у вас противопожарную защиту, вентиляцию, сантехнику, все что угодно, понял? Мне нужно увидеть, где они живут. – А в голове у него мелькнуло: ведь в каком-нибудь американском фильме, да наверняка и в жизни ихней, американский Ручкин категорически сопротивлялся бы нарушению границ частных владений. А этот – ничего, даже улыбается, жизнь, видать, однообразная приелась.
Закадычные, судя по всему, друзья, Емельянов и Цаликов, даже жили в одной комнате.
Помещение вполне могло бы напомнить классическое жилище студента, если бы не тотальное отсутствие книг. Зато видеокассет тут было навалом.
Что можно найти в комнате человека, который на прошлой неделе был в Сочи, а на этой – уже в Атланте? Ну не станут же они, как последние идиоты, хранить билеты на сочинский самолет?!
Турецкий проверил все ящики стола, карманы курток, джинсов и прочей одежды. Нет, не станут. Обувь? Хм. Он посмотрел на грязные ботинки. Пытаться идентифицировать структуру прилипшего на подошвы грунта с той, что за тысячу километров, можно и нужно, но это – неделя, а то и две.
Он еще раз механически пооткрывал ящики стола. Ну совсем заурядная коробка из-под патронов «баярд», и что особенного? Почему бы ей здесь и не быть, наши люди имеют обыкновение хранить все. Тем более что в ней валяется только десяток пустых и довольно узких гильз… Пустые гильзы.
А что тебе еще надо?! Какой у них калибр? Турецкий нашел линейку, измерил. Именно в этих гильзах был порох «Гамильтон». Вспомнил, что говорил эксперт: экспериментальный порох, калибр патронов не больше семи миллиметров. Пули, которые были в теле Малахова, – классические – 7,62 мм. Значит, эти умельцы снайперы просто использовали свой замечательный высокоспортивный порох в стандартных патронах. Но почему пустых гильз аж десять штук?
От этого вопроса Турецкому стало слегка не по себе.
– Ручкин, прихвати жену и дуй сюда, будете понятыми. Я тут кое-что нашел, сейчас оформим протокол обыска, зафиксируем эту коробочку, и вы с супругой подпишете, что видели, как я ее нашел. А потом опечатаем дверь.
– Минуточку, – прервал послушный до того момента Ручкин. – А я видел?
– Видел, видел.
– А если нет?
– Ты не наглей, это совсем не вовремя. Смотри, вот она в ящике лежит.
– Ну, – протянул Ручкин. – Ле-ежит. Это она сейчас лежит. А вот где она раньше лежала? – Он хотел было взять коробку, но она не поддалась.
Турецкий, удивленный не меньше, снова снял с нее крышку и только тут заметил, что в днище был вбит гвоздь, намертво удерживающий коробку с гильзами в ящике стола.
– Лежала, – тут же согласился Ручкин.
Турецкий в присутствии супругов Ручкиных составил протокол изъятия вещественного доказательства, отковырял из стола коробку, забрал ее с собой и уехал, пожелав Пете и его жене на прощание всяческих успехов в семейной жизни.
«Хорошие все же люди – массажисты, – подумал Турецкий, трясясь в электричке. – И в Сочи мне девка помогла, и здесь – то же самое. Это у них, наверно, в крови, цеховая солидарность, что ли».
