10
Асет не любила показывать свои стихи чужим. Это было все равно что раскрыть душу перед посторонним человеком. Исключением были лишь два человека — Бариев и тетя Хава. Они читали стихи Асет вдумчиво и серьезно. Иногда помогали ей советами, хотя в душу к
Асет они никогда не лезли. Они вообще были очень хорошими, такими же хорошими, как отец и мать. По сути, они теперь и были отцом и матерью Асет.
Однако с недавних пор в жизни Асет появился еще один человек, которому она могла — и даже хотела — показать свои стихи. Мужчина. Воин. Красавец. Асет много думала о нем в последние ночи. Он встречал ее каждое утро у ручья, куда она повадилась ходить на прогулки — иногда чтобы набрать воды, иногда просто так. Асет уже не опускала глаза и не краснела под его взглядом. Она с замиранием сердца ждала каждой такой встречи, умоляя Аллаха, чтобы он не послал ей какую-нибудь помеху.
Сулейман… Это было самое красивое мужское имя из всех, какие знала Асет. В нем было журчание льющейся воды и шуршание соломы, перебираемой осенним ветром. В нем было все то, о чем Асет писала в своих ранних, еще детских стихах, до того как она стала воином ислама.
Сулейман… Асет догадывалась, что он тоже не просто так ходит гулять по утрам к ручью, что он тоже ищет встречи с ней.
Они никогда не говорили о своих чувствах. Они обсуждали погоду, делились тем, как прошел предыдущий день, рассказывали друг другу о своих успехах. Иногда они говорили о Коране. Оказалось, что Сулейман не очень хорошо знает священную книгу, продиктованную Махаммуду Аллахом. Он не помнил наизусть ни одной суры, объясняя это плохой памятью. Асет пересказывала ему суры: те, что помнила, — наизусть, а те, что нет, — своими словами, умоляя Аллаха простить ей эту вольность.
Перед тем как показать Сулейману свои стихи, Асет долго думала. Открываться перед ним ей было нестыдно. Наоборот, Асет очень хотелось, чтобы Сулейман заглянул в ее душу, понял, о чем она думает. «Только бы он не посмеялся надо мной», — шептала Асет своими по-детски припухлыми губами.
Но она уже знала, что он не засмеется. Она видела это в его глазах, в его улыбке, слышала в интонациях его голоса.
Никогда в жизни Асет не чувствовала себя так, как сейчас. Она и представить себе раньше не могла, что в ее жизни появится человек, встречи с которым она будет ждать больше, чем встречи с родителями или братом. И это при том, что она виделась с Сулейманом каждый день, а родителей не видела два долгих месяца.
Асет наслаждалась своим новым чувством, но в то же время боялась его. Боялась, потому что это чувство отвлекало ее от главного — от служения Аллаху. Мысленно Асет представляла себя гурией, у которой на груди написано имя Аллаха, как клеймо на боку у коровы. Она не хотела, чтобы рядом с именем Аллаха стояло еще чье-то имя. Она боялась, что Аллах рассердится на нее за это.
Каждый вечер Асет думала об этом и не могла для себя решить — рассердится Аллах или, наоборот, одобрит ее выбор. Ведь Аллах милостив, а Сулейман — его воин. Можно было посоветоваться с тетей Хавой, но Асет не хотела посвящать ее в это. Подсознательно Асет понимала, что светлое, нежное чувство, поселившееся в самой глубине ее сердца, может превратиться в нечто грязное и постыдное, если его вытащить на всеобщее обозрение.»
Наконец она решилась. Встретившись в очередной раз с Сулейманом у ручья, она достала из кармана блокнотик и протянула ему:
— Возьми это.
Сулейман взял блокнотик, посмотрел на обложку, разрисованную цветами, и улыбнулся:
— Что это?
— Это моя душа, — сказала Асет.
— Такая маленькая?
Асет кивнула:
— Да. Ей не нужно быть большой. Это как счеты и компьютер, которым пользуются кяфиры. Счеты большие и умеют только считать. А компьютер маленький, но может писать, рисовать и делать кино. Этот блокнот — кино про мою душу.
— Интересно. — Сулейман задумчиво посмотрел на блокнот. Затем перевел взгляд на Асет: — Я могу его открыть?
— Конечно, — сказала Асет. — Для этого я тебе его и дала.
— Если хочешь, я почитаю его у себя в палатке, — сказал Сулейман.
Асет решительно покачала головой:
— Нет. Читай сейчас.
— Как скажешь. — Сулейман раскрыл блокнот. Его черные брови удивленно взлетели вверх. — Это стихи? — тихо спросил он.
— Да, — кивнула Асет. — Читай, я не буду тебе мешать.
Пока Сулейман читал, Асет молча стояла рядом и с замиранием сердца следила за его лицом, стараясь угадать, о чем он сейчас думает. Лицо Сулеймана было серьезным и сосредоточенным. Он перевернул страничку… Через минуту еще одну… И еще… Потом закрыл блокнот и посмотрел на Асет.
— Я хочу взять это в палатку, — сказал он. — Ты мне разрешишь?
Асет нахмурилась:
— Зачем? Читай здесь.
Сулейман тихо покачал головой:
— Нет, Асет. Это слишком серьезные слова, чтобы читать их на ходу.
— Тогда возьми их с собой, — согласилась Асет.
Она опустила глаза и не знала, что говорить дальше. Ей вдруг стало ужасно неловко. Какая же она дура, что открыла душу этому чужому мужчине. Теперь он покажет стихи кому-нибудь из бойцов, и они вместе будут смеяться над чувствами бедной Асет. И на что она только рассчитывала?
— Я пойду, — сказал Асет.
Она повернулась, чтобы уйти, но Сулейман взял ее за руку.
— Подожди, — сказал он.
Асет остановилась. Сулейман отпустил запястье Асет, затем нежно взял ее ладонями за плечи и осторожно повернул к себе.
— Ты очень милая девушка, Асет, — тихо сказал он. — И стихи твои очень трогательные. Я просто счастлив, что ты мне их показала.
Асет подняла голову и робко заглянула Сулейману в глаза:
— Правда?
Сулейман кивнул:
— Да. — Он вдруг привлек Асет к себе и нежно прикоснулся губами к ее высокому лбу. — Ты самая лучшая, — прошептал он.
Асет хотела вырваться, но не смогла — она была слишком взволнована и смущена. «Ты не должна этого делать, — сказал Асет ее внутренний голос. — Слышишь, не должна! Это плохо, это грех!» Но голос этот был таким тихим, и звучал он так неуверенно, что Асет перестала с собой бороться.
— Ты самая лучшая, — с нежной улыбкой повторил Сулейман, глядя в широко раскрытые глаза Асет.
— Нет. Это ты самый лучший, — прошептала Асет и, закрыв глаза, подставила ему свои губы.
После занятий по рукопашному бою Бариев вызвал Сулеймана к себе в палатку. Он сидел за столом и пил чай. Завидев Сулеймана, Бариев указал ему рукой на стул:
— Садись, Сулейман, есть разговор.
Сулейман сел. Бариев отхлебнул чаю, поставил чашку, прищурил черные глазки и спросил:
— Как успехи, Сулейман?
Сулейман пожал плечами:
— Нормально. Учусь.
— Да, — кивнул Бариев, — мне рассказывали, что ты хороший ученик. Ты хорошо научился драться ножом, но стреляешь пока не очень.
— Мне надоело стрелять по мишеням. Если бы передо мной стоял кяфир, я бы не промахнулся.
Глазки Бариева лукаво блеснули.
— Верю, Сулейман, верю. Ты здесь уже больше двух недель и за это время многому научился. Ты можешь сам сделать бомбу, заложить ее и взорвать, когда кяфиры будут близко.
— Только самую простую, — сказал Сулейман.
— Простую, говоришь? — Бариев улыбнулся. — Ничего, Сулейман. Иногда самые простые бомбы приносят больше пользы, чем самые сложные. Главное ведь не то, что внутри бомбы, а то, что у тебя тут. — Бариев поднял руку и постучал себе по лбу согнутым пальцем. — А в этом у тебя недостатка нет. Я думаю, из тебя получится хороший боец.
— На все воля Аллаха, — смиренно сказал Сулейман.
— Ты прав, на все воля Аллаха, — эхом отозвался Бариев. Его невысокий, смуглый лоб прорезали три глубокие морщины. — Это все хорошо, Сулейман, но я не об этом хотел с тобой поговорить.
— А о чем?
Лицо Бариева помрачнело.
— Ты каждое утро ходишь к ручью, чтобы говорить с Асет, — с холодком в голосе произнес он.
— Это так, — признался Сулейман. — Она помогает мне изучать Коран.
Бариев холодно усмехнулся:
— Да, Асет умная девочка. И Коран она знает лучше иного муллы. Но послушай меня, Сулейман, ты взрослый мужчина и понимаешь, к чему могут привести эти встречи. Асет девочка впечатлительная. Она пишет стихи, и у нее хорошая фантазия. Вот я и боюсь, как бы она себе чего-нибудь не нафантазировала про тебя.
Сулейман пожал плечами:
— Не понимаю, чего ты боишься, Султан. Мы просто разговариваем.
— Чего я боюсь? — В глазах Бариева замерцал недобрый огонек. — Понимаешь, Сулейман, — медленно сказал он, — фантазия — вещь хорошая. Но она хороша в мирной жизни, а на войне она вещь плохая. Она мешает выполнять приказы.
— А, вот ты о чем, — догадался Сулейман. — Боишься, что Асет затоскует по мирной жизни и не захочет умирать ради Аллаха?
Бариев усмехнулся плотно сжатыми губами. На его щетинистых скулах заиграли желваки.
— Ты правильно меня понял, Сулейман. Ты вообще умный парень, но ведешь себя как последний дурак. Ты что же думаешь, я не вижу, что происходит? Ты смущаешь ее ум. До твоего приезда она готова была идти туда, куда ее пошлют, и сделать то, что ей прикажут. В ее глазах не было сомнения. А теперь ее глаза замутнены мыслью. Она уже не хочет умирать, Сулейман. Еще немного — и она откажется от рая и забудет о погибшем брате, которого должна спасти. Хава недовольна. Она говорит, что ты можешь испортить все, на что она потратила долгие месяцы.
— Ты слишком высокого мнения о моих способностях, Султан, — шутливо ответил Сулейман. — Мне просто приятно с ней поболтать, вот и все.
Бариев, сверля Сулеймана своими черными, жестокими глазами, медленно покачал головой:
— Не то ты говоришь, Сулейман. Ой не то. Ну да ладно, не буду больше с тобой спорить. Ты мой боец, поэтому я запрещаю тебе встречаться с девчонкой и говорить с ней. С сегодняшнего дня вы с ней будете ходить разными тропами. — Взгляд Бариева стал жестким и неприветливым. — Ты меня понял, Сулейман?
— Да, Султан, я понял тебя.
— Тогда иди и не забывай о моих словах.
Сулейман повернулся, чтобы идти, но Бариев окликнул его:
— Подожди.
Сулейман остановился и оглянулся:
— Что, Султан?
— Ты хотел убивать кяфиров. Скоро ты сможешь это сделать.
— Как? — не понял Сулейман. — Где?
— В Москве. Через несколько дней ты поедешь туда и сделаешь то, что должен. А сейчас иди и не задавай лишних вопросов. И будь хорошим учеником, если хочешь, чтобы Аллах отблагодарил тебя.
