28

Дело явно склонилось в сторону запрещенных — или полузапрещенных — к употреблению лекарственных препаратов, и Турецкий по совету Меркулова обратился в Федеральную службу по контролю за оборотом наркотиков с просьбой выделить в его бригаду опытного знающего сотрудника. Следствием просьбы явилось то, что уже на следующее утро на пороге его кабинета появился жгучий брюнет с майорскими погонами, открывающий в улыбке желтые, но крепкие, как у грызуна, длинные зубы. Карие, с прищуром, глаза, обаятельный баритон, ухватистая походочка — не то популярный исполнитель одесских песен, не то революционный моряк-анархист. Доложил он о себе, впрочем, безо всякого анархизма, по всей форме:

— Майор Федеральной службы по контролю за оборотом наркотиков Тимофей Зайчик. — И тотчас, доверительно понизив голос, добавил: — Кстати о птичках, то бишь о зайчиках. Вчера наше телевидение показало здорово юмористический мультфильм — о фокуснике, который тянет за уши кролика из шляпы. Тянет-потянет — кролик не поддается. Сильнее тянет — кролик все равно не вылезает: зацепился, видать. Фокусник уже разозлился, рванул со всей силы — и оторвал кролику голову! Фонтан кровищи, публика в обмороке… В общем, смешной мультфильм.

— Гм… да, наверное, — вынужденно согласился Турецкий, который, откровенно признаться, не нашел, что еще сказать.

— Так это я, в общем, к тому, что многие хотели бы оторвать мне голову, но пока что никто этого не добился. На плечах у меня надежный компьютер, и база данных в нем приличная. Ваша проблема в распространителях запрещенных стимуляторов, так я понял?

В эту первую встречу обнаружилась примечательная черта Тимофея Зайчика, которая так сильно воздействовала на окружающих: его чувство юмора. Если соблюдать полную точность, его чувство черного юмора. По любому поводу и без повода майор с милой фамилией Зайчик атаковал сотрудников анекдотами, где фигурировали кровь, увечья и смерть. Когда анекдотов не хватало, шли в дело случаи из служебного опыта, а опыт у Зайчика был богатый и колоритный. Это свойство, в совокупности с полным отсутствием субординации, делали майора довольно-таки невыносимым субъектом. Но его профессионализм и любовь к своему делу вызывали уважение и заставляли считаться с ним. В конце концов, нет человека без недостатков…

Едва на экране компьютера возникли вызванные щелчком мышки фотографии, запечатлевшие распространителей стимуляторов и анаболиков, Зайчик лениво, как что-то, давно набившее оскомину и само собой разумеющееся, начал излагать:

— Это Внуков, бывший героинщик. Задерживался четыре года назад, но распространение ему вменить не удалось, количество обнаруженных у него наркотиков тянуло только на употребление. Волевая, видишь ты, личность, сумел слезть с иглы. Теперь других травит, н-да… Это — Сеня Метелкин, бо-ольшая знаменитость. Досье на него толще, чем «Анна Каренина». Самого Метелкина прижать к ногтю — великая честь… А это у нас кто-то новенький. Спортивный доктор, говорите? Познакомимся с доктором, непременно познакомимся, побеседуем за жизнь. Знакомиться с новыми людьми — это, понимаете ли, моя слабость, уж такой я уродился общительный…

— Проблема для нас не в том, — постарался разъяснить Турецкий, — чтобы взять исполнителей, а в том, чтобы установить, кто за ними стоит и откуда ползет вся эта зараза.

— Так это главное, что нам спать мешает! Отследить контакты — дело первой необходимости. Но что я вам скажу, Александр Борисович: брать исполнителей надо. Только брать надо умеючи, иначе от всего отопрутся. А уж если по-настоящему зацепить, расколоть мы их всегда сумеем! Кстати о птичках, не уверен я, что Внуков по-настоящему слез с иглы: если не героин, так что-нибудь другое обязательно употребляет. Спрыгнуть с одного наркотика, подсесть на другой — у этих дружбанов в порядке вещей, это не новость. А если употребляет, его особенно и раскалывать не придется: подержать в камере сутки без любимых лекарств, так он нам расскажет все, что знает, и даже больше того. Но только никакой самодеятельности! Я активизирую своих агентов, внедренных в эту среду, и только тогда мы решим все окончательно: когда и где брать.

Узнав, что этим делом занимается также и Департамент уголовного розыска МВД, молодым работникам которого, по всей видимости, и придется осуществлять захват распространителей анаболиков и запрещенных стимуляторов, неутомимый Зайчик рьяно направился на Петровку, чтобы там провести свой инструктаж.

Спустя день Турецкий, встречаясь со Славой Грязновым, решил уточнить:

— Ну и как, прискакал к вам Зайчик?

— Какой еще зайчик?

— Представитель Федеральной службы по контролю за оборотом наркотиков. Майор Зайчик.

— А, это тот, что ли, который анекдоты про расчлененку рассказывает? — живо отреагировал Слава. И насупился: — Маньяк он, а не майор.

— Ага, — с удовольствием сказал Турецкий, — судя по этой характеристике, вы уже познакомились. Так вот, Слава, что я тебе по-дружески скажу: зови его майором Зайчиком или маньяком Зайчиком, как хочешь, но ты его слушайся. Какие бы анекдоты он ни травил, но он специалист, и без него нам с этим делом не справиться.

Давыдов с глубоким недовольным вздохом, почти шипением, напоминавшим радиопомехи, откинулся на спинку кресла. Губы его досадливо вытянулись в хоботок, лоб наморщился. Усилием воли расслабив лицевые мышцы, доктор Давыдов принялся дышать излюбленным, предназначенным специально для успокоения способом: медленно, на счет «раз» — вдох, на счет «четыре» — выдох. Вдох — задержать дыхание — выдох, вдох — задержать дыхание — выдох… Как при нырянии. Погружаешься с головой, над тобою смыкается вода… Ну, вот все и пришло в норму. Что и требовалось доказать. Вода всегда его успокаивала, он любит плавать — зимой в бассейне, летом в речке. Так, не для рекордов, для себя. Он не спортсмен, он врач, специалист в своем деле. Доктор наук, заслуженный врач Российской Федерации. Несмотря на то что в спортивном руководстве практически все места занимают удалившиеся на покой титулованные спортсмены (которым, заметим как бы между прочим, удалось оттолкнуть от кормушки более титулованных, но менее пробивных), Тихон Давыдов, возглавляющий антидопинговую комиссию Олимпийского комитета, составлял приятное — или неприятное, это уж кому как — исключение. Он врач.

Что ж, он действительно отменный специалист, доктор наук, много лет и усилий посвятил фармакологии и биохимии. А вот спортом никогда не занимался. Нет, не занимался. Несмотря на то, что, прежде чем заняться исследованием допинга и того вреда, который он наносит человеческому организму, Тихон Давыдов преклонялся перед олимпийским движением. Это была его мечта. Его белокаменная мечта, видение давно отлетевшей античности в современном мире…

Откуда это пошло, когда зародилось? В странной, непостижимой для нынешнего восприятия, разделенной на отдельные крошечные царства и вследствие того раздираемой междоусобными войнами Древней Греции. Насколько он помнил древнюю историю, царь слабого государства Элида по имени Ифит поехал в Дельфы к оракулу, чтобы спросить совета, как ему и его царству выжить в окружении сильных соперников. Оракул, надо сказать, часто изрекал всякую чушь, что с медицинской точки зрения неудивительно: он вещал, сидя на треножнике над горной расщелиной, из которой выходил скопившийся в недрах земли опьяняющий газ. Находился, таким образом, под кайфом, выражаясь современным языком, а потому некоторые его изречения точь-в-точь напоминали продукты галлюцинаций. Но, по крайней мере, Ифиту оракул изрек вещь вполне здравую:

«Нужно, чтобы ты основал Игры, угодные богам!»

Или, может быть, Ифит, поразмыслив над советом, додумался до верного хода. Очевидно, это был мудрый государственный деятель. Договорившись с соседними царями, он добился, чтобы Элиду признали нейтральным государством. А уж Ифит, получив гарантии того, что воевать с ним никто не станет, в знак своего миролюбия учредил атлетические игры, которые должны были проходить каждые четыре года в местечке под названием Олимпия. Поэтому и стали называть эти Игры — Олимпийскими… Разумный политический ход? Чрезвычайно разумный. Это шоу, на которое стекались зрители и участники из всех соседних государств, упрочило репутацию Элиды как нейтральной территории. Однако современным понятием «шоу» или «зрелище» исчерпывается не все…

Да-а, Эллада, Эллада! Слитость с природой и устремление ввысь, рукотворные статуи богов и стремление уподобиться богам, которые представлялись в прекрасном человеческом облике, в сиянии одухотворенной плоти. Древние греки перестали бы быть древними греками, утеряли что-то в самих себе, если бы устроили из Олимпийских игр праздник красивого тела, где превозносится исключительно быстрота бега и сила мышц. Нет, это был праздник совершенного, возвышенного, чистого человека. Чистого в первую очередь ритуально: по тем временам к Играм не допускались варвары, то есть чужеземцы, не граждане греческих государств, а также те, кто был запятнан в преступлении, богохульстве и святотатстве. Кроме того, трудно сейчас поверить, но в программу древних Олимпийских игр входили соревнования музыкантов и поэтов. Не считал эти игры недостойными своего внимания философ и математик Пифагор, выступавший как кулачный боец… В некотором смысле это было соревнование, направленное на уподобление богам. Недаром победителям Игр воздвигались мраморные статуи, как Зевсу, Аполлону, Артемиде… Человек должен был проявить лучшие черты не только своего тела, но и разума, и способностей к творчеству!

Примерно такая идиллическая картина Эллады, украшенная зеленой, экологически чистой травой и белоколонными храмами, представлялась Тихону Давыдову до тех пор, пока он не принял в свои руки антидопинговую комиссию Олимпийского комитета. С этого несчастного момента идиллическая картина начала портиться, сперва из нее исчезли какие-то детали, точно из поврежденной мозаики, а потом она целиком превратилась в мешанину пестрых сомнительных пятен, где ничего нельзя толком разобрать. Вместо совершенного, гармонично развитого человека — атлета, музыканта, кулачного бойца, философа — в современном мире возник индивид, который с утра до ночи занимается только тем, что школит свое тело в избранном виде спорта; пролагать пути в науке или искусстве ему уже некогда, да он и просто не в состоянии. «Варваров-чужеземцев» — спортсменов из других стран, показавших наилучшие достижения — не только принимают в свои команды, но и переманивают, платят им огромные деньги. Все завязано на деньгах. Должно быть, у греков было не так… Полно, да не идеализировал ли Давыдов Олимпийские игры вообще, и древние в частности? Древние греки были большие мастера идеализировать сами себя, представлять свои не самые пристойные поступки и склонности в виде воли богов, вследствие чего они приобретали ложно-пафосное звучание. Что такое с современной точки зрения истории Эдипа или Ореста? Бытовуха, убийства на почве сложных семейных отношений, только и всего. Вот и игры в местечке Олимпия при ближайшем рассмотрении, возможно, вызвали бы у доктора Тихона Давыдова неприятие своей жестокостью: кулачный бой допускал применение того, что мы сейчас назвали бы кастетом, участники выходили с поля боя окровавленными и искалеченными, часто их выносили едва живых… На расстоянии не замечаются подробности: когда подносишь к глазам бинокль, все становится менее привлекательным, чем мерещилось издалека.

А может, все гораздо элементарнее? «По несчастью или к счастью, истина проста: никогда не возвращайся в прежние места». Ничего не надо возвращать, потому что ничего нельзя вернуть. И заблуждался милый идеалист Пьер де Кубертен, который в конце XIX — начале ХХ века на голубом глазу полагал, будто возрожденное олимпийское движение способно вдохнуть в человечество «дух свободы, мирного соревнования и физического совершенствования». Дух свободы? Скорее дух фанатизма оголтелых болельщиков, ищущих на стадионе выход разгоряченным эмоциям. Мирное соревнование? Борьба бульдогов под ковром, масса уловок, от сравнительно честных до уголовно наказуемых, которые предпринимаются ради того, чтобы дать выиграть своим и утопить чужих. Что касается физического совершенствования, тут Кубертен был истинным наследником Древней Греции и полагал, что возможности физического совершенства человека безграничны. Будучи врачом, Тихон Давыдов согласиться с ним не мог: наука свидетельствовала четко и однозначно, что как ни развивай мускулы и суставы, все же у их развития есть предел, который человеческий организм не может переступить. Если он, конечно, человек, а не супермен из фильма, напичканного компьютерными спецэффектами. И тогда на сцену выходит Его Мерзейшее Фармакологическое Величество — допинг.

В чем Давыдов видит основной недостаток современного спорта? В том, что он стремится сделать из спортсмена не олимпийское божество, спокойное и гармоничное, а… лошадь. Да, именно так! Сам по себе термин «допинг» пошел из мира скачек, особенно популярных в Англии, и берет начало в глаголе dope, что означает «заставить лошадь быстрее бежать на скачках». Очень скоро чума допинга перекинулась и на людей: так стали называть любые химические вещества или манипуляции, которые искусственно стимулируют физическую либо психическую работоспособность спортсмена. Против этого Тихон Давыдов боролся всеми доступными ему методами. Потому что это нечестно, вредно, неспортивно, в конце концов! Так полагал Давыдов — тоже, оказалось, по-своему идеалист. Потому что постоянно натыкался на глухое, но упорное сопротивление — тренеров, спортивного руководства, даже коллег-врачей, которые, казалось бы, по долгу службы должны были его поддерживать. Но нет, они тоже на первое место ставили не здоровье вверенных им спортсменов, а победу. Престиж нации! На самом деле, о каком престиже может идти речь, если на Олимпиаде при обнаружении в крови и моче следов стимулирующего вещества победитель обязан вернуть золотую медаль? Скорее, национальный позор. Можно потом долго оспаривать решение, утверждать, что стимулятор входил в состав обычной пищевой биодобавки и ни спортсмен, ни тренер не знали о его наличии там; можно с пеной у рта доказывать, что экспертиза была предвзятой — в любом случае пятно на репутации останется. В первую очередь пятно на репутации спортсмена. Ну так что же! Лес рубят — щепки летят. Мало у нас разве людей? Вместо одного, который не сумел перейти антидопинговое минное поле, возьмут другого. Прикрывать его будут получше, но стимулятор в тот или иной момент подсунут и ему. Ради нового мирового рекорда.

Скаковые лошади… Все чаще возникал этот образ в сознании доктора Тихона Давыдова. Взмыленные лошади, которые несутся бешеным галопом, перепрыгивая барьеры и рвы. Лошади, которые падают, не преодолев препятствия. Ломают хрупкие изящные ноги, отшибают внутренности, будучи обречены на верную смерть. Он видел перед собой плачущие глаза — лошадиные или человеческие? Тоска и жалость истекали из этих глаз…

Неудивительно, что Давыдов постепенно погружался в пучину чернейшего пессимизма. Он больше не хотел говорить с посторонними о спорте — хотя в начале карьеры давал направо и налево интервью, превознося идеалы олимпийского движения. Он не хотел говорить о борьбе с допингом, сознавая, что не совершил на своем посту и половины того, что задумал, — хотя продолжал делать все, что только возможно. Временами, в минуты отчаяния, он думал, что допинг становится неотъемлемой, хоть и не признаваемой официально, частью современного спорта и что он ничего не сможет с этим поделать. И никто не сможет. И, самое главное, никому это не нужно и не интересно.

Как вдруг объявились эти самопальные энтузиасты, члены «Клуба по борьбе с запрещенными стимуляторами» — в основном сами спортсмены и тренеры. Решили, так сказать, сбросить допинг с трона движением снизу. Приглашали Тихона Давыдова вступить в их клуб, чтобы придать ему легитимность. От вступления он отказался, но свое, так скажем, профессиональное благословение дал. С тем чтобы они не слишком-то усердствовали. Дело-то, в общем, благое, однако не все равно, каким способом его делать. А то, помнится, среди членов клуба были такие горячие головы, которые предлагали бороться с приемом допинга средствами, которые законными считаться не могут. Несмотря на то что, будь воля Давыдова, он бы с радостью все эти анаболики и стимуляторы психики искоренил, он считал — и продолжает считать! — что бороться нужно все-таки с допингом, а не с людьми, принимающими допинг. Тем более что большинство этих людей ни в чем не виноваты, а если виноваты, то своими страданиями уже с лихвой искупили вину.

Да, так что там получилось с этим клубом? Несколько раз его представители связывались с Давыдовым, но ни одной совместной акции так и не провели. Ну да, конечно, ему кое-что о них известно, но далеко не все. У него сложилось впечатление, что радикальное крыло клуба поссорилось с менее радикальным, или не поссорились, а просто не сошлись во мнениях, и с определенного момента они стали действовать раздельно… Ну да кто их разберет! Все самодеятельные образования, стремящиеся заменить собой официальные структуры, страдают неорганизованностью, из-за которой постепенно их деятельность сходит на нет — как правило, ко всеобщему облегчению.

Но у «Клуба по борьбе с запрещенными стимуляторами», очевидно, вышло по-другому… что-то там получилось нехорошее, иначе не стала бы беспокоиться по этому поводу Генпрокуратура. Тихону Давыдову надо как следует продумать, что отвечать в Генпрокуратуре. Если его попытаются завалить, он намерен упирать на то, что ни к чему не причастен, наоборот, удерживал членов клуба от необдуманных поступков. Что до него, он просто делает свое дело. И, как истинный профессионал, терпеть не может самодеятельности. Тем более когда она создает опасность.

Бедные, наивные создатели «Клуба по борьбе с запрещенными стимуляторами»! Не представляют они, в какое осиное гнездо лезут, какой огонь со стороны криминала способны вызвать на себя. Он, Тихон Давыдов, представляет. Он как раз сейчас раскапывает сложные связи, которые от непосредственных поставщиков допинга ведут на самый государственный верх, в Госдуму… Но тише! Без доказательств — это просто клевета, за которую его, если он вздумает заявить об этом во всеуслышание, сровняют с землей. Если ему удастся раздобыть доказательства этих связей, тогда он, и верно, до генпрокурора дойдет. Уж он этого так не оставит! Это будет сильный удар по допингу…

А до тех пор — извините, встречаться с представителями Генпрокуратуры по поводу «Клуба по борьбе с запрещенными стимуляторами» Тихону Давыдову не слишком хочется.