2
Заведующий лабораторией «Мосводоканала» Олег Иванович Фомин был мужчиной видным. Он принадлежал к числу тех людей, которым возраст идет не во вред, а на пользу. В молодости Олег Иванович был круглолиц и вялогуб, но после сорока черты его лица обострились, губы, обведенные жесткой полоской седоватых усов, приобрели более мужественный вид, а над переносицей прорезалась глубокая поперечная морщина, придававшая лицу Олега Ивановича оттенок мужественной сдержанности.
Сотрудницы «Мосводоканала», прежде почти не обращавшие на Фомина внимания, вдруг решили, что он «весьма и весьма импозантен»; особенно после того, как узнали, что Олег Иванович развелся с женой и отсудил себе квартиру и машину. Они стали оказывать Фомину знаки внимания, и Олег Иванович, будучи человеком неглупым, быстро сориентировался в новой для себя ситуации. Со временем в среде одиноких сорокалетних дам он приобрел репутацию плейбоя и старался по мере сил поддерживать ее.
Вот и сейчас, сидя в ресторане «Яр» за банкетным столом, он пытался завоевать расположение новой сотрудницы лаборатории – Виктории Андреевны Болдиной, тридцатипятилетней блондинки с капризными губками и насмешливыми карими глазами. Несмотря на то что банкет длился всего двадцать минут, Олег Иванович был уже навеселе. Виктория Андреевна заметила это и спросила ехидно:
– А вы, я вижу, уже приняли по дороге сюда?
– Пару рюмок, солнце мое, всего пару рюмок! – добродушно улыбнулся ей Олег Иванович. – Согласитесь – повод нешуточный. Как-никак, нашему водоканалу двести лет! Больше, чем иному городу.
– А вы, наверное, работаете здесь со дня основания водоканала? – съязвила Виктория Андреевна.
– Хорошая шутка, – ощерился Фомин. – Нет, милочка, я не так стар. Если хотите знать, мне всего сорок семь. Я даже в отцы вам не гожусь.
– Не годитесь, – согласилась Виктория Андреевна. – Но это еще не значит, что вы годитесь мне в любовники.
Олег Иванович расценил эту фразу как вызов и ринулся в бой.
– Это как посмотреть, – произнес он глухим, рокочущим голосом. – В делах любовных я дам фору любому двадцатилетнему. У меня много сил и много опыта. Согласитесь, это счастливое сочетание. – Глаза Фомина заблестели мягким, маслянистым блеском. Он слегка понизил голос и добавил: – Хотите проверить?
Виктория Андреевна удивленно на него посмотрела.
– А вы, оказывается, наглец, – тихо сказала она.
– Может быть, – пророкотал Фомин голосом профессионального соблазнителя. – Но прежде всего я человек, который всегда добивается своего.
– Вот и добивайтесь «своего». – Виктория Андреевна усмехнулась. – А я не ваша и никогда таковой не стану. Понятно?
Олег Иванович засмеялся:
– Ох, Вика! Ей-богу, ваша неприступность делает вам честь! Ладно, не будем ссориться. Давайте-ка лучше выпьем за дружбу и взаимопонимание! Минуточку внимания, господа! – Фомин повысил голос и постучал вилкой по фужеру. – Прошу внимания!
– Господа были в семнадцатом, – пошутил кто-то.
Олег Иванович поморщился – он не любил пошлых и заезженных шуток, затем встал и, дождавшись, пока шум стихнет, сказал торжественным, полным пафоса голосом:
– Господа, я не ошибусь, если скажу, что для многих из нас водоканал стал не просто работой, а... как бы это сказать...
– Вторым домом! – крикнул тот же голос.
Фомин улыбнулся:
– Да, вы правы. Вы правы, друзья! Водоканал стал нашим вторым домом. А коллектив водоканала – второй семьей.
– Хорошо сказано! – похвалили Олега Ивановича из-за стола.
Фомин слегка поклонился:
– Спасибо! Как заведующий лабораторией, я хочу пожелать нашему водоканалу дальнейшего процветания. Со своей стороны я и мои коллеги... – Тут Фомин очертил рукой широкий полукруг, словно призывая в свидетели присутствующих в зале коллег, – сделаем все, чтобы «Мосводоканал» работал бесперебойно и чтобы из кранов москвичей всегда текла чистая и вкусная вода!
– Ура! – крикнул кто-то.
Народ весело загалдел, раздался звон бокалов.
Олег Иванович уселся на место. На его смуглых щеках играл легкий румянец, а лицо светилось от удовольствия.
– Ну как? – обратился он к Виктории Андреевне. – Вам понравился мой маленький спич?
– Я в восхищении, – равнодушно ответила Виктория Андреевна, отпивая шампанского.
– Теперь вы хотите, чтобы я проводил вас домой?
Виктория Андреевна насмешливо изогнула бровь:
– А вам не кажется, что вы переоцениваете свое красноречие?
– Нет, – сказал Фомин, – не кажется. Тем более что проводить вас до дома не составит для меня никакого труда. Вы не поверите, но мне даже будет приятно!
– Правда? – Виктория Андреевна посмотрела на Фомина поверх бокала блестящими карими глазами. – Вы, кажется, сказали, что моя неприступность делает мне честь? А знаете, что делает честь вам?
– Что?
– Ваша настойчивость!
Виктория Андреевна замолчала, и Фомин нахмурился, пытаясь сообразить, как же ему следует понимать эту реплику. Подумав немного, он так ничего и не надумал и спросил прямо:
– И что это значит?
Виктория Андреевна улыбнулась.
– Какой вы глупый! – насмешливо сказала она. – Это значит, что я согласна.
– Да? – Морщинки на лице Фомина разгладились. – Ну, тогда давайте выпьем на брудершафт! Чтоб общение было приятнее, а расстояние между нами короче!
– Давайте, – игриво дернула плечом Виктория Андреевна.
Они переплели руки, сделали по глотку из своих бокалов, затем Фомин прижал к себе Викторию Андреевну свободной рукой, и они крепко поцеловались.
Вечер выдался тихим и лунным. Шагать по темному асфальту сквера и вдыхать запах разомлевших от тепла деревьев было приятно. Болдина достала из сумочки пачку «Вог». Дождавшись, пока она вставит сигаретку в губы, Фомин крутанул колесиком зажигалки и галантно поднес Виктории Андреевне извивающийся огонек пламени.
– Мерси, – сказала Виктория Андреевна.
Она элегантно прикурила – огонек осветил ее маленький аккуратный подбородок и пухлые губки – и помахала перед лицом рукой, отгоняя от глаз облачко едкого дыма.
– Поймать такси или хочешь пройтись пешком? – спросил Олег Иванович. – Вечерок-то сегодня какой славный, а!
– Да, вечер теплый, – согласилась Виктория Андреевна. – Но пешком будет далековато.
– А где ты живешь?
– Рядом с «Киевской».
– Рядом с «Киевской»? – Фомин удивленно вскинул брови. – Вот это да! Да ведь мне туда же! Я на Матвеевской живу. – Видя, что Болдиной это название ни о чем не говорит, Олег Иванович пояснил: – На электричке до дому добираюсь как раз с Киевского вокзала. Вот это совпадение, а! Стой здесь, я поймаю такси.
Машину Олег Иванович поймал быстро, что произвело на Болдину благоприятное впечатление – она любила мужчин расторопных и уверенных в себе.
В салоне такси Фомин накрыл маленькую ручку Виктории Андреевны своей широченной ладонью. Болдина посмотрела на его руку – толстые пальцы с черными волосиками, ухоженные розовые ногти, на безымянном пальце – золотая печатка с бриллиантом.
– Хорошо живете, – заметила Виктория Андреевна, кивнув на печатку.
Олег Иванович проследил за ее взглядом и улыбнулся:
– А, это. Хочешь – подарю?
– Вот еще, – фыркнула Виктория Андреевна. – Зачем мне мужская печатка?
– Продашь, а на вырученные деньги купишь себе машину.
– Спасибо, обойдусь.
Она попыталась высвободить руку, но Фомин крепче сжал ее пальцы. Затем наклонился к ней и прошептал, щекоча дыханием ушную раковину:
– Вика, ей-богу, еще не поздно поехать ко мне. Я живу один, и у меня в баре есть бутылочка дорогого французского коньяка.
– Нет, не стоит, – так же тихо ответила ему Болдина, поежившись от сладкой щекотки – чувствовать жаркое дыхание Фомина на своем ухе ей было волнительно и приятно.
– Но почему?
– Я тебя боюсь, – игриво ответила Виктория Андреевна. – Ты сразу начнешь ко мне приставать.
– Глупости! Я не такой!
– Все вы так говорите.
Фомин поцеловал мочку ее уха, затем проехался губами по ее шее. Болдина вновь поежилась и тихо засмеялась. Фомин взял ее пальцами за подбородок, повернул к себе и нежно поцеловал в губы.
– Ты живешь одна? – спросил он.
Виктория Андреевна покачала головой:
– Нет.
– А с кем?
– С мамой и сыном.
– Ты пустишь меня к себе?
– Нет. Только не сегодня. Послезавтра сын уезжает в лагерь, тогда ты сможешь прийти. Я не хочу его травмировать.
– Он что, такой чувствительный?
Болдина вздохнула:
– Ты ведь знаешь подростков, они все чувствительные в этом возрасте.
– Это точно. Но ждать до послезавтра – невыносимо. Ты такая аппетитная. И от тебя так пахнет...
Олег Иванович вновь поцеловал Болдину в шею, затем положил ладонь ей на бедро и принялся тихонько поглаживать его пальцами.
– Сумасшедший... – прошептала Виктория Андреевна, закрывая глаза. – Ведь мы здесь не одни... – Голова у нее слегка кружилась, рука Фомина была крепкой, сильной и нежной.
– Не волнуйся, водитель смотрит только на дорогу, – сказал Фомин. – А ты... ты сводишь меня с ума... – Олег Иванович перевел дыхание и скользнул пальцами Виктории Андреевне под юбку.
Спустя полчаса Фомин шагал по тротуару, мимо освещенных витрин и неоновых вывесок. На душе у него было гадко. То, что он поначалу принял за игру, оказалось правдой: Болдина действительно жила с сыном и матерью и наотрез отказалась пустить Олега Ивановича «на чашечку кофе». Все было как в плохом кино: как только такси остановилось возле дома, Вика быстро чмокнула Фомина в губы, сказала «до завтра», выскользнула из машины, махнула на прощание рукой и, пока Олег Иванович ошалело моргал глазами, скрылась в подъезде.
«Развела меня, как прыщавого подростка! – со злостью думал Фомин, шагая по тротуару. – Распалила и бросила! Какой вечер испортила, а! Знал бы, что она выкинет такой финт, подкатил бы к Светке Сидоренковой. Уж лучше толстушка Сидоренкова, чем сто грамм на ночь и холодная постель».
Дошагав таким образом до Киевского вокзала, Олег Иванович глянул на часы и, вспомнив, что следующая электричка будет почти через час, направился в вокзальную кафешку с твердым намерением накатить-таки еще грамм двести коньячку, чтобы избавиться от неприятных мыслей и вновь почувствовать себя «юбиляром» (двухсотлетний юбилей «Мосводоканала» Фомин воспринимал как свой собственный, личный праздник).
Несмотря на поздний час, а, может быть, благодаря этому, в кафе было многолюдно. Фомин уселся за единственный пустовавший столик и заказал себе графинчик коньяку с лимоном.
Хотя в меню значилось, что коньяк пятизвездочный, Фомин все же взял первую рюмку с опаской, так как никогда не доверял привокзальным питейным заведениям. Осторожно, словно опасался, что она может взорваться, поднес рюмку к лицу, понюхал, отпил немного и задумчиво почмокал губами. Затем удовлетворенно кивнул – хороший коньяк, не фальшивка.
Он уже наполнял рюмку во второй раз, когда возле столика остановился невысокий и сухопарый парень с темно-рыжими волосами и горбатым носом.
– У вас свободно? – спросил рыжий.
Олег Иванович посмотрел на незваного гостя и едва заметно поморщился:
– Занято, друг. Тебе что, места мало?
Горбоносый тонко улыбнулся.
– Места много. Людей мало. Поговорить не с кем, – объяснил он. Затем прищурился и добавил: – Вижу, один пьешь. И лицо у тебя невеселое. Я тоже один, но когда пью – компанию хочу. А сейчас я пью.
Фомин невесело усмехнулся:
– Это ты верно сказал: людей мало. В наше время настоящих людей днем с огнем не сыщешь. В глаза тебе улыбаются, а за пазухой камень держат. – Олег Иванович вспомнил усмехающееся лицо Болдиной и вздохнул: – Ладно, присаживайся.
Горбоносый уселся за стол и тут же, повернувшись к барной стойке, громко щелкнул пальцами.
Вскоре на столе появился еще один графин с коньяком, а с ним и закуски – тонко нарезанный лимон, маслины, копченое мясо и сыр.
– Тебя как зовут? – спросил незнакомца Фомин.
– Али, – представился тот.
Олег Иванович усмехнулся:
– С Кавказа?
– С Кавказа, – кивнул горбоносый. – А что, плохо?
– Нормально, – сказал Фомин. – У меня нет этнических предрассудков. Меня можешь звать Олег. – Фомин наполнил рюмки и придвинул одну Али. – Ну что, Али-Баба, давай, что ли, дернем? За знакомство.
– Давай.
Они выпили.
– Из-за бабы страдаешь? – спросил Али.
– А что, так заметно?
– Заметно, заметно. – Горбоносый сделал маленький глоток и поставил рюмку на стол. – Хорошо пьешь, Олег. Русские все хорошо пьют. Вот только драться совсем не умеют. Надерут вам чеченцы задницу, Олег. Увидишь – надерут.
Фомин вновь наполнил рюмки, опорожнил свою одним махом, поставил на стол и посмотрел на Али:
– Говоришь, драться не умеем? Гм... А что, если я тебе прямо сейчас по зубам двину, а? Это тебя убедит?
Поскольку ответа не последовало, Фомин усмехнулся и вновь взялся за графин. Но тут Али заговорил.
– Не двинешь, – тихо сказал он. – Пьяный ты. И дебелый. Наверно, за это тебя женщины и не любят. Бабам нравятся молодые и крепкие. Такие, как я.
Графин дрогнул в руке Фомина. Несколько капель коньяка упали на скатерть. Олег Иванович поставил графин на стол и тяжело посмотрел на кавказца:
– Дебелый, говоришь? – В глазах Фомина полыхнула ярость. – А ну, пойдем покурим, – глухо прорычал он.
– Пойдем, если не боишься, – пожал плечами Али. Он достал из кармана купюру, показал ее официанту, затем сложил вдвое и запихал под пепельницу.
– А ну, забери свою сраную бумажку, – пророкотал Фомин. – Я привык платить за себя сам.
– Ладно, плати ты, мне же лучше, – сказал кавказец и забрал со стола купюру. Все это он проделал с показным равнодушием, словно потешался над Фоминым.
Олег Иванович еле сдерживал ярость. Он быстро отсчитал необходимую сумму, швырнул ее на стол и поднялся.
– Пошли!
– Пошли, – согласился Али.
Они вышли из кафе – Фомин впереди, кавказец – за ним – и направились в сторону платформ.
До электрички оставалось еще двадцать минут. Платформа была почти пуста. Мужчины дошли до самой дальней и самой темной части платформы и там остановились. Фомин медленно повернулся к горбоносому Али. Он был почти на голову выше своего противника и раза в два шире в плечах. Однако кавказец, несмотря на малый рост и щуплость телосложения, смотрел дерзко и нагло.
– Ну что, Олег, двинешь мне по зубам? – иронично спросил он. – Или у тебя не только с бабами, но и с мужиками не получается?
– Ну все, рожа! – взревел Фомин. – Сейчас я тебя по рельсам размажу!
Он сжал кулаки и бросился на кавказца. Однако тот ловко поднырнул под правый кулак Фомина и сделал всего один – короткий и молниеносный – выпад. Фомин почувствовал, как что-то жаркое кольнуло его в грудь, а вслед за тем кровавая пелена затянула ему глаза.
Когда широкий затылок Олега Ивановича стукнулся об цементную плиту платформы, он был уже мертв.
