Глава 23
Цари на войне
Одиссей раздраженно сорвал с головы шлем, сердито топая по улицам разрушенного нижнего города. Как он и предсказывал, троянцы быстро разгадали их замысел. Отвлекающая тактика Агамемнона была неплохой идеей, признал про себя Одиссей. Сработай она, может, это и стоило бы сотен раненых и убитых при атаке на стены. Но она не сработала, и они зря потратили жизни храбрых воинов и, что еще важней, потеряли своих людей внутри города. Те из восьми, которые выживут, будут допрошены, но они не знают ничего, что помогло бы троянцам.
Царь Итаки понятия не имел, сколько шпионов у Агамемнона в городе, но был уверен, что больше ему не удастся внедрить ни одного. Гектор, или другой человек, командующий обороной Трои, наверняка запечатает теперь последние ворота, чтобы не дать новым беженцам — и микенским шпионам — проникнуть в город.
Одиссей предвидел, что рано или поздно его союзники предложат взобраться на огромные стены. Он вспомнил, что было две ночи тому назад. Он и несколько его моряков с «Кровавого ястреба» устроились во дворе дворца, некогда принадлежавшего Антифону, а теперь ставшего домом мирмидонцев Ахилла. В тот день сражений не было, но появились новые торговцы вином, и настроение у людей было праздничным.
Щитоносец Ахилла Патрокл, стоя с кубком вина в одной руке и ломтем жареной баранины в другой, приводил доводы в пользу попытки взобраться на стены.
— Посмотри на них, — сказал Патрокл, слегка покачиваясь, и махнул кубком в сторону южной стены. — Даже ребенок мог бы на нее взобраться. Много зацепок для рук между камнями.
Он жадно сделал большой глоток вина.
— Мы подождем до темноты, потом мирмидонцы переберутся через западную стену, прежде чем троянцы увидят, что мы идем. Пробьемся к Скейским воротам — и город наш. Что скажешь, Одиссей?
— Скажу, что для меня дни карабканья на стены прошли, мальчик. И западная стена — скверный выбор. Потому что все знают: она ниже всех остальных стен, слабое звено в цепи, поэтому ее охраняют лучше остальных.
— А какую стену выбрал бы ты, Одиссей? — спросил Ахилл, который лежал на спине и смотрел на звезды.
— Я бы попытался на северной.
Патрокл насмешливо фыркнул.
— Вертикальный утес с крутой стеной наверху? Готов поспорить, туда не смог бы взобраться никто.
— А я готов поспорить, — ответил Одиссей, — что ты не смог бы взобраться на западную стену.
Патрокл никогда не мог воспротивиться искушению поспорить, это Уродливый Царь очень хорошо знал. Патрокл, Одиссей и Ахилл в сопровождении веселых, пьяных мирмидонцев и итакийцев оставили дворец и отправились к западной стене. В обрамлении звездного света стена парила высоко над ними.
— На что спорим, старый царь? — спросил Патрокл.
— Пять моих кораблей против нагрудника Ахилла.
Ахилл приподнял брови.
— Почему против моего? — спросил он.
— Потому что хорошо известно, что у Патрокла нет ни единого медного кольца, которое вызванивало бы его имя, и он никогда не отдает того, на что спорил. Ты же человек чести и заплатишь долги своего друга, как всегда.
Патрокл ухмыльнулся, не обескураженный, а Ахилл пожал плечами.
— Так тому и быть, — сказал он. — А если Патрокл заберется на стену и будет убит, когда окажется на ее вершине?
— Тогда условие останется в силе, и ты выиграешь пять итакийских кораблей.
Молодой воин завязал свои заплетенные в косу светлые волосы, притянув конец косы к шее, и, побежав к стене, вспрыгнул на первый высокий камень. Потом, легко находя опору для рук и ног, проворно взобрался туда, где стена становилась вертикальной. Там он помедлил, глядя вверх. Патрокл нашел зацепку справа, вытянулся, едва ухитрившись ухватиться за нее кончиками пальцев. Осторожно подтянул ноги, сперва одну, потом другую, и начал высматривать слева новую зацепку для руки. Там ее не было. Вершина огромного камня, за который он цеплялся, была далеко за пределами досягаемости его руки.
Видя, в какое трудное положение он попал, итакийцы начали насмешничать, но Одиссей заставил их замолчать. Царь посмотрел на вершину стены. Он не видел в темноте часовых, но знал, что они там.
Патрокл осторожно передвинул правую ногу к узкой щели в камне. Он ерзал босыми пальцами ноги до тех пор, пока не сумел укрепиться на этой жалкой опоре. Потом снова посмотрел вверх, чтобы проверить, куда собирается добраться.
Сделал глубокий вдох и прыгнул на вершину камня. Он едва-едва сумел допрыгнуть, вцепившись в верх кончиками пальцев.
Его правая нога соскользнула, но он умудрился забросить правую руку на верх камня и удержался, царапая ногами в поисках опоры.
Однако звук этот встревожил часовых.
Одиссей увидел, как над краем стены, высоко вверху, появился воин и, быстро отодвинувшись, что-то крикнул своим товарищам. Через стену перегнулся стрелок с луком; на тетиве лежала стрела. Патрокл был для него отличной мишенью.
Потом справа от себя Одиссей увидел какое-то мгновенное движение. Ахилл выхватил кинжал и метнул в лучника, стоявшего высоко вверху. Кинжал мелькнул в воздухе, вращаясь в лунном свете, и с глухим стуком ударил лучника в голову. Это было немыслимо: такая маленькая мишень, на такой высоте, всего лишь в свете звезд.
Ахилл рванулся вперед.
— Спускайся, Патрокл, быстро!
Его щитоносец проворно спустился со стены, и вдвоем они побежали обратно к мирмидонцам, которые прикрыли их отступление, стреляя вверх, в собравшихся троянских лучников.
Когда они подбежали к ожидающему Одиссею, Патрокл смеялся.
— Ну, старый царь, на что теперь поспорим? — спросил он.
— Ты не добрался до верха стены.
— Меня остановили действия врагов.
— Так действия врагов не принимались в расчет? Этот спор был недействительным.
Патрокл дружески пожал плечами, и все они вернулись во дворец.
Но до Агамемнона дошла весть о восхождении молодого воина, и на следующий день царь битв выдвинул гибельный план: взобраться на стены и взять Скейские ворота.
Сейчас, два дня спустя, Одиссей нехотя улыбнулся про себя, идя по освещенному солнцем городу. Ему нравился Патрокл. Патрокл нравился всем. Он всегда был жизнерадостен, часто валял дурака, чтобы позабавить царя, и был храбр, как лев.
«Странно, — подумал Одиссей, — оттого что Патроклу явно нравится Ахилл, воины стали лучше относиться к фессалийскому царю, часто мрачному и необщительному».
Патрокл развлекал людей долгими днями, а Одиссей, избегавший Агамемнона и западных царей, нуждался в развлечениях. Среди западных царей все время вспыхивали ссоры. Нестор и Идоменей редко разговаривали друг с другом, после того как Острозубый однажды внезапно оттянул своих лучников с поля битвы, оставив войска Нестора атаковать без прикрытия один из дворцов нижнего города. Острозубый избегал Одиссея, потому что царь Итаки не упускал случая напомнить ему, что тот обязан Одиссею своим золотым с серебром нагрудным доспехом, поставленным на кон в споре: продержится ли Банокл достаточно долго в кулачном бою. А Агамемнон и Ахилл теперь ненавидели друг друга и непрерывно из-за чего-нибудь ссорились, даже из-за того, кому будет принадлежать рабыня, дочь жреца.
Одиссей знал, что Агамемнона вполне устроит, если Ахилл погибнет у Трои. Когда они вернутся наконец в свои родные земли, Агамемнон не захочет иметь в соседях такого сильного царя и потенциального врага.
Идя через нижний город, Уродливый Царь печально осматривался по сторонам. В этой части Трои было немного дворцов. Здесь находились дома мастеровых — красильщиков, горшечников, текстильщиков — и многочисленных слуг огромных домов знати. До войны тут по улицам и переулкам бегали дети, на каждой площади были раскинуты яркие базары, торговцы заключали здесь сделки, спорили и смеялись, часто затевали свары. А теперь повсюду царило запустение и вонь смерти. Трупы с улиц убрали, но троянские семьи, убитые в их домах, все еще лежали там, и трупы разлагались в тепле раннего лета.
Вдалеке Одиссей слышал погребальный распев: «Услышь наши слова, о Аид, Господин Глубочайшего Мрака».
Убитые воины западных армий отправились на погребальный костер после почетного ритуала. Семьи, убитые ими, были оставлены гнить.
Глубоко задумавшись, Одиссей приблизился к лечебнице. Раньше тут находились казармы илионцев, потом — лечебницы для троянских раненых, которые были убиты до последнего человека после взятия нижнего города. Теперь здесь лежали раненые и умирающие воины Агамемнона.
Одиссей поколебался, прежде чем войти. Он собирался навестить своих раненых воинов, но выполнение этого долга не доставляло ему удовольствия. Пока он медлил у входа, наружу вышел молодой лекарь Ксандер. Мальчик выглядел смертельно усталым, его туника была покрыта кровью, и засохшей, и свежей. Даже среди веснушек на его лице виднелись кровавые брызги.
— Одиссей! — воскликнул мальчик, лицо его просияло. — Ты здесь, чтобы повидать своих людей? Ты единственный царь, навещающий своих раненых, если не считать Ахилла.
— Как Тибио? Он умер?
— Нет, он ушел отсюда. Через несколько дней он вернется к сражениям. Он очень сильный.
— Ты самый сильный среди нас, парень, — сказал Одиссей, положив руку мальчику на плечо. — Каждый день иметь дело с вонью, с воплями умирающих, с ужасами гангрены и ампутаций… Даже самые храбрые из воинов избегают этого места. Признаюсь, я бы предпочел быть где угодно, только не здесь.
Мальчик печально кивнул.
— Враги… Я имел в виду, ваши войска привезли с собой мало хирургов и лекарей. Они рассчитывают, что раненым помогут шлюхи и те женщины, что последовали за армией. У женщин больше мужества, чем у воинов, но у них нет умения. Белоглазый работает день и ночь напролет. Я боюсь за него. Ты знаешь, что Махаон умер?
Ксандер казался отупевшим от усталости, и мысли его путались.
— Мне сказали, что он умер в полдень того дня, когда ваши войска взяли равнину Скамандера. Но он же говорил со мной, я его слышал, позднее, той же ночью, в тумане. Он пытался заставить меня уйти. Я должен был вернуться в город, пока мог. Я его подвел.
Он посмотрел на Одиссея глазами, полными слез. Царь ласково подтолкнул его к деревянной скамье.
— Ты устал, парень, устал до изнеможения. Когда ты в последний раз спал?
Мальчик молча покачал головой. Он не знал.
— Я присмотрю за тем, чтобы тебе больше помогали. Мой человек, Леукон, здесь?
Ксандер кивнул — казалось, он слишком устал, чтобы говорить.
— Послушай меня, парень, — настойчиво сказал Одиссей. — Когда город падет, ты должен немедленно отсюда уйти. Покинь это место и отправляйся к бухте Геракла так быстро, как только сможешь. Там всегда есть кипрские корабли, которые привозят нам припасы. Поднимись на один из них и скажи капитану, что тебя послал я.
Но Ксандер покачал головой.
— Нет, Одиссей, я не могу. Если город падет, я должен попытаться помочь моим друзьям. Зеот все еще в Доме змей, и остальные лекари тоже. И в городе госпожа Андромаха и ее сын. Она мой друг. Я троянец, хотя и помогаю вашим воинам.
Внезапно рассердившись, Одиссей выругался и схватил юного лекаря спереди за тунику.
— Послушай меня, парень, — проскрежетал он, — и послушай хорошенько. Я видел падения городов, слишком много таких падений, больше, чем ты насчитываешь лет. Воины становятся животными. Каждый невоенный человек — мужчина, женщина или ребенок — будет убит, если откроются ворота. Не спасется никто. Если ты будешь там, тебя тоже убьют, может, даже кто-нибудь из тех, кому ты помогал, чью жизнь ты спас. Для них ты будешь всего-навсего ягненком среди волков.
Ксандер снова покачал головой, и Одиссей увидел, что он слишком устал, чтобы протестовать. Он отпустил мальчика, и они некоторое время сидели в молчании. Одиссей расстегнул ремни нагрудника и с облегчением его снял.
Потом Ксандер негромко спросил:
— Когда именно Троя падет, как ты думаешь, Одиссей?
— Через дни или через годы. Завтра или через десять лет. Я не знаю, парень. Я всего лишь пехотинец в этой истории героев.
Одиссей вздохнул и проговорил тихо, словно бы про себя:
— Я дал обет, о котором горько сожалею, обет Агамемнону, что его враги будут моими врагами, а его друзья — моими друзьями. Что ж, у этого человека нет друзей. Но я поклялся стоять бок о бок с ним до тех пор, пока враги его не будут побеждены. Поэтому я останусь здесь до тех пор, пока город не падет к нашим ногами, когда бы это ни случилось. И мне придется смириться с такой жизнью, мальчик, хоть это и нелегко. У меня тоже есть друзья в Трое, Ксандер, друзья, которых я знаю целую вечность. Но я не побегу в город, чтобы им помочь. Им нельзя будет помочь. Все живые существа за этими стенами мертвы, парень. Может, они и ходят по улицам Трои, вдыхают ее воздух, едят, спят и занимаются любовью. Но все они мертвы.
На рассвете следующего дня западные цари собрались в Доме каменных лошадей. Одиссею казалось насмешкой судьбы, что Агамемнон переехал во дворец Геликаона. Золотой нанес много сокрушительных ударов царю Микен, топил его корабли, убивал его приверженцев, совершал набеги на его берега. Уничтожение флота Менадоса было унизительным поражением. Нетерпеливое желание Агамемнона захватить троянский дворец Геликаона, дом, о котором Геликаон мало заботился и который редко посещал, многое говорило о царе битв.
Все слуги давно сбежали отсюда, и комнаты стояли пустыми. Одиссей засмеялся про себя. «Никогда нельзя недооценивать мелочность могущественных людей», — подумал он.
В мегароне собрались цари и некоторые их помощники. Чернобородый Мерионес, один из самых старых друзей Одиссея, стоял рядом со своим царем Идоменеем, а Патрокл болтался у окна, лениво наблюдая за пустой улицей внизу.
Кайгонес, Толстый Царь Ликии, пришел в сопровождении своего племянника Сарпедона, о котором все говорили как о грозном бойце. Некоторые утоляли голод мясом и пшеничным хлебом. Одиссей отхлебнул из кубка с вином.
Потом появился Агамемнон; его обычное спокойствие, казалось, уступило место тревоге.
— Мы потеряли прошлой ночью караван с припасами, — сказал Агамемнон, и не подумав поздороваться. — Шестнадцать повозок с зерном, вином, фуражом для коней и сушеным мясом и рыбой, двигавшихся от бухты Геракла. Троянская конница нанесла удар на равнине Скамандера, вражеских воинов было больше трехсот. Они убили охранников и возниц и забрали все повозки. Из Радости царя был послан конный отряд; враги убили этих конников тоже и забрали их лошадей.
В мегароне воцарилась тишина, потом Одиссей сказал:
— Это можно было предвидеть. Посылать повозки с припасами через равнину и давать им для охраны меньше полтысячи человек — это было более чем глупо. Они были кроликами, ожидающими свору гончих.
— Однако ты, — Агамемнон показал толстым пальцем на царя Итаки, — все время путешествуешь вместе со своими людьми в Радость царя и обратно. И на вас не нападают.
— Один тучный царь едва ли стоит того, чтобы пытаться его убить, — ответил Одиссей.
— Я потерял еще пять кораблей, уничтоженных Геликаоном Сжигателем, — сказал Менестеос из Афин. — «Ксантос» и троянский флот напали на десять моих галер у Лесбоса два дня тому назад.
— Он их сжег? — спросил Идоменей, голос его был похож на скрип, который раздается, когда галеру тащат по береговой гальке.
— Нет, три судна были протаранены, а два захвачены в плен, команды их убиты. Но у меня есть флот из пятидесяти судов на берегу бухты Геракла. Их надо защитить. Мы не должны забывать, что Геликаон уничтожил целый флот в Троянской бухте.
— Вряд ли мы можем об этом забыть, — сказал Агамемнон гневно. — Мои корабли охраняют море за пределами залива, — обратился он к Менестеосу. — «Ксантос» не пройдет мимо них, чтобы атаковать суда на берегу.
— Геликаон и не будет пытаться это сделать, — сказал Одиссей. — Он хочет, чтобы наши корабли были там, где они есть, чтобы всем нам было на чем уплыть. Он ничего не выгадает, нападая на них. Но он захватит любой корабль с припасами, какой увидит.
— Похоже, ты хорошо знаешь, как мыслит твой друг Геликаон, — пренебрежительно заметил Идоменей.
Одиссей вздохнул.
— Я говорю только то, что диктует здравый смысл. Самая большая надежда Трои — это то, что наши припасы истощатся и нам придется бросить затею. «Ксантос» в море и Троянская конница на суше могут общими усилиями заставить всех нас этим летом голодать. Воинов нужно кормить, и кормить хорошо.
— Всадники Троянской конницы тоже нуждаются в припасах, — резко ответил Агамемнон. — Лето кончится еще не скоро, и они не смогут жить за счет даров земли, да и лошадей надо кормить. Они могут соблазниться и напасть на наши повозки с продуктами, даже если те будут хорошо охраняться. Мы обернем это себе на пользу.
Одиссей спросил:
— Атаку прошлой ночью возглавлял Гектор?
— Он самый. Это единственная хорошая новость. Гектор больше не командует в Трое. Он за ее пределами, возглавляет набеги конных отрядов.
— Тогда кто командует в городе? — спросил Острозубый. — Приам? Ходят слухи, что он потерял рассудок. Они твои друзья, Одиссей, — глумливо усмехнулся он. — Так кто сейчас командует обороной Трои?
Одиссей пожал плечами, отказываясь клюнуть на наживку, хотя в груди его клокотал гнев.
— Раз Антифон мертв, тогда не знаю. Может, один из военачальников. Может, Полит.
— Это хорошие новости, — сказал тучный Менелай, повторяя слова своего брата Агамемнона. — Я имею в виду — хорошо знать, что не Гектор возглавляет оборону. Думаю, мы должны попытаться снова атаковать стены.
— Ты обезумел? — взревел Одиссей, вскочив на ноги и перевернув свое кресло, которое с грохотом упало на пол. — Клянусь яйцами Аполлона, после вчерашней бойни ты снова пошлешь людей на верную смерть? Сколько людей мы потеряли — три сотни, четыре?
— Мой брат, возможно, подал хорошую идею, — вкрадчиво вмешался Агамемнон, когда Менелай попятился под бешеным натиском Одиссея.
— Менелай ни разу в жизни не подавал хороших идей, — огрызнулся Одиссей. — Он следует за тобой повсюду, как щенок, тявкает, когда ты ему велишь, и иногда мочится на твои ноги. Это твой проклятущий план, Агамемнон, и мне бы хотелось знать, зачем он тебе понадобился. Потому что, в отличие от твоего щенка, ты не дурак.
Агамемнон побледнел, его темные глаза стали злыми.
— Я тоже хотел бы узнать, почему мы снова должны послать наших воинов на верную смерть, — мягко вставил Менестеос из Афин.
Агамемнон глубоко вздохнул.
— Вчера группа моих воинов сумела взять часть стены и удержать ее на короткое время, прежде чем их отбросили перебежчик Банокл и его люди. Если бы храбрый отряд воинов сумел захватить и удержать всего лишь часть стены, мы могли бы послать вслед за ними вверх по лестницам сотни человек. Троянцы не смогут их остановить. Но нам нужны самые храбрые бойцы, желающие рискнуть жизнью за наше дело.
Он оглядел комнату, и глаза его остановились на Ахилле.
— Я не буду впутываться в это безумие, — сказал царь Фессалии. — Я и мои мирмидонцы больше не станем принимать участия в самоубийственных атаках на стены.
— Итак, — ледяным голосом сказал Агамемнон, — наш великий воин Ахилл боится…
Ахилл встал и одним быстрым шагом очутился перед Агамемноном, кончик его меча слегка уперся в горло микенца. Это было сделано так быстро и так грациозно, что никто не успел пошевелиться. Одиссей увидел, как Патрокл положил руку на рукоять меча, то же сделали и два телохранителя Агамемнона.
В мегароне воцарилась мертвая тишина.
Агамемнон, не мигая глядя в глаза Ахилла, продолжил:
— Я хотел сказать, что Ахилл боится за жизни своих людей. Это понятно, и это свойственно истинному предводителю. Доблестные мирмидонцы до сих пор были крайне важны для нашего успеха.
Ахилл мгновение подождал, потом вложил меч в ножны.
Не отрывая глаз от Агамемнона, он вернулся к своему сиденью.
— Мы все люди чести, — продолжал Агамемнон. — Ахилл — наш лучший воин, и никто не сомневается в храбрости его земляков. Но, если придется, мы будем атаковать без фессалийцев.
— И без итакийцев, — вставил Одиссей. — Мои люди не станут карабкаться на стены к верной гибели. Ты можешь получить моих лучников и мой лук Акилину, чтобы защитить своих воинов с земли, но больше не получишь ничего.
— Так тому и быть, — холодно проговорил Агамемнон. — А каков твой план взятия стен, Рассказчик историй? Или ты здесь только для того, чтобы плести детские сказки о волшебных свиньях и летающих кораблях?
Чернобородый Мерионес встал и сердито сказал:
— Царь Итаки сотни раз доказал, чего он стоит в битве. Если бы не он, все мы еще толпились бы на другом берегу Скамандера.
— Да, да, — нетерпеливо добавил старый Нестор, — мы все здесь — воины. Я сражался в сотнях битв еще до того, как молодой отец Ахилла решил его породить. Но что я хотел бы знать, царь Агамемнон, так это зачем тебе понадобились здесь все мы, раз ты решил послать на лестницы лишь отряд твоих людей.
— Атака будет такой же, какой была вчера, — терпеливо повторил царь битв. — Со всеми лестницами и со всеми людьми, каких мы сможем собрать. Троянцы не должны знать, на какое именно место мы нацелились.
— И куда же мы нацелились? — спросил царь Пилоса.
— Нашей целью будет южная стена рядом с Великой Башней Илиона. Если мы сможем взять и удержать малую часть стены, мы получим доступ к Великой Башне. Потом у нас будут два пути — вниз по ступеням южной стены или вниз по ступеням внутри башни, которая, как вы знаете, открывается позади Скейских ворот. Нам хватит всего шести человек, чтобы ворота и город стали нашими.
Одиссей ждал на безопасном расстоянии от южной стены с огромным луком Акилиной на плече, пока западные войска собирались для нового штурма. Эта атака не должна была застать защитников врасплох. Одиссей видел, как солнце блестит на шлемах троянских воинов, стоявших вдоль стены.
Несмотря на свои потери, Агамемнон смог все-таки собрать больше тридцати тысяч воинов для штурма. Царь Итаки высчитал, что за троянскими стенами осталось не больше пяти тысяч воинов — защитников города. «Пока это должно считаться огромным количеством», — подумал он.
Самый последний план Агамемнона мог сработать, хотя вряд ли. Каждый прошедший день, каждая неудачная атака убеждали Одиссея в том, что единственный способ взять город — это хитрость.
Лестницы лежали наготове. Они были сделаны из дуба с подножья Иды и скреплены кожаными веревками. Лестницы были тяжелыми, и требовалось шесть человек, чтобы поднять каждую из них на стену.
По команде атакующие, подняв лестницы, побежали с ними к подножию стены. Спустя несколько мгновений десятки лестниц были вскинуты вверх, и по ним ринулись воины в доспехах.
Одиссей отступил на несколько шагов, наложив стрелу на тетиву, и стал ждать, как ждали и защитники Трои. Троянцы выжидали, пока каждая лестница будет полна воинов, прежде чем оттолкнуть ее от стены. Одиссей ждал, когда защитники свесятся с укреплений, чтобы сдвинуть лестницы с места.
Бородатый троянский воин, державший лестничный шест, потянулся с верха стены, чтобы зацепить шестом лестницу и отшвырнуть ее вбок. Одиссей разглядел крошечный белый лоскуток между шлемом и защищающими шею человека доспехами, навел Акилину и отпустил тетиву. Стрела пронзила горло троянца, тот полетел со стены.
Одиссей наложил на тетиву новую стрелу и снова стал ждать.
Лестница рядом с Великой Башней была быстро повалена защитниками, воины рухнули на землю. Другие ринулись, чтобы ее поднять и взобраться по ней, несмотря на грозящую им опасность. Агамемнон пообещал почести и столько золота, сколько весит овца, первому человеку, который достигнет верха стены и уцелеет.
Одиссей снял еще двух защитников у верхушки лестницы. Один из воинов на стене заметил его и показал на него фригийским лучникам.
Одиссей ухмыльнулся. Он был вне переделов досягаемости их слабых луков.
Нападающие сделали четвертую попытку взобраться по лестнице на башню. На лестнице было семь воинов, когда ее столкнули вбок, сбросив цепляющихся за нее людей. Эта лестница врезалась в две других и сбросила тех, кто был на них.
С вершины стены раздались победные крики. Но атакующие не колебались. Новые воины прыгнули вперед и снова подняли лестницы.
«Какая храбрость тратится впустую на обреченное на неудачу предприятие!» — подумал Одиссей. Снова посмотрев на вершину стены, он внезапно понял, что защитники отступают от края. Он нахмурился, гадая, что они затевают.
Вдоль южной стены он увидел людей с огромными сосудами, полными сияющего металла, — они держали сосуды замотанными в ткань руками.
«Кипящее масло? — гадал Одиссей. — Или кипящая вода?»
Сосуды были опрокинуты как один, и их содержимое пролилось на захватчиков внизу.
Это была ужасная сцена, когда карабкающиеся люди вдоль всей стены начали вопить, корчиться, пытаясь сорвать с себя доспехи, и падать с лестниц. Те, кто ухитрялись избавиться от доспехов, продолжали вопить от муки, их крики невыносимо было слышать.
Одиссей вскинул на плечо Акилину и побежал к стенам, крича своим лучникам, чтобы те стреляли в защитников. Он добрался до микенского воина, который корчился в агонии, отчаянно пытаясь сорвать с себя нагрудник. Одиссей сорвал с него доспех, но это не помогло. Человек продолжал вопить. Одиссей сорвал с него тунику.
— Что это, Одиссей? Что с ними творится? — закричал Мерионес, опустившись рядом с ним на колени.
Упавший воин потерял сознание от мучительной боли, и Одиссей показал на ярко-красную кожу его груди и плеч. Она выглядела так, будто ее ошпарили.
— Песок, — сказал Одиссей, — смешанный с крошечными кусочками металла и нагретый докрасна. Он проникает под доспехи и вплавляется глубоко в кожу. Его нельзя убрать, и он до конца будет мучить жертву. Я слышал о таком оружии, его пускают в ход в пустынных землях. Это жестокая пытка.
Стрела воткнулась в землю рядом с ним, и Одиссей с Мерионесом быстро подняли над головами щиты. Потом каждый из них взял раненого воина за руку, и они принялись тащить его прочь от стен. Но еще одна стрела вонзилась в грудь этого человека и немедленно прикончила его. Они отпустили его руки и вернулись к стенам, чтобы попытаться спасти остальных.
— Клянусь яйцами Аполлона, — пробормотал Одиссей, — ему повезло, что он погиб.
Вместе с Мерионесом они перенесли несколько воинов, страдающих от невыносимой боли, подальше от стен. Никогда еще царь не чувствовал себя таким беспомощным перед лицом чудовищных ранений.
«Лучше бы им всем умереть», — подумал он мрачно.
