ЧАСТЬ ВТОРАЯ
«ДЕЙСТВУЙ, ТУРЕЦКИЙ, С УМОМ…»

На следующий день я выглядел огурчиком. Принял контрастный душ, сначала горячий, потом обжигающе холодный, и помчался на Петровку, так как проснулся очень поздно, ближе к полудню.

Когда вошел в кабинет Романовой, она поднялась из-за стола, приветствуя меня, — не скрывала радости, что видит меня в боевой готовности.

— Ну что, молодой-красивый, как ты себя ощущаешь? Садись, Сашок.

Я сел и вытянул ноги чуть ли не на середину обширного кабинета.

— Сегодня утром такая драчка была у генерального из-за взрыва. — Шура нажала кнопку селектора и кому-то сообщила, что я сижу у нее. — Меркулов послал Левина к Татьяне Холод домой…

В кабинет ворвался Константин Меркулов.

— Да-а, — на ходу протянул он, услышав последние Шурины слова. — Интересная у нас история… Бывший муж Татьяны Холод, некий господин Гряжский… Ты знаком с ним?

— Нет, — ответил я, вздохнув. — Вернее, почти нет.

— Я поручил Левину допросить соседей Холод по лестничной площадке. Соседи сказали, что муж Татьяны здесь давно не появлялся. Практически ни разу после развода его не видели. А одна соседка сообщила, что вчера кто-то заходил к Татьяне в квартиру в начале первого, то есть можно сказать, в тот самый момент, когда произошло убийство. Соседка собиралась в булочную и, когда запирала входную дверь, видела мужчину, который входил в квартиру Холод. Соседка сначала решила, что это ее муж, но потом вспомнила, что муж здесь уже не живет; соседка решила, что это знакомый, которому Татьяна открыла дверь. И спокойно отправилась дальше, в булочную… Я самолично туда помчался: взял понятых и вскрыл квартиру. И первое, что увидел, — в квартире ужасный беспорядок, вернее, погром. А еще точнее — в квартире Холод в момент ее гибели кто-то производил обыск. Я приказал сразу же доставить на квартиру Холод бывшего ее мужа, Гряжского.

— Заметь, Турецкий, все это происходило в то время, пока ты надирался до чертиков, — вставила Александра Ивановна.

Я молча проглотил шпильку. А Меркулов продолжил:

— Искали что-то в домашнем архиве Холод. Все архивные папки распотрошили, все бумаги перемешаны… Сейчас можно предполагать, что пропали некоторые папки с материалами о КГБ и ГРУ.

— Ценные вещи? — спросил я, вспомнив, что у Татьяны были кое-какие сбережения в маленькой шкатулке с палехским рисунком — там лежали доллары. В другой шкатулке колечко с бриллиантом, серьги с изумрудами и еще кое-какие украшения.

— Ничего не тронули.

— Откуда ты знаешь?

Меркулов вскинул брови:

— Гряжский осмотрел квартиру, сказал, все на месте: кольцо с бриллиантом, какие-то серьги с изумрудами, валюта. Гряжский показал, что на одной из полок раньше стояли папки с материалами по КГБ и ГРУ. Папок ни на полу, ни на полках не оказалось. Предполагаешь, что они в редакции?

— Нет, не предполагаю, — ответил я. — Хотя нужно проверить сейф в Танином кабинете…

— Вот этим и займешься, — сказал Костя.

Я согласно кивнул:

— Соседка не сможет опознать посетителя, которого видела?

— Нет. Он стоял спиной, — ответил Меркулов. Константин Дмитриевич раскрыл черную папку, вынул из нее листок. — Я заготовил, ознакомься… — Он протянул листок мне.

Ст. следователь по особо важным делам Мосгорпрокуратуры ст. советник юстиции Турецкий, рассмотрев материалы уголовного дела, возбужденного по факту убийства граждан Гусева, Холод и Шебурнова, руководствуясь ст. 129 УПК РСФСР, —

постановил:

Принимая во внимание указание заместителя Генерального прокурора Российской Федерации Меркулова К. Д., поручившего лично мне расследование данных убийств, принять дело к своему производству.

Создать следственную группу в составе Турецкого А. Б. (руководитель группы) и Левина О. Б. (следователь, член группы).

Ст. следователь Мосгорпрокуратуры по особо важным делам ст. советник юстиции

— Ясно. А что было у генерального? Дело хотят забрать комитетчики, чтобы благополучно его завалить? — спросил я у Романовой.

— Похоже на то, все-таки теракт… — уклончиво ответила Шура.

— Я из следствия не уйду, так оба и знайте, не уйду, пока не закончу расследования убийства Холод! Даже если поступят ценные указания самого Президента о сворачивании расследования — я его доведу до конца, вот увидите!

— Я не против, Сашок, — сказал Меркулов, — вот только…

— Никаких «только»! И если понадобится, сам приведу приговор в исполнение! — с внезапно возникшей яростью воскликнул я.

— Но-но, Турецкий, ты свои эмоции оставь. — Романова снова слегка пристукнула кулаком по столу. — Мне еще за тебя беспокоиться не хватало. Тут, может быть, замешана политика, так что будь осторожен. Понял?

— Понял. Постараюсь, — пробурчал я.

— Хорошо, Сашок, а сейчас отправляйся к судмедэксперту, тебя там давно ждут, — сказал Меркулов, поднимаясь.

Я отправился в морг Первого Медицинского института, где в моем присутствии была проведена экспертиза трупа Татьяны Холод, расписался в акте и, как ни муторно было у меня на душе после увиденного в морге, отправился в редакцию «Новой России».

3 декабря 1991 года в гор. Москве при ярком электрическом освещении ламп дневного света в морге Первого Медицинского института мною, судебно-медицинским экспертом Московского бюро судмедэкспертиз, доцентом, кандидатом медицинских наук Розовским Романом Иосифовичем, с участием медико-криминалистического эксперта, кандидата медицинских и юридических наук Калюжного Игоря Ивановича, в присутствии старшего следователя по особо важным делам Мосгорпрокуратуры Турецкого Александра Борисовича — произведено вскрытие и судебно-медицинское исследование трупа гражданки Холод Т. М.

В результате судебно-медицинского исследования трупа приходим к следующему выводу:

Смерть Холод Татьяны Михайловны, 35 лет, наступила 3 декабря 1991 года между 11.30–12.00 часами в результате взрыва безоболочкового взрывного устройства и произошла в результате получения следующих травм: разрушения частей головного мозга, травматического шока и обескровливания организма.

Данные микроскопического и спектроскопического исследования показывают, что в момент взрыва Холод Т. М. находилась в положении сидя, взрывное устройство располагалось возле левого бедра, в связи с чем наибольшему разрушению подверглись органы левой стороны тела (установлены травмы грудной клетки, разрывы брюшной полости и внутренних органов, а также ожоги).

Направление взрыва, отсутствие на теле каких-либо иных повреждений, отсутствие следов борьбы и самообороны, а также описанная в протоколе осмотра места происшествия обстановка и данные медико-криминалистического исследования подтверждают, что:

смерть гр-ки Холод Т. М. наступила в результате воздействия взрывного устройства.

Выйдя во двор Первого Медицинского института, я начал доставать сигареты и увидел, что пальцы у меня чуть-чуть дрожат. Мысленно я приказал себе собраться, и дрожь было унялась. Но только я собрался прикурить, как спиной почувствовал чудовищный холод, будто к спине прикоснулись чем-то острым и холодным. Я мгновенно понял: это взгляд, тяжелый черный взгляд, который дырявил, казалось, насквозь все мои внутренности, это был взгляд дула пистолета. Так я порой чувствовал в критических ситуациях направленное на меня оружие, и это ощущение не раз меня спасало.

Я решил не дергаться. Прикурил.

Во дворе сновало полно народу. Шла санитарка с ведром и шваброй, двое медсестер, весело щебеча, направлялись куда-то с тортом и цветами. Стояло в ряд несколько машин «скорой помощи».

Медленно я стал поворачиваться, выпуская струйки дыма из ноздрей. Но обернувшись, никого за спиной не обнаружил. Стояли три машины «скорой», в окнах института я никого не заметил. Я облегченно вздохнул, подумав, что на этот раз ошибся, что это у меня неадекватная реакция от новой встречи с обезображенным трупом Татьяны, поэтому и пальцы дрожат.

И только успел это подумать, как увидел! За матовым стеклом одной из машин «скорой» я увидел очертания прижатого к стеклу лица — кто-то разглядывал меня. К этой «скорой» подошли двое крепких ребят в белых халатах. Они открыли машину и вывели из нее здоровенного мужика в белой смирительной рубашке; рукава рубашки были стянуты у него за спиной. Лицо у мужика было совершенно ненормальным: беззубый рот полураскрыт, а его черные круглые глаза сверлили меня с безумной ненавистью.

Я внутренне передернулся. Санитары взяли мужика под руки и повели к дверям института. Я помахал ненормальному рукой, в которой была зажата сигарета, и в ответ на приветствие услышал злобное рычание беззубого рта.

— Но-но, пошел, — подтолкнул психа один из санитаров.

Тот шел и оглядывался на меня, не переставая рычать. А потом я услышал, как он заорал мне:

— Ты умрешь! Умр-р-е-ешь!!

— Да пошел скорей! — снова толкнули его санитары в спину, и один крикнул мне что-то, извиняясь.

Психа увели в здание института, и я, признаться, облегченно вздохнул. «И чем я ему так не понравился, — подумал я. — Хотя мало ли чем, разве ненормального поймешь?»

Я передернул плечами и сел в машину, стараясь как можно скорее забыть этот нечеловеческий рев: «Умре-е-ешь!»

Я приехал в «Новую Россию», когда верстка номера подходила к концу.

Вместо Татьяны исполнял обязанности главного редактора Миша Липкин — мужик приятной наружности, но острый на язык, всегда насмешливо-ироничный. Эта злая ирония распространилась и на меня. Липкин почему-то считал, что я имею отношение к «конторе» — к Лубянке, и потому относился ко мне настороженно. Впрочем, такой разновидностью шпиономании в недавнее время болел каждый диссидентствующий интеллигент, так что его подозрительность была мне хоть и не в радость, но понятна.

— Старик! — Липкин выскочил из-за своего стола, заваленного бумажным мусором, едва завидев меня на пороге редакторского кабинета, и сразу набросился с упреками. — Ты хоть что-нибудь определенное мог сказать, когда звонил по телефону! Все-таки ты к газете имеешь какое-то отношение! Какой ужас, какой ужас… Как это могло случиться! Ты ее видел? — Я молча кивнул. — Ах, ну да!.. Ты же оттуда! Ты садись, садись…

Липкин показал на кресло. Я сел, закурил.

— Саша, послушай, я набросал некролог. Может, ты уточнишь что-то. — Липкин взял исчерканный листок и стал читать: «…В результате террористического акта погибла…»

— Подожди, — остановил я Липкина. Меня неожиданно охватило раздражение: всегда эти журналисты лезут вперед всех со своей осведомленностью. — Тебе откуда известно, что это террористический акт?

Липкин удивленно уставился на меня:

— А как же ты еще назовешь взрыв автомобиля, в котором находились два известных человека?

— До тех пор, пока следствие не пришло к какому-то определенному выводу, я бы поостерегся давать какую-либо оценку случившемуся.

Липкин буквально взвился от моих слов.

— Случившемуся?! — заорал он, перегибаясь через стол. — Ты это называешь просто случаем, да? Может быть, ты хочешь сказать, что это самый рядовой несчастный случай?

— Возможно и так, — сказал я, стараясь сохранять хотя бы видимость спокойствия. — Возможно, для одного из них — Гусева или Тани — это был несчастный случай. Ты ведь не скажешь мне сейчас, на кого из них покушался убийца: на банкира или на журналиста?

— Ясное дело… — начал было Липкин, но осекся: до него вдруг дошел смысл сказанного мною.

— Что же ты предлагаешь? — спросил Липкин.

— Начни просто: такого-то числа около 12 часов дня трагически погибла известная журналистка Татьяна Холод, главный редактор «Новой России». И соответственно закончи: причину гибели устанавливает следствие…

— Ты просто предлагаешь промолчать! — сказал Липкин.

— Я предлагаю всего лишь не делать поспешных выводов и не брать на себя функции следователя и судьи. К сожалению или к счастью, хотя какое уж тут счастье, — вздохнул я, — все может оказаться прозаичнее. Скажем, шофер проигрался в карты и ему включили «счетчик», а потом подорвали вместе со случайными пассажирами… — сказал я то, во что и сам не верил. — Или, скажем, жена Гусева приревновала его…

Миша Липкин мусолил листок, обдумывая мои слова.

— У тебя, конечно, есть своя версия случившегося? — продолжал я.

— А у тебя какая? — встрепенулся Миша.

— Пока никаких, — твердо ответил я. — А вот твоя версия меня очень интересует, как и версии остальных. Поэтому, Миша, собери мне всю редакционную группу. И дай телефоны всех, кого Таня приглашала на заседание редколлегии.

Липкин достал пухлую записную книжку.

— Сейчас собрать уже никого невозможно, а телефоны я дам. — Он начал выписывать номера телефонов на бумажку.

— Александр Борисович, — обратилась Дина. Она вытерла слезу платочком. — Что же нам теперь всем делать?

— Только не раскисать, — ответил я. — Дина, слезами горю не поможешь. У вас есть заместитель редактора, Миша Липкин, он и скажет, что вам делать!

Дина в голос зарыдала и выбежала из кабинета. Утешил, называется… Но эта моя грубость — от напряжения, мне самому стоило огромных сил, чтобы не упасть лбом на полированную столешницу и не зарыдать.

Мне подумалось, как много за девять лет работы я видел смертей, но вот смерть любимых женщин: гибель на моих глазах Риты, Татьяны — меня просто приводила в шок. Когда насильственной смертью умирает женщина, только тогда я начинаю чувствовать и понимать, что такое смерть и как она несправедлива…

Я вдруг опять вспомнил про Ирину, свою жену, находящуюся сейчас в Риге, и почувствовал, что покрываюсь потом. Мне в голову пришла дикая мысль: что, если и с ней что-нибудь случится, похитят, например, нападут или еще чего хуже… О нет! Этого не может быть никогда! А почему не может быть? Потому что я даже думать об этом боюсь, как недавно предположить боялся, что женщина в «мерседесе» и есть Татьяна…

Я обошел редакцию. У каждого была своя версия, и порой самая неожиданная, но по-настоящему заслуживающего внимания, кроме дружного предположения, что взрыв машины председателя правления «Славянского банка» может быть как-то связан с тем материалом, с которым Татьяна собиралась всех ознакомить, ничего не было.

Версия, вполне заслуживающая внимания, но… У Гусева, должно быть, наберется не один десяток смертельных врагов самых различных рангов и положений — от авторитетов криминального мира до конкурентов. Убийство могли совершить и по заказу: с целью подкосить фантастически быстро накручивающий капиталы банк; с целью устранить нежелательного свидетеля, который, если вспомнить, что говорил Меркулов, слишком много знает и слишком часто фигурирует в материалах комиссии, занимающейся гэкачепистами.

А если допустить предположение, что Татьяна своими разоблачительными финансовыми статьями и репортажами кому-то страшно насолила? Версия малоправдоподобна, но и ее не стоит сбрасывать со счетов…

Внутри у меня все восставало от того, что мотивировка убийства лежит явно на поверхности: не дать Татьяне Холод опубликовать сенсационные материалы (которые она все равно бы получила) по Западной группе войск…

Я вернулся в кабинет, в котором сидел Миша Липкин. Попросил его, чтобы он дозвонился до остальных членов редколлегии, которых я сегодня не сумел выловить, и пригласил их на завтра для беседы со мной.

Липкин буркнул «ладно», потом внимательно посмотрел на меня:

— Я так понял, что ты занимаешься убийством Холод? — Липкин присел на край стола и выжидательно на меня уставился.

— Какой ты проницательный, Миша, — усмехнулся я.

— Ладно, не темни. Я давно знаю, что ты из органов. Вот только из каких?

— В смысле?

— В смысле старого анекдота. Плывет дерьмо по речке, видит: мент идет по бережку. Оно ему: «Привет, коллега!..»

— А-а, в этом смысле. — Мне совсем не понравился тон, который задал Липкин. Мне показалось, он специально провоцирует меня. — Я тебя, наверное, огорчу, Миша. Я вообще не из органов: ни внутренних, ни госбезопасности. Я всего лишь работник прокуратуры. Следователь, если хочешь… А ты уже решил, что я из госбезопасности?

Миша неопределенно повел плечами.

— Татьяна тебя уважала, — сказал он, не сводя с меня своих черных глаз.

— Значит, было за что. А тебя-то уважала?

— В смысле?

— А в смысле старого анекдота, — улыбнулся я.

— Че-е-го? — Липкин угрожающе навис надо мной, но неожиданно хмыкнул и почесал свою рыжую бороду. — А ты зубастый, следователь…

— А как же с вами иначе — акулами пера?

— Ладно, — Липкин быстро протянул мне руку. — Мировая?

— Да мы вроде и не ссорились.

— Тем лучше, — посерьезнел Липкин. — Мне с тобой поговорить нужно.

— Говори…

Тут Липкин поднял телефонную трубку и показал ее мне:

— Может быть, кофейку где-нибудь выпьем?

Я глянул на Липкина, потом, как бы вопрошая, показал подбородком на трубку, и он качнул неухоженной бородой: «Да, прослушивается».

— Непременно поговорим, но сейчас мне нужно созвониться со своим начальством. — Я набрал телефон Кости Меркулова.

Трубку подняла Виктория Николаевна, секретарь Меркулова. Она сказала, что Константин Дмитриевич самолично отправился на квартиру Холод для повторного, тщательного обыска, а меня просил встретиться с женой Гусева, желательно сегодня, она ждет.

— У тебя ко мне стоящий разговор или одни расспросы по поводу следствия? — спросил я Липкина.

В ответ он многозначительно кивнул.

— Ладно, послезавтра выкрою для тебя время, завтра буду расспрашивать-допрашивать кого сегодня не застал…

Миша Липкин недовольно покривился, но снова кивнул.

Я набрал домашний номер Гусевых. Сначала трубку долго не брали, потом послышался тихий женский голос:

— Я вас слушаю…

— Вера Валентиновна? С вами говорит следователь Турецкий. Мне бы хотелось встретиться, если это возможно, чтобы выяснить кое-какие детали, касающиеся…

— Да-да, — перебила Вера Валентиновна, — мне звонили из прокуратуры. Вы можете приехать сейчас.

Вера Валентиновна продиктовала адрес. Ехать оказалось недалеко, на Ростовскую набережную.

Я стал прощаться с Мишей Липкиным, а он вдруг судорожно схватил мою протянутую ладонь и зашептал:

— Действуй, Турецкий, с умом! Ты меня понял?!

— Нет, я твоего нагловатого юмора не понял.

— Действуй с умом, иначе… Убийство Таньки и банкира — это тебе не бытовуха. Я очень хочу, чтобы ты все распутал, очень, но ты не можешь этого пообещать, — вздохнул он.

— Если честно, то я в доску расшибусь, а убийц вытащу на свет Божий. Но, чтобы не сглазить, не буду зарекаться, лучше переплюну. — И я три раза сплюнул через левое плечо.