36
— Ну как, дорогой, — обратился к Гордееву обладатель серых глаз и огромного шприца, — будем говорить или укольчик сделать?
— Луш-ше пого… ворить, — с трудом ворочая отвычным от движения языком в пересохшем рту, сделал выбор адвокат.
Обращение «дорогой», нараспев прозвучавшее как «да-ра-гой», и нарочитая гортанность произношения его не обманули: человек, скрывавшийся под врачебной амуницией, кавказцем не был. Однако это само по себе еще ничего не означало: на Алоевых наверняка работали и русские. Настоящую проблему представляло то, что ему можно говорить, а что нельзя. Что-то сказать надо, иначе применят суровые, возможно членовредительские, методы воздействия. Всей правды говорить нельзя: добившись желаемого, бандиты его просто уберут. В любом случае Гордеев оказывался смертником. Н-да, ситуация патовая…
— Кто ты такой? — не давая ему погрязнуть в болоте мрачных размышлений, спросил тот, кого Гордеев мысленно уже обозвал, не без черной иронии, добрым доктором Айболитом.
— Дох-ху… менты… в кармане… пиджака…
— Ты мне дурочку не валяй! — сердито прикрикнул Айболит, из чьей речи окончательно изгладился вымученный кавказский акцент. Кричать и злиться он мог сколько угодно, но Гордеев с чувством облегчения — увы, непрочным — воспринял то, что неведомый доктор, который вряд ли обладал дипломом медика, перевел шприц из боевой готовности в позицию ожидания. — Говори, чем занимаешься? На кого работаешь? Все, как есть, говори!
Гордеев пожевал губами и слегка закатил глаза, изображая мучительное припоминание. Чтобы выиграть время и дать себе успокоиться, он принялся в деталях изучать окружающую обстановку — по крайней мере, ее доступные части. Доктор Айболит отодвинулся, уйдя из поля гордеевского зрения, больше не заслоняя своей нависающей персоной кирпичные своды потолка. Судя по непорочной чистоте сводов, лишенных напластований грязи, копоти, паутины и прочих неаппетитных добавок, дом был новый, недавно выстроенный. Повернуть голову Гордеев как следует не мог из-за связанных рук, но плечами и нижней частью спины чувствовал, что лежит на какой-то подстилке, наподобие комковатого плоского матраса. Это его поначалу обрадовало, но в следующий момент удручило. Если похитители проявили любезность, создав ему хотя бы минимальные удобства, значит, не собираются убивать немедленно. Но, с другой стороны, если он настолько для них важен, скорее всего, ему не выйти отсюда живым.
— Я адвокат, — решил наконец поделиться информацией Гордеев. В конце концов, располагая его документами, бандиты пришли бы к тому же самому выводу. — Гонораров не хватает, иногда приходится подрабатывать частным сыском. Мой клиент — приличный бизнесмен, его предприятие поставляет продукцию за рубеж…
— Фамилия бизнесмена?
Гордеев не в состоянии был придумать никакой правдоподобной фамилии. Шея, затекшая, должно быть, при транспортировке его бесчувственного тела в этот подвал, нестерпимо ныла, и противная боль переползала в голову. В голове крутилось неизвестно как там застрявшее название географического пункта: «Алтуфьевское шоссе».
— Ал… Алферов, — наконец выдал он.
— Проверим. Ну и что ему надо, твоему Алферову?
— Он влюблен, — неожиданно для себя самого родил Гордеев.
Доктор Айболит тоже изрядно удивился:
— В кого?
— Скажу в кого, только развяжите руки. Я их уже не чувствую. Еще чуть-чуть, и ампутировать придется.
Кажется, Айболиту так и просилось на язык, что руки Гордееву больше не понадобятся. Но ответить так он не посмел: это значило бы, что говори не говори, участь для пленника предназначена одна и та же. Вместо этого Айболит позвал своих подельников, плечистых, угрожающего вида. Двое из них перевернули Гордеева на живот, один раскромсал скреплявшие запястья путы, потом перевернули обратно, в положение «на спине», и все трое застыли в мрачном ожидании, готовые наброситься, если что. Все манипуляции они проделали в абсолютном безмолвии, поэтому установить, имеется ли у них кавказский акцент и настоящий ли он или наигранный, не представлялось возможным.
В первые несколько секунд освобождения Гордеев не почувствовал вообще ничего: его руки отказывались проявлять чувствительность. Сохранялось впечатление, будто они по-прежнему связаны. И вдруг, без предупреждения, к пальцам и вышележащим отделам прихлынула дикая боль, словно их опустили в кипяток или, наоборот, в ледяную, жгуче-ледяную воду. Гордеев мотал головой в беспомощном страдании, хаотически жестикулировал, из углов зажмуренных глаз текли струйки слез и устремлялись к ушам. Он плакал и от боли, и от облегчения, и от сознания, что его мука мученическая в этом подвале еще не кончена. Это была одна из самых солнечных и самых мучительных минут в его жизни.
— Ну так как же, кто в кого влюблен? — нетерпеливо вопрошал доктор Айболит.
Кажется, он раскатал губу, ожидая услышать от захваченного адвоката порнографическую поэму о любви крупного бизнесмена с нетрадиционной, политкорректно выражаясь, ориентацией к случайно встреченному молодому кавказцу с изувеченной левой рукой. Увы, Гордеев ему такого удовольствия не доставил.
— Алферов влюблен в одну красивую девушку, — оседлав внезапно прорвавшееся вдохновение, скомпоновал версию адвокат. — У нее белые волосы, крашеные. А губы и ногти она красит в черный цвет. Она покинула Алферова, ушла к другому. К кому, не призналась. Зовут ее Ольга, Ольга Васюнина. — Вот когда пригодилось имя, подслушанное в холле «Вэрайети Плаза», и особенности цепкой профессиональной памяти адвоката! — Я нашел ее и стал следить, чтобы разузнать и доложить моему клиенту, с кем она теперь, а дальше пусть сам разбирается.
Гордеев, по правде говоря, не рассчитывал, что его похитители проглотят эту байку, однако надеялся, что она их хотя бы на какое-то время займет. А за это время… может быть, и удастся найти какой-нибудь выход. Руки у него, в буквальном и переносном смысле, развязаны.
— Данные на Ольгу и на Алферова находятся в моем домашнем компьютере, — присочинил адвокат. — Хотите, привезите меня туда, и я вам все покажу.
Уловка не удалась: никто его никуда не повез. Трое амбалов остались охранять Гордеева, а доктор Айболит пошел наверх, очевидно, докладывать о результатах. Возвратился доктор, который с самого-то начала не был особенно добрым, в изрядно свирепом настроении. Повязка-респиратор съехала, держась на завязочках только с одной стороны. Поначалу у Гордеева мелькнула догадка, что если этот человек скрывает от него лицо, значит, может оказаться знакомым, но теперь эта догадка развеялась, зато возникла другая: Айболит не любит светить своей физиомордией потому, что, мягко выражаясь, не красавец. Свернутый вправо в результате давнего перелома нос, грубая, изрытая какими-то синеватыми вдавлинами кожа, на почве которой бурая щетина росла пучками, сикось-накось. В сравнении с его открывшейся внешностью Гордеев предпочел бы лицезреть респиратор.
— Ах, так ты нам мозги крутишь, дерьмо ты юридическое! Ну ты еще не представляешь, что тебя ждет, если не скажешь правду. Заслужил — получи!
Игла шприца, так и валявшегося наготове, вонзилась в бедро прямо через не слишком чистые гордеевские брюки: о гигиене в этом подвале мало заботились. Слегка застонав от ощущения рвущихся под иглой тканей, Гордеев закрыл глаза и принялся ждать последствий.
