Почти всю ночь я не спал. Только закрою глаза, как из углов ползут привидения: вот Сельдин с Самохиным выясняют отношения, но я не слышу, о чем они говорят. Открываю глаза — все пропало. Трясу головой, иду на кухню, пью холодную воду и снова пытаюсь уснуть.

И опять наползают мысли. Я тут лежу, борюсь с бессонницей, а где-то преспокойно ходят преступники и натуральные сумасшедшие и посмеиваются над нашей следственной группой, надо мной в том числе.

А где-то отправитель компромата на военных лежит сейчас в кровати и мучается, обвиняет себя в гибели Холод…

Снова закрываю глаза и слышу, как клокочет кровь из перерезанного горла Марио.

Я открываю глаза, сажусь на диване: «Господи, хоть бы Ирина приехала скорее, заблудившаяся в чужой, холодной Прибалтике моя жена. И зачем я отпустил ее в Ригу, сам не понимаю…»

Подперев голову руками, я сижу, качаясь из стороны в сторону.

«Даже если Слава Грязнов выйдет на Пельменя, сообщника Самохина, — ну и что тогда? Даже если мне чудом удастся выйти на того человека, что положил в камеру хранения „дипломат“ со взрывчаткой, ну и что? Это лишь исполнитель, а не заказчик… Уверен, все следы заметены… Все? Э-э-э нет, врете, господа заказчики! Все следы ведут туда — в Германию! Необходим Васин… А Меркулов боится, и я его понимаю. Ему нелегко дастся арест Васина, даже если ты соберешь доказательства его вины. Но зачем непременно арест, хотя бы допросить вначале… Но прежде „Заслон“, где работают бывшие служаки из „семерки“ и „девятки“. Эх, не люблю я этих „бояр“, ох, не люблю!..»

Под самое утро мне все же удалось уснуть.

«Заслоном» оказалась совсем небольшая контора на проспекте Мира, которая располагалась на первом этаже многоэтажного здания. Над входом красовалась медная табличка, сообщающая, что здесь находится охранная фирма.

На «Заслон» у меня ушло три дня…

Мне не удавалось встретиться с директором этой конторы. Его постоянно не было на месте. В конце концов я пригрозил, что всех буду вызывать повестками к следователю, на что мне какой-то молодой парнишка сказал, что директор «Заслона» специально ради меня раньше срока возвращается из командировки и завтра с утра я могу с ним встретиться.

На следующий день я долго ждал в холле с развешанными по стенам многочисленными искусственными цветами и осетинскими щитами, над которыми крест-накрест висели декоративные осетинские же кинжалы. Молодые ребята косились на меня, перешептывались за моей спиной, но вопросов не задавали.

Наконец на «вольво» подъехал так называемый директор. Это был маленький кругленький человечек с милейшим, добродушным лицом и чрезвычайно жесткими, холодными зелеными глазами.

Он извинился, что был занят делами, и пригласил в кабинет, где предложил мне не кресло, а маленький черный стул, стоявший возле его массивного черного стола. Сам плюхнулся в кресло за столом и, сцепив пальцы в замок, бросил руки на черную столешницу:

— Ну-с, теперь я полностью в вашем распоряжении, но не более чем на час. Я наслышан, что вы грозились повестками, но мы прекрасно вас понимаем и готовы во всем помочь следствию. Правда, я не уверен, что наша помощь будет полезной.

— Михаил Филиппович, ваши сотрудники говорят, что покойного генерала Сельдина они не знали. Вы тоже не знаете такого?

— Почему? Знаю. Сельдин просто числился у нас, всего лишь получал небольшую зарплату. А больше никаких отношений наша фирма с ним не имела и не имеет, — отрезал Михаил Филиппович.

— Странно, зарплату получал, а отношений никаких…

— Да, да, это может показаться странным. Но у нас отчасти благотворительная организация. В наши тяжелые времена, вы понимаете, зарплата у отставных генералов просто смехотворна. Вот мы и поддерживаем кого можем, — сладко улыбнулся Михаил Филиппович.

— Интересно, за какие заслуги?

— За какие? За боевые, за трудовые. И вообще…

— Вы сами устроили покойного Сельдина в вашу контору или кто-то вам порекомендовал?

— Кто-то порекомендовал, — холодно улыбнулся директор.

— И кто же, если не секрет?

— Как кто? Гусев, конечно, — еще шире заулыбался Михаил Филиппович. — Какой ужасный случай, не правда ли? — вдруг вспомнив, что Гусева уже нет, убрал улыбку с лица Михаил Филиппович. — Я вообще-то думал, вы будете задавать вопросы относительно бывшего председателя правления «Славянского банка»… А вы — о Сельдине!

— Боюсь, что о Гусеве вы так же, как и о Сельдине, немногое можете сообщить.

— Да, вы правы. Гусев был человеком достаточно скрытным, о своих знакомствах и друзьях не любил распространяться, уж во всяком случае, мне не докладывался. Да, «Заслон» поначалу был открыт и организован на деньги «Славянского банка», но сейчас мы хотим стать самостоятельным подразделением, мы проводим большую работу по обслуживанию клиентов: коммерческих организаций, фирм, просто бизнесменов…

— Да-да, очень интересно… — одобрительно качал я головой, понимая, что Михаил Филиппович хочет взять инициативу в свои руки и увести от интересующих меня вопросов. Но я решил не мешать ему высказаться: а вдруг что-нибудь в этом его «отчете о проделанной работе» окажется важным для меня.

— Досадный прокол недавно у нас произошел, знаете ли, господин следователь. Один бизнесмен заказал охрану своей жены и дочки, которые проживают в шестикомнатной квартире на Тверской улице…

— И что же, не справились с работой?

— Мы всегда справляемся со своими обязательствами, — отрезал директор и продолжал: — А этого бизнесмена недавно посадили, он, оказывается, темная личность, занимался махинациями в международном масштабе, в том числе банковскими… И на нашу фирму падает нехорошая тень, у кого-то может возникнуть подозрение, что мы как-то причастны к криминальному бизнесу этого афериста… А у нас репутация пока самая хорошая среди вновь созданных охранных предприятий. Понимаете, к чему я это говорю?

— Поясните, пожалуйста.

— А к тому, что если кто-то из наших сотрудников в свободное от работы время замечен в чем-то неблаговидном, это не значит, что весь «Заслон» — темная, криминальная структура, совсем не значит! Если у банкира Гусева были какие-то проблемы с мафией или рэкетирами, при чем тут «Заслон»? Вы со мной не согласны?

— Согласен. Больше у меня вопросов к вам нет, — резко сказал я.

Михаил Филиппович даже удивился, чего и не скрывал от меня:

— Я думал, последуют расспросы, допросы, а вы так как-то сразу…

— А мне сразу все ясно, — мрачно усмехнулся я. — Ясно, что дело темное. Если вы не против, я еще завтра свяжусь с вашими заместителями, которые тоже, как и вы, обещали подъехать из своих командировок…

— Я буду только рад, может быть, они вам чем-то смогут помочь. Я, как и мои заместители, постоянно в разъездах. Мы открываем филиалы «Заслона» в Киеве, Иркутске, Костроме, так что, сами понимаете, не всегда можем находиться в Москве.

— Да-да, я понимаю. Спасибо за то, что смогли найти для меня время, — сказал я, и мы расстались.

Откровенно говоря, нечто похожее я и ожидал услышать. Везде одно и то же. Пусто.

Однако вскоре все же произошло довольно существенное событие, которое помогло решить вопрос о полковнике Васине…

Следующий день опять ушел на встречи с многочисленными сотрудниками «Заслона», ответы которых, как я и предполагал, можно было суммировать так: никто ничего не знает, не слышал, не видел. А если я хочу получить дополнительную информацию, — должен предъявить различные санкции — на обыск, на задержание…

Достаточно неприятные холодные и жесткие глаза были у всех моих собеседников, мне даже подумалось, что Михаил Филиппович специально подбирает себе сотрудников с такими же тяжелыми глазами, как у него самого.

Утром следующего дня я позвонил Меркулову домой и напомнил о рукописи Васина, сказав, что сегодня заброшу ее к нему в кабинет.

Меркулов поворчал, что я до сих пор не приобщил ее к делу, но согласился посмотреть, попросив оставить рукопись у его секретарши. Сам он будет весь день заседать в Комиссии по ГКЧП.

Я вышел из дому, завел машину, которую теперь оставлял не под окнами, а на платной автостоянке, и, бросив рукопись на переднее сиденье, отправился на работу. По дороге решил притормозить у газетного и табачного ларьков.

Я покупал сигареты и газеты не более чем пять минут. Дверцу машины, естественно, не закрывал. «Лада» стояла за моей спиной на обочине дороги шагах в тридцати.

Правда, ко мне пристал один подозрительный тип с длинными светлыми волосами, стянутыми на затылке в хвост, он был без шапки, одет в какое-то рванье. На одной руке не хватало трех пальцев, другая была забинтована. Сначала он просил у меня закурить, я дал ему. Потом потребовались спички — я щелкнул зажигалкой. Он долго прикуривал, все никак не мог раскурить сигарету.

Я хотел спросить его, что с рукой, уж не своей ли кровью он красил мою машину, но, посчитав свой вопрос чистым бредом, не спросил. А жаль.

Когда я вернулся к машине, сел за руль и уже собирался нажать на газ, то с удивлением обнаружил, что на переднем сиденье папки с рукописью Васина не было.

Легкий холод пробежал у меня по спине. Сердце екнуло.

Я огляделся. Сплошной вереницей ехали автомобили, шли по своим делам прохожие: никого и ничего подозрительного.

Того мужика, что просил меня прикурить, и след простыл. Он словно растворился среди толпы прохожих. Бежать за ним, но в какую сторону? Я выматерился про себя. Голову даю на отсечение, этот длинноволосый и разделал тогда мою машину. А сейчас отвлекал мое внимание!

Значит… Значит, мой телефон прослушивается? И я, как последний лопух, не заметил, что меня пасут от самого дома?! Это уже становится интересным… Значит, они боятся, боятся, что в записках полковника есть какой-то компромат! Так вот что я должен был отдать, прежде чем меня пустят в расход! Рукопись Васина!.. Вот и сошлось: кажется, двое покушавшихся на меня и записки полковника — это звенья одной цепочки… А дергаются они от опасения, что не все следы еще уничтожены!.. Значит, нужно сделать шаги им навстречу!..

Вечером я без звонка приехал к Меркулову домой, отказался ужинать и коротко сообщил о случившемся.

Меркулов был в мрачнейшем расположении духа после заседания в гэкачепистской комиссии, он молча меня выслушал, снова предложил поужинать, я снова отказался. Костя пообещал, что завтра же вызовет людей для «дезинфекции» моего телефона и телефона Грязнова. Потом отправит людей в «Новую Россию» — проверить, что там происходит с телефонными аппаратами и проводами.

Уже прощаясь, Костя сказал мне пару ласковых:

— Ну и растяпа ты, Турецкий! Напишешь мне рапорт о случившемся, мы с твоим начальником решим, что с тобой делать! Завтра после обеда жду в своем кабинете.

…Назавтра, когда я вошел в кабинет Меркулова, там сидел молодой майор юстиции из военной прокуратуры.

Увидев меня, Константин Дмитриевич знаком показал, чтобы я проходил, майор поднялся мне навстречу.

Он оказался человеком среднего роста, примерно моих лет, немного полноват, но не рыхл.

— Познакомься, — сказал Меркулов, прихлебывая чай.

С тех пор как Костя стал заместителем генерального прокурора, секретарша стала поить его чаем.

Я за руку поздоровался с майором и сел.

— Евгений Фролов, — сказал майор и улыбнулся хорошей, открытой улыбкой. — Впрочем, можно просто Женя.

Я налил себе чаю в одну из чашек, во множестве стоявших вместе с самоваром на расписном жостовском подносе.

Занимаясь чаем, я прислушался к тому, что говорил молодой майор.

— Понимаете, Константин Дмитриевич, никто не собирается кормить вчерашнего монстра под названием Советский Союз только за то, что он разваливается. За демократию нашу тоже никто ломаного гроша не даст. Путчисты поторопились выступить, зимой они победили бы наверняка. Международный валютный фонд, конечно, даст Ельцину кредиты, но столько, чтобы хватило лишь на жвачку и джинсы. Надо же куда-то сбывать залежалые американские джинсы? Вот нам и подкинут денег, чтобы мы их покупали… Но когда-то придет время платить долги. И демократы начнут распродавать заводы и прочую недвижимость, нашу оборонку за бесценок. Потому что по настоящей цене никто не купит. Вы не согласны со мной?

Меркулов тер переносицу, задумчиво, словно китайский болванчик, качая головой:

— Пожалуй… Хотя мне не хотелось бы в это верить…

— Мне тоже. И вот тут-то и появятся в недалеком будущем наши сегодняшние благодетели, которые из-за океана так ратовали за победу демократии. Наши импортные благодетели перекроют нам оборонку! Они просто не дадут нам выйти на те рынки оружия, которые мы традиционно контролировали. А наш бюджет уже сейчас не выдерживает гигантской армии, которую содержит Советский Союз. И недалеко то время, когда мы будем вынуждены отказаться от армии, естественно, под различными миролюбивыми лозунгами. Попомните мое слово! Мы окончательно выведем свои войска из Прибалтики, из Восточной Европы. Нашей ноги не будет на Балканах. Уйдем с Кавказа и из Средней Азии. И сколько оружия тогда растечется по всему миру — это никому не известно. А ведь уже сейчас есть Югославия, которая решает свои национальные проблемы. У югославов деньги — у нас оружие, причем дешевое оружие. Вспомните Иран, его бюджет рассчитан уже сейчас таким образом, чтобы закупить у нас вооружение на пять миллиардов долларов, и закупить по дешевке!

— Евгений, — вмешался я в разговор, — не так уж плохо, если мы будем пополнять государственный бюджет за счет торговли оружием.

Фролов сощурился на меня и быстро покрылся красными пятнами на шее и скулах.

— Да, с одной стороны, это неплохо, но с другой стороны — оружие почти за бесценок!.. Оружие обязательно расползется по Азии, Закавказью, Восточной Европе. А эти регионы ждут только малейшей искры, чтобы полыхнуть гражданскими войнами, которые очень скоро могут перерасти в третью мировую… — Майор как-то виновато посмотрел на меня, потом на Меркулова. Нахмурился и продолжал: — Немцы ждут от Ельцина конкретных действий, он должен окончательно вывести войска из Германии, иначе ему приклеят ярлык «коммуниста», Ельцину поневоле придется оправдывать себя в качестве столпа демократии. Ельцин все это понимает. Однако на него давят военные: получаются ножницы, от которых не уйти ни России, ни ближнему зарубежью, ни военным, ни гражданским — никому! — Фролов немного перевел дух и отпил чаю.

Я смотрел на этого парня во все глаза: похоже, в военной прокуратуре не одни говнюки собрались, как я предполагал ранее.

— Какие ножницы, Евгений Васильевич? — спросил Меркулов, которому тоже, судя по всему, весьма нравился этот майор.

— Ножницы катастрофических событий, если можно так выразиться; ножницы, которые покромсали нашу страну. Ножницы, которые перекраивают карту Европы, я говорю не только о воссоединении Германии, я говорю о восточноевропейских странах. Ножницы, которые захотят перекроить карту многих азиатских стран!.. И одним из элементов этих ножниц можно назвать наше оружие, нашу непродуманную политику; наши русские игры в демократию… У Советской Армии завались добра, но денег ни шиша. Командование, да и все кому не лень, распродают имущество эшелонами. Но деньги оседают в западных банках. И в Союзе продают, а деньги — опять за кордон. Младшему и среднему офицерскому составу абсолютно ничего не достается. Пилоты стратегических бомбардировщиков живут в сараях, а главнокомандующие строят дачи в курортных немецких городках. Но это не может продолжаться бесконечно, согласитесь! Будет взрыв, и непременно! А в результате взрыва на вершине власти кто окажется? Генералы, которые этот же самый взрыв и спровоцировали, накопив в швейцарских банках армейские доллары!

Увидев добродушную улыбку на моем лице, Фролов осекся.

— Я что-то смешное сказал? — протянул он.

— Да, откровенно говоря, мне смешно это слышать. Вы, Женя, представитель военной прокуратуры — и с таким радостным упоением обо всем этом рассказываете… А делаете-то вы что? Мне кажется, Женя, вы закончите свою исповедь тем, что распишетесь в полном бессилии военной прокуратуры, — со снисходительной улыбкой сказал я.

— Нет, мы много что делаем. Были допрошены многие сотрудники «Оборонэкспорта» — это компания, которая сейчас фактически является монополистом в торговле советским оружием. Так вот, нами были выявлены факты незаконной и полулегальной продажи оружия в Северной, Южной и Западной группах войск. Подготовлен специальный обширный доклад об этом…

Я расхохотался. Меркулов тоже заулыбался, слушая энергичного майора.

— Доклад — это хорошо, — протянул Меркулов.

— Это все, что мы можем! — чуть ли не вскричал Фролов. — Этот документ долго гулял где-то в верхах, пока не попал на стол к Президенту. Во всяком случае, я слышал из компетентных источников, что Президент с докладом ознакомлен. Некоторых из «Оборонэкспорта» отправили в отставку. Теперь контроль над «Оборонэкспортом» осуществляет Верховный Совет…

— Ты знаешь, Женя, — сказал я решительно, — поверь моему слову: в армии ты долго не задержишься. Можешь начинать подыскивать место.

— Почему?

— Ты наивен не по годам. Ты что же, полагаешь, что докладами вы решите проблему с растаскиванием вооружения такой гигантской страны, как Советский Союз?

— Нет, докладами мы ничего не решим. Я, например, делаю свое маленькое дело… И больше ничего не могу, — грустно закончил Фролов. — А насчет того, что я наивен, — не согласен, — добавил он. — Я прекрасно понимаю общую обстановку в стране и отдаю себе отчет в том, что я не Президент и не министр обороны… Что могу, то и делаю, вот и все…

— Ну что ж, я думаю, предварительное обнюхивание состоялось? — вмешался Меркулов, обратившись ко мне.

— Состоялось, — кивнул я и по-дружески подмигнул Фролову.

Женя Фролов миролюбиво заулыбался.

Меркулов, молча поднявшись из-за стола, потер пальцами виски.

— Что-то мне не нравится, как стул стоит, — задумчиво сказал Костя. — И шкафы, кажется, не на своем месте. Как считаешь, Саша?

У меня, видимо, было такое выражение лица, что Фролов рассмеялся. Но я тут же вспомнил: когда Меркуловым одолевает страсть двигать мебель, ему в голову приходит стоящая идея.

— Мы тут до твоего прихода с майором Фроловым подумали о том, что пора брать Васина. Уверен, будет непросто: все-таки помощник командующего. Я сделаю санкцию на арест, но если военные заартачатся, вы со Славой Грязновым Женю Фролова подключите, он вроде бы наш человек, — бросил прищуренный взгляд Меркулов на Фролова. — Просто скрутите Васина по рукам и ногам и, никого не спрашивая, транспортным самолетом — в Москву. Женя обещал устроить.

— Попробуем, — вяло сказал Фролов.

— А уже в Москве мы проведем очные ставки с Васиным. А то я беспокоюсь за тебя, Турецкий, надо тебя из Москвы отправить, от греха подальше. А то пристрелит еще из-за угла какой-нибудь ненормальный.

— Молодец, Костя! — не выдержал я. — Бояться за меня — это глупости, а вот брать их за жабры действительно пора, а то десятилетиями боимся: этот из контрразведки, его не тронь; тот — генерал, значит, вне всяких подозрений; этот — член ЦК! Демократия у нас в стране, в конце-то концов, или дерьмо на палочке? Молодец, Костя! Я всегда знал, что на тебя можно опереться! Вот пусть после ареста Васина все побегают: в Генштабе, в Министерстве обороны! Пусть все там на Лубянке и в «Белом доме», куда мгновенно полетят жалобы, усекут, что Мосгорпрокуратура, да и Генеральная прокуратура еще чего-то стоят!

Фролов недовольно хмыкнул и закатил глаза в потолок. А Меркулов достал из кармана дедовские часы, послушал их и положил обратно. Часы остановились лет десять назад, но Костя по-прежнему не расставался с ними, как с талисманом, надеясь на чудо, на то, что они когда-нибудь сами начнут ходить.

— На сегодняшний день есть несущественное препятствие: Васин сейчас находится в Вильнюсе. На похороны он не приехал, не счел нужным или ему не сообщили — неизвестно.

— Но ты сказал, мы в Германии его возьмем, — сказал я.

— Да. Литва теперь чужая страна. У нас надежных людей в Вильнюсе нет. Все в одночасье стали недругами. Генеральный, Шура, да и я — против международного скандала. А Германия еще пока «наша», пока войска не окончательно выведены. Жаль, конечно, что со всей Прибалтикой после известных событий связи по линии МВД и КГБ разорваны, но думаю, прошвырнуться в бывшую ГДР ты не откажешься? — заулыбался Меркулов.

Тут вмешался Фролов:

— Мы по своим каналам пытались связаться с Васиным. Но это оказалось делом, как ни смешно это звучит, практически невозможным. Все просто: наш полковник на охоте вместе с кем-то из новых хозяев республики. Он прибыл в Вильнюс на самолете командующего ЗГВ, если вдруг почует что-то не то, в любой момент может вылететь обратно в Германию. Так что брать его у немцев — самый лучший вариант, несмотря на то, что там полковник будет среди своих.

— Одним словом, будем оформлять документы на тебя и Грязнова, — сказал Меркулов.

— Фантастически повезло! — воскликнул я. — Я ведь ни разу за нормальным бугром не был.

Фролов осторожно поднялся из кресла, собираясь уходить. Я тоже встал.

— Буду рад с тобой встретиться в Германии. Надеюсь, я не испорчу вам с Грязновым компанию?

— Нет, конечно, — улыбнулся я, и мы пожали друг другу руки.

Фролов вышел.

— Костя, а если Васин ни сном ни духом к нашему делу? Неужели не боишься скандала?

— Конечно. Но я даю лишь санкцию на его задержание как подозреваемого. Если он не виновен, через десять суток мы его освободим. Согласен?

— Согласен, — махнул я рукой.