Глава 32
Женщины Трои
Андромаха положила связку стрел на ограждение балкона, стянула свои непослушные волосы кожаным шнурком и вытерла о тунику влажные ладони. Потом посмотрела на других женщин на балконе дворца. Некоторые наблюдали за ней, нервно подражая ее движениям; другие зачарованно смотрели на свирепую битву, кипевшую во дворе дворца. Все знали: битва не продлится долго. Их доблестные воины, защищающие укрепления, отбивали врагов, накатывающих волна за волной. Теперь, в знойный полдень, Андромаха по пронизывающему до костей ознобу понимала, что дело идет к концу.
Она наблюдала, как уносившие раненых, по большей части старики, с трудом возвращаются с носилками ко дворцу.
«Зачем? — гадала она. — Наши раненые воины спасены только для того, чтобы погибнуть чуть позже, когда враг ворвется во дворец. Мы не можем удержать стену. Она недостаточно высока, и у нас не хватает людей. Мы не сможем удержать дворец».
Андромаха закрыла глаза. Отчаяние угрожало поглотить ее.
— Госпожа, ты мне не поможешь?
Ее юная прислужница Анио старалась надеть выданный ей нагрудник. Хотя нагрудник был сделан на маленького мужчину, он был слишком широк, и застежки падали с тонких плеч девушки.
Андромаха терпеливо отстегнула ремни и потуже связала их вместе.
— Вот, — сказала она. — Так лучше. Ты выглядишь, как черепаха, которой выдали слишком большой панцирь.
Анио улыбнулась, а другая девушка засмеялась, и Андромаха почувствовала, как напряжение отпускает ее. Осталось десять Женщин Коня, не убежавших из города женщин и девушек, младшей из которых было пятнадцать лет. Некоторые остались, потому что у них не было семьи и им некуда было идти, другие — потому что остались их семьи, убежденные, что великие стены никогда не падут. По приказу Каллиадеса Андромаха привела всех женщин на выходящий во двор высокий балкон. Только Пенфиселея ушла на укрепления, чтобы сражаться рядом с фракийскими лучниками.
Андромаха нахмурилась, сердясь на себя за свое отчаяние, пусть мимолетное. «Ты дочь царя, — сказала она себе. — Ты не скулишь и не жалуешься на судьбу. Маленькая Анио может заставить себя улыбнуться, несмотря на отчаянное положение. Ты должна чувствовать себя польщенной тем, что стоишь рядом с ней».
Андромаха наблюдала за мужчинами на стене, и ее сердце переполняла гордость. «Они троянские воины, — подумала она. — Мы все — троянские воины. Мы будем сражаться здесь и, может быть, умрем, но о нас будут рассказывать истории, и имя Трои не будет забыто».
Знакомый голос прошептал ей на ухо:
— Да, Андромаха, да! Будь сильной! Посмотри на север, и помощь придет. Перед концом мы встретимся снова, сестра.
Кассандра! Голос девушки звучал так ясно, словно та была здесь, и Андромаха огляделась по сторонам. Она мысленно окликнула сестру, но не получила ответа.
«Посмотри на север», — сказала Кассандра. Одиссей сказал ей то же самое.
В этот миг, с ужасающей внезапностью, враг прорвался через стену.
Восемь микенских воинов пробились через строй защитников, сбежали вниз по ступеням укреплений и бросились через мощеный двор ко дворцу.
— Приготовьтесь! — прокричала Андромаха своим лучницам, вскинув руки и наложив стрелу на тетиву.
Остальные женщины сделали то же самое.
— Ждите!
Она холодно наблюдала за приближающимися воинами.
Потом крикнула:
— Стреляйте! — и туча стрел ударила в бегущих мужчин.
Каждой женщине хватило времени, чтобы выпустить две или три стрелы, и пять нападающих были ранены. Двое упали, трое, спотыкаясь, продолжали идти. Когда мужчины добрались до закрытых дверей мегарона, откуда было некуда деться, они попытались взобраться по отвесным каменным стенам. Только один ухитрился добраться до балкона. Когда его рука ухватилась за верх ограждения, Андромаха вытащила свой бронзовый кинжал. Она подождала, пока лицо врага появится над верхом ограждения, и вонзила кинжал ему в глаз. Тот упал, не вскрикнув.
Андромаха снова посмотрела на битву на укреплениях. Линия защитников была в нескольких местах прорвана, и через нее пробились еще несколько микенцев. Троянцы начали оттягиваться назад, шаг за шагом, пытаясь удержать строй, пока их безжалостно теснили ко дворцу.
— Ждите! — приказала Андромаха женщинам, видя, что некоторые из них снова подняли луки. — Опустите луки, немедленно! Помните, что нам приказано!
Под ними раздался стон и рокот открывающихся дверей мегарона. С громким стуком копыт по камням последние конники в городе выехали из дворца. Шеренга защитников быстро разделились, подавшись вправо и влево. Всадники галопом промчались через брешь в центре и с пиками и копьями врезались во врага; в их отряде были все оставшиеся в городе кони.
Андромаха увидела черного жеребца Героя, который нес Гектора в его последний поход. Жеребец пятился и бил копытами вражеских воинов. Потом все, что могла рассмотреть Андромаха, — это мельтешение воинов и коней, и все, что могла расслышать, — это крики людей и ржание лошадей, да лязг металла, да звук разрываемой плоти.
То был доблестный последний удар, но этого было слишком мало. Ворота дворцовой стены распахнулись, и сотни вражеских воинов присоединились к задним рядам орды. Троянцы отступали, они храбро бились, но все время отходили назад.
— Приготовьтесь, — приказал Андромаха Женщинам Коня. — Не стреляйте наобум. Дайте себе время прицелиться. Мы не можем рисковать подстрелить наших людей. Пусть не пропадет зря ни одна стрела. Всегда цельтесь высоко. Если вы промахнетесь в лицо выбранного вами человека, вы можете попасть в того, кто стоит за ним.
Эти указания она в последние дни вбивала в головы своих лучниц снова и снова, пока не стала ловить себя на том, что бормочет их во сне.
Теперь вражеские воины сражались уже на расстоянии выстрела из лука, но Андромаха все еще ждала. Потом увидела, как бородатый, заляпанный кровью воин в микенском шлеме посмотрел вверх, на нее, и ухмыльнулся.
— Стреляйте! — крикнула Андромаха.
Прицелившись высоко, в лицо этому человеку, она выпустила стрелу, и та вонзилась в его щеку. Через миг на тетиве Андромахи уже лежала новая стрела. Она выстрелила в воина с поднятым мечом. Стрела глубоко вонзилась в его руку выше локтя, и Андромаха увидела, как он выронил меч.
Она помедлила мгновение, чтобы посмотреть на остальных женщин, стреляющих по приближающейся орде. Лица лучниц были решительными, движения уверенными. Стрела за стрелой находили цель.
Сердце Андромахи исполнилось радости.
— Мы — троянские женщины! — крикнула она врагу. — Идите против нас, и мы вас убьем!
Она больше не видела внизу троянских защитников, их скрывал выступающий балкон. Она и ее лучницы продолжали стрелять в скопище вражеских лиц. Андромаха не слышала, как закрылись двери мегарона.
Казалось, она стреляла совсем недолго, но вдруг Андромаха поняла, что уже темнеет. У нее болело плечо.
— Андромаха, назад! Андромаха!
Она почувствовала, как кто-то схватил ее за руку и обнаружила, что ее тащат прочь с балкона. Сопротивляясь, Андромаха подняла глаза.
— Каллиадес! Мы должны сражаться! — крикнула она.
— Мы сражаемся, Андромаха. Но тебе надо отдохнуть. Ты ранена.
— Двери закрыты?
— Мы отступили в мегарон и закрыли двери. Враг несет лестницы к балкону. Сражение здесь будет рукопашным. Это единственное место, где у них есть надежда ворваться во дворец, пока они не сумеют открыть двери мегарона. Твои женщины были великолепны, и им еще предстоит сыграть свою роль. Нам понадобятся ваши луки на галерее. Но сперва ты должна отдохнуть, — настойчиво повторил он. — Уже пора. А потом ты будешь готова снова сражаться.
Андромаха кивнула и посмотрела на рану на своем плече. Обильно текла кровь, и она поняла, что наконечник стрелы сильно рассек ей плечо, хотя и не помнила, как это случилось.
— Я позабочусь о своей ране, как только займутся остальными женщинами.
— Ими уже занимаются. Ты осталась на балконе последней.
— Кто-нибудь из них ранен?
— Да, но раны несерьезные.
— Тогда я должна повидать сына.
Каллиадес кивнул.
— Очень хорошо. Иди, повидайся с сыном. А я найду того, кто займется твоей раной.
Андромаха прошла по дворцу и пробралась через мегарон, забитый людьми и лошадьми, едва замечая, что творится вокруг; мысли ее беспорядочно кружились. Она все еще чувствовала в ладони гладкое дерево лука, прямизну каждой стрелы в пальцах, напряжение в руках, когда она оттягивала тетиву, прежде чем мягко отпустить. И так — снова и снова.
Покои царицы были темными и пыльными. Их окутывала неподвижность, тяжелая, как пыль. Ранеными занимались в одной из комнат царицы, поэтому Андромаха быстро прошла мимо и добралась до задней комнаты, где спали мальчики.
Астианакс и Декс спали крепко, уложенные в одной постели.
Андромаха понаблюдала, как они дышат, погладила обе маленькие головки, одну рыжую, другую светловолосую.
Кружение мыслей в ее голове медленно успокаивалось.
Сзади вдруг кто-то нерешительно окликнул:
— Андромаха?
Она вздрогнула и обернулась.
— Ксандер! — удивленно сказала Андромаха, обнимая веснушчатого лекаря.
Каллиадес, который привел юношу, приподнял бровь.
— Этот парень говорит, что он лекарь. Ты явно его знаешь.
— Он мой добрый друг, — сказала Андромаха, — и друг Одиссея. Мы путешествовали вместе. Я боялась, что ты погиб, Ксандер. Ты так давно пропал.
Пока юноша осматривал ее плечо и накладывал на рану мазь и повязку, Андромаха рассказала Ксандеру о своем путешествии и о том, как Гершом внезапно покинул «Ксантос», а Ксандер объяснил, как очутился во вражеском лагере, и рассказал о времени, проведенном с Одиссеем и Ахиллом.
— Ты должен был послушаться совета Уродливого, — сказала Андромаха, — и бежать из города.
— Ты же не сбежала, — тихо возразил он.
Андромаха вспомнила свой последний разговор с Политом и с улыбкой покачала головой.
— Ты прав, Ксандер. Не мне тебя судить.
Ксандер осмотрел глубокую рану на бедре Каллиадеса.
— Она сильно воспалена, — сказал он, нахмурясь, — и, думаю, начинается нагноение.
Он вынул из сумки несколько коричневых сухих растений.
— Это мох с деревьев, — объяснил он Каллиадесу и Андромахе. — Старый, но все еще способный очищать.
Ксандер привязал мох к ране.
— Ее давно уже следовало бы зашить, — сказал он воину. — Боюсь, что теперь она всегда будет причинять тебе боль.
Каллиадес ответил:
— Если я переживу сегодняшний день, я буду радоваться боли.
После того, как лекарь и воин ушли, Андромаха осталась сидеть со спящими мальчиками. Она рассматривала лицо Астианакса, ища черты его отца в разлете бровей, в изгибе уха, и в который раз гадала, где сейчас Геликаон и «Ксантос». Потом знакомый демон вины снова шевельнулся в ее сердце, и она подумала о Гекторе. Андромаха поняла, как сильно по нему скучает, и поймала себя на том, что хочет, чтобы он был рядом. Она всегда чувствовала себя в безопасности рядом с Гектором. А рядом с Геликаоном всегда было опасно.
Андромаха подошла к выходящему на север окну, за которым угасал свет на равнине Симоиса. Ей вспомнилось ее путешествие в город в тележке, запряженной осликом, с грузом олова. Той ночью она смотрела вверх, на эти высокие окна, и гадала, есть ли кто-нибудь наверху, кто смотрит вниз. Сейчас же она глядела вниз, в темноту, и гадала, кто там, внизу. Теперь, когда ворота города были открыты, Агамемнон не будет попусту тратить людей на охрану отвесных северных стен.
Северные стены.
«Посмотри на север». Внезапно Андромаха поняла значение этих слов. Она высунулась в окно и посмотрела далеко вниз, на подножие утеса. Если она сможет раздобыть веревку, сумеет ли она спустить двух детей со стены и с этого обрыва? Андромаха шевельнула раненым плечом. Когда она двигала им взад-вперед, было не слишком больно, но когда она подняла руку над головой, боль стала мучительной. Она ни за что не сможет спуститься.
Однако Одиссей и Кассандра всегда давали хорошие советы, каждый по-своему. И они были правы: теперь это был единственный путь, если она хочет спасти сына.
Андромаха снова высунулась в окно. Тьма сгущалась, но, посмотрев вниз, она разглядела человека, карабкающегося по утесу вверх, к ней.
Сердце ее, казалось, внезапно стало биться медленней, стук его громом отдался в ушах. Андромаха не видела лица поднимающегося человека, не могла разглядеть, молодой он или старый и какого сложения, но без всякого сомнения знала: это Геликаон.
Чуть раньше в тот же день, когда солнце еще висело высоко в небе, Геликаон нетерпеливо стоял на носу «Ксантоса», пока огромная галера поднималась вверх по Симоису.
Геликаон пребывал в смятении с тех пор, как два дня тому назад, на Лесбосе, они повстречали судно киприотов, полное беженцев из Трои, и услышали о смерти Гектора и о падении города. Гектор мертв! В это невозможно было поверить. Раньше тоже, случалось, ходили слухи, что Гектор погиб. Но когда Геликаон услышал рассказы беженцев о поединке с Ахиллом, об отравленном клинке, о предательстве и об огромном погребальном костре, он с болью в сердце понял, что это правда.
Об Андромахе не было вестей, но Геликаон не сомневался, что она все еще жива; он знал, что каждая косточка в его теле заноет, когда Андромахи не станет в этом мире.
А теперь галера скользила по сужающейся реке, и Геликаон смотрел на юг, в сторону Трои. Гребцы продолжали оглядываться на город; лица их были угрюмы. Они наблюдали, как со стен рвется пламя, придавая бледному небу бронзовый отблеск.
Внезапно Геликаон понял, что не может больше ждать. Он приказал гребцам правого борта убрать весла, а гребцам левого направить галеру вбок. В тот миг, когда судно мягко ударилось о поросший тростником берег, Геликаон повернулся и обратился к своей команде:
— Вы все — дарданцы, — сказал он глубоким серьезным голосом. — Моя битва — не ваша битва. Я собираюсь в город и пойду туда один. Если кто-нибудь из вас желает вернуться в Дарданию, отправляйтесь немедленно, и да пребудут с вами боги. Те, кто останутся на «Ксантосе», отплывайте на рассвете. Если я не вернусь, Ониакус станет вашим капитаном. Он сперва отведет корабль на Теру, а потом последует за троянским флотом к Семи Холмам.
Геликаон посмотрел на своего помощника, и тот кивнул. Они все это детально обсудили, и Геликаон знал, что Ониакус точно выполнит его приказы.
Но люди разразились криками:
— Мы пойдем с тобой, Золотой!
Геликаон покачал головой.
— Я пойду один, — повторил он. — Я не знаю, сможет ли кто-нибудь сейчас войти в город. Но даже если бы мы смогли туда войти, восемьдесят верных и храбрых людей ничего бы не значили перед лицом вражеских орд. Направляйтесь к Семи Холмам. У многих из вас уже есть там семьи. Теперь это ваш дом.
Моряки продолжали кричать, но Геликаон не обращал на это внимания, пристегивая к спине ножны с двумя мечами и взваливая на плечо моток веревки.
Крики стихли, и один из моряков спросил:
— Ты собираешься умереть в Трое, господин?
Геликаон холодно посмотрел на вопрошавшего.
— Я собираюсь жить, — ответил он.
Потом ловко перепрыгнул через борт на берег реки.
Не оглядываясь на «Ксантос», он размеренным бегом двинулся к Золотому городу.
На бегу он думал об Андромахе и мальчиках. Если она все еще жива, значит, Декс и Астианакс тоже должны быть живы. Она бы сражалась за них до последней капли крови — в этом Геликаон не сомневался. Две ночи и два дня прошли с тех пор, как враг вошел в город. Мог ли кто-нибудь уцелеть в Трое? Как долго смогут удерживать дворец Приама? Во время предыдущей осады защитников была всего горстка, но они сдерживали вторгнувшихся врагов всю ночь. Но на этот раз врагов могло быть в сотни раз больше. Геликаон помотал головой, пытаясь прогнать беспокойные мысли. Сперва он должен найти способ проникнуть в город.
Уже темнело, когда он добрался до северных стен города. Геликаон стоял прямо под покоями царицы и глядел вверх, на свет в высоких окнах. Они казались такими близкими! Однако, чтобы добраться до них, ему придется подняться по сухой, осыпающейся вертикальной стене утеса. И это еще будет самой легкой частью подъема. Над утесом высится отвесная стена из песчаника — стена самой Трои.
Когда они с Гектором были юношами, они однажды соревновались в таком подъеме. Карабкаясь по утесу с бесчисленными удобными выступами для рук и ног, они поднимались быстро, плечо к плечу. Потом добрались до того места, где кончался утес и начиналась стена. Там проходил широкий уступ; они остановились и посмотрели вверх, на золотистые камни, из которых была сложена стена. Массивные камни, каждый больше роста человека, были сложены так искусно, что между ними не осталось даже самой узкой щели, куда можно было бы всунуть пальцы. Гектор и Геликаон повернулись друг к другу и засмеялись. Они согласились, что подняться тут невозможно, и начали спускаться вниз — их дружеское состязание закончилось.
А теперь, десять лет спустя, Геликаон собирался сделать то, чего не смог сделать юношей в расцвете сил. Только отчаяние толкнуло его на эту попытку, но он не видел другого выхода.
Он начал подниматься.
Насколько помнил Геликаон, опор для ног и зацепок для рук там было множество, хотя теперь они высохли и крошились после жаркого лета. Сперва подъем был нетрудным; прошло немного времени — и он очутился на уступе, отмечавшем вершину утеса и подножие стены. Геликаон помедлил, чтобы перевести дух, и снова взглянул вверх. Он уже забрался так высоко, что теперь не мог остановиться. Но в сгущающейся тьме он не увидел ни единой зацепки для рук.
Геликаон уронил моток веревки на уступ рядом с собой и в отчаянии снова вгляделся вверх. И — о чудо! — перегнувшись через край окна, возникла Андромаха; в свете, льющемся из окна, ее каштановые волосы сияли вокруг ее головы.
«Богиня, — сказал себе Геликаон. — Я и вправду благословлен».
— Андромаха! — окликнул он. — Лови веревку!
Она молча кивнула. Геликаон снова поднял моток, осторожно наступив на свободный конец веревки, встал поустойчивее и могучим усилием швырнул моток вверх. Но из-за его предусмотрительности веревка оказалась слишком короткой. Андромаха схватила лишь воздух, а веревка, пролетев обратно, мимо Геликаона, упала петлями далеко внизу, у подножия утеса. Геликаон терпеливо смотал ее снова. Теперь он рассчитал бросок и со второй попытки швырнул веревку сильней, так что она попала прямо в протянутые руки Андромахи.
Андромаха исчезла из виду, быстро появилась снова и крикнула:
— Я привязала!
Геликаон осторожно повис на веревке, и она выдержала его вес. Всего несколько мгновений — и он уже взобрался наверх и влез в окно.
Андромаха упала в его объятия. Только теперь он позволил себе полностью поверить в то, что она жива. Геликаон уткнулся лицом в ее волосы, они пахли дымом и цветами.
— Я люблю тебя, — сказал он просто.
— Не верится, что ты здесь, — ответила Андромаха, глядя в его глаза. — Я боялась, что никогда тебя больше не увижу.
В глазах ее стояли слезы, и Геликаон притянул ее ближе, чувствуя, как колотится ее сердце. На долгий миг время замедлило ход. Геликаон забыл о войне, пропав в объятиях Андромахи. Мучившие его страхи — что он найдет ее мертвой, а их сыновей убитыми — испарились, когда он крепче прижал ее к себе и сердца их забились как одно.
— Декс? — шепотом спросил он.
Андромаха отодвинулась и взяла его за руку. Она подвела Геликаона к маленькой кровати в соседней комнате, где лежали два мальчика. Геликаон нагнулся, чтобы посмотреть в лицо сына, и прикоснулся к его светлым волосам.
Когда он снова повернулся к Андромахе, лицо его было суровым.
Они вышли из комнаты, и Андромаха, обхватив Геликаона руками, сделала глубокий вдох.
— Моя любовь, я должна тебе кое-что сказать.
Но в этот миг дверь покоев открылась, и ворвались два воина.
Каллиадес и Банокл пораженно остановились. Геликаон не знал, что их удивило больше: то, что он очутился в этой комнате, или то, что его обнимала Андромаха.
Каллиадес опомнился первым.
— Геликаон! Вот уж кого не ожидал!
Он посмотрел на окно и увидел привязанную веревку.
— Не жди, что по стенам взберется целая армия. Я явился один, — быстро сказал Геликаон. — Но у тебя есть мой меч, если это хоть что-то изменит.
— Ты всегда что-то меняешь, господин, — ответил Каллиадес. — Хотя ситуация тяжелая.
— Расскажи мне все.
— Агамемнон бросил против нас тысячи. У нас меньше сотни человек. Они захватили дворцовую стену. У них уйдет некоторое время, чтобы прорваться через дверь мегарона, но это не продлится долго.
Геликаон вспомнил, как Приам говорил, что после прошлой осады двери сделали заново. Они были изготовлены из трех слоев дуба с сильно извилистыми волокнами и укреплены металлической решеткой, прутья которой были вставлены в отверстия в полу и потолке. Такие двери вряд ли можно было взломать, только медленно изрубить на куски.
— Царь? — спросил Геликаон.
— Приам и его сыновья мертвы. Теперь царь — Астианакс.
Андромаха бросила на Геликаона исполненный муки взгляд, потом посмотрела на окно. Геликаон кивнул.
— У меня есть обязанности здесь, — сказал он ей. — А потом мы спасем детей.
Воины отправились в мегарон, и там Геликаон с гордостью увидел порядок и спокойствие, хотя в воздухе висел густой запах смерти. В зале находилась сотня тяжеловооруженных воинов, большинство из которых были ранены, запачканы кровью и так измучены, что едва держались на ногах. Несколько человек стояли наготове лицом к дверям, где в эти самые мгновения дерево начало расщепляться под тяжелыми топорами. Большинство сидели или лежали, слишком усталые, чтобы разговаривать, — берегли силы. Но один из них, в доспехах Орла, поднялся на ноги, когда Геликаон и его спутники прошли мимо.
— Геликаон! — вскричал он.
Геликаон повернулся и улыбнулся.
— Полидорос, рад видеть тебя живым.
— Ты привел с собой армию, друг мой?
— Нет. Со мной только мой меч.
— Тогда ты принес нам надежду. Ее теперь осталось мало.
Геликаон кивнул. Взглянув под ноги, он увидел на полу конский навоз.
— Лошади? — спросил он.
Банокл ухмыльнулся.
— Еще несколько осталось. Я держал их взаперти в безопасном месте.
— А кто здесь главный? — спросил Геликаон. — Лукан?
Банокл потряс головой.
— Лукан пал у Скейских ворот. Крепкий старый ублюдок. Я думал, он будет жить вечно. Ты теперь единственный полководец по эту сторону дверей, господин.
Но Геликаон покачал головой.
— Ты сражался за этот город все лето, командующий. Ты знаешь здесь каждого человека, знаешь, кто на что способен. Значит, ты тут главный. А я — простой пеший воин, Банокл. Мой меч и моя жизнь теперь принадлежат тебе.
Банокл вздохнул и бросил взгляд на Каллиадеса, который, запрокинув голову, рассмеялся. Смех прозвенел по всему мегарону, и люди повернулись в сторону непривычного звука.
— Скажи нам тогда, каков твой план, полководец, — ухмыляясь, попросил Каллиадес друга.
— Там тысячи ублюдков, большинство из них — микенские ветераны, — ответил Банокл, — а среди этих ветеранов нет ни одного слабодушного мозгляка. Нас же только сотня. Когда гром грянет, они нас одолеют. Но, клянусь окровавленным копьем Ареса, мы заставим их заплатить за каждый сделанный шаг!
Сто защитников встали шеренгой в три ряда лицом к дверям. В первых двух рядах были последние Орлы. Впереди в центре стоял Геликаон в доспехах Царского Орла, вместе с Баноклом и Каллиадесом. Перед строем, с каждой стороны дверей, разместились два фракийских лучника.
Андромаха находилась на галерее, наблюдая за остальными, с луком в руке. Она помнила, как в прошлый раз в мегароне оставалось всего четыре человека, когда Банокл и Каллиадес сражались на стороне Микен, а Геликаон и Полидорос защищали лестницу. И она дивилась иронии судьбы и деспотическим прихотям богов, которые снова свели их всех вместе.
Андромаха видела профиль Геликаона, видела, как он на миг повернулся, чтобы мельком посмотреть на нее. Не в последний ли раз в жизни он видит ее? Андромаха знала, что Геликаон пришел сюда, собираясь ее спасти. Но едва очутившись тут, он уже не мог бросить друзей и товарищей, оставить их сражаться без него. В пылу битвы он забудет о ней и о ее мальчиках. На мгновение Андромаха почувствовала жалость к себе. Быть снова в его объятиях, чтобы потом его увели прочь чувство долга и верность, — это казалось жестоким.
Что ж, Геликаон должен следовать своему долгу и будет жить или умрет. А ее долг сегодня заключается в том, чтобы сражаться до тех пор, пока битва не будет проиграна, а после спастись вместе со своими сыновьями, каким-то образом спустившись с утеса.
Андромаха снова подумала о словах Кассандры: «Перед концом мы встретимся снова, сестра», — и это послание придало ей отваги.
Топоры, безжалостно крушившие тяжелую дубовую дверь, наконец проделали в ней дыру. Андромаха могла видеть движение людей по ту сторону. Потом увидела, как Банокл шагнул вперед, поднял копье и с удивительной точностью и силой бросил его в дыру. По другую сторону разразились проклятьями, а троянцы радостно закричали. Крик был подхвачен по всему мегарону:
— Банокл! Банокл! БАНОКЛ!
Потом дыра в дверях стала шире, и воины начали протискиваться в нее. Два лучника выпускали в них стрелу за стрелой. Шесть микенцев упали, прежде чем их товарищи ухитрились добраться до строя троянцев. Сперва они пробирались в дыру по одному, и люди в передней шеренге с легкостью расправлялись с ними. Потом враги начали врываться в зал и сумели выдернуть металлическую решетку. Разбитые двери со стоном отворились.
Андромаха с гордостью и страхом наблюдала, как маленький отряд троянских бойцов сдерживает войска Агамемнона. Несмотря на мощь микенской атаки, потери в рядах врага были ужасными. Геликаон, Каллиадес и Банокл, орудуя мечами и щитами, сражались с холодной решимостью. Нападавшие быстро падали под их клинками, и на какой-то миг Андромаха поддалась надежде. Потом посмотрела на двери, увидела там ряды врагов, вооруженных до зубов, готовых заменить своих павших товарищей, — и надежда оставила ее.
Андромаха огляделась по сторонам. Неширокая шеренга троянцев, стоявших поперек мегарона, защищала каменную лестницу и галерею. Если их оттеснят даже на несколько шагов, враг сможет добраться до галереи, забросить наверх лестницы и подойти к защитникам сзади. Микенцы не совершат ошибки, которую допустили в прошлый раз, когда, движимые высокомерием, напали на лестницу, не обратив внимания на галерею. Агамемнон, холодный мыслитель, позаботится об этом.
Лучницам было приказано защищать галерею. С ними находилось несколько горожан, торговцев и фермеров, и немного старых воинов, чьи лучшие годы давно миновали, — на них возложили обязанность отталкивать лестницы и охранять женщин. Грубая сила натиска микенцев вскоре начала брать верх над измученными защитниками, и шеренга по краям была вынуждена отступить.
Андромаха видела, как падают троянцы; их место немедленно занимали товарищи сзади. Однако два крыла медленно отступали. Только центр еще держался.
— Приготовьтесь! — крикнула Андромаха, и женщины подняли луки.
Лестницы передавались из рук в руки над головами микенцев, потом Андромаха услышала, как одна из лестниц ударилась о стену галереи. Полдюжины стрел вонзились в первого воина, который взобрался по этой лестнице.
Внизу одно крыло линии защитников оттесняли все дальше.
— Держать строй! — закричал кто-то.
Группа старых воинов поспешила вниз по каменным ступеням, выкрикивая воинственные кличи, чтобы поддержать гибнущее крыло.
Поднималось все больше и больше лестниц, и вскоре микенские воины взобрались на галерею. Андромаха видела, как на них набросились простолюдины с мечами и дубинками, сражаясь неумело, но отчаянно. Женщины все еще стояли на местах, выпуская стрелы во врага.
Защитники внизу были вынуждены отступить к каменной лестнице, и Андромаха увидела, как несколько троянских воинов побежали вверх по ступеням. Потом она поняла, что они бегут, чтобы защитить галерею.
Каллиадес оставил Геликаона и Банокла сражаться бок о бок на лестнице и ринулся вверх по ступеням к Андромахе. На бегу он прорычал:
— Отступайте, Андромаха, немедленно!
Вооруженный теперь двумя мечами, он врезался в нападающих микенцев.
Андромаха крикнула женщинам, веля отступать в покои царицы. Одна лучница уже погибла, но несколько раненых женщин прохромали мимо, в том числе маленькая Анио; кровь струилась из ее руки. Остальные продолжали сражаться, выпуская в микенцев стрелу за стрелой. Две лучницы упали, и Пенфиселея некоторое время стойко сражалась одна, потом упала с кинжалом в боку.
Андромаха схватила ее пучок стрел, повернулась, чтобы уйти — и увидела, что к ней идут два микенских воина, отрезав ей путь к бегству. Первый ринулся на нее с мечом. Она отбила удар связкой стрел, потом схватила одну стрелу в кулак, шагнула вперед и с криком ударила атакующего в глаз. Микенец упал, вцепившись в древко. Второй воин занес меч для смертельного удара, но упал на колени — сзади его саданули по голове дубиной. Ошеломленный микенец обернулся и вонзил меч в живот ударившего его человека. Андромаха подняла меч первого микенца и рубила им второго по шее, пока тот не затих.
Она перешагнула через трупы, чтобы добраться до своего спасителя, который тяжело привалился к стене; густая кровь пропитала спереди его одежду. Андромаха опустилась рядом с ним на колени.
— Помнишь меня, госпожа? — прошептал он. Кровь потекла у него изо рта.
Мгновение Андромаха не могла его узнать. Потом увидела, что на его правой руке не хватает трех пальцев, и вспомнила пьяного на улице, ветерана Троянской конницы, который назвал ее богиней.
— Ты Пардонес. Спасибо, что спас мне жизнь, Пардонес.
Умирающий что-то сказал, но его голос был слишком слаб, и Андромаха не расслышала. Она нагнулась над ним.
— Пусть это будет у тебя, — пробормотал он.
Потом его сиплое дыхание внезапно прервалось.
Андромаха выпрямилась со слезами на глазах и увидела на полу рядом с рукой погибшего золотую брошь, которую дала ему за храбрость и верность.
Вытерев лицо тыльной стороной руки, она встала, бросила последний взгляд на мегарон, где сражался Геликаон, а потом, послушная приказу Каллиадеса, побежала по каменному коридору обратно в покои царицы.
Первая комната представляла собой бойню. Дюжины тяжело раненных воинов лежали на полу; их притащили сюда их товарищи или простолюдины. Тут было и несколько раненых женщин. Андромаха увидела, что сюда принесли Пенфиселею, все еще живую, но с мертвенно-бледным лицом. Рядом с ней лежала Анио, ее голова покоилась на коленях сестры.
Юный Ксандер переходил от одного человека к другому, подавленный числом раненых, которых продолжали приносить. Он останавливал кровотечение, утешал раненых, держал за руку умирающих. Он поднял глаза на Андромаху, и та увидела, что лицо его посерело.
Каллиадес вошел вслед за ней, весь в крови: кровь текла из раны в верхней части его груди.
— Они взяли галерею, — торопливо сказал он Андромахе. — Мы можем некоторое время удерживать каменный коридор, но ты должна приготовиться покинуть вместе с мальчиками дворец.
— Геликаон? — спросила она, и сердце ее застряло в горле.
Но в этот миг Геликаон и Банокл вошли в комнату, неся тяжело раненного Полидороса. Они положили Орла на пол, и Геликаон повернулся к Андромахе.
— Ты должна немедленно бежать, — сказал он, и Андромаха услышала муку в его голосе.
«Ты должна бежать, — подумала она, ощутив острый укол страха. — Не мы должны».
Андромаха знала, что Геликаон останется и будет сражаться до конца. Она даже не собиралась его переубеждать.
Они поспешили в комнату, где спали мальчики. Андромаха разбудила их, и они стали тереть глаза, недоумевающе глядя на собравшихся вокруг их постели окровавленных воинов.
Геликаон поднес руку Андромахи к губам, и та вздрогнула.
— Ты ранена? — тревожно спросил он.
— Вчера, — призналась она, показывая на свое плечо. — Рана открылась снова. Мне понадобится помощь с мальчиками.
— Ты в любом случае не сможешь одна спуститься по веревке с двумя детьми, — сказал Геликаон. — Я спущу их вниз.
Надежда расцвела в ней и тут же умерла, когда он быстро опустил глаза.
— А после я вернусь, — договорил он.
— Ты бери Декса, — предложил Каллиадес. — А я понесу Астианакса. Он меня знает, и у нас с ним раньше уже были кое-какие приключения.
Он поднял мальчика, который уверенно обхватил его за шею.
— Что бы вы ни собирались делать, делайте это быстро, — поторопил Банокл, прислушиваясь к звукам сражения, доносящимся из каменного коридора.
— Привяжи ко мне ребенка, — сказал Каллиадес другу, протянув ему обрывок перевязочной ткани.
Банокл мгновенно обмотал его повязкой, крепко прикрутив ребенка к его груди. Каллиадес пошел к окну. Астианакс через его плечо улыбнулся Андромахе и помахал ей рукой, возбужденный происходящим.
— Тебе лучше взять с собой это, — вдруг сказал Банокл.
Каллиадес посмотрел на оружие, которое ему протянули.
— Меч Аргуриоса! Я ведь его потерял!
— Я нашел его на лестнице. Возьми.
— Он будет мешать мне спускаться. Пусть он побудет у тебя, пока я не вернусь.
— Ты не знаешь, что может случиться внизу. Возьми меч.
Каллиадес пожал плечами и вложил меч в ножны. Потом вылез из окна и исчез в ночи.
— Ты следующая, моя любовь, — сказал Геликаон Андромахе. — Ты сумеешь слезть вниз, несмотря на рану?
— Я справлюсь, — заверила она, хотя втайне сомневалась в этом. Сердце ее тяжело колотилось в груди.
Андромаха кинула последний взгляд на светловолосого воина.
— Спасибо, Банокл, — сказала она.
Это казалось таким недостаточным после всего, что он для нее сделал! Не успел он шагнуть назад, как Андромаха рванулась к нему и поцеловала в щеку. Банокл, покраснев, кивнул.
Андромаха села на край окна и свесила ноги вниз. Потом, схватившись за веревку, начала спускаться.
