Наигранную бодрость Вячеслава Ивановича словно водой смыло. Он сидел в машине молча, хмурился, потом неохотно сказал:

— Все-таки сволочи мы порядочные… Совсем старика забыли. И дети его еще, яйца бы им поотрывал…

— А что — дети? Они отцу помогают, я знаю, мне Костя говорил, это ж он у нас осуществляет обязанности… нет, обладает привилегией все знать и лично контролировать. И слава богу.

— Ты потом куда?

— Да вот заброшу тебя и отправлюсь в «Секретную почту». Пока Семен излагал свои соображения, у меня одна мыслишка наклюнулась. Хочу проверить кое-что.

— Не поделишься?

— Долго излагать, Славка, а мы приехали. Вылезай, вечерком позвоню, хотя… погоди…

— Та-ак! — многозначительно протянул Грязнов, опираясь на открытую дверцу. — Ну-ка, гляди мне в глаза, Саня! Что, отвязался уже?

— Господи, и ты еще!

— Почему «и»? Или был прецедент?

— Да то-то и оно, что был. Вчера за мной практически полдня ездил черный «БМВ». К своему позору, я заметил «хвост», когда уже поздно возвращался в Москву. А у своего подъезда даже поговорил с одним из незнакомцев, типичным таким Николай Николаичем, который попробовал уверить меня, что мы давно знакомы, хотя я могу поклясться…

— Стоп, Саня! — жестом остановил Грязнов. — Сначала уточним условия задачи. Первое: в котором часу? Второе: ты спускался или поднимался? Это имеет значение. Третье: с какой стати они подошли именно к тебе? Четвертое…

— Так, я все понял. Садись и слушай…

И Александр Борисович кратко рассказал другу о своей поездке к писателю, о том, что припозднился за долгим разговором, и о том, что пришлось по его просьбе отвезти его взрослую дочь в Москву. Словом, приехал к себе поздно, в двенадцатом часу. А тут — эти.

Хмурый Грязнов к концу рассказа стал все шире улыбаться и наконец не выдержал, хлопнул друга ладонью по плечу и сказал:

— Девка-то хоть хорошенькая?

— Ну, Славка, ну ты, ей-богу! Взрослая женщина, была замужем, детей нет, учительница, умная — вот, собственно, и все, что удалось узнать.

— Понятно, между делом. А собой какова?

— Нет, с тобой разговаривать…

— Так ты, надо понимать, снова к ней наладился?

— С чего ты взял? — возмутился Турецкий. — Даже и не думал!

— Твои сомнения, Саня, по поводу нашего вероятного вечернего рандеву можно истолковать исключительно в пользу этой моей версии. Разбей ее, как ты умеешь!

— Время еще терять на глупости! Ты мне лучше про этих шустряков скажи!

— Так что они от тебя хотели конкретно?

— Чтоб я машину проветрил, а то духами пахнет. Тебе, например, пахнет?

Грязнов недоверчиво принюхался, поводил по сторонам крупным носом и отрицательно покачал головой:

— Похоже, выветрилось. Ты правильно сделал, что их послушался. А что еще?

— Они вели меня обратно по Киевскому шоссе до Москвы, там я немного поплутал, но они не отстали, будто заранее знали, куда я еду. Так и оказалось. В последний раз мы виделись у моего подъезда. И им известно, что мои в отпуске, за границей.

— И все?

— Да, кажется, так. Очень похожи на топтунов, но явно не штатного расклада от «соседей». Скорее всего, это у них в прошлом, а сейчас служат в какой-нибудь причастной к моему расследованию охранной фирме.

Я вот думал, что за фирма, и пришел к выводу, что это может быть наш главный нефтегазовый холдинг, который является тайным почему-то спонсором, а по сути, и хозяином «Секретной почты»! Значит, если я задеваю интересы еженедельника, то как бы наезжаю и на господ олигархов. Расклад понятен?

— Честно говоря, не очень… А, погоди, дай сообразить! Этот, значит, уличает твоего Степанцова во взяточничестве, коррупции, «аморалке», так? Путь в председатели ему, надо полагать, перекрыт. Но тут ты начинаешь искать автора, чтобы вчинить ему иск в клевете? И если у тебя получится, то опозоренный с ног до головы чиновник окажется невиноватым, и большой кабинет может-таки освободиться для него? А что? Я тебе скажу, Саня, ничего необычного, самая натуральная наша политика, со всеми ее технологиями, пиара-ми там и прочим. Тогда ничего удивительного, если они, зная твою настырность, подвязали тебе «хвостик». Вопрос в другом — как мы станем реагировать на такое вмешательство? Ты-то сам что думаешь? Отсекать или дать им еще побегать?

— Да вот думаю.

— Долго — это не есть хорошо, Саня. Нет, если у тебя вдруг возникнет необходимость встретиться с кем-то, но так, чтоб посторонних глаз при этом не было, сделать можно. Да ты и сам умеешь выходить из подобных ситуаций. Ну, Дениска, в конце концов, со своими парнями всегда поможет. Это при экстренной надобности, ну вот как вчера, например, да?

— Ох и жук ты, Вячеслав, — засмеялся Турецкий. — А вот ведь познакомлю, врага в твоем лице наживу.

— Это почему же?

— А тебе самому понравится. Она такая, как раз в твоем вкусе — крепенькая и шустрая.

— Что, в самом деле такая прямо вся?..

— Ну, почти.

— Не, не знакомь, — отмахнулся Грязнов, — а то потом начнется! Да и не мальчик я бегать на свидания, друга подсиживать!

— Да успокойся, Славка, не было ж ничего! Поболтали, пока ехали — и все!

— Странно от тебя такое слышать… Ну, ладно. А с этими? Давай я скажу Дениске, чтоб они поездили немного за тобой, так, без вмешательства, и посмотрели, что это за хлопцы такие и откуда они. Дело двух-трех дней. А можно решить вопрос радикально, посадить тебе на «хвост» Голованова с Демидовым. Эти их враз успокоят, всякую охоту отобьют подглядывать да подсматривать. Ну и советы давать, когда их не спрашивают. В общем, смотри, Саня. Я пошел, а ты все-таки звони, подружка дружбе не помеха, — уязвил-таки он под конец. — Пока!

Турецкий внимательно перечитал заметки Семена Семеновича, изложенные им на трех убористо исписанных страничках, подивился лишний раз поразительной сметке старика и отправился в редакцию еженедельника.

В приемной никого не было. А у заносчивой секретарши главного при виде гостя вспыхнули глаза.

— Добрый день, Оксаночка, — вкрадчивым тоном сказал Турецкий. — Ваш у себя?

Она почему-то хихикнула и зажала ладошкой рот, а затем кивнула. При этом бюст ее колыхнулся.

— Доложите, а? Только не пугайте его, я не арестовывать пришел, а кое-что уточнить по ходу расследования, всего лишь. Пугаться он у нас с вами будет потом.

Девушка, оглядываясь на него, ушла в кабинет и вернулась минуту спустя.

— Извините, но Эдгар Амвросиевич не может сейчас вас принять, у него важные телефонные переговоры, а сколько они продлятся, он и сам не знает.

Она, многозначительно взглянув ему в глаза, показала пальцем, как накручивают обычно телефонный диск.

— Прекрасно, я подожду, — кивнул Турецкий и подумал, что, если он вызвал у девушки Оксаны определенные эмоции, это очень хорошо, значит, в какой-то степени и на ее помощь можно будет рассчитывать. — А чтоб не терять времени зря, — теперь уже он так же многозначительно уставился на нее и оглядел всю ее — от туфелек до банта на затылке, — могу я попросить вас об одолжении?

— Это смотря о каком. — Она смотрела с вызовом.

— Пока суд да дело, принесите мне, пожалуйста, подшивку вашего еженедельника за… — Александр Борисович задумчиво уставился в потолок. — Ага, за два последних года — календарных, — поправился тут же. И уселся в кресло, видимо, для особо почетных посетителей, коим приходится дожидаться аудиенции у Хакель-Силича:

Она в раздумье постояла, снова ушла в кабинет главного, вернулась и вышла в коридор. Минут через пять возвратилась, неся на руках две толстые подшивки. Положила на приставной столик и спросила:

— Вы будете прямо тут смотреть, Александр Борисович?

— Да, прямо тут, пока ваш редактор не освободится.

Он подвинул кресло к столику, убрав от него обычный стул, и развернул верхнюю подшивку.

Сначала он знакомился с анонсами, вынесенными на первую страницу еженедельника, затем бегло листал каждый номер, иногда останавливаясь и более внимательно вчитываясь в опубликованные материалы. В положенном на колени блокноте делал пометки. Он так углубился в свое дело, что не обращал внимания на входящих и уходящих из приемной людей. Некоторые приостанавливались, оглядывая его, другие быстро проходили в кабинет редактора, третьи обменивались многозначительными взглядами с Оксаной. Турецкий не смотрел на них, он был занят, но чувствовал все происходящее вокруг каким-то сторонним зрением. Ну, конечно, кто ж останется равнодушным к такому событию! Явился помощник генерального прокурора, по-хозяйски расположился в приемной и листает подшивки аж за два года! Чего он там выискивает? Что читает так внимательно? Сплошные вопросы и полное недоумение.

К чести Александра Борисовича, он справился со своей задачей за сорок минут, закрыл подшивки, захлопнул свой блокнот, предварительно вырвав из него один из листков с записями, поднялся, отодвинул кресло на место и, потянувшись с удовольствием, сказал Оксане:

— Я надеюсь, важные переговоры у него, — мотнул он головой в сторону двери кабинета главного, — наконец закончились?

— Давно, — растерялась Оксана.

— А если давно, чего ж он тогда не поинтересовался, чем тут занимается его посетитель? — Он сказал это совсем дружелюбно, оставляя всякие глупости на совести Эди.

— Наверное, просто не хотел вам мешать, — пожала плечами Оксана.

— Это просто, очень просто! — негромко пропел Александр Борисович и снова улыбнулся: — Доложите, пожалуйста, что я закончил и готов сказать ему несколько слов.

Она вошла в кабинет, вышла и сделала приглашающий жест. Турецкий, словно заговорщик, подмигнул ей, убрал с лица улыбку и вошел в кабинет главного редактора.

За длинным, абсолютно пустым столом, за которым обычно обсуждаются верстки очередных номеров, сидели трое: главный и двое незнакомых Турецкому, видимо, важных персон.

— Добрый день, Эдгар Амвросиевич, — сказал Александр Борисович и протянул руку. Эдя ее вяло и неохотно пожал и тут же отвернулся. У него был вид обиженного пингвина — напыжился, да без толку. Турецкий посмотрел на остальных — Извините, господа, незнаком. У меня к главному редактору несколько приватное дело, не сочтете ли возможным?.. — Он глазами показал на дверь.

Не глядя в каменные лица посетителей, Эдя вымученным, скрипучим голосом произнес:

— Это — свои, коллеги, можно сказать, у меня секретов от них нет.

— Отлично, — отодвигая для себя стул и садясь, сказал Турецкий. Он положил на стол свой блокнот, затем достал из кармана удостоверение, раскрыл его и поставил перед незнакомыми, предлагая прочесть. А также заметить, что изображенный на цветной фотографии человек облачен в строгий мундир с синими генеральскими погонами. «Каменные лица» молча сидели, будто знали, кто он, и без демонстрации «ксивы». — Представьтесь и вы, пожалуйста.

— В этом нет необходимости, — быстро проговорил Эдя, по-прежнему глядя в сторону.

— В этом есть необходимость, — жестко сказал Турецкий, доставая из кармана сотовый телефон. — Иначе я сейчас вызову сюда сотрудников ОМОНа, и наш с вами разговор, Эдгар Амвросиевич, мы продолжим без посторонних свидетелей в моем кабинете. Соображайте быстро!

— А в чем, собственно, дело? В чем причина ваших непонятных требований? — словно окрысился вдруг один из незнакомцев — более молодой, лет тридцати с небольшим, упакованный так, будто только что вышел из бутика самого Джорджио Армани.

Турецкий оставил его вопрос без ответа. Но, почувствовав на себе требовательный взгляд, ответил небрежно:

— Я не обязан отдавать отчет в своих действиях посторонним лицам. Н-ну-с, Эдгар Амвросиевич, так я вызываю? — И он махнул телефонной трубкой.

— В этом нет нужды, — ответил другой, более солидный и, видимо, спокойный посетитель. Он был лыс и внушителен, хотя смотрелся беднее своего напарника. — Мы полагали, что в представлении нет нужды, но раз вы так настаиваете, пожалуйста…

— Вы глубоко ошибаетесь. Мне совершенно безразлично, кем вы являетесь, но существует определенный этический порядок, и я не намерен его нарушать, чтобы затем не было нареканий с вашей же стороны. Итак? Позвольте ваше удостоверение? Гм, Ивашов… Игнатий Федорович, заведующий управлением по связям с общественностью холдинга «Сибургнефть»? Превосходно, вот вас-то мне и не хватало. А вы, молодой человек? Так кто же мы? Ага, мы — помощник господина президента этого самого холдинга Яков Станиславович Стеценко. Прекрасно, господа, только я никак не возьму в толк, зачем вам нужно знать о каких-то мелких вопросах, связанных с газетными публикациями? Неужели вас как активных спонсоров еженедельника проинформировали о том, будто мы собираемся арестовать главного редактора и закрыть газету?

— А кто вам сказал о спонсорстве? — осведомился Ивашов.

— А что вы тогда здесь делаете? — улыбнулся в ответ Турецкий. — Ладно, не будем темнить. Мне поручено генеральным прокурором разобраться в одной… скорее всего, думаю, частной проблеме, которая к планам добычи и продажи за рубеж российских нефти и газа никакого отношения не имеет, господа. Мне в данный момент всего-то и нужно получить оригиналы некоторых материалов, опубликованных в «Секретной почте». Их немного, Эдгар Амвросиевич даст указание подобрать их для меня, это не будет сложной задачей. Вот список. — И он протянул главному редактору исписанный листок из блокнота. — Если одного или двух случайно не окажется в архиве, я не обижусь. Но если не окажется всех, это наверняка наведет меня на весьма неприятные размышления относительно некоторых ваших внутриредакционных проблем, Эдгар Амвросиевич. Поэтому вы уж постарайтесь, дайте указание вашей Оксане, она девушка внимательная и выполнит мою просьбу быстро. А я подожду.

— Позвольте полюбопытствовать, — к листку протянул руку Стеценко, помощник президента холдинга, — о чем у вас тут речь? — Он быстро пробежал глазами список публикаций и недоуменно поднял брови. — И это все?

— Разумеется, а вы чего ожидали? Надеялись, что я действительно вызову ОМОН? Чтобы потом покричать на весь мир, какими варварскими и противозаконными акциями сопровождаются расследования, проводимые Генеральной прокуратурой? — Турецкий откровенно улыбался.

— Не понимаю, чего городили? — Стеценко гневно взглянул на Эдю. — Дайте же, чего ждете? Мне совершенно непонятны причины ваших волнений. Полагаю, что Игнатию Федоровичу — тоже.

«Эва, вот оно и откровение! — мысленно воскликнул Турецкий. — Значит, Эдя запаниковал, а эти примчались в качестве поддержки? Тогда и те хлопцы из «БМВ» тоже отсюда? Все правильно, задета большая и грязная внутренняя политика, вот они и забегали, будто муравьи в муравейнике, на который походя помочилась мирно щиплющая травку корова. И тон у них уже соответствующий. Нет, похоже, «не оправдал» себя Эдя в их глазах, и быть ему исторгнуту».

— Чтобы не мешать вам заседать дальше, господа, я подожду в приемной. Всего хорошего.

Турецкий поднялся, забрав блокнот и телефонную трубку, при этом распахнул пиджак и «случайно» продемонстрировал кобуру пистолета под мышкой — иногда такая вот деталь кое у кого поворачивает мозги в нужную, правильную сторону.

— Простите, я не совсем понял вашу идею, — сказал Ивашов, тоже взглянувший на список статей. — Вы отметили только публикации писателя, если не ошибаюсь… — взглянул он в список: — Льва Липского? И почти за два года. Это не ошибка?

— А почему я должен ошибаться, если конкретно он меня и интересует в настоящий момент?

— А разве вы усматриваете какую-то связь?

— Между чем и чем, простите? — Турецкий с интересом уставился на Ивашова, как бы говоря ему: «Вот так, братец ты мой, и прокалываются!»

И тот понял суть непроизнесенной фразы, смутился.

— Вы хотели еще о чем-то спросить, э-э… Игнатий Федорович?

— Да нет, пожалуй, я не следователь, это ведь ваша непосредственная работа.

— Мне нравится, что вы это понимаете. — Дежурная улыбка не сходила с лица Турецкого. — Надеюсь, мы и в дальнейшем, при необходимости, найдем полное взаимопонимание. Честь имею, господа. Эдгар Амвросиевич, а я, между прочим, жду!

Он вышел в приемную и снова плотно уселся в кресло. А Оксана, положив телефонную трубку, ушла в кабинет. Вернувшись, сказала:

— Я все поняла, давайте мне список. — И протянула руку.

— Милая, — с ласковой иронией ответил Турецкий, — список у вашего шефа.

— А он мне его не отдал, сказал, что ему самому нужен, а мне спросить у вас.

— Он себя неважно чувствует, нет? У него плохо с памятью?

Она недоуменно пожала плечами и вдруг прыснула смешком:

— Даже и не знаю, как сказать.

— А вы просто возьмите у него и сделайте ксерокопию — для себя. Нет, лучше две копии, мне тоже понадобится.

— Вы думаете?

— Ага. — Он таинственно подмигнул ей, и она, сделав большие глаза, чуть не фыркнула, но сдержалась, а глаза ее смеялись.

«Турецкий, ты занят, не отвлекайся», — приказал самому себе Александр Борисович и прикрыл глаза, представляя, что бы могла ему продемонстрировать эта определенно темпераментная девушка, окажись они вдвоем. Пожалуй, ему бы очень понравилось…

Как он и предполагал, все оригиналы не нашлись, их вообще-то оказалось несколько штук из отмеченных двух десятков статей. Оно и понятно, кому нужно год хранить в архиве отработанный материал. Турецкий, по правде говоря, даже и на такое количество не рассчитывал. Но вот перед ним — о, радость! — легли на стол пять машинописных статей.

Нет, он не собирался читать их, он сегодня же отдаст эти материалы для официальной экспертизы в Экспертно-криминалистический центр МВД, и авторство будет после их заключения установлено бесспорно.

Хотя кто-то постарается даже это оспорить, когда основательно припечет задницу. Скажут, что пишущей машинкой мог воспользоваться кто-то посторонний, чтобы таким вот образом подвести под монастырь кристально честного и чистого человека, писателя, что называется, с большой буквы! Гражданина Соединенных Штатов, между прочим, имеющего собственную квартиру на Арбате.

А, кстати, где она? Интересно бы взглянуть. И на нее, и на орудие писательского промысла тоже.

— Скажите мне по секрету, милая Оксаночка, — негромким и проникновенным голосом начал Турецкий и заметил, что девушка даже замерла в ожидании.

Ну, понятно, у нее сейчас совсем другие мысли в голове. Ей наверняка интересно будет провести время с человеком, который самым неожиданным образом поставил на место и ее шефа, определенно свихнувшегося на собственной фанаберии, и его «высоких посетителей», осуществлявших моральную поддержку. Не могла же она видеть их впервые в жизни! Значит, знала, зачем те примчались. И увидела своими глазами, чем все это закончилось — полной сдачей позиций.

Девушка ждала, подняв к нему милое (вот уже и милое!) личико.

— Где я мог бы сейчас разыскать Льва Зиновьевича Липского? Московский адрес его вы мне уже дали, это который на Арбате. Но квартирный телефон там не отвечает. Может быть, у него имеется где-то еще жилплощадь?

Она поскучнела — ну да, не этого вопроса ждала.

— Я слышала от шефа, что его сейчас нет в России.

— Когда слышали? — быстро спросил Турецкий. — Сегодня? Раньше?

— Да только что. Он сказал об этом Стеценко. Кажется, Лев Зиновьевич у себя, в Бостоне. Это в Соединенных Штатах, знаете?

— Конечно, знаю, — продолжил почти интимный разговор Александр Борисович. — Я несколько раз был в Штатах, чаще, правда, в служебных командировках. Много поездил, но вот в Бостоне, каюсь, так ни разу и не был. Хотя пришлось однажды раскручивать одно жуткое преступление, которое произошло именно в окрестностях Бостона, представляете?.

— Ой, как интересно! — загорелась она.

«То ли еще будет!»

— Я вам как-нибудь, если захотите, расскажу эту историю…

Но по глазам ее было видно, что «когда-нибудь» ее не устраивает, она уже теперь хочет. В смысле услышать жуткую историю.

— А телефончика его у вас, случайно, нет? — почти мурлыкал Турецкий, буквально пожирая девушку страстно горящими глазами. — Который там, Оксаночка?

И подумал: «А чем черт не шутит? Вдруг появится крайняя необходимость выбраться в Штаты? И ведь совсем не исключено. Этого Липского на допрос не вызовешь — не захочет, не приедет, вот и крутись тогда. А тебе надо, Турецкий, извини за выражение, крутиться? Ох, как не надо!..»

— Увы, — опечалилась она. — Такие телефоны шеф лично у себя держит. Но, если вам надо, я постараюсь узнать. Для вас лично, — добавила она многозначительно.

Наверняка врет, не может, не быть у нее телефонов членов редколлегии.

— Мне-то очень надо, Оксаночка, дорогая моя. Вот вам моя визитка, тут есть и домашний номер, и служебный, вы ведь человек занятой, верно? Так бот, когда освободите себе вечерок, чтоб мы могли, спокойно посидеть, поужинать, поболтать о том о сем, позвоните, ага?

— Ага, — машинально ответила она, блестя глазами.

— Тогда я пошел? До встречи, Оксаночка?

Она молча кивнула, кажется, готовая расплакаться оттого, что удача срывается с крючка. Александр понял ее состояние и негромко добавил:

— А у вас нет желания дать и мне свою визитку? Неплохо бы еще и с номером телефона, разговор по которому не вызовет неприятия у ваших домашних.

Что ж она, дура? Девушка немедленно, начертала на визитной карточке номер своего мобильника и протянула Турецкому. Пальчики ее возбужденно подрагивали.

«Это исключительно для дела, — строго приказал себе Турецкий, выходя и садясь в машину. — И чтоб никаких! Но дрожание пальчиков ей обязательно зачтется, как же иначе!»

Сдавая назад машину, чтобы развернуться и ехать на службу, Турецкий обратил внимание в зеркальце заднего обзора на припаркованную «беху», как водители называют «БМВ». И даже номер разглядел. Да номер — что, он узнал того, кто сидел в машине справа! Они тоже трогались.

Чуть позже Александр Борисович обнаружил «хвост» на Садовом кольце, у себя за спиной, через три машины. Потом он промчался по Тверской, упустив преследователей из виду, и, наконец, обнаружил их на Большой Дмитровке, когда заезжал во двор Генеральной прокуратуры. «БМВ» притерлась у тротуара напротив проходной.

«Молодцы, мужики, — подумал он, — посидите теперь, отдохните».

И стал звонить Славке Грязнову.