I
Москва жила обычной своей жизнью, теплые по-летнему дни сменились черемуховыми холодами, по телевизору все чаще мелькали предвыборные ролики и «круглые столы»: Брынцалов лобзался с Жириновским, решительно рубил рукой воздух посвежевший и точно бы очнувшийся от зимней спячки Ельцин, ронял весомые, как пули, слова невозмутимый, словно монгольский идол, генерал Лебедь. И мало кто знал, что параллельно этой жизни идет другая: напряженная, полная опасностей, и смерть в ней так же обычна, как рейсовый автобус или утренняя чашка кофе.
Остаток субботы, воскресенье и понедельник Вадим провел в Генеральной прокуратуре, давая показания следователю из бригады Турецкого, внимательно перечитывал текст, подписывал каждую страницу. В понедельник просидели почти до двух часов ночи, но записать всю информацию все равно не успели. Договорились, что Вадим приедет и во вторник.
Он уже выходил из квартиры, когда раздался телефонный звонок. Три звонка. Пауза. И еще восемь. Это могли быть только Меркулов или Петрович — больше никто этого телефона не знал. После восьмого звонка Вадим взял трубку. Звонил Петрович.
— Что-то случилось? — спросил Вадим, сразу почуяв неладное.
— Даже не знаю, как тебе и сказать. Может, случилось. Может, нет. Только я решил тебе позвонить.
— Ну-ну! — поторопил Вадим.
— Понимаешь, встретил я сегодня почтальоншу. Спросила про тебя. Я сказал: уехал куда-то. А она говорит: ему телеграмма. Тебе то есть. Ладно, говорит, брошу в почтовый ящик. Ну, телеграмма и телеграмма. Я как-то сразу не дотумкал. А потом схватился: что за телеграмма? Вернулся домой, заглянул в твой почтовый ящик — никакой телеграммы там не было.
Вадим похолодел. Он как чувствовал: что-то должно произойти — слишком спокойными были минувшие дни.
Вот и произошло.
— Дальше! — попросил он.
— Ну, я пошел на почту, заставил найти копию, — продолжал Петрович. — От твоей Риты была телеграмма. Дорогой Вадим, здесь, мол, нам очень хорошо, только по вечерам холодно, привези для Аленки свитер и какую-то там кофту. И подпись: твоя Рита.
— И все?
— И все, — подтвердил Петрович. — Оно бы и ничего, но там стояло, откуда телеграмма: Калязин, почтовое отделение Выселки.
— Когда это было? Телеграмму — когда принесли?
— Да с час назад… Думаешь — беда?
— Может быть…
Вадим бросил трубку и выбежал из дома. «Запорожец» завелся с пол-оборота. Вадим выбрался на Алтуфьевское шоссе и устремился к кольцевой.
Он сказал Петровичу: может быть. Но знал это уже наверняка.
Да, это была беда.
«Дорогой Вадим! Твоя Рита! Чертова идиотка! — с отчаянием думал он, лавируя между еле ползущими, как казалось ему, машинами. — Свитер! Кофту! Купить не могла, дура набитая!»
Это было не очень-то справедливо: он же ее ни о чем не предупредил. Но Вадим не мог сдержать резкого раздражения.
На кольцевой он включил турбонаддув. «Запорожец» рванулся так, что Вадима вжало в сиденье. На ста тридцати он придержал машину. Для пробы он выжимал на ней и сто шестьдесят, но ни дорога, ни сама машина, хоть и с усиленной подвеской, не были приспособлены для такой скорости.
На форсированном режиме «Запорожец» пил бензин, как лошадь воду. «Нужно заправиться, — понял Вадим. — Потеряю еще минут пятнадцать». Но он потерял гораздо больше. Уже на подъезде к повороту на Ярославское шоссе он воткнулся в плотную пробку и пришлось ползти, переключаясь с первой передачи на вторую, а то и вовсе останавливаясь. И когда, заправившись, он выскочил на Ярославку, разрыв между ним и людьми Марата был уже не меньше двух с половиной часов.
Вадим прикинул: если они выехали тотчас же, как только взяли телеграмму из его почтового ящика, — а в этом Вадим не сомневался, — значит, уже подъезжают к Калязину. А ему до Калязина было 180 километров. Даже если они потеряют какое-то время, расспрашивая, где эти Выселки, а потом разыскивая деревню, в которой Вадим поселил своих, опередить их наверняка не удастся, как бы он ни гнал свой «запор».
Сколько времени у них на это уйдет? Почтовое отделение Выселки. Скорее всего, это где-то очень недалеко от Жабни, километрах в трех, не больше. В самой деревне не было магазина, а в Выселках наверняка был, Рита пошла за хлебом или чем-то еще, по пути увидела почтовое отделение и решила дать телеграмму.
Не свитер для Аленки ей был, конечно, нужен. И не кофта. Телеграмма была — как протянутая для сближения рука. Видно, пачка баксов в руках Вадима так потрясла ее воображение, что она потеряла всякое представление о реальности. После семи лет развода — о каком, к черту, сближении могла идти речь!
Сколько деревень обслуживало это почтовое отделение Выселки? Пять? Семь? Десять? Если десять — был небольшой шанс успеть. Деревни там, правда, были маленькие — в один порядок, по два-три десятка домов. И не нужно было обходить все дома: каждый новый человек был на виду, и про дачников из Москвы мог рассказать первый встречный.
Но все-таки шанс был. И Вадим прибавил газу.
Калязинскую колокольню, возвышавшуюся над хмурой от ветра водой, он миновал, лишь мельком взглянув на нее. Минут через двадцать уже был у поворота на глинистый проселок, ведущий к Жабне. Здесь заглушил двигатель и вышел из машины.
На перекрестье асфальтовой дороги и проселка над грязью и кучами навоза торчало несколько длинных приземистых строений животноводческой фермы. Возле крайнего из них на бревне сидели два скотника — один пожилой, второй помоложе — в резиновых сапогах и замызганных донельзя ватниках. Они приканчивали бутылку «Столичной», закусывая жмыхом, позаимствованным из коровьей кормушки.
Вадим по грязи пробрался к ним и вежливо поздоровался.
— И тебе не болеть, — отозвался пожилой и на всякий случай убрал бутылку.
— Не подскажете, где почтовое отделение Выселки?
— Отчего не подсказать? Там вон! — кивнул пожилой в сторону Жабни.
— А много там деревень?
— Много ль? Сейчас скажу. Парашино, Жабня, Мамонтовка, Сергеево…
— Родники, Клячкино, — подсказал молодой.
— Верно. И сами Выселки.
«Семь», — подсчитал Вадим. Уточнил:
— Выселки — на реке?
— Нет, они на отшибе. Деревни — те на Жабне, а Выселки — нет.
«Значит, шесть».
— А не видели случайно — не проезжали здесь машины с московскими номерами — двое «Жигулей»?
Молодой покачал головой:
— Не приметилось.
— Почему, проезжали, — возразил пожилой. — Ты как раз в продмаг на Кольке-трактористе угнал, а я стоял, курил. Они и подъехали. Только не две машины, а три. Два «жигуля» и этот, джип. Синий такой. Видная машина. И тоже, как ты, про Выселки выспрашивали.
— Когда это было?
— Тому часа два, не меньше.
— А много людей было в машинах?
— В «Жигулях» — по двое, а в джипе — один.
— Назад не проезжали?
— Назад — нет, — уверенно ответил пожилой. — Мы уж тут с час отдыхаем, приметили бы.
Вадим вернулся к «Запорожцу».
Шесть деревень — три машины. Проскочили в Выселки, в почтовом отделении узнали про деревни. По две деревни на машину. Два часа. Выше крыши. «Успели, — понял Вадим. — И может быть, уже едут назад».
Как быть? Двинуться навстречу? Но что он сможет — один против пятерых, наверняка — с пушками? Даже если бы у него было оружие — бесполезно. День. Ночью он, может, и рискнул бы. Опять же — если бы был хотя бы «ТТ».
Ждать их здесь и увязаться следом? Но дорога до Калязина была пустынна — заметят. Значит, нужно ждать у выезда на Ярославское шоссе и попытаться довести до места.
Вадим развернулся и поехал обратно. За мостом остановился и вылез из «Запорожца». Долго смотрел на неохватный водный простор и белый перст калязинской колокольни. В распахнутом над ним небе проплыл к северу журавлиный клин. Вадим проводил его взглядом, негромко произнес:
— Господи, помоги мне!
И он не знал, к кому взывает: к суровому иудейскому Яхве или к православному Иисусу Христу.
Свернув на Ярославское шоссе, Вадим спрятал «Запорожец» за павильоном автобусной остановки, достал из багажника канистры и доверху, под завязку, залил бензобак. И только он успел захлопнуть крышку багажника, как мимо него просвистели три машины, идущие с дальним светом фар, хотя было только начало пятого и дорога была ярко освещена чуть склоняющимся к закату солнцем. Одна «шестерка» шла впереди, за ней — синий джип «судзуки», сзади его прикрывала вторая «шестерка». Стекла джипа были затемнены, Вадим ничего не смог сквозь них разглядеть, но был уверен, что Аленка, мать и Рита — там, в джипе. Они, наверное, и взяли джип потому, что знали: мать в инвалидной коляске.
Вадим записал номера машин и поспешил следом. Колонна шла агрессивно, под сто двадцать, сгоняя сигналом и светом фар оказавшиеся на пути легковушки. Километров пятнадцать Вадиму удавалось держаться за ними метрах в ста, не приближаясь, но и не упуская из виду. Но шоссе становилось все оживленнее, освободившееся за колонной пространство тут же заполняли согнанные из левого ряда «Волги» и «Жигули», разрыв между колонной и его «Запорожцем» увеличивался с каждой минутой.
Вадим рискнул: включил турбонаддув, вырвался вперед и повис на хвосте у задней «шестерки», рассчитывая, что водитель не обратит на него внимания. Но он обратил. Что-то сказал пассажиру, тот обернулся назад и начал всматриваться в странный «запор», который держался за колонной как приклеенный при скорости больше ста двадцати километров в час. Потом в руках у него появилась черная коробка, блеснула антенна. «Уоки-токи» — видно, между машинами была связь. Пассажир что-то сказал, выслушал ответ и убрал антенну. «Шестерка» начала притормаживать с явным намерением оттереть машину Вадима к обочине. Вадим сбросил скорость и ушел в правый ряд. «Шестерка» повторила его маневр.
Впереди очень кстати показался пост ГАИ. Вадим затормозил и остановился. «Шестерка» некоторое время медленно ехала в правом ряду, потом прибавила скорость и ушла вдогонку джипу. Вадим открыл дверцу.
— Где здесь ближайшее отделение милиции? — спросил он у гаишника.
Тот показал:
— Направо, на первом светофоре еще направо.
Вадим свернул в Ярославки. И, уже свернув, подумал, что связь с Москвой могла быть и на посту ГАИ. Но возвращаться не стал. Плутать, к счастью, не пришлось. Через десять минут он взбежал по ступенькам отделения милиции и сразу оказался в дежурной части. Комната была перегорожена надвое деревянной стойкой и стеклянной рамой с полукруглым окошком в ней. Дверь в дежурку была приоткрыта. Не раздумывая, Вадим вошел.
— Эй, сюда нельзя! — окликнул его дежурный, капитан милиции. — Вон — окошко!
Вадим не обратил внимания на его слова:
— Немедленно свяжите меня с заместителем Генерального прокурора России Меркуловым! — приказал он. — Быстрей, капитан, быстрей!
Дежурный с изумлением на него посмотрел: курточка, кепарик, здоровенный фингал на лбу, заклеенный пластырем.
— А кто ты такой? — спросил он.
— Моя фамилия Костиков.
— Ну и что? А моя — Мелешин.
Вадим взбеленился:
— Я из израильской контрразведки Моссад. И если вы сейчас же не дадите мне связь с генералом Меркуловым, завтра у вас будет не четыре звездочки, а три!
Дежурный слегка офонарел. Он был немолод, немало повидал за годы службы, но с таким сталкивался впервые. И не столько смысл услышанного, сколько убежденность, прозвучавшая в словах Вадима, заставила его подчиниться.
По спецсвязи он вышел на Москву, оператор соединил его с Генеральной прокуратурой.
— Докладывает дежурный райотдела капитан Мелешин, — назвался он. — Товарищ генерал, у меня тут человек. Требует связи с вами. Говорит — из израильской контрразведки Моссад. Его фамилия… Как? Немедленно передать трубку?.. Слушаюсь!.. — Дежурный протянул телефонную трубку Вадиму. — Говорите!
— Что случилось, Вадим Николаевич? — раздался в трубке голос Меркулова. — Что за цирк вы там устраиваете? Мы вас ждали еще утром.
— Потом все расскажу. Срочно прикажите перехватить три машины на Ярославском шоссе. Две «шестерки» цвета светлый беж и синий джип «судзуки». Запишите… — Вадим продиктовал номера машин. — Пять человек. Вооружены. По джипу не стрелять. В нем — заложники. Две женщины и ребенок. Минут через пятьдесят они будут у кольцевой.
— Ваша семья? — сразу понял Меркулов.
— Да.
— Как они нашли?
— Потом, Константин Дмитриевич! Потом! Времени — ни минуты!
— Понял. Сейчас же позвоню начальнику МУРа Федорову. Все сделаем!..
— Спасибо, капитан. — Вадим вернул трубку дежурному.
— Вы и вправду из Моссада? — спросил тот.
Вадим хотел сказать, что он пошутил, но в глазах капитала были такое изумление и живейший, по-детски непосредственный интерес, что Вадим не стал его разочаровывать.
— Правда, — хмуро кивнул он и вышел.
Капитан вышел вслед за ним. Когда он увидел, в какую машину садится этот человек из Моссада, брови у него и вовсе полезли вверх.
Вадим уехал, а капитан еще долго стоял на крыльце и озадаченно качал головой.
«Ну, дела! Моссад. На ушастых «запорах» ездят, командуют Генеральной прокуратурой… Что же это за времена такие настали?!»
За щитом, сообщавшим, что до МКАД осталось 800 метров, Вадим сбавил скорость и стал внимательно осматриваться по сторонам. Никаких следов засады не было. «Значит, уже взяли», — с облегчением подумал он. И взяли чисто, без пальбы. Иначе здесь еще толпилась бы кучка зевак, обсуждающих недавнее — не больше получаса назад — происшествие. Но, миновав кольцевую и поравнявшись с постом ГАИ, насторожился: по обе стороны шоссе, наполовину перекрытого шлагбаумами, стояли омоновцы в бронежилетах и с автоматами и пристально осматривали каждую проезжающую машину. Почему-то Вадиму это очень не понравилось, но он только позже сообразил почему.
У проходной Генеральной прокуратуры Вадим столкнулся с Турецким и Косенковым. Они были в плащах, с дорожными сумками в руках. Увидев Вадима, Турецкий обрадовался:
— Как дела, Вадим Николаевич? Ты к Меркулову? Пойдем. А мы только что из Иркутска. Новостей — вагон. Тебе тоже интересно будет послушать.
Вадима интересовало сейчас совсем другое, но он не стал возражать.
Меркулов поднялся из-за стола и молча пожал руки вошедшим. Лицо у него было тяжелое, хмурое, под глазами — мешки. Сказывались полубессонные ночи и напряжение минувших дней. На тревожный вопрос, сквозивший во взгляде Вадима, Меркулов отрицательно покачал головой:
— Пока не докладывали.
«И не доложат», — понял Вадим.
Из звонка Турецкого Меркулов уже знал о том, что произошло в Иркутске. Сейчас его интересовали подробности.
— Давайте по очереди, — предложил он. — Сначала — ты, Александр Борисович. Потом я. А дополнит картину Вадим Николаевич.
Доклад Турецкого был не слишком кратким, но точным, как протокол. Несмотря на сдержанность, все же чувствовалось, что его еще не оставило возбуждение от удачного и главное — быстро проведенного дела.
— Петракова и Ряжских отправят к нам спецтранспортом. Софронов остался в Иркутске — контролировать ситуацию. Дело Барсукова нужно будет взять из областной прокуратуры. Соединим с делом об убийстве Осмоловского. Вроде бы все, — закончил Турецкий.
Меркулов уточнил:
— Когда производили арест Тугаева, Ряжских и Петракова, сказали, что вы из Генпрокуратуры?
— Нет.
— А мог Гарик узнать, что вы из Москвы?
Турецкий задумался:
— Пожалуй, мог. Олег Софронов допрашивал его как очевидца убийства, совершенного возле «Руси». Когда Марат прикончил своих кадров. Впрочем, вряд ли. Мог узнать, а мог и не узнать. Не знаю.
— Но скорее — узнал. Поэтому Марат и ушел, — подытожил Меркулов.
— Как — ушел? — поразился Турецкий.
— А вот так…
Меркулов рассказал о том, что за эти дни произошло в Москве. Когда он упомянул о контакте Марата с человеком из тунисского посольства — этот контакт зафиксировала «наружка», — Турецкий перебил:
— Но, может, он ушел не от нас, а от людей Аббаса?
— А «наружку» он чью отсек — Аббаса?
— Откуда он знал, кто его пасет? — возразил Турецкий. — Вполне мог решить, что это люди Аббаса.
— Хотелось бы в это верить, — отозвался Меркулов. — Но оснований для этого мало.
Турецкого неприятно задело, что Меркулов, всегда радовавшийся любому успеху своих сотрудников, на этот раз никак не прореагировал на его рассказ об иркутском расследовании. Он спросил:
— Константин Дмитриевич, было что-то еще?
Меркулов кивнул:
— Да.
Произошли действительно еще два события, которые даже на хладнокровного, привыкшего ко всяким неожиданностям Меркулова произвели самое гнетущее впечатление.
В ночь с понедельника на вторник, примерно как раз в то время, когда Гарик добрался до квартиры Марата, возле ресторана «Русь» были застрелены два молодых оперативника, следивших за трансформаторной будкой со складом оружия. Стреляли сзади, метров с семидесяти, из винтовки с оптическим прицелом и прибором ночного видения. В кустах сирени, где прятался снайпер, нашли две гильзы от немецкого «зауэра». Возможно, винтовка была снабжена и каким-то глушителем: ни люди на посту ГАИ, ни сторож «Руси» выстрелов не слышали. Сторож слышал шум проезжающего грузовика, но не обратил на него внимания. Смена, появившаяся у «Руси» в восемь утра, обнаружила убитых. Все оружие, боеприпасы и наркотики из трансформаторной будки исчезли.
Второе событие произошло уже днем, во вторник. Оперативники МУРа, следившие с чердака соседнего дома за квартирой на Комсомольском проспекте, куда Гарик перед отлетом в Иркутск заезжал за деньгами, заметили в необитаемой до тех пор комнате какое-то движение. Они осторожно поднялись на четвертый этаж, потрогали дверную ручку. Квартира оказалась незапертой. В комнате под криво висящим ковром обнаружили сейф, вмурованный в толстую кирпичную стену. Дверца сейфа была приоткрыта, а сам сейф пуст. Под наблюдением были не только окна квартиры, но и подъезд. Никто из посторонних в дом не входил, а жильцов оперативники уже знали. Поднявшись на шестой, последний, этаж, они увидели, что дверь, ведущая на чердак, взломана. Было совершенно ясно, что те, кто забрал все из сейфа, проникли в подъезд через чердак и тем же путем ушли. И ясно было, что они знали или догадывались о слежке.
— Такие-то вот дела… — Меркулов обернулся к Вадиму. — Что у вас, Вадим Николаевич?
Когда Вадим закончил свой рассказ, в кабинете воцарилось молчание.
Меркулов взял трубку, набрал номер дежурного:
— Это Меркулов. От наших с Ярославки есть что-нибудь?.. Понял, спасибо. Ничего нет. Может, свернули в Подлипки или в какую-нибудь Перловку?
И только тут до Вадима дошло.
— Куда вы отправили группу захвата? — спросил он у Меркулова, хотя и не сомневался в ответе.
— Отправил начальник МУРа. По моей просьбе. Как вы и сказали — на Ярославское шоссе, к посту ГАИ на въезде в Москву.
— Вы его не возьмете, — помолчав, убежденно сказал Вадим.
— Кого? — спросил Турецкий.
— Марата.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что вы и все ваши люди — совки. У Марата тоже совки, но все-таки не такие.
Вадим перевел взгляд на Меркулова. Глаза у него были… «Как у больной собаки», — подумал Меркулов. Но голос звучал твердо:
— Константин Дмитриевич, вы напоминаете мне человека, который ищет под фонарем кошелек. Его спрашивают: а где потерял? Там, в кустах. А почему здесь ищешь? А здесь светло. Конечно, они могли свернуть в Подлипки или в Перловку. Но я уверен: они свернули на кольцевую. Кольцевая — это же уже Москва! Вы даже не дали себе труда об этом подумать! Они шли прямо к вам в руки. И вы их упустили!
— Откровенно говоря, со мной очень давно никто так не разговаривал, — заметил Меркулов.
— Но может, как раз и пришло для этого время?
— Послушай, Вадим Николаевич, — вмешался Турецкий. — Тебе не кажется, что ты слегка зарвался?
Вадим повернулся к нему:
— А вы, вероятно, чувствуете себя героем?
— Не героем. Но нашу работу совковой не назовешь. Да, Гарик ушел. Но мы вышли на Крумса и взяли Ряжских и Петракова. Всего за два дня.
— Вы и сейчас рассуждаете, как совок! Гарик ушел, но вышли на Крумса и взяли Ряжских и Петракова. Нет, Александр Борисович, не так. Вы вышли на Крумса, взяли этих двоих, но — вот здесь нужно ставить «но»! — но Гарика выпустили. И он сообщил обо всем Марату. И Марат исчез. И теперь будет в сто раз осторожней! Вы провалили всю операцию! Неужели вы до сих пор этого не понимаете?
От такого чудовищного обвинения Турецкий только развел руками:
— Ну, знаете!..
— Сколько людей задействовано в подготовке операции? — спросил Вадим.
— Много, — уклонился от прямого ответа Меркулов.
— Теперь понятно, почему у вас проколы. И их будет все больше. А потом пойдет и утечка информации. Если уже не пошла.
— К операции привлечены только самые надежные люди, — заметил Меркулов.
— За всех вы ручаться не можете. И дело даже не в том, что кого-то купит Марат. Вы передержали ситуацию. Ваши люди перегорели.
— К операции все готово. Мы можем начать ее в любой момент. И начнем, как только найдем Марата.
— Вы его не найдете, — убежденно сказал Вадим.
— Найдём, — возразил Меркулов. — Он не залег на дно. А значит — найдем. Чуть раньше или чуть позже.
— К тому времени вся ваша подготовка пойдет насмарку. Люди не могут постоянно быть в напряжении.
На это Меркулову нечего было ответить. На него замыкались все звенья тщательно подготовленного дела. И он сам чувствовал: слишком большой размах, общая обстановка уже с трудом поддавалась контролю, и чем дольше все длится, тем больше вероятность провалов. Он ждал лишь сообщения из Иркутска — там было последнее звено, связывавшее Марата с убийством профессора Осмоловского и его лаборантки. Когда же сообщение пришло, было уже поздно: Марат исчез.
— Можно от вас позвонить? — спросил Вадим.
Меркулов подвинул к нему городской телефон. Вадим набрал телефон Петровича. На работе его уже не было. Но домашний номер ответил.
— Это я. Узнали? — спросил Вадим.
— Конечно, узнал. Как у тебя?
— Не очень. Мою квартиру пасут?
— Да. Двое. Может, мне их задержать? — предложил Петрович.
— За что?
— Ни за что! Для установления личностей. А потом передам известному тебе человеку, пусть с ними поработает.
— Ни в коем случае! — предостерег Вадим. — Не лезьте вы в это дело. Ни в коем случае! — повторил он.
— Ну, раз ты так говоришь — не буду, — согласился Петрович.
Вадим положил трубку.
— Я выведу вас на Марата, — помолчав, проговорил он. — Но если вы его снова упустите, больше я с вами дела иметь не буду.
— Каким образом вы это сделаете? — спросил Меркулов.
— Вы знаете, где мой дом?
— Да, знаем.
— Пошлите завтра к нему своих людей. Часам к одиннадцати. И пусть очень внимательно следят за обстановкой. И не дай Бог им засветиться — тогда ничего не выйдет.
— К одиннадцати утра? — уточнил Меркулов.
— Да. А теперь я пойду. Подпишите, пожалуйста, пропуск.
Меркулов поставил время и расписался. Передавая пропуск Вадиму, спросил:
— Надеюсь, мы с вами еще увидимся?
— Может, увидимся. А может, и не увидимся. Все будет зависеть от вас.
Вадим вышел.
— Однако! — только и сказал Турецкий.
— Он прав, — подал голос молчавший до тех пор Косенков. — Сработали, как совки. И вы, Саша. Извините, но и вы, Константин Дмитриевич.
— Ты больше не следователь Мосгорпрокуратуры, — произнес Меркулов.
— Я уволен? — спросил, побледнев, Косенков.
— Нет. С этой минуты ты — следователь Генеральной прокуратуры. И теперь будешь говорить не «вы», а «мы»!.. Конечно, прав! — помолчав, продолжал Меркулов. — Да, как совки! Все мы! Он преподал нам хороший урок. И вовремя. Теперь будем знать, в каком месте ставить слово «но». Нужно сегодня же известить всех, кто задействован в операции, о том, что произошло возле «Руси». Вдолбить: это может случиться с каждым! Чтобы — никаких расслаблений! Эта тварь гораздо опасней, чем мы ожидали. И гораздо сильней.
— Как он сможет вывести нас на Марата? — спросил Косенков. — Может, он в самом деле из Моссада? И работает не в одиночку?
— Чушь! — отозвался Турецкий. — Если бы здесь был Моссад, они бы давно перестреляли, к чертовой матери, и Марата, и всех его кадров! В стране бардак, согласен, но все же не такой, чтобы у всех под носом орудовала израильская контрразведка!
— Орудуют же люди Аббаса, — напомнил Косенков.
— Орудуют, — вынужден был согласиться Турецкий. — И все равно — не верю. Вадим бы к нам не пришел.
— А вот это верно, — кивнул Меркулов.
— Как же он сможет вычислить Марата? — не сдавался Косенков. — У нас сколько людей — не можем. А он — один?
— Завтра узнаем, — ответил Меркулов. Он позвонил начальнику МУРа Федорову и попросил завтра к половине одиннадцатого утра выслать к дому Костикова четырех самых опытных сыщиков на двух машинах. — А тебе, Саша, и следователю Косенкову — другое задание. Нужно найти семью Вадима. И как можно быстрей. Я понимаю, это дело оперативников. Но у нас сейчас нет времени вводить в курс дела новых людей.
— Как? — Турецкий задумался.
— Для начала — проверить все засвеченные квартиры, — подсказал Меркулов.
— Это само собой, — кивнул Турецкий. — А если это ничего не даст?
— Попробуй поговорить с барменшей «Руси» Ириной Ивановной. Может быть, она что-нибудь припомнит?
— Вряд ли. Откуда она может знать?
— Мало ли. Могла услышать что-нибудь краем уха. Действуйте. Начинайте прямо сейчас!..
Оставшись один, Меркулов поднялся из-за стола и долго ходил по своему просторному кабинету.
Вадим Костиков.
«Не больно-то он и наш».
«Свой среди чужих, чужой среди своих».
«Может, увидимся. А может, и не увидимся…»
Меркулов остановился.
У Вадима был только один способ вывести «наружку» на Марата: сдаться его людям.
И Меркулов понял: он на это пойдет.
