Часть пятая
ТУРЕЦКИЙ

Приемщица ателье «Юпитер-стиль» Докучаева С. В. вспомнила пожилого господина, заказывавшего фрак в пятницу в середине дня. Он приехал на белой «тойоте». Фрак стоил ему тысячу двести долларов, но пожилой господин заплатил половину, а на следующий день должен был забрать выполненный заказ и доплатить разницу. Пожилой господин приехал не один. То есть сперва он появился сам, но, после того как он пробыл в ателье около получаса, обсуждая с мастером нюансы своего заказа, появилась молодая особа, которая заявила буквально следующее: «Папуля, это невежливо заставлять свою девочку столько ждать!» В предъявленной фотографии академика Баткина приемщица Докучаева опознала пожилого господина, а в предъявленной фотографии его дочери спутницу Баткина не опознала.

Кто бы сомневался!

Со слов Докучаевой был составлен фоторобот предполагаемой спутницы Баткина. Федоренко, умница, догадался захватить с собой художника. С этим фотороботом Миша отправился в Борисовский проезд, 18, — в ближайшее отделение милиции — «Орехово-Борисово Северное». Мало ли что, а вдруг повезет, а вдруг шикарную эту шмару (крашеная блондинка, родинка на правой щеке, рост 165–170 см, красные туфли на высоком каблуке, бежевая куртка, короткая юбка) тут хорошо знают? Не повезло Мише в «Орехово-Борисово Северном», зато снова повезло в «Юпитер-стиле». Едва Миша успел распорядиться насчет того, чтобы фоторобот размножили и распространили там где надо, ему позвонила приемщица Докучаева, которой он предусмотрительно оставил не рабочий телефон, а мобильный. Докучаева шепотом сообщила, что «девица, которая приезжала с „фрачным“ господином, снова тут!».

Федоренко немедленно поехал назад. И вовремя. Потому что девица, классическая гостиничная проститутка, норовила поскорей убраться, а законопослушные работники ателье держали ее буквально руками. При появлении Федоренко Докучаева вздохнула с облегчением: чтобы удержать клиентку как можно дольше, она сбрасывала цену вдвое на все, о чем заходила речь. На этой почве возник новый скандал: Докучаева пыталась отобрать уже купленные вещи. Наконец все утрясли. Как выяснилось, недавняя спутница Баткина (а это таки была она), приехала сюда снова, потому что прошлый раз очень уж ей приглянулся тут такой миленький кожаный пиджачок скромного красненького цвета.

Да здравствуют кожаные пиджаки, мысленно проорал Миша и увез девицу прямо в Генпрокуратуру.

Когда Турецкий приехал, Миша угощал даму чаем с эклерами. Даму звали Оксана Приходько, она работала в гостинице «Пекин», там ее Баткин и нашел.

— Сколько вам лет? — спросил Турецкий.

— Восемнадцать.

— Так. А на самом деле?

— Двадцать семь.

— Тоже мне разница, — хмыкнул Турецкий. — И чего ж тут скрывать?! Миша, ты уже снял показания?

— Нет, — сказал Федоренко. — Мы просто болтали. Устанавливали неформальный контакт.

— А, ну тогда, конечно, дело святое. Значит, слушай меня, Оксана Приходько. Клиент твой, — Турецкий достал фотографию Баткина, — исчез. Ты последняя из тех, кто его видел. Видишь, ничего не скрываю, на психику не давлю. Давай рассказывай все, что было, иначе дело твое дрянь.

— А ничего и не было.

— Как познакомились?

— В казино, в «Пекине».

— Он играл?

— Я играла, проиграла всю ночную выручку — кошмар, одним словом. Пошла в туалет. Там надо из казино выйти и через ресторан пройти. И сразу на него наткнулась. А что? Симпатичный дядька, я бы с таким и так пошла. Он меня сразу за руку взял, ну уже поддатый был, конечно, на часы посмотрел, «роллекс», это я запомнила, и говорит: «Успеем. Поехали». Взял с собой бутылку коньяка. Сели в машину…

— Деньги вперед взяла?

— А что такого?

— На вопрос отвечай.

— Ну и вперед.

— Сколько?

— Так я и сказала. Двадцать рублей. Довольны? Тут я на него посмотрела и говорю: «Папуля, да ты уже хорош, давай лучше я поведу!» Села за руль. «Куда едем?» «В Орехово-Борисово». Он бутылку открыл — и давай хлестать. Потом минут через десять говорит: «Я назад переберусь, чего-то я устал». И еще вроде не по-русски что-то добавил. Ин вина… чего-то там.

— Ин вино веритас?

— Ой, ну вы прямо как там и сидели. Или его машину прослушивают? Он шпион?

— Не отвлекайся, что дальше было?

— Слышу, похрапывает уже. Потом через какое-то время глаза открыл, говорит: «Перебирайся ко мне». Представляете?! — захохотала проститутка. — Уже не знаю, чего он там себе вообразил… А мы в такой пробке, что каждые полминуты то на газ, то на тормоз, то на газ, то на тормоз! Короче, доехали кое-как, я уж сама не рада, ну, думаю, посмотрю, что за квартира, может, на ночь останусь, чего-то устала я. И надо же, только к дому подъезжаем, тут он подпрыгивает, вспоминает, что забыл, надо ему в ателье заехать! Вот блин! Ну хорошо, хоть рядом. Во, думаю, какой тщательный клиент попался, в ателье одевается, а по машине и не скажешь. Хотя «роллекс» опять же. Короче, пошел он туда, я осталась ждать. Через полчаса не выдержала, пошла за ним. А он, оказывается, уже с мастером там уединился и коньяк допивает. На меня уставился, вижу, вспоминает. Потом дошло! Ну уморил, хлопнул меня по плечу: племянница, говорит, из Крыжополя приехала. Но мастер посмотрел на меня, вижу, сразу допер, что за племянница. Потом говорит, портной в смысле: «У меня, племянница из Крыжополя, на вас пиджачок есть, не хотите примерить?» Я посмотрела — классный пиджак, двести пятьдесят грин всего, но рукава надо укорачивать. И опять же, я себе сейчас позволить не могу, думаю…

— Ну да, а из Баткина вытянуть деньги тебе, конечно, совесть не позволила.

— Из кого? — удивилась проститутка. — А, это его звали так, да? А мне он Колей назвался. Хорош Коля, нечего сказать. Ну вот, вытащила я его на улицу, сели в машину опять, только поехали, вдруг на пути алкаш какой-то: «Львович! Дорогой!» Ну и опять пошло-поехало. Мой из машины выбрался уже кое-как и с тем в обнимку шасть в магазин, в ближайший. Я глазам не поверила. На меня даже не посмотрел, — видать, ни черта уже не соображал. Я заглянула — а там на разлив дают. И они с этим типом зенки заливают по самое не могу уже. Ну что делать? И на что мне такой клиент, думаю? Еще час назад вроде ничего мужчина был, а теперь… Я так прикинула: он со мной расплатился уже, в постели у него теперь вряд ли что получится, еще, не приведи господи, коньки отбросит. Да на что оно мне надо, такое счастье?! Я зашла туда и говорю: «В общем, я поехала, пишите письма». Он на меня так мутновато уставился и отвечает: «Спасибо, и обязательно в двух экземплярах распечатайте». Ну как вам это нравится, а?! Так, думаю, а с машиной что делать? Посмотрела, а там стоянка рядом. Ну ничего, думаю, найдет, не маленький. Я тачку туда отогнала, заплатила сразу вперед. Ну и все. Такси взяла и домой поехала, думаю, хорош на меня сегодня.

— Так где машина-то, я что-то не понял? — растерянно спросил Федоренко.

— А я почем знаю? Может, и стоит там до сих пор.

— Миша, проверь, — распорядился Турецкий. — А ты, дорогуша, если не хочешь неприятностей на свою шикарную профессиональную задницу, то садись вот сюда и все свои замечательные приключения опиши.

— Ой, ну не люблю я это, — заканючила проститутка, — у меня в школе всегда двойка по сочинению была.

— А по изложению?

— По изложению — тройка.

— Ну это еще куда ни шло. Пиши давай. Алкаша, с которым он в магазин пошел, опознаешь?

— А надо?

— То есть как это? — не понял Турецкий.

— Ну в смысле вам надо, чтобы я его узнала или не узнала? Вы наперед скажите, перед очной ставкой, ладно?

— Тьфу ты, бестолочь!

Через сорок минут Миша Федоренко опять поехал в Орехово-Борисово, прихватив с собой проститутку. Успели до закрытия магазина. Продавщица из вино-водочного отдела предположила, что алкаш, которого описала Оксана Приходько, — это Филипп Андреич, у него в соседнем доме сапожная мастерская. Самого сапожника на месте не оказалось, зато во дворе объяснили, где он живет — на третьем этаже в том же доме. Оказалось, что Филипп Андреич спит сном праведника, потому что перед тем сутки, не разгибаясь, работал, — как обычно, заглаживал вину перед супругой: только два дня назад вышел из запоя.

Супруга, тщательно изучив удостоверение Федоренко и с некоторым подозрением глянув на его спутницу, разбудила своего сапожника. Филипп Андреич не стал отрицать, что пил с Львовичем (читай, Баткиным), так как делал это неоднократно. Но смог лишь вспомнить, что в прошлую пятницу они с Львовичем в какой-то момент, уже поздно вечером, когда все окрестные магазины были закрыты, побрели к станции метро, там круглосуточно работали ларьки. И вот там-то Львович потерялся. То есть не то чтобы пропал. Он там кого-то встретил, какую-то женщину. Единственное, что помнил по этому поводу Филипп Андреич, это что Львович схватил ее за руку и закричал: «Ну наконец-то! Пойдем, я куплю тебе этот пиджак!»

— Ой, — разочарованно протянула Оксана на этом месте, — это ж он ее за меня принял. Вот подфартило…

— И что, — спросил Федоренко у сапожника, — он с ней уехал?

— А как же. Спустились в метро и поехали.

— Откуда вы знаете, что поехали?

— Так я ж их и проводил. Сели в поезд, сердешные, и покатили навстречу своему счастью, покатили… Знать, суженую встретил, да! — с чувством закончил Филипп Андреич.

— Филипп, — вступила на этом месте в разговор жена сапожника, — ты ври, да знай меру! Ты что несешь, а, старый хрен?! Все мозги промочил? Ты же только говорил, что до метро дошли, а дальше не помнишь ни черта!

— А я вспомнил теперь! — веско сказал Филипп Андреич.

А машина Баткина по-прежнему торчала на стоянке, куда ее отогнала Оксана Приходько. Миша осмотрел ее, но ничего полезного из этого не извлек, кроме того, что в бардачке лежала квитанция на фрак.

Остаток вечера у Миши ушел на то, чтобы выяснить, кто работал на станции «Орехово» в прошлую пятницу в кассах и на контроле. Узнать это удалось, но сегодня этих женщин не было — не их смена. Федоренко раздобыл телефоны и с санкции Турецкого отложил расследование до завтра.

Что— то его тревожило… Что-то тревожило — ха! Да в этом чертовом деле его все тревожило! Тут не было ни единого эпизода, понятного Турецкому от начала до конца, если не считать, конечно, истории с фраком. Хотя почему же ее не считать? Тут есть чем погордиться и есть что продемонстрировать подрастающему поколению — тому же Мишке Федоренко.

Что же его зацепило…

Ах да, опять это слово — камикадзе. Что-то часто последнее время оно ему встречается. Хотя где же встречается? Это он сам его то и дело произносит. Единственный раз, когда это делал кто-то другой, был дома — звучало в песне из дочкиного магнитофона. Так что же его беспокоит?

Ответ был ясен, оставалось только его произнести вслух, ох как не хотелось Турецкому опять к этому возвращаться, но что поделаешь? Две женщины из Белоруссии. Как их там? Гуринович и Якимчук, да. В ФСБ на них определенно что-то есть. Придется опять иметь дело с этим надутым индюком — полковником Иванчуком. Будников невольно (или намеренно, в этом еще предстояло разобраться, и это обещало стать не меньшей головной болью) обратил его внимание на такой вариант — перевоз смертельного вируса в самолете. А что делать? И Турецкий поехал на Лубянку.

Повезло, Иванчук все еще был на месте, хотя телефон и не отвечал. Хотя повезло ли — это еще вопрос, возможно, вот если б он его не застал, тогда б как раз и повезло.

Иванчук повел себя подозрительно радушно: сам спустился к седьмому подъезду оформить Турецкому пропуск, усадил в кабинете на свое место, сделал кофе. Кабинетец у него, надо сказать, был не чета халупе Турецкого. Все в коже, живут же люди. Впрочем, окажись на месте Турецкого Грязнов, он со свойственной ему любовью к этому заведению наверняка предположил бы, что кожаная обивка была в свое время снята с подследственных, каких-нибудь несчастных диссидентов. Но прочь цинизм и подозрительность, сейчас они с Иванчуком просто коллеги по работе, в смысле по несчастью. Иванчук так и сказал, причем вполне доброжелательно:

— Что же вас ко мне привело, коллега Турецкий?

— Видите ли, коллега Иванчук, — в тон ему ответил Александр Борисович, вдруг сообразив, что он же, кстати, не знает, как того зовут — Иванчук себе и Иванчук. — Видите ли, коллега Иванчук, считайте, что я просто соскучился. Не могу не поинтересоваться ходом расследования в нашем деле.

— В «нашем» деле? — приятно удивился коллега Иванчук.

— Вот именно. Как ваша версия — террористическая, я имею в виду. Она себя оправдала?

— Ну после того как вы оперативно размотали роль «Аэрофлота», — вполне серьезно сказал Иванчук, — нам осталось только руки умыть. Сейчас мы заканчиваем работать с Чепыжным, результаты налицо. Словом, я ваш должник.

— Вот я и хочу получить с вас маленький должок. Меня сейчас больше интересуют белорусские барышни, которые были у вас в разработке.

— Ну, — развел руками Иванчук, — тут едва ли что-то выгорит. После полученных от вас сведений все уперлось в глухую стену.

— Полученных от меня сведений? — озадаченно переспросил Турецкий.

— Ну да, тех, что прислал ваш помощник: Гуринович и Якимчук в гостинице «Рэдиссон-Славянская».

Бог ты мой, сообразил Турецкий, так Мишка отправил-таки эту белиберду?! Ну я ему вставлю! Или лучше пусть Славка его к себе забирает, сработаются. Ну ладно, все потом.

— Если уперлось в стену, — осторожно сказал Турецкий, — то тем более дайте мне там покопаться.

— Я что-то не пойму, коллега Турецкий, — засмеялся Иванчук, — вы что-то знаете, чего я не знаю, или того хуже — знаете все, что я знаю. Тогда меня начальство не помилует.

Турецкий тоже засмеялся. Нипочем не угадаешь, когда вдруг человек начнет тебе нравиться.

— Начистоту?

— Начистоту, — кивнул Иванчук.

Шиш тебе, подумал Турецкий и сказал:

— Я не верю в эту сказку про то, что их фальшивые паспорта были вам заранее известны, полковник. — Ну не угадаю, подумал Турецкий, ну и фиг с ним, мне же легче будет, совесть спокойна. — Что-то у них с собой было такое, из-за чего вы и начали суетиться. Что они везли?

Однако угадал. Иванчук даже отшатнулся. Облегчения и радости это Турецкому не принесло, напротив — напряжение и головная боль лишь нарастали.

— Начистоту, — напомнил Турецкий.

— С кем вы уже говорили? — после некоторого молчания спросил Иванчук.

— С Будниковым.

— Это кто-то из Генпрокуратуры? У нас я такого сотрудника не знаю.

— Не валяйте дурака.

— Пойдемте, — подумав, сказал Иванчук.

Турецкий решил не задавать лишних вопросов и встал.

Иванчук подошел к сейфу, врезанному в стену, слева от окна, выходящего на памятное место. Когда-то отсюда хорошо, наверно, было наблюдать памятник Феликсу Эдмундовичу.

Иванчук открыл сейф. В верхней его части был отдельный ящичек, как морозильник в холодильнике. Только этот ящик, в отличие от всего сейфа, открывавшегося банальным ключом, имел шифр. Иванчук поколдовал, нимало не заботясь присутствием Турецкого, и открыл дверцу. Внутри были рассыпаны фотографии. Иванчук кивнул на них, но вынимать не стал. У Турецкого дрогнула рука, хотел было сам потянуться за снимками, но вовремя остановился. Если Иванчук по какой-то причине этого не делает, значит, и не надо. Присмотрелся так.

На фотографии — место аварии Ту-154, это ясно.

На следующей — дамская сумочка.

Еще на одной — фотоаппарат «никон».

На следующей — катушки фотопленки «фуджи», чувствительностью двести единиц. И это все.

Турецкий оглянулся на хозяина кабинета. Тот курил, стоя у окна, поймав взгляд, потушил сигарету, закрыл сейф. Вышли из кабинета.

— В «Пушкинъ»? — усмехнулся Турецкий. — Пора, мой друг, пора!

Иванчук наклонил голову.

Через полчаса разговор возобновился.

— Что за игры! — деланно возмутился Турецкий. На самом деле все это ему даже нравилось.

— Вы сами все понимаете, — сказал Иванчук. — Показывать эти снимки я вам не могу. Я даже не могу достать их из сейфа, это фиксируется специальным датчиком.

Ладно щеки надувать, подумал Турецкий. Какой там, к черту, датчик, просто камера наверняка в кабинете установлена, потому и не вытаскивал ничего из сейфа. Только вот что значат эти фотографии?

— Что на пленке «фуджи»? — спросил он.

— Я думал, вы знаете.

— Тогда бы я к вам не пришел.

— Тоже верно. Может, закажем что-нибудь? — предложил Иванчук. — Я угощаю.

— Я с вами так растолстею, не надо. Говорите, что там такое.

— Ну ладно, — вздохнул фээсбэшник. — Это ампула.

— Ампула? — растерянно переспросил Турецкий. — Пленка — это ампула?

— Катушка — это бокс. Внутри ампула, вернее, контейнер.

— Ампула с чем? Из вас все приходится тянуть. Что в ампуле, полковник?

— Да если б я знал! Исследуем уже неделю! Какая-то инфекция, по-видимому. Ни на что не похоже.

— Кто это вез?

— Вы же знаете сами. Гуринович, Якимчук.

— Так они действительно террористки… Слушайте, что вы мне вкручиваете? Как эта катушка могла уцелеть при таком взрыве?! Знаю я ваши методы! Хотите, наверно, на мертвых белорусок что-то повесить и подсунули им эту пленку.

Иванчук остановил официанта:

— Принесите бутылку боржоми. — Наклонившись к Турецкому, он сказал: — Внутри катушки титановая оболочка, под ней ампула.

Турецкий почесал затылок:

— А… кто исследует эту ампулу?

— У нас есть лаборатория.

— Я хочу ее забрать.

Иванчук засмеялся.

— А если я знаю, что там?

Иванчук перестал смеяться.

— Откуда вы можете это знать? У вас есть сведения о хозяевах? О том, кто их отправил?

— Возможно… нет.

— Что это значит — возможно нет?! — разозлился Иванчук. — Либо да, либо нет!

— Мы не в армии, — заметил Турецкий и вспомнил, как сам несколько часов назад заметил Будникову, что в его институте армейская атмосфера.

Что— то сегодня оставалось несделанным, он это явственно чувствовал. Но что же? Вроде везде побывал, со всеми переговорил, перед Меркуловым о поездке в Институт молекулярной биологии подробно отчитался. Так что же? А! «Спецбуфет № 7». Фу ты, забыл.

На следующее утро Миша Федоренко сначала созвонился с контролершей — Сенчуковой В. П. (66 лет). Уже один телефонный разговор с ней дал довольно неожиданный результат. Сенчукова вспомнила пожилого респектабельного господина, хорошо одетого, но уже совершенно пьяного в неподходяще молодой компании. Такое нечасто увидишь, вот и врезалось в память, объяснила она. Причем, по ее словам, компанию эту ему составляли не только юная жрица любви, но еще четверо или пятеро непонятных молодых людей. Федоренко не стал терять время, поехал прямо к Сенчуковой домой. Показал фото Баткина. Да, подтвердила Сенчукова, это и был тот самый респектабельный, но пьяный господин. Сенчукова сказала, что видела его после восьми вечера. Но Миша предположил, что все же это было значительно позже. Ведь сапожник сказал, что они пошли к метро потому, что уже не работали магазины. Миша позвонил в отделение «Орехово-Борисово Северное», где его уже знали, и дал поручение местным оперативникам проверить видеосъемку на станции метро «Орехово» за прошлую пятницу, если, конечно, таковая там вообще ведется. Хотя должна.

В результате всех этих усилий две видеокассеты, отражающие съемку прохода граждан через турникет с 21.00 до 01.00 (после этого времени метро работало уже только на выход), были доставлены непосредственно на Большую Дмитровку в белы рученьки старшего следователя по особо важным делам Турецкого А. Б.

Турецкий А. Б. нарадоваться не мог на своего подчиненного.

Вместе посмотрели пленку. Обещал подъехать Грязнов, но задержался. Баткина опознали. Он прошел через турникет в 22.27. Действительно, с ним была девица, а если точнее, то даже две. Одной Баткин, то ли несколько протрезвевший, то ли на кураже, прямо на ходу довольно искусно запустил руку в штаны, против чего та особенно не возражала. Вторая девица сама обвилась вокруг Баткина. Сзади этой сплоченной троицы действительно шагали не четверо, не пятеро, а двое молодых людей, едва ли старше двадцати лет. Впрочем, была ли эта компания единым целым, определить оказалось невозможно. Потому что и слева и справа одновременно еще шли люди, женщины, мужчины, складывали зонты, стряхивали влагу с воротников… Зато можно было рассмотреть номер поезда, на который они сели. Все, между прочим, в один вагон. На этом месте и появился Грязнов.

— Ну наконец-то, — обрадовался Турецкий. — Слава, это уже по твоей части. — Посмотри-ка.

— Вот это академик, я понимаю, — в самом пикантном месте сказал Грязнов. — Значит, так, бойцы. Ничего не гарантирую, в таких поисках что-то прогнозировать очень трудно. Но по крайней мере у нас есть рожи тех, с кем он поехал. Саня, что ты вообще об этом думаешь?

— Думаю, случайная компания.

— А молодое поколение? — Грязнов повернулся к Мише.

— Мне тоже так кажется.

— Двойка вам обоим. Думаю, дедушка попался на крючок.

— Ты хочешь сказать, что его караулили? — засомневался Турецкий. — Такой толпой?

— Посмотрим. — Грязнов сделал несколько распоряжений по телефону и быстро уехал.

Найдет ли он Баткина?

И все же, думал Турецкий, пациент скорее жив, чем мертв, или наоборот? На что рассчитывать, на что надеяться? Как всегда — на лучшее, подразумевая худшее? Возможно ли, чтобы взрослый, более того — пожилой человек натурально забыл о своих прямых административных обязанностях, о науке, о деле своей жизни, о заграничной поездке — и так ударился во все тяжкие?! Но ведь он, Турецкий, видел пленку собственными глазами. Правда, там на лбу у Баткина все же не было написано, что он собирается положить на нобелевскую церемонию изрядный болт, и до вылета в Стокгольм еще оставалось некоторое время. На фрак он, однако же, в результате наплевал.

Турецкий позвонил Будникову в институт. Тот неожиданно взял трубку сам. Голос у Будникова был даже более хмурый, чем обычно.

— Анатолий Вячеславович, хочу попросить вас об услуге. Вы же можете провести анализ некоего вещества, помните, вы говорили, что теперь есть возможность делать это быстро?

— М-мм, — ответил Будников.

— Вам его привезут, я распорядился уже. — Турецкий решил благоразумно промолчать о том, что фээсбэшная лаборатория пока что с анализом вещества, содержавшегося в контейнере из-под «фуджи», не справилась. — Сколько времени это займет?

— М-мм, — сказал Будников.

— Анатолий Вячеславович, что-то случилось? — наконец сообразил Турецкий.

— Несчастный случай.

— С кем?! Когда и где?

— С Абашидзе. Его сбила машина.

— Он жив?

— Да.

— Абашидзе, кажется, работает в вашей лаборатории?

Молчание. Оно же — знак согласия.

— Ну вот что. Я сейчас пришлю своего сотрудника, никуда не уезжайте.

А. Б. Турецкому от М. С. Федоренко

ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА

об инциденте с сотрудником Института молекулярной биологии

Виталий Иосифович Абашидзе ехал сегодня на работу нетрадиционным способом. Обычный маршрут его выглядел так: от своего дома на улице 1905 года, расположенного возле самой станции метро, он с двумя пересадками доезжал до станции «Молодежная», откуда каждый день ровно в 8.30 утра отъезжал автобус «мерседес» Института молекулярной биологии. У Абашидзе есть машина, но ею, как правило, пользуется жена, во всяком случае на работу Абашидзе неизменно ездил на метро и автобусе.

Но сегодня автобус ушел без Абашидзе, что уже через час сильно отразилось на настроении профессора Будникова и, как следствие, на его сотрудниках. И немудрено. Как мне объяснили, Абашидзе был одной из ключевых фигур в бактериологической лаборатории. Не то чтобы он был совсем уж незаменим, но еще совсем недавно лаборатория функционировала как хорошо отлаженный механизм, где каждый сотрудник занимался исключительно своей задачей, и незапланированное выпадение любого звена было чревато серьезными последствиями как для темпа исследований, так и для результатов конкретного научного цикла. Немудрено также, что уже в половине одиннадцатого Будников был просто взбешен. Секретарша Алевтина Михайловна Мордвинова безуспешно названивала Абашидзе домой. Ничего подобного раньше не случалось. Абашидзе отличался завидной пунктуальностью.

В половине одиннадцатого (то есть за десять минут до вашего звонка Будникову) в Институт молекулярной биологии позвонили из отделения «Скорой помощи» на улице Заморенова, 27 (поликлиника № 220), куда Абашидзе попал с черепно-мозговой травмой. Он был сбит неизвестным водителем предположительно между 8.05 и 8.13 на Анненской улице. Что и позволило мне написать о «нетрадиционном маршруте». Действительно непонятно, что его туда занесло — Анненская улица никак не находится на пути следования в институт. Свидетелей происшествия обнаружить не удалось.

Надежды на выздоровление пациента не было с самого начала. В заключении, как мне сказали, будет однозначно написано: «травма, несовместимая с жизнью». Грубо говоря, у Абашидзе была трещина в голове шириной с пачку сигарет. В 14.40 Абашидзе скончался. Перед смертью он пришел в себя и сказал только одно слово: «Шестая». Ни врач и сестра, наблюдавшие за ним, ни жена с дочерью, приехавшие в больницу в 12.30, не смогли объяснить, что это значит. На работе у Абашидзе я решил перестраховаться и не задавать этот вопрос.

Жена Абашидзе, Нина Александровна, показала, что вчера вечером, около 22.00, у ее мужа был телефонный разговор, после которого он очень нервничал и плохо спал. Когда она спросила Виталия Иосифовича, в чем дело, он ответил, что у него неприятности в лаборатории. Это, однако, не соответствует действительности, потому что проф. Будников, который, естественно, находится в курсе работы Абашидзе, ничего подобного припомнить не смог.

Прилагаю фонограмму допросов остальных сотрудников лаборатории.

№ 1

В о п р о с. Назовите, пожалуйста, свою фамилию, имя, отчество, возраст, занимаемую должность. Научную степень, если есть.

О т в е т. Сторчак Семен Соломонович, 50 лет, доктор биологических наук, зам зав лабораторией.

В о п р о с. Как давно вы знали Абашидзе?

О т в е т. Пять… около шести лет мы вместе работаем в этой лаборатории.

В о п р о с. Охарактеризуйте ваши отношения.

О т в е т. Вполне дружеские.

В о п р о с. Абашидзе был замкнутый человек?

О т в е т. Я бы так не сказал.

В о п р о с. Посвящал ли он вас в свои проблемы?

О т в е т. Однажды. Проблема была личного характера, связана с его супругой и женщиной, с которой у него был роман. Но это случилось полтора года назад и давно закончилось.

В о п р о с. Насколько свободно сотрудники вашей лаборатории рассказывают в своих семьях о работе?

О т в е т. Есть определенные ограничения. В моем доме, например, это вообще никак не обсуждается.

В о п р о с. А в семье Абашидзе?

О т в е т. Ничего об этом не знаю. Понимаете, как-то странно обсуждать на работе, что именно обсуждается в семье из того, что обсуждается на работе. Вы не находите?

В о п р о с. Не замечали ли вы в поведении Абашидзе что-то странное последнее время?

О т в е т. Виталий Иосифович был и без того человек эксцентричный.

В о п р о с. Что вы вкладываете в эти слова?

О т в е т. У него в темпераменте существовала какая-то аритмия. Едва ли это были перепады настроения. По крайней мере, работу свою он всегда делал отменно. Даже представить себе не могу, как мы без него теперь обойдемся.

№ 2

В о п р о с. Представьтесь, пожалуйста.

О т в е т. Ирина Борисовна Вознесенская, старший лаборант, 27 лет, кандидат биологических наук.

В о п р о с. Что вы думаете об Абашидзе?

О т в е т. Виталий Иосифович — замечательный человек. Это несчастье — это просто ужасно, не знаю, что сказать…

В о п р о с. Какие отношения были у Абашидзе с Баткиным?

О т в е т. Как у всех.

В о п р о с. То есть?

О т в е т. Он им восхищался и гордился. Абашидзе — Баткиным, я имею в виду. Он говорил, что Баткин — инопланетянин, что понять логику его мысли невозможно, но она неизменно гениальна.

В о п р о с. А как Баткин относился к Абашидзе?

О т в е т. Довольно сдержанно. Он никогда никого не выделял. Кроме профессора Будникова, разумеется.

В о п р о с. Не замечали ли вы, что Абашидзе в последнее время нервничал?

О т в е т. Он всегда нервничал.

В о п р о с. И во время работы?

О т в е т. Нет. Тут он был спокоен. В остальном все, что касалось реальной жизни, любая аномалия приводила его в лихорадочное состояние.

В о п р о с. Вы давно работаете в лаборатории?

О т в е т. Два года. Я давно хотела сюда попасть, но это не так просто было сделать. Наконец освободилась вакансия, отсюда ушел завлабораторией и все остальные заняли следующие ступеньки. Кроме Сережи Борисова. Ему карьерный рост до одного места.

В о п р о с. С Абашидзе вы были знакомы до того, как пришли в лабораторию?

О т в е т. Нет, мы познакомились два года назад.

В о п р о с. Вы знаете его семью?

О т в е т. Формально.

В о п р о с. Что вы думаете о его жене?

О т в е т. Истеричка.

В о п р о с. Вот как. Вас связывали с Абашидзе личные отношения, не так ли?

О т в е т. Если вы об этом знаете, так зачем спрашивать? И потом, уже давно все прошло.

В о п р о с. Как вы думаете, почему Абашидзе оказался на Анненской улице? Вы знаете кого-нибудь, с кем он мог встречаться именно там?

О т в е т. К сожалению, нет.

Ай да стажер, подумал Турецкий, лихо барышню раскусил. У парня определенно есть нюх.

№ 3

В о п р о с. Назовите свое имя и должность.

О т в е т. Борисов Сергей Васильевич, 31 год, лаборант.

В о п р о с. Научной степени у вас нет?

О т в е т. Кандидатская.

В о п р о с. А почему сразу не сказали?

О т в е т. Это имеет особое значение для следствия? У нас в институте докторов и академиков человек двадцать, а уж кандидатов — как тараканов.

В о п р о с. Сколько лет вы работаете в бактериологической лаборатории?

О т в е т. Десять.

В о п р о с. Сколько сотрудников здесь за это время сменилось?

О т в е т. Я не отдел кадров.

В о п р о с. А за последние три года?

О т в е т. По-моему, ни одного. Ну если не считать, что ушел Линников, прежний завлаб, и Будников занял его место.

В о п р о с. Вы знаете, почему он ушел?

О т в е т. Так Будников же его выжил отсюда, тоже мне, большой секрет. Старик как-то пытался их мирить, а потом махнул рукой.

В о п р о с. Старик — это Баткин?

О т в е т. Ясное дело.

В о п р о с. А где сейчас этот Линников? Остался в институте? Насколько я понял с ваших слов, Баткин к нему неплохо относился?

О т в е т. Линников наплевал на науку в нашем представлении и формате — и правильно сделал. В результате вот у него-то и получилась карьера. А что теперь будет с Будниковым — еще вопрос.

В о п р о с. Теперь — это когда?

О т в е т. Ну Баткина же нет.

В о п р о с. Вы полагаете, что он не вернется?

О т в е т. Откуда я знаю?! Фээсбэшники, которые нас инструктировали, перед тем как в Стокгольм двойника посылать (тоже идиоты приличные, между нами), вообще запретили о Баткине с кем бы то ни было говорить. А у нас ФСБ круче, чем Генпрокуратура?

В о п р о с. А вы как думаете?

О т в е т. Мне плевать.

В о п р о с. А на что вам не плевать, Сергей Васильевич?

О т в е т. Ну есть пара формул в молекулярной биологии, которые меня занимают.

В о п р о с. Так кто теперь бывший завлаб?

О т в е т. Линников? Главный санитарный врач Москвы, хлебное местечко. Самое смешное, что теперь-то у них с Будниковым никакой неприязни. Оно и понятно — нечего делить.

В о п р о с. Вы работаете в лаборатории десять лет, а Ирина Борисовна Вознесенская — гораздо меньше. Тем не менее она оказалась старшим лаборантом, а не вы.

О т в е т. Ей надо в армии служить, там хоть погоны дают, сразу видно, кто есть кто, вот она была бы счастлива.

В о п р о с. Вы бывали в семье Абашидзе?

О т в е т. Конечно.

В о п р о с. Что вы думаете о его отношениях с женой?

О т в е т. Она в нем души не чаяла, это точно. А он хаживал, конечно, налево, все же южный человек, что ни говори, темперамент, но тоже, думаю, ее сильно любил. А что, разве это не обычное ДТП?

В о п р о с. Водитель уехал с места происшествия.

О т в е т. Эка невидаль.

В о п р о с. А вы можете объяснить, почему Абашидзе, ни разу не опоздавший в институт, оказался на улице Анненской? Это может быть связано с любовным похождением?

О т в е т. Нет… Все же женщины в его галактике вращались гораздо дальше, чем работа.

В о п р о с. Сколько времени занимает у вас дорога от дома до института?

О т в е т. Около часа. А зачем это?"

Прочитав сообщение помощника, Турецкий рассуждал так.

А если это просто случайность? Почему, если Абашидзе не поехал на работу, это обязательно должно быть связано с нашим делом? Мало ли что может происходить с сотрудниками лаборатории?! И что, это всегда теперь по определению будет иметь отношение к делу Баткина? Но это же абсурд. Что, если через полчаса Слава найдет Баткина, живого и невредимого (да хоть покалеченного на сексуальном фронте — на здоровье, не жалко), — тогда окажется, что у страха глаза велики… Но если не найдем Баткина? Если он пропал не просто так, не сам по себе, не случайно, а намеренно, если его украли, сперли, похитили, слямзили, стибрили, спионерили, скоммуниздили?! Тогда есть значительные шансы за то, что все события — звенья одной цепи, пусть запутанной, замысловатой, но сплетенной единственным хитрым пауком. И отмахиваться от них, — мягко говоря, неразумно. Как говорили раньше, нас могут не понять.

Позвонил Меркулов;

— Чем похвастаешься?

Турецкий с облегчением рассказал историю Абашидзе. Хорошо, когда есть такой громоотвод. Меркулов, против ожидания, выслушал ее с превеликим вниманием и почти сразу спросил:

— А ты сам-то что думаешь по поводу этой цифры? Что он имел в виду?

— Я надеюсь, что-то связанное с работой. Поговорю с Будниковым — узнаю.

— Саша, извини меня, ты осел.

Меркулов крайне редко позволял себе перейти на личность, так что Турецкий не обиделся, а обрадовался:

— Почему, Костя?

— Ты машины их проверил? У них есть машины, у его сотрудников? Кто из них на чем ездит?

Турецкий хлопнул себя по лбу. Собственно, время даже не потеряно. Миша Федоренко составил отчет только час назад, а сейчас пошел обедать. Турецкий спустился в столовую, отыскал Мишу взглядом. Присел рядом:

— Ты не торопись, тщательно пережевывая пищу, ты помогаешь Генеральной прокуратуре, понял?

— Понял.

— Но и не делай из еды культ, понял?

— Понял.

— Значит, так. Пообедай и выясни, кто из них на каких машинах ездит. Только аккуратно. Возможно, Абашидзе пытался сообщить именно об этом. Если «шестерка» объявится — сразу сигналь. И еще, позвони его жене, то есть вдове, извинись и попроси о последних словах мужа никому не говорить. Вообще никому.

— Сан Борисыч… Он хотел сказать «шестая… модель»? Вы гений!

— Стараемся помаленьку, — поскромничал Турецкий.

В 15.35 начальнику МУРа сообщили, что двое молодых людей, снятых видеонаблюдением на станции «Орехово» в прошлую пятницу в 22.27, опознаны. Ими оказались восемнадцатилетний Бакчеев В. В. и двадцатилетний Климук И. В. Первый — студент автомобильного лицея № 335, второй — безработный, недавно демобилизовавшийся сержант срочной службы, которую проходил в Чечне. Оба — члены ультраправой молодежной группировки «Соколы Отчизны», отпочковавшейся полгода назад от «Русского национального единства». Фашисты доморощенные, короче говоря.

Вячеслав Иванович поинтересовался, откуда же такие точные сведения, и выяснилось, что ночью того же дня Бакчеев и Климук были задержаны дежурным нарядом милиции на станции метро «Бабушкинская» под командой сержанта Ландышева. Там возникла драка, в которой принимали участие больше десяти человек. Бакчеев и Климук придрались к трем темноволосым мужчинам с сумками, потребовали продемонстрировать их содержимое, но надеялись, конечно, не на бомбу, а на что-нибудь более практичное. Темноволосые отказались, возникла потасовка, в которую оказались замешаны все бывшие поблизости. Бакчеева, Климука и еще одиннадцать человек доставили на Енисейскую улицу, 23, — в Бабушкинский РОВД. Остальные участники происшествия сумели скрыться. Уголовного дела, однако, заведено ни на кого не было. Трое темноволосых мужчин, оказавшихся дагестанцами, были оштрафованы, так как у них оказалась просрочена московская регистрация. Откупились они, надо полагать, суммами гораздо более серьезными, чем номинальные штрафы. В общем, всех милосердно отпустили, кого на следующее утро, а кого через сутки. Видимо, предположил Грязнов, намяв перед тем хорошенько бока: не у всех же деньги водятся. Сержанту Ландышеву объявлена благодарность.

Грязнов затребовал к себе рапорты милиционеров, участвовавших в задержании, и все протоколы по этому делу. И… не получил их. Как выяснилось, начальник Бабушкинского РОВД подполковник Кузнецов (Грязнов только хмыкнул, услышав эту фамилию), срочно отбыл на лечение, а все документы оказались в его личном сейфе.

Взбешенный Грязнов с тремя оперативниками нагрянул к Кузнецову домой и действительно обнаружил того поправляющим здоровье. Уже в 17.00 Грязнов в сопровождении забегающего вперед Кузнецова прибыл на Енисейскую улицу. Документы были представлены. Наметанным глазом Вячеслав Иванович определил, что Кузнецову есть что скрывать. Грязнову показали тринадцать протоколов допросов задержанных в метро, между тем из совокупных показаний стало ясно, что их было пятнадцать. Кстати, среди тринадцати были две женщины — шестнадцатилетняя Матюхина Ю. П. и двадцатитрехлетняя Шандыбина К. Т., судя по всему, начинающие проститутки. Это уже о многом говорило и повышало шансы Грязнова.

— Подполковник, — добродушно сказал Грязнов, — у вас есть помещение для приватного разговора?

— Мой кабинет к вашим услугам.

— Ваш кабинет может быть подготовлен еще к чьим-то услугам, о чем вы даже не подозреваете.

— Ну… есть пустая камера. В подвале.

— Прекрасно, пойдемте. Будем с вами как Мюллер со Штирлицем, — хохотнул Грязнов.

Сопровождающие Грязнова оперативники — подвижные, улыбчивые ребята, вооруженные автоматами «агран», — как бы случайно расположились в стратегических точках. Один остался в кабинете начальника, ведя задушевную беседу с растерянным его заместителем, второй — в коридоре, третий — при входе. В двадцати метрах от входа был также припаркован джип «форд» с тонированными стеклами. Там в шапочке, полностью скрывающей лицо, сидел Денис Грязнов с помощниками — Колей Щербаком и Демидычем, готовыми (и способными!) по первому сигналу ворваться в отделение и сделать все что угодно.

Тем временем в камере, служившей непонятным целям (здесь был один топчан, но ни умывальника, ни туалета), поставили две табуретки. Грязнов попросил запереть их снаружи. Сели друг против друга. Кузнецов смотрел настороженно, несмотря на улыбку начальника МУРа. Он много чего о нем слышал, но вот так, лицом к лицу, довелось столкнуться в первый раз. И, кажется, не в самой подходящей обстановке. Но ничего, где наша не пропадала. Хмель давно выветрился.

— Хорошие часы у вас, Кузнецов. Кажется, «роллекс», — неожиданно сказал Грязнов.

— Да нет.

— «Роллекс», «роллекс», любезный, — настаивал Грязнов. — Посмотрите сами, вы просто забыли.

Кузнецов изумленно поднял левую руку — часы были и правда ничего, нормальный хронограф, «ориент», но никакой, конечно, не «роллекс», что за чушь! Он чуть вывернул кисть, чтобы это увидел и Грязнов. Грязнов увидел и покивал расстроенно:

— Не «роллекс». Ну надо же, как я облажался. А ведь по всему должен быть. Да нет, вы шутите, дайте еще раз посмотреть…

Кузнецов машинально дернул рукой, и этого движения оказалось достаточно, чтобы на ней щелкнуло кольцо наручников, а второе Грязнов тут же прицепил к ножке топчана. Кузнецов застыл, притянутый к полу.

— Ну так вот, падла, что я тебе скажу, — сообщил Грязнов таким теперь голосом, что Кузнецов невольно втянул голову в плечи. — Если ты мне сейчас не споешь в подробностях, что случилось еще с двоими из той пятничной компании, то тебе никто не поможет. Если я говорю «роллекс», значит, «роллекс», если он не на тебе, то ком-то из твоих подчиненных, потому что в этом списке, — Грязнов помахал бумагами перед носом подполковника, — не хватает человека, на которых этот «роллекс» был и с которого вы его сняли. И еще кое-что. Будет лучше, если я не успею назвать имя этого человека, будет лучше, если, еще не услышав это имя, ты поможешь мне его найти. Это подчеркнет твою объективность и не позволит уронить честное имя российского мента. А теперь, тварь, начинай бояться, время пошло!

Грязнов играл ва-банк, он это прекрасно понимал. Но неужели чутье его подвело? А если Баткина уже не было с этой шпаной на «Бабушкинской»? Судя по фортелям, какие он выкидывал раньше, ведь запросто мог потеряться по пути.

Но Кузнецов как-то разом забыл, что он же, в сущности, тоже не мальчишка, а хозяин этого самого заведения, что за стеной куча вооруженных людей, которые подчиняются именно ему, что… да, в общем, все он забыл, настолько давно не оказывался в столь унизительном во всех смыслах положении. Можно сказать, со времен службы в славных наших вооруженных силах.

В результате задушевного разговора выяснилось, что подполковник Кузнецов, пытаясь не осрамить славную чекистскую фамилию, отделил два дела от общей массы, потому что двое пьяных бомжей, которые были чисто случайно задержаны с остальными, отдали богу душу, к несчастью подполковника Кузнецова, прямо в «обезьяннике».

Таки отлупили их здорово, понял Грязнов. Теперь он уже сам не знал, хочет ли он, чтобы один из двоих оказался Баткиным. Не было такого приказа — найти живым или мертвым. Был приказ — найти. И потом, как это Турецкому аукнется — еще неизвестно.

В 16.30 Миша Федоренко выяснил, что все пять сотрудников бактериологической лаборатории Института молекулярной биологии, включая уже покойного Абашидзе, имеют «Жигули» шестой модели.

Оказывается, два месяца назад в результате удачно проведенной консультации с одной крупной адвокатской фирмой Баткин сумел получить гонорар для своих сотрудников. Лаборатория помогла адвокатам установить, что кровь на одежде одного банкира, обвинявшегося в убийстве собственной жены, на самом деле лишь высококачественный симулятор. Оправданный банкир был щедр, но лаборатория Баткина — Будникова не имела права заниматься коммерческой деятельностью, поэтому договорились другим образом. Себе Баткин машину брать не стал, а продолжал ездить на японской развалюхе, а кроме того, в институте у него была еще черная «Волга» для представительских выездов.

Все это само по себе, конечно, ничего не доказывало, но если догадка Меркулова о «жигулях-шестерке» была верна, то наводила на подозрение. И таким образом, подозревались все коллеги Абашидзе. У Турецкого эта информация вызвала истерический хохот.

— Это будет дело нашей жизни, Майкл, — сказал «важняк», хлопнув его по плечу.

К 19.20, однако, реактивный Федоренко уже знал, что подозревать можно гораздо меньшее количество биологов, потому что у троих из четверых имелось алиби и никаких следов на машинах. Единственным, у кого алиби не было, оказался Будников. Все остальные — Сторчак, Вознесенская и Борисов — оказались вне подозрений. И Сторчак, и Борисов приехали на работу не в одиночку — оба заезжали на своих «Жигулях» за коллегами, причем, согласно сложившемуся ритуалу, делали это регулярно, не так уж много в институте было ученых на колесах. Вознесенская накануне провела ночь в гостях (что также было подтверждено восемью свидетелями), так что добиралась на работу общественным транспортом, причем была в лаборатории уже в 8.00.

Что же касается Будникова, то между 8.05 и 8.13, когда был совершен наезд на Абашидзе, руководитель лаборатории, по его словам, был в такси, в котором ехал на работу. Номера такси вспомнить не смог, внятно описать водителя — тоже.

— Кажется, это был частник, — сказал Будников. — Я не обратил внимания: продумывал текст выступления на Госсовете по науке и технике. Вообще-то, там Николай Львович должен был быть.

А «Жигули» Будникова, по его словам, вообще угнали неделю назад, — так что не о чем говорить. Проверили: действительно, шесть дней назад Будников заявлял о пропаже автомобиля, который он оставил возле дома.

В 20.40 в присутствии понятых и самого Будникова Федоренко вскрыл гараж, в котором стояла его машина в натуральную величину. В числе очевидных следов ее сегодняшнего выезда в город были мокрые колеса, а также повреждение на носовой части кузова. С Будникова была снята подписка о невыезде.

В 21.22 приехала бригада экспертов-криминалистов. Свое заключение эксперты смогли бы дать в лучшем случае через несколько часов, но подъехавший по такому случаю Турецкий позволил им не торопиться и отдохнуть перед завтрашней работой. На самом деле у него уже не было сомнений в том, что при помощи именно этой машины произошло убийство Виталия Иосифовича Абашидзе.

— С меня орден, — сказал Турецкий своему раскрасневшемуся помощнику.

— Я не гордый, — в полном соответствии с классикой был дан ответ, — я согласен на медаль.

На самом деле Турецкому было не до шуток. Он не сказал Мише, что Грязнов взял-таки след. И след этот очень дурно пах. Подполковник Кузнецов еще неделю назад попытался предусмотреть все и сымитировать все законные действия. Он пригласил репортера из «Московского комсомольца», который сделал фотографии трупов двух бомжей уже на Люблинской улице — в здании судмедэкспертизы бюро Комитета здравоохранения Москвы, в морг которой их перевезли.

И вот теперь Турецкий рассматривал эти жуткие фотографии в газете пятидневной давности, присланной Грязновым. Даже если бы Турецкий знал Баткина много лет, он бы не смог с уверенностью об этом сейчас заявить. Немудрено, что Баткина не опознал по темному снимку никто из его многочисленных знакомых и коллег. То, что было изображено в человеколюбивой газете «МК», на человека походило мало. И еще «объясняющая» надпись: «Мужчина, 65–70 лет, славянской наружности, волосы седые, рост 178–182 см, упал в обморок на станции метро „Бабушкинская“. Через несколько часов скончался от обширного инфаркта миокарда». Диагноз у второго бомжа (кстати, возрастом менее 40 лет): роковой спазм сосудов головного мозга — инсульт. Слава Грязнов высказался проще:

— Забили до смерти.

Грязнов не сомневался в том, что это Баткин: у одного из сотрудников доблестного Бабушкинского РОВД, сержанта Ландышева, дома были найдены часы «роллекс». Утром их можно будет показать дочери Баткина. Формально, конечно, этого недостаточно, тем более что нет прямых доказательств, что часы были сняты с бомжа.

Или есть еще другие фотографии трупа?

Хотя Славка прав, какие могут быть сомнения, если тела уже успели оперативно похоронить на Митинском кладбище. Спасибо, хоть не в крематорий отправили…

Итак, версия о похищении Баткина отпала, но добавить «слава богу» у Турецкого язык не поворачивался, теперь только, положа руку на сердце, он признавался сам себе, что не слишком-то в нее, эту версию, и верил.

Все равно придется требовать эксгумацию и делать повторную судмедэкспертизу, хотя бы чтобы разобраться с уродами из бабушкинской ментовки. Хорошо, хоть времени прошло не так много… Турецкий повернулся в постели, нажал подсветку часов. 02.19. Взял из ящика с моющими средствами заначенную для таких случаев пачку сигарет… Хорошо-о…

Утром, перед тем как позвонить криминалистам, Турецкий заглянул в почтовый ящик — посмотреть свежий автомобильный гороскоп.

«Сегодня ситуации на дорогах могут оказаться для вас довольно напряженными. Так что проявите бдительность и не забудьте соскрести со стекол грязь — хорошая видимость будет очень кстати. Избегайте тормозить с нажатой педалью сцепления. Это вредно для здоровья».

— Очень конкретно, — пробурчал Турецкий, внутренне вполне удовлетворенный отсутствием конкретных угроз.

Едва Турецкий зашел в свой кабинет, за его спиной появился Меркулов.

— Ты это видел? — спросил Меркулов, хлопнув о стол «Коммерсантом». Такой резкий жест был для него совсем не свойственен. — Или ты газеты теперь только в Интернете читаешь? Нет, ты видел, а?!

«Главный санитарный врач Москвы Олег Линников напомнил, что решением Всемирной организации здравоохранения в 1980 году оспа считается полностью побежденной, и с тех пор вакцинация не проводится. Некоторые страны прекратили делать прививки даже раньше. Согласно международным договоренностям, к 2003 году должны быть уничтожены коллекции вирусов оспы и применявшихся вакцин, которыми сегодня располагают только Россия и США. Правда, Линников уверен, что в некоторых странах мира есть нелегальные коллекции оспы…»

— Но если это так, — заметил Турецкий, — то уничтожение легальных штаммов оспы не имеет никакого смысла!

— Это ты так считаешь, — зло сказал Меркулов. — Сказал "а", говори "б". А ты уверен, что это тот случай? А, все равно не нам с тобой решать. Дочитывай, чего уж там.

"…Линников также заявил, что оспой болеют некоторые виды животных. В частности, по мнению главного санитарного врача, оспа, которой болеют обезьяны, является «двоюродным братом человеческой». Он считает, что возможен прорыв «видового барьера» и распространение этой разновидности оспы на человека. Линников рассказал, что распространение оспы проходит гораздо активнее, чем заражение сибирской язвой — «достаточно заболевшему человеку оказаться в метро или другом месте скопления народа».

Главный санврач считает, что необходимо уничтожать имеющиеся коллекции. Он не считает, что имеющиеся образцы дадут возможность справиться со вспышкой заболевания, если она случится".

— Иными словами, — сказал Турецкий, — этот Линников считает, что уничтожить коллекцию штаммов надо, потому что инфекция оспы может быть использована террористами.

— Вот именно, — сухо согласился Меркулов. — И по-моему, он прав.

— Костя! На сегодняшний день шестьдесят процентов населения России не имеют прививки от оспы.

— Ну и что?

— А то, что, значит, и иммунитета к этой болезни у них нет.

Меркулов ничего не ответил и ушел в свой кабинет.

Неужели Костя прав, подумал Турецкий.

— Ничего уже не понимаю, — сознался он сам себе вслух. — Совсем я запутался с этим вирусами. А не позвонить ли Реддвею? Или, может, сперва посоветоваться с Меркуловым на предмет «не позвонить ли Реддвею», чтобы уж совсем себя дураком перед Европой не выставлять?

Питер Реддвей — американский криминолог и практик, бывший заместитель директора ЦРУ США, а ныне — руководитель международной антитеррористической организации «Пятый уровень», штаб-квартира которой расположена в Гармиш-Партенкирхене, в Германии. В создании «Пятого уровня» на правах вице-директора принимал участие и Турецкий. С Меркуловым, однако, посоветоваться не удалось, ушел к Генеральному.

Тогда с Грязновым? Нет, с Грязновым — перед Реддвеем — точно не стоило.

«Саня, извини меня, но ты дурак, — обычно с чувством говорил ревнивый Грязнов. — Что ты хочешь от него услышать, от фээсбэшника американского?!»

«Избегайте тех, кто старается подорвать вашу веру в себя, — как-то раз ответил Турецкий. — Эта черта свойственна мелким людям. Великий человек, наоборот, внушает вам чувство, что вы можете стать великим».

«Это еще что такое?»

«Марк Твен, американский писатель».

«Я знаю, кто такой Марк Твен», — злился Грязнов.

«А знаешь, так помолчи, и дай мне поговорить с другом».

«А я кто?!» — немедленно обижался Грязнов.

«Грязнов мне друг, но истина дороже».

Реддвей, как всегда, был на связи.

— Александр! Рад слышать тебя чр-ррезвычайно! — пророкотал он по-русски и осведомился: — Я правильно сказал?

— Безукоризненно. Пит, дорогой, что ты думаешь об оспе?

— Об оспе? — озадаченно переспросил Реддвей.

— Ну да знаешь, такая обильная сыпь на голове и конечностях — сначала имеет вид пятен розового цвета, которые быстро превращаются в пузырьки, наполненные прозрачной жидкостью, а затем гноем. Пузырьки вскрываются и, подсыхая, покрываются корочкой…

— Это отвр-рр-ратительно! — снова нашел Питер подходящее слово. — Замолчи, пожалуйста!

— Мне нужно знать, что думают американские спецслужбы о вопросе уничтожения коллекции штаммов. Их всего две. У нас и у вас.

— Александр, — тут Турецкий буквально увидел, как Реддвей задумчиво пожевал губами. — Это новое слово в моем словаре. Будь любезен, просвети. — Пока что, с дружеской подачи Турецкого, в словаре Реддвея значительное место занимали великосветские обороты. Иной раз он, рассердившись на своего сотрудника, рычал ему по-русски: «Милостивый государь! Извольте выйти вон!» и дюжие американские, английские и прочие спецагенты, не овладевшие, в отличие от своего шефа, Великим и Могучим, буквально тряслись от его вельможного гнева и вполне серьезно считали эти слова каким-то чудовищным славянским ругательством.

— Ну это образец, Пит. Образец вируса оспы.

— Александр, мне нужно некоторое время.

Некоторое время в понимании Турецкого означало в такой ситуации сутки, а то и двое — отправить запрос в какую-нибудь справочную инстанцию и тупо ждать ответ. Но некоторое время в понимании Реддвея означало несколько часов, и Турецкий хорошо это знал. Действительно, через час с четвертью по электронной почте пришло сообщение:

«С древнейших времен натуральная оспа была бедствием человечества. Ее подробные описания обнаружены в древнейших памятниках письменности Индии и Китая. Опустошительные эпидемии оспы неоднократно прокатывались по всему миру. В 18 веке особенно пострадали от натуральной оспы Англия и ее колонии в Северной Америке. В том же веке вакцинации против оспы стали широко использовать во всем мире. Вспышки натуральной оспы регистрировались все реже, а заболевание протекало в более легкой форме. И все же очаги инфекции сохранялись во многих регионах мира: в Южной Америке, Юго-Восточной Азии, в Африке…»

Издевается, подумал Турецкий. Хотя, может, и нет. Реддвей был человек чрезвычайно серьезный — во всем, что касалось работы, по крайней мере, так что…

«…Одним из мотивов уничтожения коллекции вирусов оспы, которое не раз предлагало мировое сообщество, есть предположение, что российские штаммы уходят куда-то „на сторону“. Однако и американские, и британские компетентные лица считают, что по крайней мере еще 10 стран в мире до сих пор проводят секретные исследования с вирусом оспы. Называют в первую очередь Северную Корею, Ирак, Иран, Ливан. Некоторые подозревают и Китай».

И приписка лично от Реддвея:

«Думаю, Александр, если уничтожить легальные коллекции оспы, цивилизованный мир лишится живых вирусов для работы с ними, а у террористов будут развязаны руки».

Только Турецкий удовлетворенно потер руки, как Реддвей перезвонил сам:

— Александр, а ты знаешь, что еще в 1967 году оспой в мире болело 20 миллионов человек и умирало два? Но кампания по искоренению оспы была блестяще завершена. С 1979 года не зафиксировано ни одного случая заболевания. Советский Союз вместе с США сыграли ведущую роль в искоренении этого заболевания. Но этот факт имел и негативные последствия: прекратили вакцинацию людей, резко сократилось количество лабораторий, изучающих вирус оспы. Коллекций штаммов оспы сегодня в мире — наша и ваша. В результате сегодня мы знаем о вирусе оспы меньше, чем о вирусе иммунодефицита человека или других опасных болезней.

— Слушай, Пит, — не выдержал Турецкий, — ну хрена ли лысого ты мне все это городишь? Я это могу в любой энциклопедии найти. Не говоря уже про Интернет.

— Хрена? — с любопытством переспросил Реддвей, большой любитель и коллекционер русских идиоматических выражений. — Хрена лысого? Александр, — укоризненно заявил он, — ты скрывал от меня эти восхитительные слова. Это не по-товарищески. Этимологию, пожалуйста.

Закончив разговор, Турецкий нашел статью «оспа» в энциклопедическом словаре:

«ОСПА натуральная, острое, часто смертельное, вирусное заболевание. Для него характерны выраженная интоксикация, высокая температура, обильные пузырьковые высыпания на коже и слизистых оболочках, после исчезновения которых остаются втянутые рубцы — оспины…»

Ну уж хватит! На этом месте он остановился, читать дальше не хотелось. А, есть же еще словарь Даля.

«ОСПА, воспа ж. сыпная повальная болезнь на людей и на животных, напр. на овец, кои мрут от нее поголовно. На людях оспа бывает: природная, прививная (коровья) и ветряная, или ветрянка. Оспа ходит по ночам, с совиными очами, с железным клювом. Оспина (-ка) — одна оспенная болячка, прыщ или волдырь».

Турецкий знал уже, наверно, не хуже Реддвея, что шестьдесят процентов населения — молодежь, дети — сегодня не обладает иммунитетом, из старших поколений лишь один из десяти сохранил, по-видимому, так называемый следовой иммунитет. Остальным нужна немедленная ревакцинация. Да и вообще вакцинацию необходимо возобновить. Причем сначала вакцинировать группы риска — работников МВД и прочих, которые первыми могут столкнуться с опасностью. Скажем, тех же работников гражданской авиации.

Да что там, подумал Турецкий, по честному, надо мне самому срочно прививаться, Мишке Федоренко, грязновским операм… А то ведь оспа ходит по ночам, с совиными очами, с железным клювом.

Ну и поговорочки у нашего народа. Кошмар какой-то. Так сознательно мог бы только Гоголь написать, наверно.

А через десять минут появился Миша — уже не с пустыми руками.

Сымитировать угон собственного автомобиля — проще пареной репы. Надо всего лишь надежное место, куда его отогнать до поры до времени. Результат экспертизы по машине Будникова был вполне предсказуем, так что Турецкий быстро его проглядел и передал бумагу Федоренко.

Будникова привезли через час, было уже 10.50, и Мише пришлось ехать за ним в институт.

— Гражданин Будников, хотите что-нибудь сказать по своей воле? — уже в Генпрокуратуре спросил Федоренко, выполняя инструкцию своего шефа. В дороге они не разговаривали; Будников отнюдь не нервничал, а сразу уперся носом в свои формулы. — Если хотите что-то заявить, сейчас самое время.

— Это оспа, — сказал Будников, не обращая внимания на эти слова и глядя на Турецкого. — Если только вы этот контейнер не выкрали из американского музея штаммов, то… Это новая модификация. Очень похожа на ту, что мы сейчас изучаем. Она появилась в Заире несколько лет назад. Сперва у обезьян. Поначалу решили, что это плохо, конечно, но ничего непоправимого, такое бывало и прежде. Но от обезьян заразились люди, чего раньше никогда не случалось… Этот вирус может мутировать и дальше, он непредсказуем, я не знаю, где вы его взяли, но если он сейчас уже сидит в чьем-то организме, то… считайте, что началось.

— Что началось? — не понял опешивший Турецкий.

— Эпидемия.

— Да он же нам голову морочит! — возмутился Федоренко.

— Ну вот что, — решил Турецкий, — я вас посажу под замок пока.

— Вы не можете меня арестовать, — безо всяких эмоций, опустив голову, сказал Анатолий Вячеславович. — Только не сейчас.

— Вот как?! Может быть, вас можно арестовать только с согласия конгресса США? Я вам вот что скажу, Будников! Вы меня не знаете! Я не только могу вас арестовать, я могу вас застрелить! Не в том смысле, что у меня, следователя Генпрокуратуры, есть такие права, а в том, что у меня — просто человека — бывает время от времени такое желание! Вы меня достали своим снобизмом, своим высокомерием и своей тупостью!

— Тупостью? — удивился Будников.

— Да, тупостью! Потому что мозги — это не только интеллектуальный коэффициент, которого у вас хоть жопой ешь, а еще и чувство ответственности за себя и за своих ближних!

Будников поднял голову и посмотрел на Турецкого с интересом, как смотрят в цирке на дрессированных животных родители, не ожидавшие, что им тоже будет интересно.

— Вы поедете к себе на работу, но будете находиться под тотальным надзором. Я вызову экспертов из ФСБ, которые будут вас контролировать.

— Не все так просто. Они не смогут войти в нашу лабораторию.

— Они войдут туда, черт возьми! И поверьте, им не понадобятся никакие правительственные разрешения.

Иванчук прислал эксперта, который, это было в данном случае существенно, имел опыт занятий дайвингом — подводным плаванием. Дело в том, что в самом начале пути в бактериологическую лабораторию каждому сотруднику приходилось дышать через противогаз. А когда фээсбэшник проходил специальные шлюзы, подключался магистральный воздуховод. За экспертом тянулся шланг, по которому подавался воздух. Все это Турецкий видел собственными глазами, стоя за стеклянной перегородкой. Будников, ухмыляясь, предложил ему тоже войти в лабораторию, причем не настаивал на защитном костюме. Турецкий благоразумно (в кои-то веки) отказался. Впрочем, сейчас он отказался бы и бабушку через дорогу перевести, если бы такая просьба исходила от Будникова.

Блефовал биолог или нет? В своем институте, в лаборатории, он чувствовал себя неуязвимым, это понятно, и, как казалось Турецкому, мог наплести что угодно, лишь бы вернуться туда. Эпидемия оспы? Почему бы и нет?! Возможно, человеку, каждый день имеющему дело с подобными вирусами, это и не кажется уже на самом деле столь страшным, несмотря на то что он привык с пафосом об этом рассуждать? Очень возможно.

Турецкому казалось, что он смотрит фантастический фильм. Четыре человека в фиолетовых защитных костюмах (да чего там, в скафандрах!) передвигались в лабораторию и обратно по четырем автономным экранированным коридорам длиной пять-шесть метров. Было еще два прохода. Одним пользовались Будников и Баткин, по другому водили комиссии ВОЗ и московской санитарной службы. Все шесть тоннелей раз в неделю проходили химобработку. Перед входом в тоннель был резиновый накопитель, в котором «космонавта» сканировали три минуты.

Внутри лаборатории у каждого из биологов также была замкнутая среда — совершенно непроницаемое рабочее место. Но в случае необходимости они перемещались друг к другу без особых проблем. Когда в этом возникала потребность, Вознесенская, Борисов или Сторчак нажимали какую-то клавишу, пневматические двери бесшумно раскрывались. Момент перехода автоматически фиксировался в электронном журнале.

Но самая, наверно, важная мера безопасности — вентиляция. Все здесь было предусмотрено для того, чтобы в случае аварии каждый мог срочно ликвидировать свое рабочее место. Все жидкие отходы исследований уходили через автоклавы. Твердые отходы подвергались щелочной обработке, ну а что оставалось — сжигали в специальном, как сказал Борисов, «крематории».

Турецкий хотел прояснить еще один существенный момент. Если предположить, если допустить, ну хотя бы теоретически, что вирус оспы, оказавшийся в самолете, был вынесен из Института молекулярной биологии, то кто это мог незаметно сделать? Кто имел к ним непосредственный доступ? Спрашивать об этом Будникова — себе дороже, это все равно что ждать, когда последний глава КГБ, или кто там еще, в припадке альтруизма расскажет, где золото партии.

В 17.38 Сторчак, Вознесенская, Борисов и присланный Иванчуком эксперт из фээсбэшной лаборатории выплыли на поверхность. Сотрудники института привычно ушли релаксировать в душевые, а бледный эксперт, его звали Иван Львович, задержался с Турецким. То, что по отчеству эксперт был тезкой Баткину, как-то сразу расположило к нему Турецкого.

— Ну что скажете?

— Это черт знает что такое! — выдохнул возбужденный Иван Львович. — Этот их биочип, я имею в виду. Вы знаете, это же просто революция! Его надо немедленно в нашу лабораторию!

— Ну конечно, — усмехнулся Турецкий. — У нас ФСБ как Тихонов во времена советского хоккея: как только кто-то где-то сносно начинает на коньках ездить, так сразу же его в ЦСКА забирают. Да не дуйтесь вы, на правду же не обижаются. Что, действительно гениальный прибор?

Иван Львович только развел руками.

— Что же вы молчите о главном? Это оспа в контейнере была?

Эксперт молча кивнул.

Турецкому стало нехорошо.

— Причем, — шепотом сказал Иван Львович, — штамм вируса идентичен имеющемуся в этой лаборатории.

— Извините меня. — Турецкий отошел в сторону, позвонил Грязнову. — Славка, помнишь коньяк «Московский»?

— Странный какой-то вопрос, — обиделся Грязнов. — Ты еще спроси, умею ли я расписываться.

— Помнишь, когда мы его последний раз пили? Мой помощник говорил, что раскопал какие-то концы насчет женщин из самолета? Ну там гостиница какая-то, а ты ему что насоветовал, помнишь, старый хрыч?!

Грязнов помолчал. Потом сказал:

— Помнить все, что происходит в стенах Генпрокуратуры, не входит в мои оперативные функции.

— Да?! У тебя есть шанс загладить вину. Найди мне хозяев этих девок — это все входит в твои оперативные функции.

Турецкий вернулся к Ивану Львовичу, сообразив, что если тот что-то понял, то вполне может передать подслушанный (что несомненно) сейчас разговор своему начальству, то есть Иванчуку. А, плевать.

Турецкий спросил:

— Как штаммы там хранятся, в этом музее?

— Пластиковые маркированные пробирки. Уложены в коробочки с пломбами. Те в свою очередь хранятся в опечатанном холодильнике, поставленном на сигнализацию. Температурные данные (это минус семьдесят) выведены на самописец, кроме того, есть система тревоги. Каждая пробирка на персональном учете. Всякий раз скрупулезно отмечается движение пробирки — на какой рабочий стол она перемещается.

— Объясните мне, непосвященному, что такое вирус оспы? Чем он в принципе отличается от, допустим, каких-нибудь радиоактивных веществ?

— Вы правда не понимаете? — с удивлением поинтересовался Иван Львович. — Это же как дважды два!

— Вот и расскажите мне эту таблицу умножения, — преодолевая раздражение, попросил Турецкий.

— Очень просто, — с удовольствием объяснил Иван Львович. — Вирус имеет свойство размножаться.

Турецкий переваривал сказанное и постепенно переполнялся неприятными эмоциями, граничащими с ужасом.

— Причем вирус может размножаться на всем живом, для него пригодном. Ну вот, скажем, куриный эмбрион. В сыром курином яйце есть пленочка-мембрана, на ней-то они лучше всего и растут.

Черт его знает, может, тут слишком жарко?

В голове стучало: что можно сделать, откуда утечка?! Штамм вынес кто-то из этих четверых. Или пятерых, если считать Абашидзе. Или шестерых, если учесть еще и Баткина. Считать или не считать… считать — не считать… любит — не любит — к сердцу прижмет — к черту пошлет, тьфу ты.

— Можно считать это биологической диверсией?

— Не знаю, как это классифицировать, я не юрист, но взведенным биологическим оружием — точно. В 1975 году вступила в действие Конвенция о запрете разработки, производства, накопления и применения биологического оружия. Но за все последующие двадцать пять лет эффективной системы международного контроля за разработками в этой области так и не было создано. В принципе необходимо опасаться примерно ста возбудителей из трех с половиной тысяч существующих. Но попробуйте уследить за этой сотней! Это нереально. Слушайте, пойдемте в туалет, я покурю, а то сил уже нет. Так вот. Десять лет назад была создана российско-американская группа специалистов. Ее возглавили наш академик Баткин и лауреат Нобелевской премии американец Джозеф Пулмэн. Разработали критериально-рейтинговую систему оценки потенциально опасных возбудителей, которые могут быть применены в качестве оружия нападения. По этим пятнадцати критериям определили три группы: наиболее вероятные, менее вероятные и практически невероятные. К наиболее вероятным были отнесены бактерии чумы, сибирской язвы и… угадайте с двух раз?

— Вирус оспы?

Турецкий отпустил Ивана Львовича пообедать, а сам занял кабинет Баткина. Будников работал у себя, но в его приемной дежурил грязновский опер, который также слушал телефон профессора. Мобильный у Будникова отобрали. Мордвинову Турецкий отослал в распоряжение Миши Федоренко.

Турецкий попросил троих биологов по очереди зайти к нему. Сначала, так сказать по рангу первым, появился Сторчак.

— Присаживайтесь, Семен Соломонович, где хотите, этот кабинет вы знаете лучше меня.

— Благодарю вас. — Сторчак смотрел на Турецкого спокойно, но не без напряжения.

— У вас есть какая-то точка зрения на последние события? Я имею в виду исчезновение Баткина, потом убийство вашего коллеги, в котором, как вы несомненно знаете уже, подозревается профессор Будников, и, наконец, сегодняшняя работа — идентификация штамма оспы, доставленного сюда извне.

Сторчак покашлял.

— Насчет подозрений в адрес Анатолия Вячеславовича мне ничего неизвестно.

— Выходит, он не делился этим с вами?

— Нет.

— Хорошо. Дальше?

— А что вы, собственно, от меня ждете? Вы хотите, чтобы я сказал, что все это звенья одной цепи?

Турецкий поморщился от досады, как от плохой пломбы. Действительно, не этого ли он ждал?

— Есть ли в лаборатории конкретный сотрудник, лично ответственный за музей штаммов?

— Был до недавнего времени — Виталий Иосифович. Теперь мне пришлось взять на себя его функции.

И тут Турецкий сообразил. Ведь и сотрудники лаборатории на выходе подвергаются какому-то досмотру, наверно, не такому тщательному, как посторонние, но все же!

— У Абашидзе был фотоаппарат? Здесь, на работе, я имею в виду.

— Был. Но если вы думаете, что он что-то снимал в лаборатории, то это не так! Он однажды, дней десять назад, принес его по просьбе Ирочки Вознесенской: у нас была вечеринка в ее честь. Хотя… действительно сделал один снимок в лаборатории, но только с ведома Баткина, на нем сам Баткин и снят.

…Да, я видел его.

Все— таки Абашидзе. Фотограф Абашидзе! Вот откуда ноги растут. Вот вам и пленка «фуджи». Вот вам и контейнер. Турецкий позвонил Иванчуку. Занято.

— Последний вопрос. Почему бы в самом деле не уничтожить эту вашу коллекцию оспы?

Сторчак очень удивился:

— Что вы такое говорите?! Оспа — живая, это биологический вид. Если исчезает один вид живых существ, кто может предсказать, что придет на это место?

— А вот главный санитарный врач Москвы считает, что коллекцию штаммов надо уничтожить.

— Олег Андреевич-то? — улыбнулся Сторчак. — Линников? Вы ведь знаете, он тут у нас работал некогда. Я думаю, это профессиональная ревность. Плюс политика. Раньше он так не говорил. Но вы учтите, главный санитарный врач — человек публичный, а значит, иной раз может говорить что-то не от себя лично. Может, чего-нибудь добьется своим заявлением, глядишь, и нашей лаборатории перепадет, у нас с ним по-прежнему нормальные отношения.

С Борисовым Турецкий уже не говорил ни о чем конкретном.

— Скажите, Сергей Васильевич, а если забыть про биотеррор, оспа может снова возникнуть сама по себе?

— Да запросто, — заявил Борисов, как показалось Турецкому, даже не без некоторого удовольствия.

— Почему вы так уверены?

— А почему нет?! — немедленно вспылил Борисов. — Как она, по-вашему, вообще появилась когда-то, если не сама по себе? Инопланетяне привезли? К тому же экологическую нишу, которую освободили от популяции вирусов оспы, уже штурмуют вирусы, похожие на нее. Короче, мало не покажется, надо ухо держать востро. Вирусы могут мутировать и дальше, и тогда мы без всяких террористов можем оказаться беззащитными перед смертельно опасной и чрезвычайно заразной болезнью. Массовые прививки против оспы перестали делать во всем мире более 20 лет назад, запасы вакцины ВОЗ сохранила на всякий случай. Но для тех, у кого иммунитет ослаблен, эта вакцина смертельна! А таких людей за последние десятилетия стало намного больше. Вот почему коллекции оспы нельзя уничтожать, вот почему наши исследования и работа над новыми, комбинированными вакцинами ведется полным ходом! Загляните в любой медицинский словарь. Вы прочтете, что специфические химиопрепараты для лечения натуральной оспы недостаточно разработаны, рекомендуется постельный режим, жидкое питание, грелки со льдом. А для профилактики вторичных инфекций применяют сульфаниламидные препараты или пенициллин. Да это просто смешно! Особенно сегодня, когда мы имеем вакцину Баткина!

— Спасибо. Скажите вашим коллегам, что они мне пока не нужны.

Снова позвонить Иванчуку, что ли, вяло подумал Турецкий. Тут же у него самого сработал звонок.

— Александр Борисович? — Это и был Иванчук, легок на помине. Видать, изнервничался уже. — Есть новости?

— Есть, и плохие. Это именно то, что я думал.

— Понятно. — Иванчук помолчал. — Я не буду вам мешать, если нужна какая-то помощь — немедленно звоните. А мы пока займемся транспортом. Теперь нужен тотальный досмотр. Отошлите моего эксперта с образцами противооспенных вакцин. Сейчас они будут нужны в промышленных количествах.

Да, Иванчуку не позавидуешь. Собственно, подумал Турецкий, возможно, через сутки-другие нам всем не позавидуешь, все мы станем братья по вирусу… Не фантастический фильм, а фильм-катастрофа.

Через час Турецкий, пообедав и перекурив, уже пересказывал этот разговор Меркулову. К собственному сожалению, по телефону. Вырваться из института пока не представлялось возможным. Чувствовал он себя, кстати, паршиво, глаза устали, голову ломило…

Ну и ладно. Зато сотрудников лаборатории он также запретил выпускать. (Вознесенская попросила съездить домой, чтобы взять кое-какие вещи на ночь, Турецкий предложил отправить за ними оперативника. Вознесенская подумала и отказалась.)

— Я запросил кое-какую информацию, — в свою очередь поделился Меркулов. — Оказывается, еще наш предыдущий президент был вынужден отбиваться от американских нападок в том направлении, что русские-де под вывеской музея штаммов занимаются производством биологического оружия. Будто, мол, мы работаем с генетически измененными вариантами вируса оспы, которые, в отличие от природных, обладают еще худшими показателями по смертности и преодолению иммунитета к ним.

— Кошмар, — коротко оценил Турецкий.

— Вот именно. Но последние пять лет ситуация выровнялась, надеюсь, у тебя такое же мнение?

Турецкий поскреб подбородок.

— Ну что тебе сказать, Костя? Около тридцати бывших сотрудников института сейчас работают в разных научных центрах за границей. Баткин уверял, что знает лично каждого вместе с его интеллектуальным багажом, который тот вывез «на экспорт», и все они работают в Европе, Австралии, то есть только в цивилизованных странах.

— Дай бог, — заметил Меркулов. — Но все это надо проверять.

— Вот именно. Я с Иваном Львовичем отправил в ФСБ на них документы, пусть пороются.

— Это правильно. Кстати, Саша, подумай насчет фотоаппарата. Он в этой истории как-то выделяется.

Вячеслав Иванович Грязнов изучил рапорт Миши Федоренко вдоль и поперек, уже распорядился относительно первых действий по этому поводу и теперь ждал результатов. А пока что вызвал к себе старшего оперуполномоченного МУРа капитана Мальцева. Мальцев курировал гостиницы Москвы. Особенно хорошо он знал, что происходит в маленьких гостиницах, но при необходимости имел возможность собрать любую информацию. Мальцеву Грязнов задал один вопрос, на который немедленно получил утвердительный ответ. Тогда у Грязнова возникла необходимость уточнения, и Мальцев попросил на это два часа. Вячеслав Иванович дал сорок минут.

А. Б. Турецкому от М. С. Федоренко

ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА

Гражданки Белоруссии Светлана Гуринович и Ольга Якимчук проживали в гостинице «Космос» в течение двух дней — вплоть до вечера пятницы. Самолет вылетал из Шереметьева-2 в 21.30, а Гуринович и Якимчук выписались в 19.00. Так что оттуда поехали прямо в аэропорт. Такси заказывали из гостиницы. Номер машины МОК 134, водитель Захаров И. Т. эти сведения подтверждает, в Шереметьево приехал в 20.10.

Гуринович и Якимчук занимали двухместный номер на седьмом этаже — 712.

Горничная Клязина В. А. запомнила постоялиц хорошо, потому что из номера они практически не выходили. Посетителей она также не видела.

Портье Никифоров С. Е., оформлявший Гуринович и Якимчук на поселение, показал, что накануне их выезда, в четверг в 18.35, видел их у входа в казино, но видел, что они туда так и не вошли, а лишь разменяли доллары. Затем повернули в сторону ночного клуба «Солярис», где провели, по его словам, остаток вечера. Больше он их не видел".

Горничную Клязину и портье Никифорова привезли около шести часов — везли их, по специальному указанию Грязнова, раздельно. Вначале Грязнов допросил Никифорова. Никифоров попросил разрешения сперва сходить в туалет, но Вячеслав Иванович сказал:

— Я вас не задержу. Ответьте сначала на мои вопросы.

Допрос Никифорова был формальностью, нужно было просто услышать своими ушами все то, что из него выжал Миша. Хотя уже в самой записке содержалось некоторое противоречие, но Грязнов с выводами не спешил. Никифоров, здоровенный, анемичный детина, объяснил, что его рабочее место находится как раз между казино и ночным клубом, поэтому он хорошо запомнил, как девицы продефилировали сначала в одну сторону, потом — в другую.

Никифорова Грязнов велел посадить в пустой кабинет, поить зеленым чаем, в туалет не пускать.

Появилась Клязина. Худая, немолодая женщина с волосами, собранными на затылке. Тоже подтвердила свои показания.

В это время позвонил капитан Мальцев, сообщивший дословно следующее:

— Вячеслав Иванович, в «Космосе» интимные услуги заказать легально нельзя. Но поскольку гостиница большая, а это доходный бизнес, то портье, как правило, не отказываются в нем посредничать. Вот фамилии портье, которые за последние две недели выполняли пожелания постояльцев…

После пятой фамилии Грязнов остановил Мальцева и повесил трубку. Снова привели Никифорова. Цвет лица у него изменился, нижняя часть тела слегка подрагивала. Грязнову стало немного стыдно, ведь, в сущности, это была пытка, но он оправдал себя тем, что Никифоров — лжец, который должен быть наказан. Почему бы не таким образом?

— Итак, господин портье, вы по-прежнему утверждаете, что… — Грязнов бросил взгляд на показания Никифорова и хотел было их зачесть, но не успел.

— Утверждаю, утверждаю! Ради бога, дайте же мне сходить в туалет, я больше не могу терпеть!!!

— Придется. Дело в том, что у нас там что-то засорилось и сейчас туда нельзя.

— Но мне же к писсуару, к писсуару! — взвыл портье.

— Ведите себя скромнее, — посоветовал Грязнов. — А еще лучше объясните, почему вы нарушаете свои служебные обязанности и вызываете к постояльцам проституток?

Никифоров открыл рот.

— Не затрудняйте ваше положение. Я имею в виду, физиологическое. Расскажите мне правду про этих двух девушек.

— Но почему же… но я…

— У меня есть свидетельство горничной, что жильцы номера 712 отлучались из него не более чем на час в сутки, что уже противоречит вашим словам. А вы говорите, они пробыли в ночном клубе чуть ли не до утра. Кроме того, я бывал в «Космосе» и отлично знаю, что если с вашего места и виден вход в «Солярис», то касса обмена валюты в казино находится в мертвой зоне. Если только вы не ясновидящий, конечно. Ну так что? Откуда вы так осведомлены о перемещениях гражданок Гуринович и Якимчук?

Никифорова хватило еще на две минуты запирательств и мычаний. Потом, видно, ему стало совсем плохо. Вячеслав Иванович надеялся на человеческое достоинство, а попросту говоря, на страх, который не позволит портье облегчиться в кабинете начальника МУРа. И не прогадал.

Грязнов выяснил, к некоторому своему изумлению, что с тезисом о ночном портье как о посреднике в заказе проституток он попал в яблочко. Вечером в четверг, пошлявшись по казино и ночному клубу, Гуринович и Якимчук подошли к «рецепшн», где сидел Никифоров, и попросили вызвать к ним на ночь молодых людей. Каковая услуга и была им оказана.

Грязнов подумал и сказал:

— Всё, идите на здоровье. В смысле, бегите уж, чего там.

Никифоров пулей вылетел из кабинета.

Все— таки я гуманист, похвалил себя Вячеслав Иванович. А Турецкий — дятел. Это же ложный след. Ну заскучали девки, всех-то делов.

Турецкий был уверен в насильственной смерти Баткина, причем смерти не в результате избиения, а в результате продуманной, тщательно спланированной операции. Кому мешал Баткин? Кому и чем? Будникову? Тот же Будников говорил, что «чип вроде как есть, и в то же время без Баткина его вроде как и нет». Но это Будников говорил. В какой степени можно ему верить? Абашидзе сбил, конечно, не он. Его подставили, хотели вывести из игры. Какой игры? Кто подставил? В общем-то, узнать можно просто. Надо лишь сидеть сложа руки и ждать, пока не ухайдакают остальных сотрудников лаборатории. Кто последний останется — тот все и затеял. Или исполнил…

Хм…

Можно ли представить себе почтенного Семена Соломонович Сторчака ворующим будниковскую машину? Хотя нет, зачем так рисковать, если у Сторчака алиби, если сбивал не он, то и угонял машину не он, а тот, кого он нанял. То же самое с Вознесенской и с грубияном Борисовым… Тут исполнителей на самых разных этапах может набраться целый легион, на этом не стоит акцентировать внимание.

А на чем стоит?

А на фотоаппарате!

Турецкий попросил позвать Вознесенскую.

— Ирина Борисовна, вы недавно отмечали здесь что-то вместе с коллегами? — Еще одна Ирина, хмыкнул он про себя, и тоже очень хороша. — Дней десять назад?

— Имеется в виду мой день рождения?

— Выпивали, наверно, все как положено в таких случаях…

— Что не запрещено, то разрешено, — улыбнулась Вознесенская.

Все— таки чертовски хороша. Когда все закончится…

— Что вы, упаси меня бог от морализаторства. Меня вот что интересует. Вы, кажется, фотографировались?

— Да, с разрешения Николая Львовича. Не в обнаженном же виде.

Ну и очень напрасно, снова полезли посторонние, неконструктивные мысли.

— Фотографировал Абашидзе, верно? А прежде он приносил на работу фотоаппарат?

— Что-то не припомню.

— Почему же вы попросили именно его? Откуда вы знали, а вдруг у него нет фотоаппарата?

— Тоже мне большая редкость, — фыркнула Вознесенская. — Чай, не царский режим. Да и потом, он накануне сам хвастался, что «минольту» цифровую купил, мудрено было забыть.

— Как вы сказали? — удивился Турецкий.

— А что я сказала?

— Ну что он купил?

— «Минольту». Так фотоаппарат называется, — терпеливо, как ребенку, объяснила Вознесенская. — Фотоаппарат — это такой маленький черный ящичек, если нажмешь на кнопку, то оттуда птичка вылетает.

— Цифровая?

— Почему цифровая?

— Вы же сказали, что Абашидзе «минольту» цифровую купил.

— А. Не смешно.

— Это уж точно. Вы даже не представляете себе, насколько это не смешно! Так камера цифровая? А где сейчас эта камера? — рявкнул Турецкий.

— Слушайте, — Вознесенская встала, — вы не смейте со мной таким тоном…

— Милая барышня, — зарычал Турецкий, — немедленно отвечайте на вопрос!

— Я… я не знаю! — испугалась Вознесенская. — Наверно, дома у него, где же еще?!

— Ирина Борисовна, составьте мне, пожалуйста, список всех, кто был на дне рождения.

Она пожала плечами и за минуту написала семь фамилий. Они все были Турецкому известны, правда, не все в равной степени.

Дожидаясь, пока привезут фотоаппарат Абашидзе, Турецкий вышел на улицу размять ноги, хотя чувствовал себя, надо признаться, все хуже, усталость накапливалась. Едва вышел, сразу же наткнулся на Вознесенскую. Ирина Борисовна изящно зажала незажженную сигарету между пальцев и энергично мерила пространство между двумя корпусами.

Турецкий устремился к ней с зажигалкой.

— Вообще-то здесь не курят, — поделилась Вознесенская. — Даже на улице. На расстоянии пятидесяти метров от корпуса — запрещено.

— Как мне надоели ваши правила, — вздохнул Турецкий и все же закурил.

Вознесенская подумала и сделала то же самое. Турецкий в очередной раз глянул на нее в профиль. Ведь так и жизнь пройдет, подумал он, а ты все на работе да на работе. К черту.

— Ирина Борисовна, поскольку мы уже нарушили правила, то я назову вас по имени, Ирина, не возражаете? Так вот, Ирочка…

— Однако, — только и сказала Вознесенская, слегка ошалев от такой стремительной трансформации своего имени.

— Приходилось ли вам бывать в «Семи пятницах»?

— А что это? — машинально спросила она.

— Чудное местечко! На Воронцовской. Куриные котлетки там подают с клубникой и ананасами. А расстегаи — с речной рыбой… Но самое замечательное, самое замечательное, Ирочка, это кровать…

— Какая кровать? — удивилась Вознесенская.

— С горой подушек и шелковым одеялом. Представляете?!

Вознесенская с удовольствием засмеялась.

А Турецкому вдруг пришло в голову, что единственный человек, кем следствие еще плотно не занималось (а сотрудники лаборатории были проверены еще фээсбэшниками вдоль и поперек на предмет того, что делали и где были с пятницы по воскресенье, то есть в период предполагаемого исчезновения Баткина), — это секретарша Баткина Мордвинова. То есть и ее график был, разумеется, отслежен, но у Мордвиновой мог быть и более неформальный контакт с Баткиным, разве нет?

— Ирочка, скажите, а как давно нынешняя секретарша работает у Баткина?

— У-уу! С палеонтологического периода. Я еще, наверно, в ясли ходила. Говорят, когда-то, лет двадцать назад, у Баткина с Мордвиновой был роман, служебный, так сказать. По крайней мере, так гласит легенда. Но если даже что и было, то с тех пор столько воды утекло, что все, конечно, давно прошло, кроме того, что Алевтина Михайловна по-прежнему оставалась безукоризненной секретаршей и пыталась также быть чем-то вроде ангела-хранителя.

— Пыталась?

— Ну, он не слишком-то ей это позволял. Видите ли, Николай Львович только внешне человек мягкий. Кроме того, он был фантастическим упрямцем… То есть он и есть — фантастический упрямец, — поправилась Вознесенская, быстро глянув на Турецкого. — Но она, Алевтина наша ненаглядная, тем не менее всячески старалась его опекать в каких-то бытовых мелочах, он был жутко рассеянным. Но это все, я думаю, только на работе.

Турецкому вспомнился роман Стивена Кинга, в котором поклонница писателя популярных романов похищает своего кумира и заставляет продолжать полюбившуюся серию. А когда писатель пытается бежать — перебивает ему ноги…

Турецкий даже зажмурился от такого кошмара: прикованный цепью Баткин в подвале Алевтины Михайловны ставит опыты на местных крысах. Брр-р… Это не годилось. Тем более если уж Баткин, что называется, западал на откровенно молоденьких, то уж, конечно, о секретарше своей, в плотском смысле, и думать забыл, и именно потому, что некогда у них была связь. Да и у нее в отношении шефа инстинкт, скорее, материнский.

…Через полтора часа Турецкому наконец привезли фотоаппарат Абашидзе. Его вдова сказала, что других у мужа не было. На легком, едва ли больше килограмма, аппарате было написано: «Minolta RD-175».

Турецкий открыл крышку: так и есть, никаких катушек, камера цифровая. Снимки записываются на специальную карту. Потом можно подсоединиться к компьютеру и сразу смотреть их на экране. Красота.

Турецкий, вызывая по очереди всех четверых сотрудников лаборатории, предъявлял им «минольту», сопровождая демонстрацию вопросом: узнают ли они сей прибор, если да, то где и когда его видели?

Сторчак, Вознесенская и Борисов с разной долей уверенности сказали, что этим аппаратом Абашидзе пользовался на дне рождения Вознесенской.

Сторчак вспомнил, как Абашидзе говорил, что теперь за один раз может сделать сто четырнадцать кадров, ничего не перезаряжая. Естественно, на традиционной камере столько не нащелкаешь.

Борисов сказал, что у «минольты» на тыльной стороне корпуса есть царапина, Борисов запомнил это, когда Абашидзе попросил его сменить: пришлось сделать несколько кадров.

Турецкий проверил: царапина была. Странно, на новом фотоаппарате? Снова позвонили Абашидзе домой. Выяснилось, что благодаря этой царапине Абашидзе купил фотоаппарат на пятьдесят долларов дешевле.

Что касается Будникова, то он помнил, что какой-то фотоаппарат был, но в развернувшейся тогда дискуссии относительно сравнительных достоинств разных типов фототехники участия не принимал. И потому вспомнить, чем именно их фотографировал Абашидзе, не смог.

Итак, того, кто решил использовать катушку фотопленки под контейнер для ампулы с вирусом, ввел в заблуждение внешний облик фотокамеры Абашидзе. Он был вполне традиционным Не зная заранее, догадаться, что «минольта» — цифровой фотоаппарат, что у него внутри нет катушки с пленкой, было нереально. Но тот, кто это сделал, опоздал на день рождения Вознесенской, он не слышал разговора, развернувшегося, как только Абашидзе достал фотоаппарат из сумки. А значит, не знал, что аппарат цифровой. Да, Абашидзе тут ни при чем, его просто подставили. А когда он что-то заподозрил или обнаружил, его убили. Вероятно, как-то заманив для разговора на Анненскую улицу. Абашидзе тут ни при чем, если бы он был звеном цепи, злоумышленник не подстраховывался бы катушкой «фуджи».

Турецкий вспомнил слова Будникова: «Даже когда туда (в лабораторию) для инспекции приезжают представители Всемирной организации здравоохранения, предварительное согласование проходит на правительственном уровне».

Санитарного врача Линникова это не касалось. Он ведь как пожарный инспектор или почтальон. Он есть, и его нет одновременно. Да еще такой санитарный врач, который тут много лет работал и все его отлично знают, он же просто свой человек. Свой среди своих. И — чужой среди своих.

Турецкий задумался. Что делать? Кому звонить? Меркулову? А вдруг Костя начнет осторожничать, просить представить все соображения… А время-то дорого, каждый час на счету, кто знает, что они еще задумали? Они… Кто эти они?! Грязнову позвонить? Славка церемониться не станет. Сразу вышлет свою армию. И тут несколько даже неожиданно для самого себя Турецкий набрал номер Иванчука. Иванчук выслушал сбивчивые тезисы Турецкого совершенно спокойно и в конце сказал только одно:

— Адрес Линникова.

— Я… не знаю, — растерялся Турецкий. — Сейчас выясню… только, полковник, вы без меня туда не выезжайте.

— Александр Борисович, — веско сказал Иванчук, — мы теряем время. Пока мы разговаривали, я уже укомплектовался и спускаюсь к машине, где меня ждут двенадцать человек, на которых даже просто смотреть страшно. Я позвоню, будьте на связи.

В 18.20 на Кропоткинской набережной в доме № 15, где расположены лаборатории ЦСЭ — Центра судебной экспертизы Российской Федерации, под присмотром следователя Генпрокуратуры Федоренко состоялось опознание после эксгумации тел двух захороненных в понедельник бомжей.

Вызванная для опознания своего шефа секретарша Баткина, Алевтина Михайловна Мордвинова, перед тем как упасть в обморок, успела судорожно кивнуть.

Вскрытием жизнерадостно руководил заместитель директора ЦСЭ — пухленький судмедэксперт со шкиперской бородкой по фамилии Студень. Медицинская экспертиза, однако, несмотря на многочисленные кровоподтеки и следы ударов, подтвердила первый диагноз Баткина — обширный инфаркт. Зато причина смерти второго бомжа была явственно иной — кровоизлияние в мозг вследствие открытой черепно-мозговой травмы. То есть убийство налицо.

Федоренко выслушал эти результаты спокойно — что и требовалось доказать. А что требовалось доказать? Всего этого было достаточно, чтобы доказать, что в милиции Баткин несомненно подвергся избиению. Миша сообщил об этих новостях Турецкому. Тот выслушал безо всяких эмоций и сказал коротко, как Станиславский:

— Не верю.

Миша опешил.

— Как же, Александр Борисович, ведь следы избиений, «роллекс» и вообще…

— Менты тут ни при чем, — жестко оборвал Турецкий. — Не отпускай криминалистов, пока не найдут, как он умер.

— Да что найдут-то?!

— Там видно будет. И мне без новой информации на глаза не показывайся.

Таким Турецкого Миша еще не видел. Вернее, не слышал. Что-то случилось. И голос какой-то хриплый… Рассуждать было некогда. Может, обратиться за советом к Грязнову? Но рассуждать точно было некогда.

— Стойте!

— Это вы мне? — удивился насвистывавший арию графа Альмавивы Студень. Он уже снял перчатки и направлялся мыть руки. Его помощник заканчивал писать заключение комиссии.

— Ваша работа еще не сделана.

— Молодой человек, вы, извините за нецензурное выражение, сдурели?

— У меня есть основания считать, что этот человек умер насильственной смертью!

— Он, может, и рад был бы так сделать, — миролюбиво заметил Студень, — но просто не успел, понимаете ли вы?

В 21.50 Федоренко, однако, позвонил шефу с новым сообщением:

— Александр Борисович, вы где?

— Издеваешься? — прошипел Турецкий. — Сижу в этом чертовом институте, света белого не вижу, жду новостей от Иванчука. Чего хотел?

— Александр Борисович, победа!

— Москвич, — хмуро сказал Турецкий. — Чего орешь?

— Какой москвич? — опешил Миша.

— У тебя — победа, у меня — только москвич. В смысле — пока не победа. Ну в чем дело?

— Биологическая экспертиза установила, что Баткин был отравлен.

— Таблетки, инъекция?

— Инъекция. Нечто похожее на след укола есть на правом бедре. На выяснение состава яда потребуется довольно длительное время. Пока только мне сказали, что от укола до момента смерти прошло около часа и что в аптеке такое не купишь. Когда же его укололи? И главное — кто? Неужели в милиции?

— Скажешь тоже. У них резиновые дубинки есть, чулки с песком. На кой черт им… Михаил! Где видеокассеты из метро «Орехово»?

— Так у нас же на работе валяются.

— Я тебе дам — валяются! Живо в машину, и поехали…

— Сан Борисыч, что с вами?! — заорал Миша.

Турецкий и сам чувствовал, что дело неладно: все прыгало перед глазами. Сообразил наконец, что Федоренко от него за несколько десятков километров. Бредит он, что ли…

— Кофе надо… выпить, — пробормотал Турецкий. — Нормального, хорошего кофе… Ты это… вот что. Приезжай давай за мной.

Около полуночи Турецкий был в Генпрокуратуре. Грязновские оперы остались в институте караулить сотрудников лаборатории, и вообще. Турецкий подремал в машине, потом выпил три чашки кофе и немного взбодрился.

Посмотрели видеопленку. Действительно, позади Баткина и двух его подруг шли еще несколько человек. Два опознанных уже фашиста, высокая молодая женщина с зонтиком, еще один мужчина с зонтиком, немолодая тетка со связкой обоев и с зонтиком, влюбленная парочка с большим зонтом.

Позвонил Иванчук. Сказал, что дома у Линникова, на Николиной Горе, они никого не застали, но соседи сказали, что хозяин в сопровождении нескольких человек уехал сорок минут назад. Теперь его машину будут искать по спутнику, и это вопрос двадцати минут — получаса, из которых двадцать восемь минут уйдут на объяснение необходимости этого действия.

Турецкий взялся за виски. Голова горела. Домой ехать нельзя, подумал он. Вдруг это оспа?

Помотал головой. Бред, бред…

Приехал злой Грязнов. Критически уставился на Турецкого. Потом вытащил из кармана флягу и в очередную чашку кофе, которую собирался влить в себя его приятель, плеснул граммов тридцать коньяка. Турецкий выпил кофе чуть ли не залпом.

— Одиннадцатая чашка, — шепотом сказал Миша Грязнову.

Тот только покачал головой. Потом не удержался, прорычал ревниво:

— Не хочешь объяснить, почему мне ничего не сказал, а фээсбэшнику позвонил?!

Турецкий только покачал головой.

— Ну и чего я сюда приперся, скажи пожалуйста? А ты чего тут сидишь? Хрена ли лысого мы на этой пленке не видели?! Чего молчишь? Лучше бы поехали санитарного врача ловить!

— Н-не… неп-педагогично, — пробормотал Турецкий, кивая на Мишу.

— Да пошел ты, — взвился Грязнов. — Макаренко хренов! В чем дело, можешь объяснить?!

Турецкий в тридцатый, наверно, раз прокрутил пленку, вдруг остановил ее и сказал только одно слово:

— Зонтик.

— Зонтик? — озадаченно переспросили Грязнов с Мишей.

— Зонтик. — Турецкий ткнул пальцем в экран.

Грязнов покружил некоторое время вокруг телевизора, потом тихо сказал:

— Саня, нобелевку надо было тебе давать, а не этому кренделю старому, который так до нее и не добрался.

Миша по— прежнему ничего не понимал. Грязнов увидел это и объяснил:

— Учись, студент! У всех зонты, так?

— Так.

— В пятницу весь вечер шел дождь, так?

— Так.

— Сильный? В Орехове был сильный дождь, так?

— Так. Еще жена сапожника, с которым Баткин пил, на это сетовала.

— Тогда почему все зонты складывают, встряхивают, а у этой цыпочки, — Грязнов кивнул на высокую молодую женщину, — он в чехле?

— Может, засунула уже?

— У нее плащ весь мокрый, она зонт и не открывала.

Миша прокрутил пленку еще раз и убедился в справедливости этих слов.

— Она зонт не открывала, — торжествующе повторил Грязнов, — он ей, суке, совсем для другого нужен, он ей нужен академиков колоть!

Турецкий, который в разговоре не участвовал — экономил силы, прошептал:

— Эту кассету… Иванчуку… — И упал на пол.

И он уже не слышал, как буквально через десять минут дважды звонили мобильные телефоны: вначале его собственная трубка — это Иванчук сообщал, что машина Линникова вычислена, она движется по Волоколамскому шоссе, минуя Красногорск. Второй звонок был Грязнову: Вячеслава Ивановича информировали, что к северо-западу от Красногорска, в поселке Новоникольское, уже около часа не прекращается сильнейшая перестрелка.

Когда Грязнов приехал в Новоникольское и припарковался возле синего микроавтобуса «мерседес» с фээсбэшными номерами, перестрелка уже закончилась. Во дворе двухэтажного белокаменного особняка догорала другая машина, судя по внешним очертаниям, «лендровер».

Майор спецназа МВД, штурмовавшего дом, доложил Грязнову, что во дворе — шесть трупов, еще четыре — в доме, один человек, слава богу, остался жив. Восемь человек погибли еще до приезда спецназа и ФСБ, из них одна — женщина — взорвалась прямо в машине, предположительно от выстрела в бензобак. Кто из них и с кем воевал, сколько было на одной стороне и сколько на противоположной — пока что определить затруднительно. Известно только, что уже через полчаса после приезда спецназа в живых оставался лишь один (не считая того, которого нашли в подвале), на предложение сдаться он ответил отказом и застрелился. Этот тип был ранен в обе ноги. Он забаррикадировался на верхнем этаже в дальней комнате, так что велика вероятность, что остальные девять человек появились здесь именно по его душу. Из документов при нем была обнаружена лишь фальшивая корочка сотрудника ФСБ.

Грязнов потребовал все документы из карманов трупов, но выяснилось, что их уже забрал полковник ФСБ. Грязнов справедливо предположил, что тот, кто сейчас в микроавтобусе «мерседес» допрашивал полуживого от пережитого ужаса молодого парня, и есть пресловутый Иванчук. Дюжий пятидесятилетний мужик с лицом потомственного сталевара, как некогда обрисовал Иванчука Турецкий, конечно, это он и был.

Грязнов почувствовал себя кровно оскорбленным: не то чтобы он стремился сам допрашивать участника событий, но всякий раз, когда он приезжал на место преступления или происшествия и там уже орудовали ребята из ФСБ, он испытывал сложную смесь обиды и неоправданного ожидания.

Чем тут еще можно было заняться? Не лучше ли поехать проведать Турецкого? Грязнов позвонил приятелю домой. К телефону подошла Ирина.

— Ну как он?

— Слава, ты? Врач только что уехал. Прописал парацетомол, представляешь?! — возмутилась Ирина. — А он бредит уже!

— Ну ты возьмешь это в свои руки, — успокаивающе заметил Грязнов, — и скупишь половину ближайшей аптеки, надеюсь.

— Можешь не сомневаться!

Грязнов сунул трубку в карман и наблюдал, как оружие, принимавшее участие в битве, аккуратно упаковывают в пластиковые пакеты, чтобы с ним еще могли поработать эксперты-криминалисты. Что-то привлекло его внимание. Он сделал знак остановить погрузку, подошел и стал сосредоточенно шевелить губами. Спецназовцы наблюдали за этим с пиететом. Даже Иванчук высунулся из машины. Грязнов молчал, и так продолжалось несколько минут. Никто ничего не понимал. Наконец майор решился:

— Товарищ генерал-майор, разрешите продолжать?

— Подождите, майор. Вы говорите, когда приехали, война еще шла?

— Ну как сказать… Этот парень, который наверху заперся, добивал последних, по-видимому. Но это, конечно, предположение только. В доме шла стрельба, мы выждали четверть часа и только потом начали штурм.

— Их всего было десять?

— С тем, который в подвале, одиннадцать.

— Про него забудьте, его же заперли, если я верно понял?

— Да, это водитель хозяина дома.

— А сколько оружия вы здесь взяли?

— Два «калаша», помповое ружье, три пистолета.

— Не маловато ли будет, майор? Даже за вычетом женщины, если предположить, что она была без оружия? На девять человек — шесть стволов?! Это такая разборка, которую со спутника видно, велась из шести стволов?!

Майор с беспокойством оглянулся.

— Не суетитесь, — предупредил Грязнов. — Если вы говорите, что приехали, когда бойня еще не закончилась, значит, он еще здесь, тот, кто забрал с собой остальное оружие, он рядом. Надо прочесать соседние дома. Но не демонстрируйте немедленно, что собираетесь это сделать. Плавней в движениях, майор, он наблюдает.

Температура спадала. Уже было гораздо меньше тридцати восьми. Банальный грипп, как выразился доктор, однако не следует его не уважать, потому что не уважать его — не уважать себя.

Но Турецкий и сам теперь был крупный специалист в медицине. Он привалил подушку к стене, сел. Что-то такое шевелилось в голове… По привычке посмотрел, где телефон, — далеко. Да, утром же звонил Иванчук. В подмосковном Новоникольском, в кармане куртки некоего Виктора Асеева, был обнаружен CD-диск с подробной информацией о биочипе — анализаторе Баткина. А чем хороши эти диски? Тем, что на них замечательно четко остаются отпечатки пальцев. Среди прочих обнаружены отпечатки покойного Абашидзе, главного санитарного врача города Линникова и его жены Альбины. По-видимому, Линников получил диск, шантажируя Абашидзе угрозой запустить вирус в действие.

Что касается Будникова, то с него все подозрения у Турецкого давно были сняты, только он не произносил это вслух, надеясь, что такое «движение следствия по ложному пути» хоть как-то дезинформирует противника. Возможно, так оно и было, потому что Будников продолжал поддерживать с Линниковым дружеские отношения и рассказывал ему о том, что творится в институте и лаборатории. Вероятно, во время одной из недавних встреч Линников сумел снять с автомобильных ключей своего приятеля слепок — так была угнана, а затем возвращена на место будниковская «шестерка». Кто совершил наезд на Абашидзе, еще предстояло определить, надежда была: в салоне машины найдены несколько волосков, и если они не Будникова (а он, по собственному признанию, ездит всегда один), то спектральный анализ позволит это сделать с большой долей вероятности.

А вот девица с зонтом оказалась одной из белорусских биатлонисток-снайперш. Баткина кольнула и лыжи на самолет навострила. Только которая, Гуринович или Якимчук? Бог весть. Турецкий так и не знал, кто из них. Эдакие Бобчинский и Добчинский, только не такие безобидные…

А еще Иванчук вскользь упомянул, что начальник МУРа, приехавший в Никольское, когда все уже давно закончилось, чисто случайно обнаружил в соседнем доме скрывавшегося там участника разборки, живого и невредимого, кстати, дальнего родственника доктора Линникова.

Турецкий позвал жену. Она, услышав его голос, тут же прибежала. Турецкий поворочал языком, но так ничего и не выдавил.

— Грязнов не звонил, — быстро сказала жена.

— Да не… Ирка, я это…

— Бульончику куриного? — обрадовалась Ирина Генриховна.

Турецкому стало совестно за свою просьбу. Но все же он выдавил:

— Это… ноутбук мой где?

Ирина Генриховна обиделась и ушла. Через три минуты, правда, вернулась, неся табуретку, на которой стояла чашка с дымящимся бульоном и ноутбук.

Турецкий подключился к Интернету, бегло просмотрел новости.

Что бы такого сделать? Он почесал небритую щеку. А! Давно же хотел…

Запустил поисковую систему «Яндекс». Внизу мелькали два баннера — две статических (а бывают и мультипликационные) картинки, размещаемые на веб-страницах в рекламных целях. На той, что слева, было написано: «Бен Ладен сбежал со скотобойни». На той, что справа: «На свиноферме резали проституток». Еще пару месяцев назад Турецкий немедленно нажал бы на них и — угодил бы в лабиринт немыслимых и ненужных сведений, статей, ссылок, в которых лишь самая последняя объясняла бы суть рекламной завлекаловки, что-нибудь: на скотобойне был бычок по кличке Бен Ладен, вот он и дал деру, — или что-то в этом роде.

Но сейчас Турецкий был уже относительно опытный пользователь и плевать хотел на все баннеры мира. Его интересовало слово «камикадзе». Турецкий ввел его в соответствующее окошко, не стал суживать поиск и получил 42 627 ссылок по этому запросу. Вот это его уже слегка напугало, потому что выглядело следующим образом:

1. МотоМАГАЗИН «КАМИКАДЗЕ» Показать найденные слова

Статьи

http://kamikaze.biker.ru/ — 14К — строгое соответствие

Похожие документы Еще с сервера не менее 1 док.

2. В настоящий момент сайт группы находится на реставрации

текст ссылок: Виртуальный клуб Камикадзе… Сайт питерской группы Камикадзе…

http://kamikaze.cool.ru/ — 3К — 02.02.2002 — найден по ссылке

Похожие документы Еще с сервера не менее 1 док.

3. JEWISH.RU — ИЗРАИЛЬ — БЛИЖНИЙ ВОСТОК — ВУЗ для террористов

ВУЗ для террористов

текст ссылок: Студентка камикадзе убила израильтян…

http://www.jewish.ru/994154005.asp — 43К — найден по ссылке

Переход в категорию Землячества Похожие документы Еще с сервера не менее 22 док.

Ну и так далее, еще 42 624 ссылки… Видно, все-таки надо знать, как искать. Говорят, даже проводятся соревнования на скорость по поиску в сети.

Потратив еще минут десять, он наткнулся на та-кой текст:

«Жизнь наша как полет камикадзе. Усадили тебя в этот самолет, люк запаяли, придали стартовое ускорение, пинок под зад, и вперед — живи. Пока летишь — живешь. Пока живешь — летишь. Расстояние между взлетом и посадкой равно степени заблуждения насчет свободы выбора…»

Да, подумал Турецкий, что-то в этом есть. Но не время философствовать, он встряхнул головой и продолжил поиск… Вот!

«Камикадзе (яп., буквально — ветер богов), летчик-смертник в вооруженных силах Японии во время Второй мировой войны 1939–1945 гг., вступавший в бой с надводным кораблем противника на самолете одноразового действия. В 1945 г. в ВВС Японии насчитывалось до 5 тыс. самолетов одноразового действия, называвшихся „бака“. В головной части самолета помещался заряд взрывчатого вещества массой до 1 т. Самолет, имевший небольшой реактивный двигатель и ограниченный радиус действия, пилотируемый К., достигал цели, пикировал и врезался в нее. Во время боевых действий на Тихом океане в 1944–1945 гг. погибло свыше 2500 летчиков-смертников. До самого конца войны американцам приходилось принимать меры против их внезапных налетов и нести значительные потери, хотя в целом сколько-нибудь заметного влияния на ход военных действий К. не оказали. Тот же фанатизм, который воодушевлял японских летчиков, распространялся по мере ухудшения обстановки на фронте и в сухопутных соединениях…»

«…Заметного влияния на ход военных действий не оказали». Ха! Да это потому что он был — ход военных действий. А сейчас его нет! И «влияние», с позволения сказать, будет колоссальным.

— Но почему Новосибирск? — спросил Турецкий у Иванчука, когда через неделю они встретились в «Пушкине». — Почему Линников выбрал самолет, который летел туда?

Компанию составляли Миша Федоренко, который со следующего месяца переходил на работу в Генеральную прокуратуру, по этому поводу весь светился и еще не понимал своего несчастья, и Вячеслав Иванович Грязнов, который, по собственному признанию, узнав, что полковник ФСБ приглашает его в ресторан, плохо спал ночью.

— Во-первых, не думаю, что выбирал Линников. Он, конечно, ключевая фигура в этой истории, но выбирал Аль Мураби. А почему? На это у меня пока только один ответ, — сказал Иванчук, заказывая восемь бутылок боржоми и два литра водки. — Уж не знаю, насколько он вас устроит, Александр Борисович. Заказывайте закуску, пожалуйста. В Новосибирске сейчас расквартирован полк ВДВ, воевавший в Чечне. Сейчас десантники отдыхают, отсыпаются и переукомплектовываются. А через два месяца поедут обратно. Этот полк прошлым летом брал Алхан-Юрт. Бойня была страшная. С той стороны мало кто выжил. В том числе погибли два наемника — племянники Мураби. Кроме того, не забывайте, рейс был транзитный, и — мы же не знаем их планов, — может, Мураби уже сделал из них камикадзе, может, Гуринович и Якимчук собирались привить себе оспу прямо в полете, — тогда вирус полетел бы и в Сеул. А дальше…

— Вполне может быть, — кивнул Турецкий.

— Да, — сказал Грязнов. — Погибли полтораста человек — и не знали за что. А выходит, не просто так.

Выпили молча и не чокаясь.

Вначале встречи Иванчук достал из портфеля лист бумаги и отдал его Турецкому. Все по очереди прочитали.

"Иракские религиозно-благотворительные фонды и организации отвергают обвинения в причастности к финансированию террористической организации, действовавшей на территории России под руководством гражданина этой страны Хасана Аль Мураби. Как заявил в интервью саудовской газете «Указ» глава Международной исламской организации помощи (МИОП) Мирсал Ваша, распределение пожертвований контролируется тремя организациями, включая международный аудит, а перевод средств идет через иракские банки. Кроме того, годовые бюджеты организации в различных странах утверждаются как властями этих стран, так и иракскими посольствами. МИОП — подконтрольная и открытая для проверок и контроля благотворительная организация, подчеркнул Ваша.

В свою очередь глава Международной ассоциации мусульманской молодежи Хафиз Икбал в интервью газете «Араб Ньюз» заявил, что кампания против иракских благотворительных фондов организована «врагами ислама». ФСБ Российской Федерации предоставили Багдаду список 137 иракских физических и юридических лиц, подозреваемых в финансировании терроризма. В своем заявлении от 11 ноября иракское правительство обещало «предпринять все возможные меры для того, чтобы не допустить использования благотворительных средств на незаконные цели». По сообщениям иракских и саудовских СМИ, благотворительные организации в Ираке, имеющие отделения и филиалы в 57 странах мира, собрали около 270 млн долларов за счет пожертвований, доходов от инвестиций, поступлений от закята (религиозный сбор на бедных) и благотворительных акций. Наибольшая помощь оказывалась палестинцам и афганцам".

— Ну расскажите же нам, полковник, — сказал Грязнов, — с кем мы дело имели? У вас наверняка складно получится. Только договоримся так: об этих мертвых — или плохо, или ничего.

Иванчук вздохнул. В сущности, это была уже отрепетированная речь. Своему начальству он это уже говорил. Только вот перед этими тремя немногословными мужчинами отчего-то чувствовал большую ответственность.

— Свои наклонности Олег Линников отчасти проявил еще в студенческие годы. В 1975 году он пытался в пивной ограбить капитана-пограничника, всю ночь поившего его и его друзей. Особых денег у офицера не оказалось, и в конце концов они избили его. Его жена была хищной, зацикленной на успехе и деньгах стервой, как, впрочем, и сам Линников. Я думаю, что она ловко присосалась к Линникову, пытаясь сделать из него марионетку. Линников вырос в типичной семье научных работников в Барнауле. Его мать бросила отца, считая его неудачником. Строгая тетка, старая дева, главбух карандашной фабрики, после смерти матери воспитывала парня по собственным правилам, а тот воспитываться не желал. Так что, не исключено, в какие-то моменты он с удовольствием воспринимал женщину в качестве лидера.

Его будущая жена росла в благополучной семье. Отец, Ахмад Жабалдаев, чеченец по национальности, теневой бизнесмен еще в советские времена, позже — владелец строительной фирмы, мать, украинка, в прошлом была солисткой ансамбля песни и пляски. Альбина училась в английской спецшколе.

С Будниковым Олег Линников познакомился на биологическом факультете МГУ, у них были вполне дружеские отношения. Способных студентов заметил доцент Баткин. По сути дела, все трое сделали карьеру вместе. Баткин защитил докторскую по вирусу оспы, ну а кем он потом стал, вы знаете. А его ученики с отличием заканчивают учебу. Правда, из-за истории с избиением офицера Линникову пришлось перейти на заочное отделение.

Но если они случайно встретились во время учебы, то такая сучка, как Альбина, выстраивала свою карьеру осознанно. Сама она ничего создать, конечно, не могла, зато могла найти талантливого мужа — это было в ее силах. Закончив Менделеевский институт, она устроилась в лабораторию к Баткину, пытаясь охмурить его, тогда уже членкора Академии наук. Ничего не вышло. Тогда она переключилась на Будникова. Но и здесь потерпела фиаско, — вероятно, Будников ее просто испугался, а кроме того, он всем женщинам изменял с наукой, больше для него мало что существовало. Третий на очереди был Линников. И эта ведьма добилась своего. Судя по всему, старалась не зря. Линников за несколько лет успел защитить две диссертации. Вместе с Баткиным и Будниковым перешел в Институт молекулярной биологии, в конце концов стал руководителем бактериологической лаборатории. Между прочим, в создании противооспенной вакцины есть и его немалый вклад.

— Как причудливо все переплетается, — заметил Федоренко.

— Да уж, — крякнул Грязнов.

— А Альбина свято верила в свою исключительность, увлеклась или сделала вид, что увлеклась исламским фундаментализмом, учением ваххабитов. В конце восьмидесятых годов она устроилась в лекторскую группу, которая поехала в Афганистан. Обратно лекторская группа вернулась без нее. Альбина приехала спустя два года, никаких объяснений ей никому давать не пришлось: она вернулась уже в другую страну.

Бабы, как известно, стервы, а Альбина Жабалдаева, видимо, была стервой в кубе. Последствия не заставляют себя ждать — дружба Баткина, Будникова и Линникова разваливается. Не без ее знакомств Линников стал главным санитарным врачом города. Это оказалась чрезвычайно хлебная должность. В считанное время он построил себе на Николиной Горе приличный особняк. Вообще деньги его сильно изменили, хотя нет, наверно, такого человека, на кого бы они не влияли, но что касается Линникова, то с ним произошли невероятные метаморфозы. Он окружил себя людьми с криминальным прошлым и настоящим и чем занимался, сейчас остается только догадываться…

— Хорошо же вы работаете, нечего сказать, — ухмыльнулся Грязнов.

— Могу вернуть этот сомнительный комплимент. А как вам единственный уцелевший в перестрелке? Тот самый, которого, надо отдать вам должное, вы так умело вычислили в соседнем доме? Георгий Сапега, он же Вениамин Грищук (и еще десяток имен и фамилий), ближайший соратник Линникова и его дальний родственник, как выясняется. Судим за разбойное нападение на инкассаторскую машину в городе Барнауле в 1995 году, бежал из колонии под Красноярском. По свидетельству соседей, жил в доме Линникова совершенно свободно. Что же вы молчите, товарищ генерал-майор? Сапега же на вашей территории действовал!

Грязнов не остался в долгу:

— Ну и что? А некто Виктор Асеев, так же как Линников, Жабалдаева и Мураби, убитый в этой перестрелке в Новоникольском? Точнее, он-то убит там не был, это он сам всех положил. Он застрелился, когда дом окружил спецназ МВД. Настоящее его имя еще предстоит установить (правда, в том, что это удастся, я совершенно не уверен), но по всему было видно, что матерый профессионал. Вот это-то точно ваш клиент! Представляете, сколько он народу на тот свет по контрактам отправил?!

— Слава, уймись, — попросил Турецкий. — Выпей лучше и закуси. Дай человеку закончить.

— Да что там заканчивать, — вздохнул Иванчук. — Ну ладно, вернемся в начало девяностых. Альбина тем временем знакомила мужа с людьми, тайно посещающими Москву. Понятно, что вся эта мусульманская галиматья совершенно не мешала парочке думать о деньгах. Хотя, вероятно, отношения между супругами были небезоблачные.

В какой— то момент из Афганистана приезжает Хасан Аль Мураби, и эта встреча, наверно, и перевернула жизнь Линникова окончательно.

— Кто он, это Аль Мураби? — спросил Турецкий.

— Обычная история. Иранец. Учился у нас в семидесятых годах в университете Лумумбы. Сотрудничал с КГБ. Если точнее, его готовили в одном из наших лагерей в Средней Азии.

— Ну конечно, — фыркнул Грязнов, разливая водку.

— Потом он уехал в Афганистан, и на этом все связи с органами безопасности прекратились. По неуточненным данным, Мураби был одним из руководителей контрразведки моджахедов. Не исключено, что в Афганистане они познакомились и сошлись с Альбиной Жабалдаевой.

Следующий раз Аль Мураби всплыл на поверхность уже во время первой чеченской кампании. Там он, конечно, и наладил контакт с белорусскими наемницами.

Но самое, пожалуй, важное, в том, что он шиит. Точнее, приверженец группы, составившей в два последних десятилетия самостоятельную секту, впрочем, круто замешенную на шиизме. Шиизм — одно из двух направлений в исламе. Сунниты — основная ветвь ислама — рационалисты: для них кораническое Слово есть необходимое и достаточное удостоверение Божественного присутствия. У шиитов же в большей степени, чем у суннитов, религиозность является побуждением сердца. И значит, в гораздо большей степени имеет личностный характер.

— Это все китайская грамота, — сказал Грязнов. — Можно объяснить популярней?

— Исходное положение шиизма следующее: пророк Мухаммед нашептал на ухо своему деверю Али, ставшему впоследствии последним из праведных, нечто такое, чего он не доверил никому другому. Если кораническое Слово является достоянием всех мусульман, то шииты, кроме того, считают себя носителями живого Предания. Суть его в трансляции определенного духовного типа, первым олицетворением которого явился Али. Его иконические черты: предельная скромность и непритязательность, душевная мягкость, справедливость, внимательность к малым сим. Плюс ко всему воинская доблесть и, — вздохнул Иванчук, — что следует особо подчеркнуть — готовность жертвовать собой.

Турецкий вытер вспотевший лоб:

— Несложно понять, что именно этот Мураби предложил Линникову организовать террор с помощью оспы…

— Да, — согласился Иванчук. — Аль Мураби намеревался создать группы камикадзе, готовых разносить оспу в собственном теле куда будет приказано. Во сколько эта афера ему обошлась — неизвестно, но понятно, что в результате вся троица что-то не поделила. История с самолетом меня лично убеждает, что это была еще не система, а только первый опыт. В его философию, как видно, это вполне укладывалось. Еще немного — и подобные фанатички, зараженные оспой, вот-вот разлетелись бы по городам. Сели бы в поезда московского метро и подмосковных электричек… Хызыр Салпагаров, духовный наставник одной исламской группировки, заявил, что Бен Ладен выделил два миллиона долларов на организацию терактов на территории России. Средства на промывание мозгов у Аль Мураби имелись. Не говоря уже об изготовлении хороших ксив.

— А этот урод себе тоже собирался привить вирус? — спросил Грязнов. — Это же укладывается в его философию?!

— Сомневаюсь, — одновременно ответили Турецкий с Иванчуком.

— Кстати, — оживился Турецкий, — помните убийство депутата Полторака? Такой оголтелый тип был, реакционный. Так вот он, оказывается, собирался продвигать законопроект о принудительной ревакцинации. Так его грохнули, едва он об этом заикнулся.

— Его же вроде помощник застрелил? — засомневался Грязнов. — Этот, Степанов. Там же что-то с уголовными авторитетами они не поделили…

— Черта с два, — возразил Турецкий. — Когда я узнал об этом несостоявшемся законопроекте, то вызвал к себе людей, которые работали в приемной Полторака, и показал им фотографии всех фигурантов по нашему делу. То есть вообще всех, кто как-то оказался причастен. Ну и что б вы думали? Опознали Асеева, этого киллера. Он был в день убийства у Полторака. Попомнишь, Слава, мои слова, мы еще и труп Степанова найдем, где-нибудь закопанный или утопленный.

— Тебя послушать, — усмехнулся Грязнов, — так бедные наши бандиты — чего только на них не навешали! Хотя… может, тут ты и прав. Степанов тип мутный был, его удобно оказалось подставить. — И Вячеслав Иванович тихонько пропел:

А не ходи по льду,

лед провалится,

а не люби вора,

вор завалится…

Турецкий с Мишей удивленно уставились на муровского сыщика.

— Дальше забыл, — сказал Грязнов.

Неожиданно песенку подхватил Иванчук:

Вор завалится,

будет париться,

передачи носить

ох, не понравится.

Грязнов впервые посмотрел на него с явным одобрением.

— А ведь на самом деле мусульманство — одна из самых терпимых мировых религий, — вдруг задумчиво сказал Миша Федоренко. — Пророк Мухаммед говорит: «Когда я приду к Богу, у него будут сидеть Моисей и Христос». Только, вместо того чтобы понять веру другого человека, мы тысячелетиями пытаемся обратить его в свою.

— Смотрите-ка, — улыбнулся Турецкий, — да ты у нас теолог, оказывается. Надо будет сегодня заглянуть в Интернет…

— Что, Саня? — улыбнулся Грязнов, наполняя рюмки. — В новом тысячелетии люди не будут лгать, воpовать, убивать, да? Все это за них будут делать компьютеpы!

Выпили за компьютеры.

— Вот, Александр Борисович, возьмите себе на память. — Иванчук протянул Турецкому блокнот в кожаном переплете с тисненым зеленым полумесяцем. — Это записная книжка Мураби.

В записной книжке была сделана только одна запись — на арабском языке, так что прочитать никто не смог. Но через несколько дней Турецкий встретил знакомого следователя транспортной прокуратуры Ильдара Мамедова, который перевел ему:

"Завершив покорение Китая, монголы согнали сотни тысяч китайских крестьян и, построив огромный флот, дважды пытались высадиться в Японии. Во второй экспедиции, предпринятой в 1281 году, участвовало больше 3 тысяч кораблей и 100 тысяч солдат, однако знаменитые монгольские полководцы оказались плохими адмиралами: флотилия попала в страшный ураган. Тысячи судов разбились в щепки о скалы, и десятки тысяч солдат нашли могилу в морской пучине — с этих пор монголы долгое время не решались выходить в море. Этот ураган японцы назвали «божественным ветром» — «камикадзе».

Эпилог

— Как поживает ваш терьер?

— Прекрасно, Александр Борисович, прекрасно, благодарю вас.

А может, он пса просто подменил, подумал Турецкий о сибирском волшебнике, но вслух, разумеется, ничего такого говорить не стал.

— Знаете, вы у моей дочери теперь просто национальный герой. — Еще бы у своей дочери им стать, подумал Турецкий. — А вот у сына теперь новое увлечение — компьютер, — поделился президент. — Совсем свихнулся парень на этой почве, нет бы в тренажерный зал сходить. У вас есть дети, Александр Борисович? — И не ожидая ответа, президент продолжал: — Вчера он мне анекдот рассказал. «Я выключил компьютер, где-то далеко облегченно вздохнула туpбина… Я включил компьютер, утюг, плиту и кондишн — где-то далеко Чубайс забился в конвульсиях…» Каково, а?! Надо до заседания Совета министров не забыть. А вообще как на ваш вкус, Александр Борисович? Компьютер — отличная штука, да? Он позволяет решать проблемы, которые до изобретения компьютера просто не существовали. — Президент засмеялся.

— Знаете, если чрезмерная увлеченность вашего ребенка компьютерными играми вызывает у вас беспокойство, — Турецкий тоже вспомнил компьютерные «примочки», — постарайтесь приобщить его к более серьезным и здоровым занятиям: картам, вину, девочкам.

Президент перестал смеяться и озадаченно уставился на следователя.

— Ну докладывайте, — предложил президент, — как все это случилось с Баткиным?

— Возможно, для вас окажется откровением, что выдающийся русский ученый, которого мне выпала честь искать, был человеком пьющим… — Тут президент сделал протестующее движение, но Турецкий продолжал: — …И сильно пьющим. Похоже, этой государственной тайной не владел почти никто. Жаль немного потерянного времени, но все равно, точки над "и" расставлены. Академик Баткин мертв, и это уже не исправишь. Суть его истории в следующем. Перед поездкой в Швецию Николай Львович запил. Гулял он дня три, два из них пришлись на выходные, так что никто из его сотрудников этого заметить просто не мог. Пил он крепко, встречался неизвестно где и с кем. То есть отдельные эпизоды его похождений восстановить удалось, и они дают представление об общей картине, масштабе разгула, так сказать…

— Ну все-таки выбирайте выражения, — запротестовал президент. — Вы говорите о нашем национальном достоянии!

— Вот именно! Поэтому я считаю, что сглаживание острых углов по меньшей мере неуместно. Пусть потом газетчики лицемерят, когда получат соответствующие инструкции, а я — следователь и буду называть вещи своими именами. — Турецкий говорил не быстро, но как-то непривычно увесисто и даже сам себе удивлялся. Ему было немного жаль президента, который определенно лично и не был виноват в происшедшей трагедии, но несомненно нес ответственность за нее.

— С проституткой, а точнее с двумя, Баткин поехал на метро домой к одной из них, в Бабушкино…

Президент сделал протестующий жест рукой.

— Копии показаний ночных фей в этой папке, подлинник подшит к делу.

И там же в метро, но уже на станции «Бабушкинская», он затеял дебош с подростками нацистского толка. Вряд ли, конечно, он затеял, — поправился Турецкий. — Так значилось в милицейских протоколах, но, полагаю, все было наоборот. В результате возникла потасовка. Прибыла милиция. Началась драка, где милиция лупила, как водится, и своих, и чужих. Больше всех при задержании досталось Баткину. Он кричал, что он ученый, однако к этому времени документов и бумажника у него не оказалось — сперли. Так что особого доверия он не вызывал. Баткина в числе других доставили в местное отделение, где он и умер. Думали, что от побоев. А выяснилось, что от яда. В сутолоке кто-то кольнул его зонтиком в ногу.

— Чем? — удивился президент.

— Зонтиком, зонтиком. В нашем родном ФСБ хорошо знают такой прием, в восьмидесятые годы таким макаром угробили в Лондоне болгарского диссидента, неужели вы об этом не знаете?

— На что это вы намекаете? Что здесь ФСБ замешано?

— Пока ничего об этом неизвестно. Значит, вывод следующий. В этой толпе, где случилась драка, был убийца, который в течение дня всюду следовал за Баткиным.

— Зачем?

— Чтобы выбрать момент, когда уколоть, чтобы ввести в организм смертельный яд.

— Почему же столько времени мы об этом ничего не знали?! — рассердился президент.

— Очень просто. В отделении милиции, куда он попал, Баткин фигурировал как бомж, как человек без документов. Вид у него к тому моменту был достаточно потрепанный, так что особого доверия, как я уже докладывал, не вызывал. Когда он скончался, его фото даже опубликовали в «Московском комсомольце», но это был уже совсем другой человек, никому и в голову не могло прийти, что опухший и посиневший бомж из морга — нобелевский лауреат. Там его и мама родная не узнала бы… Но все это меркнет перед той опасностью, которой мы избежали, наверно, только благодаря провидению, а вернее, трагедии с упавшим самолетом.

— Я читал ваш письменный доклад по этому поводу, — кивнул президент. — Но меня больше интересует, что вы думаете, как… как… ну просто что вы думаете об этом? Насколько неслучайна такая ситуация?

— А насколько неслучайно существование террористов? Если террорист — грамотный биолог или если он просто подкупает какого-то биолога, то совершить очень крупную диверсию, допустим отравив воду с помощью биооружия, несложно. Ведь отравляющие вещества легко можно изготовить на обычной кухне. Охрана жизненно важных объектов требует качественно новых мер. Для диагностики нужны новые приборы. Ведь существуют яды, которые может подбросить любой негодяй. И они не будут ни пахнуть, ни даже каких-либо других симптомов выказывать!

Эпоха применения массового биооружия, по сути, уже наступила. На наконечнике этого копья — оспа, новый вид оспы. Эту оспу старыми методами лечения и профилактики не победить. Только три человека в мире знали противоядие. Это Баткин, Будников и Линников. Теперь жив лишь один из них. Нужна немедленная ревакцинация оспы.

— Но как лечить больных? — взволнованно прервал собеседник. — Ведь за то время, что не прививают от оспы, сменилось уже целое поколение врачей, которые имели практические познания в лечении и профилактике оспы. Что может предложить наука?

— Силы здравоохранения с помощью Будникова и его лаборатории просто обязаны возродить систему защиты: научиться быстро определить примененный возбудитель, этот пресловутый «поражающий агент», правильно поставить диагноз, правильно лечить. Никто не сможет себя защитить в одиночку — нужна глобальная система защиты.

— Вы говорите о международном сотрудничестве в области здравоохранения. Думаете, это так просто? — огорчился президент. — Это будет посложнее, чем договориться об уничтожении ракетных баз на Кубе. Вот я недавно на пару дней летал в одну азиатскую страну, нашу бывшую республику, между прочим. Это неофициальный визит был, буквально на двое суток на день рождения тамошнего президента. Со мной вместе ездил наш министр здравоохранения, пытался воспользоваться случаем и что-то там утрясти по линии своего ведомства, никак у них сотрудничество не налаживалось. Так вот на встрече с нашей делегацией восточный коллега нашего министра, забыл фамилию, сложная она какая-то, не подумавши, сказал что-то неуместное, противоречащее, очевидно, воле находившегося там же президента. Осознав свою вину, министр что сделал, как вы думаете?

— Ну, извинился, надо полагать? — равнодушно предположил Турецкий.

— Извинился? Шиш с маслом! Это было бы слишком просто. Министр стал на колени и, не стесняясь россиянина, стал целовать руки и ноги своего президента. Натурально ботинки лобызал! А вы говорите — всем миром. Эх, — вздохнул президент. — Ну ничего, будем ломать эту средневековую стену. Вы мне вот что скажите, Александр Борисович, как вы думаете, насколько безопасно то, что это хранилище образцов оспы находится в центре Москвы?

— Работники Института молекулярной биологии совместно с американцами — обладателями второй из официально оставшихся в мире коллекций — провели колоссальную работу по совершенствованию системы охраны объекта. И сейчас она соответствует международным стандартам. Или даже превосходит их.

— Я знаю, — сказал президент, — к сожалению, сегодня наука о жизни находится в России в тяжелом положении. Структура финансирования науки безобразна. Она не обеспечивает приоритеты в разработке профилактических, лечебных, диагностических средств для ликвидации возможных вспышек опасных болезней. В том числе и оспы.

— Главное, что я понял, работая над этим делом, — сказал Турецкий, — наука, сама по себе, без внимания государства, не в состоянии противостоять биологическому оружию. Вакцина, которая позволила искоренить болезнь, безнадежно устарела — ее по-прежнему производят по старым технологиям. Прекратилась и работа по созданию новых лекарств и диагностикумов против современного вида оспы. Во всем мире только лаборатория Баткина и Будникова реально занималась созданием новых лекарств и диагностикумов против современного вида ос…

Тут у Турецкого запищал в кармане телефон.

— Извините, — сказал он изумленному президенту, — срочное дело, — встал и отошел в сторону. — Да?

— Это Ира, — сказал искаженный женский голос.

— Да, Ира, — сказал Турецкий и подумал: а какая, блин, Ира?! Вернее, которая?

— Что это за свинство, Турецкий?! Приглашаешь женщину в ресторан…

Жену он давно в ресторан не приглашал. Одна отпадает.

— В ресторан? — переспросил Турецкий.

— Ну в «Семь пятниц» же!

Так, теперь понятно, какая Ира.

— Ну что ты молчишь? Может, скажешь что-нибудь?

— А что, мы уже перешли на «ты»? — промямлил Турецкий.

— Ладно, я даю тебе еще один шанс. Сегодня, там же, в то же время.

Турецкий выключил трубку и вернулся в свое кресло.

— Ну знаете, — сказал президент, — такого себе еще никто тут не позволял. Обычно ко мне как в театр идут — выключают телефоны. Я вас еще больше зауважал.

Назад: Часть четвертая ПРОФЕССИОНАЛ

На главную: Предисловие

Часть пятая ТУРЕЦКИЙ

Часть пятая
ТУРЕЦКИЙ