— Приглашали, Константин Дмитриевич? — Александр Борисович имел вид сугубо деловой, как и положено помощнику генерального прокурора. Хотелось бы сказать еще — и недоступный, но Костя ведь свой человек, а вот другие пристают постоянно, зная общительный характер Турецкого и его патологическое неумение отказывать кому-либо в настоятельных просьбах.

— Клавдия тебе верно доложила, — улыбнулся Меркулов. — Я не перестаю удивляться! Стоит ей услыхать твое имя, Саня, и по лицу, я не говорю обо всем остальном, прямо-таки разливается полярное сияние! И чем ты их берешь?

— Не трожь заветного, Костя, — нарочито серьезно ответил Турецкий. — Девушка до сих пор не может простить себе, что энное количество лет назад один молодой, безумно обаятельный и перспективный «важняк» случайно просквозил мимо ее пристального внимания. Отсюда соответствующие комплексы. Иногда их приходится немного того, — он изобразил ладонью поглаживание чего-то «мягкого и пушистого», — но полностью избавиться от них уже, конечно, поздно — возраст не тот. Верный возраст, Костя, смысл понятен? Человек вступил в тот возраст, когда из всех замечательных качеств характера у него сохраняется только одно — верность идеалам.

— Гляди, как ты о себе-то мнишь?

— При чем здесь я? А ты на себя посмотри, проанализируй собственные чувства. Ну, что?

— Да ну тебя к черту! — засмеялся Меркулов. — Философ…

— Так зачем позвали-то? Намекаете на конец рабочего дня? — И Турецкий демонстративно обернулся к сейфу Меркулова, где у того нечаянно отыскивалась к случаю бутылочка хорошего коньяка.

— Не торопись, да и повода у тебя, думаю, пока нет.

— Та-ак, — многозначительно протянул Турецкий, откидываясь на спинку стула и с вызовом забрасывая ногу на ногу, — значит, приготовили лучшему другу очередную отвратительную пакость и даже не испытываете по этому поводу никаких угрызений? Господи, и с кем ты свел меня на заре моей чистой, безгрешной юности! — Он вскинул глаза к потолку, обнаруживая паутину в углу, где ее не доставал веник уборщицы. — В чьи безжалостные, черные руки вверг мою хрупкую, светлую судьбу! За что, о Господи?! — И продолжил сварливым голосом: — Уж я ли Тебе свечки не ставил в храме Твоем, что на Комсомольском проспекте? Я ли Ирке не напоминал тоже ставить при случае?

— Ну-ну! Кончай причитать! Не на базаре. И не на похоронах собственной невинности.

— А где? деловито осведомился Турецкий, нависая над столом и в упор, проницательно глядя Меркулову в глаза. — Насчет невинности не совсем, уверен, но вот поторговаться я не прочь. Слушай, уважаемый мой, а что это у тебя тут делал гусь из Арбитражного суда? Уж не он ли причина того, что ты готов отправить меня вместо сладкого турецкого побережья в горькую и глухую сибирскую тайгу, а? Колись!

— А при чем здесь суд? — Меркулов нерешительно пожал плечами.

— А при том, что я, Костя, зная твое великое отвращение к бульварной прессе, с изумлением вижу на твоем столе свеженький экземпляр «Секретной почты», которую, по моей информации, тебе доставили из библиотеки сразу, едва ты вышел от моего босса. Не надо иметь семь пядей во лбу, Костя, чтобы понять, какую скверную бяку вы с генеральным затеяли в отношении меня. Я уже подбил все бабки, чтобы наконец улизнуть от вас в отпуск и не возвращаться в свое прогнившее стойло, где со дня на день, того и гляди, зацветет проклятый тополь, а ты знаешь, что у меня на этот чертов пух стойкая аллергия. Он всегда вышибает меня из рабочего состояния.

— По-моему, слишком многословно, нет? Да и где ты видел в окрестностях нашей конторы эти свои тополя? Нет, тут что-то новенькое. Просто смыться хочешь.

— Защищаюсь, как могу, — Турецкий развел руками.

— А про это тебе что известно? — Меркулов подвинул к нему газету.

— Все. — Турецкий брезгливо, одним пальцем отодвинул ее обратно. — Ты забываешь, что я не только однажды успел поработать в газете, но еще и эту их кухню носом за версту чую. Где мясо несвежее положили и перчику добавили, чтоб скверный запах отбить, где…

— Значит, читал?

— А что в этом удивительного? Я — человек простой, из обывателей, сплетни люблю, примочки всякие, особенно когда они меня напрямую не касаются.

— Так это же прекрасно! — воскликнул Меркулов. — Оказывается, тебя мне сам Бог послал! И кому ж как не тебе… На-ка вот, нечто вроде памятки… — Он протянул Турецкому исписанный крупным почерком лист бумаги. — Прогляди уж, не сочти за труд.

— Ну и что вы тут изобразили? — Турецкий стал бегло читать, произнося вслух отдельные слова и фразы. — Так… ага, личное указание… А как же! Иначе ведь я могу взбрыкнуть… Погоди, а при чем здесь это ваше, господа, совершенно бездарное своей неопределенностью выражение «как бы в приватном порядке»? Мы теперь разве частная контора? Частный сыск? Так переадресуйте гуся к Дениске Грязнову, в его «Глорию». Ребята хоть заработают на очередном скандале, а мне зачем? У меня на отпуск деньги уже отложены… Ладно, не сверкай очами, читаю, читаю… Ага, вот оно самое… ну-ну, а я все жду, где ж, наконец, политика-то свое мерзкое рыльце высунет?.. Понятно. Костя, это твой собственный текст? Или со слов написано?

— Ну… и со слов тоже.

— То есть в смысле от души?

— Саня, не морочь мне…

— Что?

— Ничего не морочь! — почти взорвался Меркулов. — Ну что ты, словно дитя малое? И капризное? Не тот ему шарик, понимаешь, дали. «Как бы» ему не нравится! Мне тоже не нравится! Но что есть, то есть.

— Костя, а знаешь, ведь в твоей показной ярости проглядывает нечто этакое фрейдистское, — заулыбался Турецкий. — Чего-то ты, мужественный мой, скрываешь от лучшего друга. И свинья, которую ты ему старательно подсовываешь, вовсе не так безобидна. Давай уж, колись, что ли, до конца. Тебе ж и самому эта хреновня не нравится.

— Фу, Саня!

— Ну, пусть проще, пусть фигня! Ведь так?

— Так. И политика, которой здесь намешано без меры, тоже. Только меня не оставляет мысль, что ни какой политики вообще здесь и близко нет. Ты его знаешь, этого Степанцова?

— А зачем? Мы вместе не служили-с. Он из наших?

— Не знаю, что ты имеешь в виду, потому что от тебя никогда прямого ответа не услышишь, вечно с этими, с…

— С подъелдыкиваниями, Костя, да?

— Нет такого слова! — почему-то взвился Меркулов.

— Да? — сделал большие глаза Турецкий. — А нам, например, со Славкой Грязновым нравится.

— Вам вообще всякая чушь нравится! Один — «подъедь», понимаешь, другой…

— А-а, вон в чем дело! — засмеялся Александр Борисович. — Это тебе генеральный с настроением подгадил? Он и мне вчера говорит: «Подъедь на Краснопресненскую…», а я отвечаю: «Слушаюсь, вашство, прям щас и подъехаю!» Только он все равно не понял, вот и ты зря пафос растрачиваешь, Костя. Давай вернемся к нашим баранам, в смысле к гусю. Что ты про него знаешь такое, что мне неизвестно?

— А что тебе вообще известно?

— Только то, где он работает. А есть ли жена, дети — не в курсе. Но могу. Самого, кажется, встречал. Если супруга похожа на него, это — кошмар. А вот дочки, например, могли бы быть вполне, так я думаю. Не то? — Он наивным взглядом уставился на Меркулова.

— Не придуривайся, старый ведь уже, а все туда же…

— Костя, куда? Что ты все время говоришь загадками? — взмолился Турецкий.

— Ладно, черт с тобой, так и быть, налью тебе одну рюмку, — сказал Меркулов и закряхтел, поднимаясь. — И как только не стыдно! До чего ж мир стал продажным!

— Увы, Костя, — печально согласился Александр Борисович, тоже поднимаясь к книжным полкам, где в одном из ящичков у Меркулова стояли рюмки и вазочки с печеньем, конфетами либо какими-нибудь фруктами — просто так, на всякий случай, для близких людей.

Конечно, он читал эту статью. Просто так, от нечего делать, вечером, перед сном, листая еженедельник, в котором всегда находилась какая-нибудь любопытная фактура, особенно связанная с замечательной советской действительностью, со шпионажем, тайными политическими играми и прочим, почти абстрактным теперь, как сострил не то Михаил Жванецкий, не то Михаил Задорнов, «нашим непредсказуемым прошлым».

Но вот сама статья не то чтобы разочаровала, а как-то и живого интереса тоже не вызвала. Показалось, что кто-то сводит счеты. И сам литературный уровень — отдельные выражения, словарный, так сказать, запас — все это было ниже того, который являлся обычным и характерным для данного еженедельника. Писателей приглашали, известных публицистов, специалистов, знавших проблемы так, что от зубов отскакивали. А это? Повод в очередной раз пожать плечами и перевернуть страницу? Пожалуй, именно так. Да и на кого из ныне существующих политиков, ну, пускай все-таки за редким исключением, не выливали ушаты помоев? Ничего необычного, каждый сам знал, когда рвался в политику, что его ожидает. Так чем тот же Степанцов лучше или хуже? А ничем.

Ну, откровенные намеки на полное моральное разложение — это, разумеется, серьезно, да вот только сами намеки ими и остаются, если нет конкретных доказательств. А без них никто дела не возбудит, как кому бы и не хотелось этого. Но прямых доказательств, будя по тексту и тону статьи, у автора, Метельского этого, видно, нет, да и никогда не было — слухами питался.

Опять же авторские уверения почтенной публики в том, что фигурант в свое время, на заре, так сказать, нарождающегося в Советском Союзе правозащитного движения, будучи народным судьей, отправлял несчастных диссидентов в лагеря, так это тоже не бог весть какое открытие.

Пустословие это, рассчитанное на глупого обывателя либо чрезмерно зацикленного на «правовых свободах» бывшего диссидента. И это будет, пожалуй, правильнее всего. Вот откуда ветер дует. Обиженный! Даже смертельно оскорбленный! Который никогда и ни за что не простит мерзкому судье прежних своих унижений.

Ну и все остальные обвинения — примерно в том же ключе. А смысл этого бесконечного текста, вероятно, в одном: вор уже есть, давайте сюда срочно палача! Потому и название у статьи такое броское, привлекающее внимание — «Требуется палач». Прочитайте и поймете, для кого. И понятно также, почему прибежал к Косте, созвонившись предварительно с генеральным прокурором, Степанцов. Прибежал, подгоняемый, видно, недобрыми предчувствиями, а ушел полный надежд на удачный и бескровный исход. А в самом деле, кто бы на его месте улыбался, подходя к плахе? Он — опытный юрист, прекрасно понимает всю казуистику момента, и для него уверение того же заместителя генерального прокурора, что, мол, поможем, разберемся, не дадим тебя в обиду, лучшее из всех других обещаний.

Итак, генеральный указал, Костя «дружески приказал», а ты, Саня, разбирайся в этом «тухлом» деле. У тебя хоть и генеральские погоны на плечах, но ты — следователь и, значит, знаешь, как это делается. Вот и флаг тебе в руки! В смысле — респиратор, когда копать начнешь…

Примерно в таком тоне закончилась у них беседа в кабинете Меркулова после того, как они прикончили-таки бутылку древнего, в смысле еще советского, армянского коньяка. Под сухое печенье и три сочные груши, которые разделили по-братски.

Ну хотя бы общую диспозицию выяснили, и то, как говорится, хлеб.

Объяснил Костя Александру и свое выражение «в приватном порядке». В общем, расследование не должно быть громким. К нему не следовало привлекать внимание прессы, поскольку журналисты, едва почуют запах «жареного», немедленно слетятся, как та стая воронов. А ситуация с Арбитражным судом складывается, судя по всему, таким образом, что никакая огласка — тем более подобного рода — им не нужна. Даже противопоказана. Ибо может вызвать резкие встречные телодвижения в правительстве и Администрации, а это опять перестановки в верхних судебных эшелонах, опять противостояния и опять новое напряжение — и в экономике, и в обществе — вместо обещанной и уже широко разрекламированной стабильности.

— Ты все правильно понял, Саня?

— Я думаю, что все понял правильно, Костя. Но один вопрос остался.

— Господи, давай, только учти, выпить у меня больше нечего.

— Действительно, не посылать же Клавдию…

— Ты с ума сошел?! — воззрился на Александра Меркулов.

— Да нет, недалеко, но лучше уж я сам схожу, зерно? Загляну теперь в собственный сейф, вдруг чего-нибудь завалялось? А то наша девушка может истолковать такой посыл, извини за выражение, неправильно. И возмечтать, верно?

— Босяк! Что тебе еще непонятно? — почти простонал Меркулов.

— Мне непонятно, кто понесет расходы по данному расследованию. А если вдруг придется куда-то выехать? А вдруг то, — Турецкий изобразил ладонью в воздухе нечто неопределенное, — или… другое? Ты, что ль, будешь выписывать мне командировочные?

— Это с какой стати ты собираешься куда-то выезжать? — возмутился Меркулов, вытирая платком влажный лоб — душно стало в кабинете.

— Интуиция, Костя, исключительно интуиция, мать этих… версий.

— Ты с матерью-то поосторожней. Лично я не вижу необходимости.

— И я пока не вижу, но мало ли? Вам ведь необходимо приватное расследование, да? Значит, и от вас помощи не жди. И опять-таки это значит, что я реальную помощь смогу получить только от частных структур. От Дениски, скажем. Ты ж ведь не полезешь в файлы судебных инстанций, Верно? И я не полезу. А мне надо. Кому поручить? И почему бесплатно? Бесплатно, Костя, только кошки рожают.

Меркулов захохотал:

— Ты все перепутал— насчет кошек! Я тебе советую встретиться для начала и поговорить с редактором «Почты», может, и секретов-то никаких нет.

— Не прав. Категорически… — Хмель, похоже, на Александра уже действовал, но еще не все им было сказано. — Судя по тону, по форме, по… не знаю, это у меня тоже чисто интуитивно возникло, эта статья не является гордостью сего издания. Может, вынужденная публикация — было кому-то обещано, а теперь вот — почти конфуз. А может, специально — и тон, и язык настолько деревянные, чтоб, условно говоря, никакая лексическая экспертиза не могла обнаружить концов. Не исключено? Как видишь, нет. А послать он меня, этот твой редактор, вправе так же далеко, как и всех остальных. Не к чему придраться-то. И еще, Костя, там у них, в редколлегии, до едреной матери иностранцев. И натуральных, и бывших наших, так что интересы могут обозначиться самые неожиданные и разнообразные. Так что, каждого брать за глотку и допрашивать? Одну минуточку! Как бы потом нам самим палач не потребовался, фигурально выражаясь, со стороны общественного мнения. Нет, Костя, ты как хочешь, но у меня сомнения. Пойду поищу, вдруг, а?

— Только не качайся, — строго предупредил Меркулов и поднялся из кресла. Сказал себе: — Попросить разве Клавдию заварить чаю покрепче? А то ведь и не остановиться?..

Придя в свой кабинет, Александр Борисович первым делом достал из ящика стола сотовый телефон и нашел в «записной книжке» номер Дениса Грязнова, директора частного охранного предприятия — так официально, а попросту — сыскного агентства «Глория». Нажал вызов, стал ждать. Хорошо, Денис оказался на месте.

— Здравствуй.

— Привет, дядь Сань. Проблемы?

— Твой замечательный Макс далеко?

Макс — это грандиозный, если подходит такой термин, компьютерщик. Бородатый, бесстрашный хакер, он залезал туда, куда даже неоднократно битые, опытные профи лезть побаивались. А он умел, и все тут.

— Нужен, дядь Сань?

— Разумеется, только с твоего разрешения. И абсолютно секретно.

— Понятно, — засмеялся Денис. — У вас с дядькой очередная сомнительная операция?

— При чем здесь Вячеслав? Он пока не в курсе. И ты — смотри мне!

— Даю Макса.

— На проводе, — вот так, по старинке, отозвался Макс, хотя никакого телефонного провода между ним и Турецким, естественно, не было.

— Слушай, бородатый бандит… — начал Турецкий, и Макс перебил:

— Начало впечатляющее. Можно, я налью себе кофе, Сан Борисыч?

— После того, как выслушаешь. Слушай и запоминай, разбойник. Надо влезть в Высший арбитражный суд, покопаться в их кишках и вынуть оттуда все, что только найдется на Степанцова Кирилла Валентиновича. Особое внимание прошу обратить на советский период его деятельности. Он тогда был народным судьей.

— А он кто? — невнятно спросил Макс, похоже, он по привычке уже что-то жевал. Он вообще, когда отрывал свой орлиный взгляд от экрана монитора, сразу начинал что-нибудь жевать и пить кофе. Ну, характер такой.

— А он у нас зампредседателя Высшей арбитражки. Впрочем, тебе-то какая разница?

— Это точно, мне — что уборщица из платного сортира, что генсек. Когда: требуется?

— Дня тебе хватит?

— Бу сделано. Шеф в курсе? — Это он имел в виду Дениса Грязнова.

— Разумеется. Пока. Я сам подскочу, когда скажешь. С меня…

— Банка кофе! — быстро подсказал Макс. Для него это была самая лучшая и взятка, и награда. Он за день выпивал кофе столько же, сколько все семеро сотрудников агентства, включая его директора.

Бутылка, конечно же, отыскалась — хорошо початая, но все же. Да и не бежать ведь на улицу! Тем более Клавдию еще посылать! Скажет же такое Костя!.. Или это не он сказал?

Вернувшись, Александр Борисович торжественно водрузил бутылку на круглый стол, за которым они сидели, отметив укоризненный взгляд Меркулова.

— Тебе что не нравится? Что бутылка уже слегка надпитая? Или вообще сама бутылка?

— Не нравится твоя настойчивость. — Меркулов поиграл лохматыми бровями. — А насчет бутылки? Ничего себе — слегка! С кем это ты? Или уже начал в одиночку? Неужели дошел до такой степени?!

— Охолонись, Костя, бутылка валяется больше года. Случайно забытая некогда песня.

— Ну да, ты забудешь, как же! А почему долго ходил?

— О! Наконец-то проявилась твоя кулацкая сущность! Но и мы тоже не боярских кровей. Сделал кое-какие распоряжения. Ты ж ведь мне не разрешишь обращаться в органы, чтоб те выдали мне всю подноготную фигуранта? Нет. А сам он, если хоть капельку в чем-то замешан, никогда не расколется, так? Значит, условия мои будут следующими. Если они принимаются, я наливаю. Если же нет, уношу бутылку и спускаю ее содержимое в сортир. Есть вопросы?

— Да, говори условия.

— Постановление о возбуждении уголовного дела по факту клеветы в отношении ответственного государственного лица по признакам части третьей статьи сто двадцать девятой УК, фу-у-у… за подписью… хочешь — твоей, хочешь — генерального прокурора, раз! Деньги на бочку для проведения следственных мероприятий, в которых могут быть задействованы неофициальные службы, — два! А три? Про три я еще пока не придумал. Как? Выливать? — Он поднял бутылку.

— Ладно, наливай, куда деваться, постараюсь изыскать для тебя некоторые средства. Постановление будет завтра. Все равно ведь сегодня спать отправишься.

— Ага, и традиционно уговаривать Ирку отложить на потом мечты отдохнуть с мужем на берегу лазурного Средиземного моря.

— Плюнь, — со знанием дела посоветовал Меркулов, — оно, все говорят, вредное для здоровья, а вот Черное — это полезное.

— Ирка думает иначе, и Нинка тоже. — Турецкий задумчиво развел руками, демонстрируя, что сам он как бы и не против такого мнения, да вот супруга с дочкой… — Но тебе, Костя, я скажу со всей ответственностью: чует мое сердце, что ты меня сознательно втягиваешь в какую-то очень скандальную историю.

— С таким предубеждением нельзя приниматься за расследование. — Меркулов поморщился. — Я тебе всю жизнь говорю об этом и — как в пустую бочку! Надоело!

— Так ты накажи меня, Костя! — обрадовался Александр. — Передай дело другому!

— Поздно, Саня, поздно… — вздохнул Меркулов.