В кабинете заместителя Генерального прокурора России, куда, коротко постучав, вошел Турецкий, было полно народа. Сам Меркулов и рыжий человек в штатском сидели на сдвинутых к окну креслах и покуривали, изредка прихлебывая из стаканов, наполненных какой-то белой жидкостью, похожей на минералку. В штатском Турецкий сразу узнал своего давнишнего друга Славу Грязнова, который больше года назад ушел из МУРа и открыл частное сыскное агентство «Глория», назвав его в свою честь. Вячеслав — Слава. А «Глория» — это и означает «слава». «Не от скромности ты умрешь, — еще в пору становления «Глории» сказал ему Турецкий. — От чего угодно, но только не от скромности».

Кроме Меркулова и Грязнова, в кабинете копошилось еще человек шесть — молодые ребята в джинсах и свитерах. Они обшаривали какими-то приборами все углы, шкафы и стены. Один из них даже, как показалось Турецкому, лазал по потолку.

— Вот и вся команда в сборе, — прокомментировал Меркулов появление Турецкого. — Присаживайся.

Турецкий радушно пожал руку Грязнову, кивнул на ребят:

— Твои?

— Мои.

— Что они тут делают?

— А вот то и делают, о чем мы с тобой говорили, — вместо Грязнова ответил Меркулов. — Ищут «жучки».

— А почему бы вам официально не вызвать техников? — удивился Турецкий.

— А сам-то ты как думаешь — почему? — вопросом на вопрос ответил Меркулов.

— Ну, знаете! Есть такая болезнь. Не знаю научного названия, но если попросту говорить — шпиономания. Вы ее часом не подхватили?

— Может, и подхватил, — согласился Меркулов. — Но сейчас я хочу совершенно точно знать, есть тут «жучки» или нет. Абсолютно точно, — повторил он. — Чтобы — без малейших сомнений.

Он достал из сейфа еще один стакан и плеснул туда жидкости из квадратной бутылки. Турецкий попробовал. Это была не минералка.

— Драй-джин, — объяснил Грязнов. — Что-то последнее время испытываю я к нему слабость.

— Пропьешь ты, Славка, свое агентство на этом драй-джине, — усмехнулся Турецкий.

— Никогда, — возразил Грязнов. — Я его не покупаю — клиенты приносят. Как говаривали в старину валяльщики валенок — давальческий материал.

Ребята свернули свои приборы. Один из них подошел к Грязнову:

— Все в порядке. Только один «жучок» нашли — в настольной лампе.

— Все-таки был! — заметил Меркулов.

— Пусть и будет, — посоветовал парень. — Мы задействовали его через выключатель. Так что, если нужно, вы просто выключаете настольную лампу и говорите о чем угодно. Хоть о бабах. А если снять — другие влепят. Коль уж один поставили, значит, следят.

— Резонно, — подумав, согласился Меркулов.

— Спасибо, все свободны, — проговорил Грязнов.

Ребята ушли.

— Не знаю, Слава, как мне с тобой расплачиваться, — сказал Меркулов. — Выписать наряд на мойку окон?

— Да что с вас возьмешь! — отмахнулся Грязнов. — С вашим-то нищенским финансированием! Мне в основном мужья платят.

— За то, что доказываешь неверность жен? — спросил Турецкий.

— Ты будешь смеяться, но нет. Наоборот. За то, что доказываю верность. Иногда, правда, требуют организовать неверность верной жены. Это самая дорогая работа.

— И делаешь?

— Делаю, — признался Грязнов. — Если решил — все равно разведется, хоть с моей помощью, хоть без нее. А куда деваться? Жить-то надо. И моих людей кормить.

— Незавидная у тебя работа, — отметил Турецкий.

— А у тебя завидная?

— И у нас незавидная, — закончил их пикировку Меркулов. Он разлил по стаканам остатки драй-джина. — Спасибо, Слава. А то больно уж неуютно я себя здесь чувствовал. Ну, будем здоровы!

Когда Грязнов ушел, Меркулов вернулся к своему письменному столу и — не без злорадной усмешки, как показалось Турецкому, — включил настольную лампу.

— Докладывайте, Турецкий, — официальным тоном приказал он.

— Вот отчет. Ознакомьтесь. — Турецкий положил перед Меркуловым спецдонесение по делу Осмоловского, подготовленное следователем Мосгорпрокуратуры Косенковым, и с десяток листков, в которых изложил информацию, собранную в институте Осмоловского, и свои выводы.

Меркулов сменил очки на более сильные и стал внимательно читать. Закончив, произнес:

— Признаю: работа проделана большая, но результатам не соответствует. А большая работа, не давшая эффекта, — правильней назвать ее не большой, а продолжительной.

— Я сделал все, что было в моих силах, — смиренно ответил Турецкий.

Меркулов выключил настольную лампу и жестом предложил Турецкому занять кресло у окна.

— А теперь, Саша, послушай меня. Вот список людей, которые получают оперативную информацию о важнейших событиях одновременно с ответственным дежурным по городу и начальником Московского УВД.

Турецкий внимательно прочитал список. Там были: заместитель председателя кабинета министров, высшие руководители прокуратуры, МВД и ФСБ, мэр Москвы, руководитель управления по борьбе с организованной преступностью…

— Это — в продолжение того нашего разговора на Страстном бульваре, — объяснил Меркулов. — О возможности утечки информации.

— В деле Осмоловского? — уточнил Турецкий.

— Нет, вообще. Все эти люди, — кивнул Меркулов на список, — вне подозрений. Кроме, пожалуй, одного. Грошев, Михаил Андреевич. Начальник Регионального управления по борьбе с организованной преступностью. Слишком быстрая карьера. Подозрительно быстрая. Был заместителем начальника областного УВД. Трамплином стало избрание в Госдуму. Избирался в Подмосковье. Отчеты о затратах на избирательную кампанию на первый взгляд в ажуре. Но есть основания подозревать, что потрачено было в сотни раз больше. Если не в тысячи. И откуда взялись эти деньги — очень большой вопрос.

— Что за человек? — спросил Турецкий. — Ты с ним знаком?

— Нет. Ни разу не сталкивался. Он недавно на этой должности… Тебя что-то смущает? — спросил Меркулов, заметив некую отвлеченность в лице Турецкого.

— Да, — признался тот. — Я вот о чем думаю. Чтобы занять сегодня высокую государственную должность, нужно предварительно очень многим — извиняюсь, это выражение академика Козловского — жопу лизать. Чтобы стать, например, заместителем председателя кабинета министров, нужно столько услуг оказать самым разным людям, что и представить трудно. Так что твое утверждение, что эти люди, — Турецкий кивнул на список, — вне подозрений, выглядит, мягко говоря, сомнительным. Никого из этого списка исключать нельзя.

— Очень хочется верить, что ты неправ, — помедлив, отозвался Меркулов.

— Мне тоже, — кивнул Турецкий. — Но стоит хоть на секунду представить, что прав… Знаешь, как лингвисты определяют мат?

— Ненормативная лексика.

— У Даля по-другому: слова и фразы, выражающие особое состояние души. Вот иногда и хочется выразить это особое состояние. Как, например, сейчас.

— Но ты все-таки воздержись, — посоветовал Меркулов. — Как-никак, а разговариваешь с начальством.

Турецкий помедлил с ответом:

— Нет, Костя. Извини, но ты мне не начальство. И генеральный прокурор не начальство тебе. И даже сам Президент. Иначе мы работали бы в солидных фирмах и ездили бы на «мерседесах». Но мы здесь, потому что пытаемся сохранить достоинство России. Она станет великой страной, в которой будет править закон, и только закон. Я в это верю. И ты в это веришь. Для этого мы и работаем. Извини за высокопарность, но мы должны отдавать себе отчет, что к чему, если хотим делать общее дело.

— Спасибо, Саша, — серьезно ответил Меркулов. — Я не ждал, что такие слова будут тобой произнесены, но рад их услышать. Скажу тебе больше. В силу своей должности я могу влиять на принятие и других решений — политических. И уверяю тебя: я не упущу такой возможности, когда она мне представится. А теперь давай вернемся к делу профессора Осмоловского.

Рассуждения Турецкого и Меркулова полностью совпадали. Даже если в истории с убийством профессора Осмоловского и его лаборантки были замешаны высшие государственные чиновники, сам механизм преступления исключал их непосредственное участие. Слишком мало времени было у тех, кому было поручено убийство опасной свидетельницы. Ничтожно мало. Следовательно, информация о местонахождении лаборантки поступила к организаторам убийства или к его непосредственным исполнителям, скорее всего, из службы «02». А еще точнее — от одного из операторов.

— Эту версию и нужно разработать в первую очередь, — заключил Меркулов. — Пока ты в институте Осмоловского вникал в фундаментальную науку, в операторской «02» работал Косенков — под видом стажера. И кое-что раскопал. Наводящее на серьезные размышления.

— Что именно? — спросил Турецкий.

— Он сам тебе доложит. Косенков и Яковлев включены в твою бригаду. Так что вызывай их к себе — и начинайте работать.

— Так уж прямо и вызывай! — усмехнулся Турецкий. — Пройдусь до Петровки, ноги не отвалятся. Заодно хоть с ребятами пообщаюсь, сто лет их не видел!

— Как знаешь, — согласился Меркулов. — Действуй!

Из своего кабинета Турецкий созвонился со следователем Мосгорпрокуратуры Аркадием Косенковым и попросил его приехать к начальнику второго отдела МУРа подполковнику Яковлеву, а сам пешком отправился на Петровку.

Начальник МУРа генерал Федоров, к которому Турецкий зашел первым делом, встретил его дружелюбно-насмешливым возгласом:

— А, корреспондент! Привет-привет! Как жизнь молодая?

— Я вас умоляю! — взмолился Турецкий. — Забудем про корреспондента, а? Так ведь и приклеится прозвище, не отстанет!

— Ладно, не буду, — смилостивился Федоров. — Значит, все возвращается на круги своя? Рад, что вы с Меркуловым вернулись. Искренне рад. Хоть он и успел уже забрать у меня Яковлева. В твою, как я понял, бригаду. Ты по делу ко мне?

— Нет. По делу я к Яковлеву. А к вам заглянул просто засвидетельствовать свое почтение.

— Засвидетельствовал? — спросил Федоров.

— Засвидетельствовал.

— Тогда — всего! Извини — дела…

В кабинете начальника второго отдела МУРа перед письменным столом Яковлева сидела роскошно одетая дама средних лет и курила длинную черную сигарету. Сам Яковлев, склонившись над столом, усердно что-то писал. Вся его плотная, с широкими плечами фигура была напряжена, словно бы он не ручкой водил по бумаге, а выполнял какую-то нелегкую физическую работу.

— Женщина пишет, мужчина курит — «контора». Женщина курит, мужчина пишет — допрос, — констатировал Турецкий, останавливаясь на пороге. — Похоже, я помешал?

— Заходи, — кивнул Яковлев. — Мы уже заканчиваем.

Он дал женщине подписать протокол допроса, отметил пропуск и выпроводил ее из кабинета.

— Чертова писанина! — пожаловался он, пожимая Турецкому руку. — Когда же у нас будет, как в Америке? Сидит стенографист — тюк-тюк, и все готово!

— Будет, — успокоил его Турецкий. — Когда обгоним Америку по производству мяса и молока на душу населения.

— Утешил! — усмехнулся Яковлев. — Ну, разузнал что-нибудь в институте Осмоловского?

Турецкий не успел ответить. В дверь постучали, всунулся Косенков:

— Можно?

— Вот что значит хорошее воспитание! Входи, — пригласил Яковлев. — Располагайся.

Следователь Аркадий Косенков был похож на кого угодно, но только не на работника прокуратуры. Маленький, круглолицый, при всех своих двадцати пяти — двадцати шести годах тянущий уже килограммов на восемьдесят. В рыжеватых его волосах по бокам намечались залысины. И двигался он как-то замедленно, будто бы сонно. Но голос звучал бодро:

— Я не опоздал? Час пик, в транспорте — битком народу.

— В самый раз успел, — успокоил его Яковлев. — Александр Борисович только собрался рассказать о своих изысканиях. Давай, Саша, мы все — внимание.

Когда Турецкий закончил свой рассказ, Яковлев, подумав, кивнул:

— Немало. Почему вы с Меркуловым уверены, что убийц лаборантки предупредил именно оператор службы «02»? Им мог стукнуть и кто-нибудь другой.

— Мог, — согласился Турецкий. — Но эта версия выглядит наиболее вероятной. Проверим. Нет — будем искать дальше.

— Давай, Аркадий, твоя очередь, — предложил Яковлев.

Рассказ Косенкова оказался дельным. Он выяснил, что в тот день, когда были убиты профессор Осмоловский и его лаборантка, в смене службы «02» работало девять девушек и молодых женщин и трое мужчин. Женщин Аркадий сразу исключил из сферы внимания. Такие дела — не для женщин. Или это должна быть такая Мата Хари, что это не могло бы не почувствоваться хотя бы по силе характера, которую никаким простодушием не скроешь. А женщины и девушки в операторской были самые обычные, обремененные детьми, семейными и личными неурядицами и добыванием хлеба насущного. Двое из мужчин тоже не вызвали подозрений: люди проверенные, работавшие в УВД по двадцать с лишним лет и дотягивающие до пенсии. А вот третий выглядел явно белой вороной. Валентин Голышев. Двадцать восемь лет. После Бауманского два года учился в русско-американском колледже со специализацией по компьютерам. Обучение там платное. Платил за него Мост-банк. Потом от его услуг отказались, штаты банка были уже заполнены. И он пошел оператором в «02». Взяли охотно, потому что квалификация очень высокая, а ставки там — ну, сами знаете.

— И все-таки пошел? — спросил Яковлев.

— Пошел, — подтвердил Косенков. — Работает там уже три года. Замечаний по работе нет. Холост. Живет в однокомнатной квартире на Ленинградском проспекте. Квартиру купил около года назад. Уже по новым бешеным ценам. Я бы назвал их крокодильскими.

— Вот как? — оживился Турецкий. — Откуда ты это знаешь?

— Заехал в РЭУ, спросил.

— Но, может, родители ему помогли? — предположил Яковлев.

— Отец у него инженер, мать бухгалтер.

— Это становится интересным, — отметил Яковлев.

— И весьма, — кивнул Турецкий. — Что еще?

— Ездит на белой «пятерке». Правда, не новой.

— Так у него и тачка есть?

— Говорит, досталась по наследству. У него действительно отец с полгода назад умер. Но… — Косенков задумался, словно бы задремал.

— Но? — поторопил Турецкий.

— Машины-то у его отца никогда не было. И у матери тоже.

— Точно? — спросил Яковлев.

— Точно. Проверил в ГАИ.

— Дальше?

— Курит «Мальборо».

— Пол-Москвы курит «Мальборо», — проговорил Турецкий.

— А вы, между прочим, «Космос», — отозвался Косенков. — «Мальборо» стоит тысяч пять, а зарплата у оператора — тысяч семьсот — восемьсот. Да и то — с выслугой.

— Нелишнее наблюдение, — согласился Турецкий. — Слушай, Аркадий, ты только, если можно, чуть поживее, а то мы здесь до утра просидим.

— А мы разве куда-нибудь спешим? — удивился Косенков. — Так вот, в тот день Голышев в двух случаях вел себя не совсем обычно. Это мне девушки рассказали, его соседки, — у них компьютеры рядом стоят. Примерно в половине седьмого в кармане у него пискнул пейджер…

— Так у него и пейджер есть, скажите пожалуйста! — прокомментировал Турецкий.

— Простенький, цифровой, из самых дешевых. Говорит, фирма подарила в рекламных целях. Проверить это мне не удалось. Так вот, он посмотрел на дисплей, там был только номер, и сказал, что ему нужно срочно позвонить по личному делу. Но дежурным телефоном не воспользовался: вышел на улицу, позвонил, вероятно, из автомата. А когда вернулся, угостил соседок пиццей — заодно, говорит, купил. После этого, особенно к концу смены, после 21, он стал чаще вставать из-за своего компьютера и прохаживаться по операторской, будто разминаясь. А сам, как я полагаю, смотрел на экраны других операторов. Информация от лаборантки Осмоловского поступила на компьютер его соседки слева. Она еще сказала: «Господи, какой ужас!» Минуты через две он вдруг вспомнил, что забыл запереть машину, попросил девушек приглядеть за его экраном и быстро вышел. Вернулся минут через десять. На вопрос, не украли ли чего, отмахнулся: все в порядке, запер, просто показалось, что оставил открытой. В 24 смена кончилась, и все разъехались по домам. Вот и все, — заключил Косенков и вновь словно бы впал в дремоту.

— Когда расспрашивал, сам-то подозрений не вызвал? — спросил Яковлев.

— Но я же не у него спрашивал. В основном у девушек этих: как у вас тут да что, а если мне надо выйти, а если позвонить и все такое. А с самим Голышевым я почти и не разговаривал. Попросил разрешения посидеть рядом с ним, посмотреть, как он работает, — и только. Классно работает, ничего не скажу. Даже на мой комплимент не отреагировал. Вообще весь день он был как бы не в себе — это девушки отметили. Отшутился: вчера с друзьями слегка перебрал. А это было как раз на другой день после убийства профессора и лаборантки.

— Пейджер, — проговорил Турецкий. — Вот в чем дело. Звонить можно откуда угодно, хоть из автомата. Фиксируется только получатель информации. Обратной связи нет. Поэтому он и пошел звонить на улицу. А вот как он дозвонился второй раз? Из автомата, допускаю. Но куда? На квартирный телефон? Сомневаюсь, что они такие звонки разрешают, слишком опасно, они не могут не исключать прослушки.

— А у него радиотелефон в машине, — меланхолически сообщил Косенков.

— А ты откуда знаешь? — встрепенулся Турецкий.

— Ну, заглянул… случайно… Когда он отъезжал, сунулся к нему, спросил, не в сторону ли он Варшавки. Он сказал: нет. И уехал. Но радиотелефон я успел увидеть.

— «Тайга»?

— Нет, какой-то не наш. Крутая машина. Километров на пятьдесят, наверное, берет, не меньше.

— А сразу почему не сказал? — возмутился Яковлев.

— А вы не спрашивали.

— Вот, значит, в чем дело, — подвел итог Турецкий. — Радиотелефон. Ни абонент, ни адресат не фиксируются. Разве что случайно кто на эту волну наскочит. Да и все равно не поймет, не открытым же текстом они общаются.

— Это уже кое-что, — заметил Яковлев. — Остается всего один маленький вопросик: кому он звонил? Не так даже важно, кто ему звонил. А вот он кому — это сейчас вопрос номер один.

— А если у него самого спросить? — предложил Косенков. — Прямо сегодня, у него как раз смена.

— Так он тебе и скажет! — усмехнулся Яковлев.

— Не скажет, конечно, — согласился Аркадий. — Но испугается. И побежит звонить своим. А если устроить прослушку его радиотелефона… технически это элементарно…

Турецкий задумался:

— У нас два пути. Один: установить за Голышевым наружное наблюдение, выявить все его связи…

— Он может в прямой контакт со своими боссами не входить, — возразил Яковлев. — А может, личных контактов у него с ними и вовсе нет. Только время зря потеряем.

— Резонно, — согласился Турецкий. — Значит, нужно воспользоваться идеей нашего молодого друга Аркадия.

— А если Голышев вообще ни при чем и все это — лишь случайное стечение обстоятельств? — спросил Яковлев.

— Значит, ничего и не будет, — ответил Турецкий. — Извинимся, и дело с концом. Только сдается мне: будет. И вот что еще, пожалуй, нужно сделать. Расспросы про звонки — мало. Нужно подбросить Голышеву более важную информацию.

— Какую? — поинтересовался Косенков.

Турецкий объяснил:

— Я сегодня допросил Наталью Андреевну Иванову — завкадрами из НИИ, в котором работал Осмоловский. Часа два смотрела все муровские альбомы. Она же очень хорошо разглядела второго подозреваемого.

— Опознала кого-нибудь? — спросил Яковлев.

— Нет. Видно, он из тех, кто не сидел. Но фоторобот мы общими усилиями соорудили. Вот этот красавец!

Яковлев и Косенков внимательно рассмотрели фоторобот.

— Вот его-то мы Голышеву и покажем, — продолжал Турецкий. — И скажем, что убийца установлен и опознан. Надеюсь, Фемида простит нам это маленькое преувеличение. Тогда Голышеву будет что сообщить своим хозяевам. И срочно.

— А если Меркулов не даст санкцию на прослушку? — усомнился Яковлев.

— Почему не даст? Есть все основания подозревать Голышева в причастности к преступлению. Не очень, правда, веские, но есть. Меркулова я беру на себя. А ты, Володя, иди к Федорову и договаривайся насчет машины с соответствующим оборудованием. — Турецкий повернулся к Косенкову: — Звони в операторскую «02», вызывай Голышева.

— В Генпрокуратуру или сюда? — уточнил Косенков.

— Лучше, пожалуй, сюда.

Через сорок минут все детали были утрясены.