Глава вторая
Серийный почерк

Андрей прятался за деревом. Для тех, кто мог его видеть, ничего необычного в его поведении не было – ну остановился человек, привалившись плечом к старой липе, и закурил. А что странного? Возвращался с работы, сошел с асфальтовой дорожки на травку, стал за дерево. Сейчас покурит и отправится дальше. Другое дело, если б днем было, когда тут народу много, а сейчас уже вечереет, и по дорожке этой ходят только те, кто в этом доме пятиэтажном живет. Фактически все свои, друг друга давно знают.

Но Андрей только вид делал, изображая притомившегося работягу, коих здесь, в подмосковных Мытищах, было не счесть, считай, каждый второй. На самом деле он старался глаз не спускать с автобусной остановки, в пятидесяти метрах отсюда, где с минуты на минуту должен был появиться его заклятый враг.

Звали этого врага Вадим Дорохов. Андрюха Злобин давно обозначил бывшего одноклассника в своей жизни как лютого недруга и, по существу, уже решил для себя его судьбу. Поэтому Андрей сейчас и не хотел, чтобы возвращавшийся с работы Вадим заметил его тут, в двух шагах от своего дома. Заметь его, Вадим мог не просто спросить, какого черта он тут ошивается, что ему надо, но еще добавить сгоряча так, что потом собственные зубы пришлось бы Андрюхе собирать на асфальте. Потому что и у Вадима была веская причина не терпеть рядом с собой присутствия бывшего школьного приятеля.

...Они учились в одном классе – Вадим и Андрей. Нельзя сказать, чтобы дружили, но и не ссорились особо. Хотя соперничали. А предметом их соперничества была тоже их одноклассница Лилька Воробьева, девочка скромная и симпатичная. Но Андрюхе не повезло, он и сам был пареньком скромным, даже невидным, носил очки, из одежды – дешевые джинсы да курточка, – мать поднимала его в одиночку. Вадим был другим – крепким, спортивным, рослым парнем, которым гордилась школа, поскольку тот постоянно добывал грамоты и кубки на различных спортивных соревнованиях. И родители денег на одежду для сына не жалели. Понятно, что Лиля больше тянулась к броской красоте, к раскованности, к физической силе, наконец, нежели к занудливым и неинтересным ухаживаниям классного «хорошиста».

И когда они благополучно закончили школу, между Лилей и Вадимом, у которого с институтом, несмотря на его спортивные заслуги, ничего не получилось, и он «загремел» в армию, была как бы установлена взаимная договоренность – она его терпеливо ждет, а он, возвратившись, женится на ней. Вот такая возникла банальная, сентиментальная история.

Андрей же никуда не «загремел», поскольку легко поступил на радиотехнический, с первого захода, и, уже будучи студентом, ревниво наблюдал той же осенью, как знакомые и соседи с хмельными песнями и плясками провожали своих военнообязанных чад на сборные пункты. И был среди отъезжающих Вадим Дорохов – он выделялся среди приятелей и своим ростом, и вообще внешним видом. Герой, ничего не скажешь. И Лиля с ним рядом была – красавица писаная, без всяких сомнений. Она поступила в медицинское училище и была счастлива оттого, что молода и любима, ну а недолгое расставание – оно только на пользу чувствам. Обычное наивное заблуждение молодости...

Время шло, Лиля все больше хорошела, взрослела, в ней наконец проявилась настоящая женственность, мимо которой иной раз просто невозможно пройти мимо, особенно когда-то влюбленному молодому человеку. И Андрей, ни на что, в общем-то, не надеясь, решился попытать судьбу: а вдруг повезет? И, что самое удивительное, неожиданно повезло! То ли девушка уже притомилась в ожидании своего далекого жениха, который присылал ей редкие, не совсем грамотные в орфографическом отношении письма с Дальнего Востока, где он служил в десантных войсках, то ли захотелось каких-то новых впечатлений. А тут как раз подвернулся старый знакомый, влюбленный в нее когда-то Андрюшка, славный малый и к тому же студент серьезного московского института.

Как сразу отметила Лиля, чувства его к ней, оказывается, вовсе не угасли, но приобрели какую-то новую окраску – ухаживание его стало более взрослым, что ли, появилась непонятная значительность в поведении и речах. Когда-то ведь как было? Потискал девушку в темноте подъезда, поприжал ее и так, и эдак, пошарил руками, обмусолил ее губы своими – и оба довольны, испытали взаимную «любовь», насладились «запретной страстью». Но все это Лиля уже давно «прошла» с тем же Вадимом. А однажды, незадолго до его отъезда, хотя удовольствия получила и немного, точнее сказать, совсем не получила, позволила ему и гораздо большее, ибо не смогла противостоять его настойчивому желанию, сама же безотчетно верила его жарким словам и обещаниям и уверяла себя, что обожает своего избранника. А теперь время-то шло, нетерпение становилось порой просто невыносимым, подружки в медицинском училище расписывали про такое, отчего голова шла кругом, и молодое бунтующее тело требовало уже не книжных «страстей», а вполне конкретных и сильных физических ощущений. И получилось так, что Андрей подвернулся вовремя.

И словно вернулась их прежняя влюбленность. Веселые студенческие компании, гитара, легкое вино, выезды на природу с ночевками в палатках на берегу реки, ранние утренние купанья в чем мать родила и, наконец, то, без чего редко кончаются «завтраки на траве»... Все произошло именно так, как, видимо, и должно было случиться. Однажды под сенью леса они оказались прочно в объятиях друг друга и, опираясь на собственный, весьма еще тогда ограниченный опыт, смогли бурно и вдосталь насладиться всем, что подсказывала им необузданная фантазия. И они оба словно сорвались с резьбы – их взаимная страсть оказалась стремительной и бесшабашной. Словом, началось и... понеслось...

Мысли о Вадиме все же, видимо, где-то таились у девушки глубоко в душе, она чувствовала себя очень неловко перед далеким женихом, но просто уже физически ничего не могла с собой поделать – желание реальной и пряной любви оказалось сильнее любых укоров совести.

Почти постоянно теперь рядом с ней находился Андрей, оказавшийся не только веселым и приятным кавалером, но и замечательным, неутомимым и, главное, изобретательным любовником, с которым Лиля переживала такие сумасшедшие моменты экстаза, что все рассказы ее многоопытных подружек меркли перед этой новой для нее явью.

Андрей уже и сам стал привыкать к новому своему положению. Он даже намекнул как-то, расслабившись больше обычного, что был бы не прочь связать свою дальнейшую жизнь с красавицей медсестричкой. Вероятно, и мать его не возражала бы против такого брака – она любила сына и желала ему только счастья. Но для Лили этот вопрос неожиданно стал словно бы каким-то рубежом, камнем преткновения в их отношениях, через который она не пожелала переступать. А может, это Андрей был виноват в том, что своим предложением как бы напомнил ей о ее обещании, данном когда-то Вадиму. Короче говоря, на этом неудачном намеке их «отношения» и закончились. Не сразу, они еще встречались, виделись, перезванивались, но... Не было у нее больше прежней страсти, да и желания продолжать постельные упражнения, скорее всего, тоже.

Он поначалу старался не обращать внимания на такое охлаждение, полагал, что надо только немного переждать, Лиля просто устала от их сумасшедших оргий, но одумается, ведь он же не предложил ей ничего позорного, напротив! А она вон как отреагировала!..

Кончилась вся эта история тем, что временное охлаждение переросло в постоянное, и Лиля перестала отвечать даже на телефонные звонки. Видимо, немалую роль здесь сыграли и ее родители, которые хоть и относились к Андрею терпимо, в смысле молчаливо терпели, когда он приходил в гости к их дочери, и только тяжко вздыхали, когда он уводил ее, нервную, с горящими от нетерпения глазами, на какую-нибудь очередную вечеринку или в туристический поход с обязательной ночевкой. Но вот, видно, и их конкретное терпение истощилось полностью, на его звонки отец либо мать Лили отвечали недружелюбным тоном, что дочь занята лекциями и подойти к телефону не может.

Он пробовал ловить ее на улице, возле автобусной остановки, возле дома, но пару раз наткнулся на холодный и отчужденный взгляд. И за этой ее чуть презрительной усмешкой ему так и слышалось презрительное: «Ну что, мол, парень, ухитрился, попользовался чужим добром? Вот и благодари Бога, что так кончилось, не накликай на свою шею беду...»

А тут вскоре возвратился и Вадим.

Что ему донесли словоохотливые кумушки и соседи, Андрей не знал, но, встретив однажды Вадима, улыбнувшись ему по-дружески и протянув руку, он встретил ледяной, презрительный взгляд.

– Я не хочу тебя видеть у себя на дороге, это ты понял? – негромко, но с откровенной угрозой произнес Вадим, который, как показалось Андрею, еще больше подрос и раздался в плечах – истинный богатырь, да и только. – А если ты этого не понимаешь, мне придется тебе объяснить, понял? Но после этого ты будешь долго лечиться. Пошел вон с моих глаз!

И Андрей счел за лучшее «уйти с глаз».

О чем говорили Лиля с Вадимом, Андрей, естественно, не знал, он видел ее несколько раз, спешащую в свое медучилище, показалось, что у нее были заплаканные глаза, да и сама она держалась скованно, словно старалась быть незаметной. А потом мать, узнавшая новость от соседей, сообщила Андрею, что о бывшей своей невесте – она действительно считала, что Лиля согласилась выйти замуж за ее сына, но в последний момент, паршивка, передумала, – он может забыть. На днях у нее состоится свадьба с Вадимом. Поговаривают, что вроде бы у них скоро должен появиться и ребенок, и вот это обстоятельство как бы ускорило свадьбу.

Андрей ушам своим не поверил. Нет, он мог предполагать, что Вадим в конце концов добьется своего, но – ребенок?! Откуда, когда? Мелькнула мысль, уж не его ли это «подарок» Лиле? Но потом подумал, прикинул и понял, что не совсем сходилось по срокам.

Свадьбу отгуляли, Андрея на нее, естественно, никто не приглашал, да он и сам бы никогда не явился. После этого молодожены переехали в квартиру Вадимовых деда с бабкой, которые жили здесь же, в Мытищах, но только на другом конце города, на Заводской улице, а старики перебрались на Рабочую, к родителям Вадима. С тех пор Андрей Лилю видел редко, при случайных встречах в небольшом городе.

И снова катилось неумолимое время. От собственной матери Андрей, который к тому времени закончил институт, получил диплом и даже устроился на приличную работу в крупную фирму по продаже и ремонту компьютерной техники, узнал, что в семье Дороховых растет девочка, что живут они хорошо, Лиля работает в городской клинике, а Вадим – мастером на телевизионном заводе. Ну живут – и пусть живут себе... Андрей даже удивился, что не ощутил в себе ни горечи, ни обиды, ни гнева на Вадьку. Никаких иных, кроме чисто плотских, воспоминаний не осталось у него и о Лиле, и он иной раз испытывал даже какое-то злорадство по отношению к бывшему товарищу: вот, мол, поживаешь ты себе преспокойненько и даже не представляешь, что я с твоей милой женушкой вытворял! Какие она фортели подо мной выкидывала! Какие кренделя вязала ногами! Как вопила от безудержной своей страсти! Вот так-то!

Эти воспоминания по большей части забавляли, но иногда, как оживающие видения, случалось, и здорово возбуждали, распаляли желание до такой степени, что Андрей торопливо и не очень разборчиво «кадрил» себе случайную подружку на фирме – для одноразовых забав, вместе с которой и сбрасывал стресс, часто так грубо, что они обижались. О каких-то серьезных чувствах либо обязательствах перед этими девушками не могло идти и речи – после истории с Лилей у него не возникало желания обзаводиться семьей. Тридцать лет – самая жизнь! И незачем себе ее осложнять ненужными заботами.

Но, видимо, даже редкие воспоминания о Лиле, о жарких ночах с ней, о первом своем фактически сексуальном опыте, оказавшемся столь удачным, не прошли даром ни для самого Андрея, ни для той же Лили. Однажды, это было накануне того знаменитого «миллениума», который праздновал весь мир, она первая позвонила Андрею домой. Он уже оставил к этому времени фирму, на которой раньше работал, поняв для себя главное: работа должна не только соответствовать твоим интересам, но и, прежде всего, обеспечивать материально эти жизненные интересы. Последнего фирма предложить ему не могла – из-за многочисленных перестроек и бесчисленных реорганизаций она сама пришла в полное расстройство и дышала, как говорится, на ладан. Умные люди давно покинули ее стены. Андрей оказался в их числе и теперь трудился в частной «лавочке», занимавшейся фактически тем же самым – ремонтом электронной техники, но уже совсем за другие деньги.

Лиля как ни в чем не бывало и словно между ними не случилось некогда размолвки, спросила, как жизнь, с кем он живет, чем занимается? Видимо, его нейтральные ответы ее устроили, и она, как само собой разумеющееся, предложила встретиться.

Он удивился: неужели ее жизнь с Вадькой покатилась под откос? Нет, пока еще нет, но... к сожалению, стали появляться сложности, в которых сама Лиля не могла разобраться. Вот она и решила, что Андрюша по старой памяти, может быть, сумеет оказать ей небольшую услугу.

Его посетило одно из тех «видений», которые, как было сказано, выводили его из душевного равновесия. Он сразу представил себе Лилю, уже новую, совсем зрелую в женской своей стати, и подумал, что было бы, наверное, очень неплохо повторить что-нибудь из давно пройденного, но не забытого ими обоими материала.

Ее история, которую она торопливо попыталась изложить по телефону, оказалась банальной до оскомины. Вадим начал попивать. А потому позже стал являться домой, да под хмельком. И вообще у нее появились подозрения, что у него завелась сторонняя связь, он меньше стал уделять внимание ей как своей жене.

Ну да, тут же вспомнил Андрей, уж Лиля никогда своего не упустит, он-то помнил, как она в буквальном смысле изматывала его, измочаливала всего, добиваясь какого-то ей одной ведомого наслаждения. А что, может, самое время напомнить ей об этом? И он шутливо заметил ей, что так и не забыл их бурных ночей, когда она... когда он... словом, когда они отрывались, как говорится, до полной потери пульса. Кажется, он отчасти угадал Лилино настроение.

Она, во-первых, не возмутилась малопристойному намеку, а во-вторых, низким своим, потрясающим, грудным голосом «промурлыкала», что и сама иногда с тайной душевной тоской кое-что вспоминает из их обоюдного прошлого. В общем, предложила она уже решительно, надо немедленно найти возможность встретиться. И, как раньше, без посторонних. Это существенное дополнение подсказало Андрею, что дело и вовсе на мази.

Он отправил мать к ее сестре, жившей на соседней улице, и встреча с бывшей любовницей оказалась у него вполне достойной тех знойных воспоминаний, которые его толкали потом на всякого рода безумства.

Лиля действительно соскучилась по прошлой своей замечательной разнузданности, которую ей, оказывается, приходилось усиленно сдерживать в себе с «положительным» во всех отношениях мужем, чтобы не быть им уличенной в «жуткой распущенности». Она только спросила, когда придет его мама, а узнав, что сегодня они одни, безудержно захохотала, сверкая глазами, от возможности быть сейчас наедине с Андреем самой собой, не стесняться в выражениях и позволять себе все, что душе угодно. Будто их прежнее счастливое время неожиданно вернулось!

И она принялась ловко и торопливо раздеваться, рассказывая при этом свою далеко не целомудренную исповедь о Вадиме, который, на свою беду, оказался почему-то очень щепетильным в постельных делах – вот уж она никогда б не подумала! Ведь спортсмен! Да еще армия, где все до баб – как волки голодные!

– Ну скажи, чего ему не хватало? – надрывно вопрошала она Андрея, демонстрируя свое действительно великолепное тело и сумбурно помогая ему также избавиться от одежды. – Вот ты бы сбежал от меня? Такой, как я сейчас есть?

Андрей бы, возможно, и не сбежал, но в свою очередь понял, что в Лилиной семье что-то все же случилось, о чем она даже не догадывалась. Короче, Вадим как-то постепенно, без объяснимых причин, стал определенно охладевать к ней. И в постели вел себя так, будто всякий раз возвращался оттуда, где только что получил всего в достатке, оставляя жаждущей его страстной любви жене лишь жалкие крохи как бы вынужденных подачек.

– Ну что я могу тебе объяснить? – жаловалась уже окончательно распаленная желанием Лиля, со стонущим придыханием притискивая к своему сильному и горячему обнаженному телу цыплячью, тщедушную грудь Андрея. – Явится, понимаешь, за полночь, навалится, как медведь, вдует, словно плюнет, прости, Господи, и захрапит, отвернувшись. А от него так и несет... так и несет...

И она, вся до кончиков пальцев дрожа то ли от негодования, то ли от жадного нетерпения, без всякого удержу принялась доказывать Андрею, что уж ему-то она сейчас просто так «вдуть» себе не позволит, она из него прежде сама все соки выжмет.

С ней творилось что-то совершенно невероятное. Сдавливая его, будто тисками, тугими своими ногами, царапая ногтями до крови спину и бешено колотя его пятками, Лиля в буквальном смысле сатанела на глазах, даже и не пытаясь сдерживать своих эмоций, и билась под ним, орала так, будто ее резали по живому телу. Дорвалась, что ли? Давно настоящего секса, что ли, не имела?

И он самодовольно ухмылялся, охотно отдаваясь в ее власть, и злорадно тешил себя зримой картинкой того, как выглядело бы сейчас лицо Вадима, доведись тому воочию узреть первобытные страсти в блистательном исполнении его собственной дорогой женушки. Значит, так ему и надо, он этого сам заслужил!

Зато когда мокрая, словно из парилки, Лиля, задыхаясь, отпала наконец и непослушными руками попыталась отодвинуть, отпихнуть Андрея от себя, он, по-настоящему вошедший в раж, вернул инициативу себе, решив воспользоваться своей удачей до конца – продолжил сумасшедшую скачку, больше теперь уже напоминавшую изощренное истязание. Да и Лилечке будет очень полезно потом, наедине с собой, вспомнить и подумать, от чего она в свое время так неблагоразумно отказалась.

Насытившись и окончательно устав, они перешли к делу.

Суть его была проста. Лиле было нужно, чтобы Андрей проследил, куда и к кому ходит Вадим. Ей необходимы были доказательства его реальной супружеской измены. Для чего? Это другой вопрос, который сейчас не обсуждается. Но дело в том, что больше просить ей, собственно, некого, Андрей – единственный человек, которому она могла бы полностью довериться. И она еще раз подчеркнула это слово – «полностью», чтобы он это понял...

Слежкой Андрей Злобин еще никогда не занимался, и предложение показалось ему забавным. На шутливый вопрос, что он будет иметь за это, она, ни капельки не сомневаясь в собственной неотразимости, тут же наглядно, с новой охотой, продемонстрировала ему, на что еще могут распространяться его желания. Своими фантазиями она ничуть не уступала ему.

Да, вынужден был согласиться Андрей, если так будет продолжаться, игра действительно стоит свеч. Эта зрелая женщина со средним медицинским образованием на самом деле владела не только многими тайнами своей гуманной профессии, но, что гораздо важнее, она в совершенстве обладала потрясающим, волшебным знанием великого женского ремесла.

В тот вечер он нарочно долго не отпускал ее, с силой и с привычной уже грубостью возвращая в исходное положение. Лиля даже начала нервничать, что опоздает к приходу мужа. Она уже и слезу раскаяния пустила, но Андрей был неумолим и добился-таки того, что теперь уже сам, на полную катушку, реализовал свое слишком явное преимущество перед Лилиным супругом. И это была его месть Вадиму – безумно сладостная, хотя и довольно жестокая. Это, возможно, ощутила на самой себе, в конце концов, и Лиля, потому что, с немалым трудом вырвавшись наконец из хватких и бесцеремонных объятий бывшего друга, стала торопливо натягивать на себя разбросанное по комнате белье, пряча от него глаза и словно сожалея уже о собственной простодушной доверчивости.

А он смотрел на нее каким-то новым, будто испытующим, холодным взглядом, как на использованный предмет, и думал, что так оно будет правильно, пусть она не забывает, кто в доме настоящий хозяин. И в голове его рождались совершенно неожиданные и причудливые фантазии...

Он быстро освоил основные правила слежки. И так же скоро выяснил, что никакой изменой поведение Вадима даже не пахнет. Похоже было, что женщины, как таковые, его вообще мало интересовали. Злобин даже подумал, что, может быть, есть в том отчасти и его, Андрея, вина. Кто, если уж говорить по правде, сделал Лилю шальной бабой, помешанной на сексе? Кто по-своему развратил ее? Только ли всякие компании и пресловутая медицина? Ну да, как же! Вот и получилось, что уехал Вадик от смирной, почти невинной девочки, а, вернувшись, упал прямо в широко раскрытые объятия сексуально озабоченной стервы. И какие мысли у него в этой связи должны были возникнуть? Короче, понятно, почему он, наслушавшись от соседей всяких сплетен, так грубо встретил бывшего приятеля. Сам виноват. За собой Андрей Злобин никакой вины не чувствовал, он считал, что все делал правильно.

Но результаты своей слежки он Лиле доложил при первом же удобном случае. Она, разумеется, не поверила, но, так как и он, в свою очередь, не потребовал сразу «оплаты» с нее за проделанную работу, как-то сразу и слишком легко успокоилась. И они разошлись мирно, пожелав друг другу удачи.

Это она ушла успокоенная, но не он. Ему вдруг показалось, что он опять, в который уже раз, проиграл. Вот ведь как – и прав, а в чистом проигрыше! Они-то теперь в порядке, им, в общем, наплевать на него, а он – будто милостыню получил. Мол, дали тебе, ну и заткнись и больше не надейся.

Но одно дело, если бы он сам отказался, тогда все правильно, а так выходило, что отказали именно ему. И кто? Лилька, которая... да, мать ее, как же так?! Это ж она, если судить по большому счету, в буквальном смысле употребила его, Андрея, а потом небрежно помахала ручкой и пожелала удачи? Ни хрена себе...

Андрей почувствовал, что в нем начинает теперь уже по-настоящему закипать гнев против этого проклятого Вадима, у которого в семье – полный бардак, а ему тем не менее везет куда больше, чем кому-либо другому. В то время как он, Андрей Злобин, у которого вообще нет проблем, ощущает себя так, будто оказался, грубо говоря, в глубокой заднице. Но даже если он захочет как-то восстановить по отношению к себе справедливость и попробует сейчас «прижать» Лилю, силой, угрозой, уговорами, чем угодно заставляя ее снова отдаться ему, когда бы ему того ни захотелось, такое у него вряд ли получится. А если он решится шантажировать либо попытается публично уличить ее в многочисленных и непристойных изменах мужу, то ее великолепное презрительное равнодушие без всяких слов докажет окружающим, что все его обвинения – не более чем нелепые и болезненные фантазии. В худшем случае они будут восприняты как злостная клевета. И даже если он с пеной у рта кинется доказывать, что между ними все уже было – «Слышите, было такое, что вам и не снилось!» – то ему все равно никто не поверит. Но морду набьют обязательно.

«Да она же просто презирает меня! – сообразил он неожиданно. – Использовала, как жеребца для утоления своих буйных фантазий, и все!» Мысль была просто убийственной, безумно унизительной. Но виновником собственного смятения он считал в первую очередь Вадима, это из-за него все! Значит, чтобы повернуть жизнь к себе той стороной, которую он хотел бы видеть, чтобы раз и навсегда доказать Лиле, что это не она его, а только он может употреблять ее, чтобы отшвырнуть в конечном счете как ненужную тряпку, требовалось сперва избавиться от препятствия, стоящего между ними. Которое, как он понимал, не было таким уж и непреодолимым. Необходима была лишь определенная решительность и... отчасти везение.

И вот тут он вдруг почувствовал, как в нем, словно протест против оскорбительной несправедливости Лили по отношению в нему, Андрею Злобину, зарождается – смутно еще, неопределенно – совершенно новый замысел. И сам он в этом замысле будет призван сыграть центральную роль. Такую роль, от которой может содрогнуться все вокруг. Мысли были еще нечеткими, но их теперь следовало хорошо обдумать... А возможно, не только обдумать, но и попробовать собрать свои опыты, свои знания воедино и затем воплотить мелькнувшую было идею в жизнь. Чтобы действительно вздрогнули... Чтоб навсегда запомнили, кто в доме хозяин...

Злобин выглянул из-за дерева – народ шел понемногу, но рослого человека, похожего на Вадима, среди прохожих не было. Вадим, видно, так и не появится. А может, мелькнула мысль, он уже давно дома? Однако как это проверить? Звонить к ним в квартиру он бы не стал ни за что. А так, отсюда? Он обернулся, посмотрел на окна – они были темными, да в них уже больше часа, пока он стоял здесь, никто света не зажигал. Значит, их вообще нет дома? Так какого же черта он стоит тут?! Чего ожидает?..

И он, загасив очередной, неизвестно какой по счету окурок, плюнул и отправился к автобусной остановке, аккуратно придерживая рукой тяжелый сверток в кармане. Решил прийти сюда завтра, в это же время, когда стемнеет.

Но, не доходя до автобусной остановки, остановился. Снова оглянулся на проклятый дом, будто это он был в чем-то виноват. А может, они просто давно спать легли? Рано вроде, хотя черт ее, эту Лильку, знает...

И пока он так стоял, оглядываясь, подошел еще один автобус. Чисто машинально Злобин отступил с дорожки в сторону, в темноту ближайшего дерева.

Последним из автобуса вышел высокий парень. Немногие пассажиры отправились в сторону светящегося на углу магазина, а этот достал сигареты, закурил и медленно пошел по асфальтовой дорожке. И это был точно – Вадим, уже не мог спутать его с кем-нибудь другим Андрей Злобин. Он интуитивно это чувствовал.

Андрей быстрым шагом, почти бегом, перескакивая от дерева к дереву, кинулся обратно, к дому, стараясь не появляться на открытом пространстве. От угла дома проскользнул к первому подъезду почти впритирку к стене.

Он все время зорко оглядывался, но люди на глаза не попадались, да и свет под козырьком подъезда был такой слабый, что его будто вообще не было.

Быстро и осторожно достал он из кармана свой тяжелый сверток, развернул газету, торопливо посветив себе огоньком зажигалки, установил на маленьком часовом диске интервал в три минуты – этого времени будет вполне достаточно, чтобы человек медленным шагом дошел до подъезда и открыл дверь. Затем он аккуратно включил отсчет времени, оставил сверток прямо за дверью и быстро покинул подъезд.

Снова метнулся за угол, где росли кусты, выглянул из-за них и увидел медленно приближающегося высокого парня.

Все, теперь, когда дело сделано, ни на какие сожаления времени уже не осталось. Пригибаясь за кустами, Андрей пробежал вдоль торца дома и, завернув за угол, наискосок вышел к уличному тротуару. Здесь он снова остановился, достал сигареты, зажигалку и стал напряженно слушать.

Время тянулось безумно медленно. Казалось, не три минуты прошло, а как минимум полчаса.

Грохнуло, когда он уже и ждать устал. Основательно там, видно, громыхнуло, дом, конечно, не мог от столь малого заряда завалиться, но дверь из подъезда наверняка вынесло, да и там, внутри, хорошо покрошило.

Еще через минуту послышались истошные крики. Но он уже не слушал их, он спокойно уходил по тротуару, небрежно вертя в пальцах зажженную сигарету.

Завтра... обо всем ему станет известно завтра...

Взрыв в обычном жилом пятиэтажном доме на Заводской улице в Мытищах, в котором никогда не проживали ни крутые бизнесмены, ни известные члены организованных преступных группировок, ни даже приезжие из северокавказских либо среднеазиатских республик, где отродясь селились простые рабочие семьи, сам по себе был явлением необычным и в высшей степени непонятным. Никаких мотивов для террористического акта не просматривалось. И милиция терялась в догадках. Кто, зачем, почему, с какой целью? И ни на один вопрос не было хотя бы приемлемого ответа.

Очень странный взрыв обсуждали в городе. Грешили уже и на бомжей, которые могли принести со свалок, где они ошивались в поисках ежедневной добычи, какую-нибудь случайную взрывчатку – снаряд или неразорвавшуюся мину, для продажи, естественно. То же самое говорили и о мальчишках, для которых все, что горит и взрывается, нынче своеобразная романтика. Но и те и другие категорически отрицали свою вину. Так кому же понадобился этот странный взрыв? Кого им напугать хотели? И напугать ли?

Эти разговоры слышал, естественно, и Андрей Злобин. Слушал и посмеивался про себя...

Не получилось то, чего он хотел. То ли мощность заряда оказалась слабоватой, и подъезду действительно, кроме выбитой двери да искореженных лестничных перил, никакого более чувствительного урона не нанесло, то ли время не сумел рассчитать точно, но взрыв даже близко не задел намеченную жертву.

Потом уже рассуждали соседи на Рабочей улице, где жили родители Дороховых, а мать Андрея услышала и передала все это сыну. Вадим якобы рассказывал примчавшимся на этот теракт милиционерам, что, когда он подходил к подъезду, у него будто екнуло в животе, а что конкретно, он так и не понял, потому что остановился, живот свой вот так рукой потер, и тут ка-ак сразу рванет! Дверь наружу так и вынесло. Он, когда уже пришел в себя, заглянул в темную дыру подъезда и увидел, что перила лестничного пролета покорежены и свисают вниз перекрученным пучком железа, и сам пролет покосился. Короче, окажись он в тот момент на лестнице, его бы точно убило. Но тут соседка с нижнего этажа, из второй квартиры, выскочила – кругом сплошной туман и жуткая кислая вонь, – она же с перепугу ка-ак заорет! Так на этот ее крик вся мытищинская милиция вмиг сбежалась, вместе с пожарными и «скорой помощью», которую, к счастью, оказывать было некому. Такая вот странная история...

На месте, говорили, работала оперативно-следственная группа, чего-то там искала, всех соседей опрашивала, проверяла всех, без исключения, жильцов дома в поисках мотивов убийства, прикидывали, против кого конкретно могла бы обернуться эта непонятная месть, но и таковых не находилось. И поговаривали, что вроде бы общее мнение городского и милицейского руководства сошлось на том, что этот необъяснимый логикой взрыв, скорее всего, дело рук местных скинхедов. Этих бритоголовых, наглых парней с татуировками на руках и предплечьях, в кожаных портках, сапогах и куртках с цепями в последнее время развелось в Мытищах немало. Но они, как правило, здесь, где жили, вели себя умеренно, пролития крови не допускали, массовых драк на дискотеках – тоже. Ну гоняли время от времени приезжих с Кавказа и из Средней Азии на рынках, а так безобразничали несильно. Рассказывали, что они для больших операций куда-то уезжают, в ту же Москву или в соседние Люберцы, известные и своими «молодцами», где действуют уже как на неприятельской территории. Но там им тоже редко позволяют развернуться, гоняют с милицией. Поэтому, мол, от этих безбашенных мальчишек, слишком рано осознавших свою «взрослость», можно ожидать чего угодно.

Однако никаких «следов» скинхедов на этот раз не обнаружили. Допросили нескольких человек, из тех, что верховодили и были на заметке у милиции, но те категорически отрицали всякую свою причастность, приводя неоспоримые алиби. Короче говоря, дело окончательно зависло в милиции по причине отсутствия каких-либо вещественных доказательств и конкретных улик, а также непосредственных свидетелей происшествия. Не любят ни милиция, ни прокуратура такие дела, а что поделаешь, «висяками» их называют, «глухарями», которые им всю отчетность портят.

Единственное, что нашли на месте взрыва, были части самодельного взрывного устройства – остатки электрических пальчиковых батареек, кусок часового циферблата и деталь от коробки, в которой находился детонатор, взорвавший заряд гексогена. Вот этот последний факт указывал, по мнению правоохранительных органов, на то, что теракт вполне могли совершить и чеченцы – кому ж еще, как не им, с гексогеном-то и возиться? Но чего боевики и ваххабиты потеряли в обычном рабочем заводском доме? Просто припугнуть население хотели? И это после страшных взрывов домов на Каширке и на улице Гурьянова в Москве? Но ведь там же другое дело! Там – огромное количество жертв, там не просто акт устрашения. Там, в конце концов, грязная политика!

Все могло быть и тут, в Мытищах, но что-то не сходилось...

Андрей Злобин отнесся к своей первой неудаче спокойно. А вот разговоры о скинхедах его, с одной стороны, позабавили, а с другой – заставили невольно задуматься. Была тут реальная мысль, которой не грех и воспользоваться...

Дело в том, что недавно, по дороге на работу в Москву, Злобин встретился случайно в электричке со своим тоже прежним школьным приятелем, с которым давно не виделся. Они с Олегом Базановым учились в параллельных классах, особо не дружили, общались редко. А тут узнали друг друга и даже обрадовались.

– Химик, привет! – Олег вспомнил школьное прозвище Андрея, которого звали так за его особое пристрастие к этому предмету и постоянные победы на школьных химических олимпиадах.

Олег выглядел эффектно. Крупный, бритый наголо, в кожаном костюме с многочисленными блестящими заклепками и тяжелых десантных башмаках-«берцах», с наколками на предплечьях, изображавших что-то мистическое и японское, он вел себя независимо и свободно. Громко говорил, с покровительственной насмешливостью наблюдал, как терялись под его прямым, «стальным» взглядом представители национальных меньшинств, на которых он действовал, словно орел на стаю пугливых куропаток. Андрею было интересно наблюдать такую реакцию и одновременно чувствовать на себе как бы покровительственную защиту Олега.

Они вышли в тамбур покурить, и там Андрей увидел еще двоих, совсем уже молодых парней, мальчишек, внешне старательно как бы подражавших старшему товарищу. А может, и командиру? Кто их знает. На шутливый вопрос, что это за ребятки, Олег с гордостью за подрастающее поколение ответил, что это их молодая смена, которой скоро предстоят великие дела. Не все же «чернозадым» доить многострадальную родину-матушку, придет момент и ее освобождения. И сказано это было уверенно и даже с определенным вызовом, после чего посторонние, стоявшие в тамбуре, предпочли втиснуться в переполненный вагон.

Невольно вспомнили они и о недавнем взрыве на Заводской улице, про который Олег с непонятной гордостью сказал, что его уже вызывали и допрашивали, но ни он, ни его пацаны к этой акции отношения не имели. Но акцию организовали наверняка «черные», которые скоро за все ответят. И угроза показалась Андрею не пустой фразой.

Да, их тут боялись, раньше Андрей как-то не обращал внимания на это обстоятельство. Наверное, потому, что пользовался электричкой в Москву и обратно, в Мытищи, лишь ранним утром, когда ехал на работу, и поздно вечером, возвращаясь домой. А тут вроде бы выбился из своего графика и вот встретился с бритыми.

Слушая их разговоры, полные недомолвок, Андрей улыбался про себя. Он мог бы, конечно, сознаться в том, кто автор взрыва, но – зачем? Понадобятся объяснения причин, а сводить акцию к оправданию своей ненависти к чужому мужу было как-то мелко, несерьезно. И он оставил свое признание до лучших времен, которые, он уже видел, могли скоро начаться.

Оказалось, что Олег работал по соседству с Андреем, в электромеханическом цехе Казанского вокзала, а офис Злобина располагался всего в двух шагах, на Новорязанской улице.

Расставшись, они договорились встретиться снова, уже дома, и посидеть за пивком, вспомнить прошлое, поговорить о перспективах, тем более что в связи с этой неожиданной встречей у Андрея возникли некоторые интересные мысли.

Они и встретились в ближайшее воскресенье, и вот тут Андрей, может, под влиянием большого количества выпитого пива, сознался наконец новому близкому товарищу, к которому почему-то испытывал в настоящий момент полное доверие, в своем «авторстве». Олег искренне удивился. Но потом задумался и сказал, что такой человек, как Андрюха Злобин, может оказаться настоящим кладом для его движения.

Электромеханик со стажем и опытный электронщик быстро нашли общий язык. Да и потом, одно дело – заниматься в одиночку поиском того же гексогена, который, как известно, на земле не валяется, точно так же, как и взрыватели-детонаторы, а совсем другое, когда к делу могут быть приобщены мальчишки, у которых в школьных химических кабинетах полно всяких нужных химреактивов. Кому что, а им-то – романтика!

И полигон для испытаний нашелся так же быстро. Олег, будучи человеком решительным и твердым, предложил совместить, так сказать, «научный поиск» с «социальными потребностями» скинхедского движения. Не выпячивая, естественно, своей роли, но и не умаляя ее, когда надо сказать свое твердое слово.

Вторую свою бомбу Андрей создал довольно скоро, на основе тех же деталей, что и в первый раз. А проверить ее действие решили в кафе возле станции Тайнинская, которое называлось причудливо: «Бакинский люля-кебаб» и принадлежало немолодому уже, семейному азербайджанцу Чингизу Гуссейн-оглы, снимавшему жилье у одинокой старушки неподалеку от своего заведения.

Эффект превзошел все ожидания экспериментаторов. Составленное из щитовых стен, кафе рухнуло, сложившись, словно карточный домик. Вспыхнувший пожар доделал свое черное дело. Сооружение сгорело дотла.

При взрыве пострадали две женщины, уборщица в кафе и буфетчица, их задело падающей крышей. Но обе отделались только сотрясениями и многочисленными ссадинами на теле.

Скины, не афишируя этого своего «подвига», праздновали победу. Воодушевленные, они отправились в соседние Люберцы и устроили там хорошую драчку со своими давними и непримиримыми врагами. А возвратились с заведенными против них несколькими уголовными делами по статье за хулиганство и жаждой новых подвигов.

Уничтожение торговой точки азербайджанца «повесили» на конкурентов. Этот Гуссейн-оглы, как уже доносила в местный райотдел милицейская агентура, испытывал давление со стороны чеченцев, обосновавшихся в Мытищах и требовавших, чтобы тот передал им свою торговлю на вполне щадящих, казалось бы, условиях. Чингиз, видимо понадеявшись на собственные силы и свои связи в диаспоре, отказался, и вот результат. Но допрошенные чеченцы сумели оправдаться и убедить милицейское начальство, что ни сном ни духом не собирались обижать своего почти земляка, что это все – наветы армян, которые давно уже мечтают прибрать к своим рукам всю торговлю в районе. В конечном счете работавшая на месте происшествия комиссия пожарной инспекции пришла к выводу, что возгорание, приведшее к столь печальным последствиям, произошло по причине короткого замыкания в электропроводке и виноват в нем сам бывший хозяин, которого уже не раз, оказывается, официально предупреждали, что у него непорядок с использованием электроэнергии. Раньше отделывались замечаниями и незначительными штрафами, и вот грянула беда.

А что на пепелище были обнаружены остатки самодельного взрывного устройства, так на это обстоятельство просто как-то не обратили внимания. Эксперты-взрывотехники увезли находку к себе в лабораторию и забыли, видно, про нее, поскольку никто не требовал отчета.

И это уголовное дело повисло ввиду отсутствия конкретных лиц, которым можно было бы выдвинуть обвинение.

Андрей Злобин воспрянул духом. Он очень скоро почувствовал хмельной вкус своей силы, который появляется, когда ты познаешь в себе вполне реальное ощущение собственной власти над людьми, над этой мельтешащей толпой, ни на что не способной, даже убить себе подобного. Чувство это было поистине восхитительным для него, привыкшего стискивать многие прежние желания в кулаке, не давать воли своим эмоциям и мечтам. Вот разве что с Лилькой и мог он почувствовать себя настоящим, могучим мужчиной, которому дозволено все, но даже и она ухитрилась каким-то образом растравить в нем это проклятое ощущение непонятной своей ущербности, которую он в себе тщательно скрывал. И, конечно, потому бывал так груб со случайными женщинами, с которыми после первой же ночи даже и не пытался встречаться вновь. А Лилька что – она его просто использовала в своих целях. Пришла ей такая фантазия – запросто явилась и устроила сумасшедшую оргию, не захотела больше – послала его подальше, что, собственно, происходило и раньше в их жизни, до ее замужества. Она им командовала. Но отныне диктовать будет только он. И к первому своему решительному шагу, который мог бы продемонстрировать его самоутверждение в ее глазах, он был, по существу, морально готов. Оставались детали.

Он придумал новый, блистательный, с его точки зрения, вариант. А техническое, так сказать, обеспечение взял на себя Олег Базанов. Со своими связями среди бритоголовых, да и не только среди них, были у него знакомые и посерьезнее, он мог обеспечить «химика» любыми, необходимыми тому, взрывчатыми веществами, а также другими компонентами будущих опасных изделий, вмонтированных в обыкновенные телефонные трубки «мобильников»...

И вот некоторое время спустя эти почти одинаковые трубки сотовых телефонов были обнаружены случайными прохожими, но только в разных местах.

Первый кем-то утерянный «мобильник» поднял с земли недавно переехавший на жительство в Люберцы из страны ближнего зарубежья, то есть, можно сказать, еще даже и не официальный житель Подмосковья, Гоги Чангурия. Он держал возле рынка собственный автосервис, но поговаривали, что активно торговал ворованными машинами-иномарками, у которых в своей же мастерской его слесари-механики ловко перебивали номера на движках и кузовах салонов автомобилей, а также перекрашивали их в любой цвет, который хотел бы видеть потенциальный покупатель.

Гоги был не особо в ладах с тонкой электронной техникой – его «коньком» являлся крутой автомобильный бизнес, а для всякой техники у него имелись соответствующие работники. Вот он и принес почти новый, ладный такой на внешний вид сотовый телефонный аппарат к себе в мастерскую, подозвал одного из мастеров, трудившегося над двигателем нового «мерседеса», который готовили для очередного покупателя, и велел тому посмотреть, годится ли на что-нибудь эта находка. Может быть, ее выбросить, а может быть, что-нибудь заменить внутри, и тогда телефон будет работать?

Мастер осмотрел аппарат со всех сторон, прикинул на вес, который показался ему почему-то подозрительным, может, слишком тяжелым для такого небольшого изделия, а потом, как это и положено, включил телефон, чтобы проверить, работает ли аппарат вообще. Но этого ни он, ни его хозяин никогда уже не узнали.

Сильный взрыв потряс помещение. Мастер с обеими оторванными руками скончался на месте. Хозяин же, сам «толстый Гоги», был отброшен взрывной волной на стоящий в углу мастерской токарный станок, от удара о который он и разбил себе голову. Ему врачи тоже не потребовались.

Один из парней Базанова, «случайно» оказавшийся рядом с происшествием, потом доложил, что акция прошла без сучка без задоринки.

Прибывшие «скорая», а затем и милиция смогли лишь констатировать факты смерти двоих человек. Трупы увезли, а вот происходящим в мастерской милиция немедленно заинтересовалась, причем всерьез. И подвигло оперативников на этот шаг еще и известие о том, что пострадавший при взрыве «мерседес», работа с которым в этой мастерской была не закончена, находился в розыске.

Но это уже другая тема. А вот по поводу взрыва телефонной трубки, о чем в один голос сообщили просто чудом не пострадавшие свидетели, те же механики из мастерской, было заведено уголовное дело. Подобных случаев здесь, в Люберцах, еще не было, ни о чем таком никто не слышал. Милиция была озабочена. Сам по себе факт размещения мощного заряда взрывчатого вещества в корпусе обычной телефонной трубки, казавшийся до сих пор вымыслом досужих писателей, авторов детективных романов, был налицо. И эксперт-взрывотехник особо отметил в акте своей экспертизы необычность, даже оригинальность конструкции...

Почти такая же, или близкая, ситуация сложилась и в Москве, на Новом Арбате, где, аналогичную люберецкой, телефонную трубку «мобильника» среди бела дня поднял бомж, который собирал в урнах у входов в многочисленные магазины пустые бутылки и алюминиевые банки из-под разных шипучих напитков. Трубка валялась на тротуаре, возле переполненной урны, будто кто-то нарочно выбросил ее за ненадобностью.

Рвануло так, что полностью осыпалось огромное витринное стекло. От порезов осколками и удара взрывной волны пострадали несколько прохожих. Бомжа растерзало до такой степени, что, когда в морге попытались произвести хотя бы частичное опознание трупа, сделать это можно было лишь по фрагментам тела и одежды, указывавших на то, что погибшим был мужчина средних лет.

Два последних взрыва, в Люберцах и в Москве – это стало ясно после производства экспертиз, – имели общее происхождение. На это указывали как особенности конструкции взрывного устройства, так и явная «безадресность» направленности взрыва. Казалось, кто-то просто примеряется, проводит первые свои опыты, может быть, даже на случайных прохожих, прежде чем приступить к уже по-настоящему громким террористическим акциям.

Да и «почерк», что отметили особо, был единым. В пустой корпус «мобильника» помещалось сильное взрывчатое вещество, в данном случае это был гексоген, вместе с детонатором-взрывателем, который приводился в действие нажатием любой кнопки на корпусе телефонной трубки. Ничего подобного в московской практике до сих пор не встречалось. Единственным спасением для прохожих в подобных ситуациях могло быть только одно – не трогать руками, не прикасаться к якобы утерянному телефону, валяющемуся на земле. Но нынче, в условиях всеобщей телефонизации, сделать это практически невозможно. Меньше чем за какой-то десяток прошедших лет «мобильник» стал таким же привычным предметом повседневного быта, что на его присутствие люди уже перестали обращать внимание. Как всякая необходимость, он всегда под рукой, и если его кто-то обронил, потерял или попросту выбросил, то всегда найдется рука, которая немедленно его поднимет.

По факту этих взрывов, повлекших за собой человеческие жертвы, были возбуждены уголовные дела в Люберецкой городской прокуратуре и Тверской межрайонной прокуратуре города Москвы.

Первые, на кого падало подозрение в совершении терактов, были, уже по определению, чеченские боевики, которые на своих сайтах в Интернете постоянно «предупреждали» о том, что будут продолжать кровавые акции до тех пор, пока... Ну а далее перечислялись условия, не приемлемые никакой реальной властью. То есть здесь был как бы заколдованный круг, выхода из которого не находила нормальная человеческая логика.

Но, с другой стороны, сама по себе форма произведенных якобы терактов никак не подходила под обычный почерк боевиков. Присутствовал здесь какой-то навязчивый, что ли, элемент случайности. Кто-то где-то нашел, принес, взорвался. Словно сама акция и была рассчитана на чистую случайность – все равно абы кто, но пострадал, и неважно – мужчина, женщина, ребенок... Так, значит, все же не чеченцы?

В поисках подобных преступлений, вспомнили и об относительно недавнем взрыве на станции Тайнинская, где сработал заряд гексогена, аналогичного тому, следы которого были обнаружены и в обеих телефонных трубках. И так же, по близкой аналогии, то есть своей «безадресности», всплыл и взрыв в жилом доме в Мытищах, где только по счастливой случайности никто не пострадал. И там тоже использовался гексоген. Правда, в двух последних, а правильнее сказать, в двух первых случаях применялись не телефонные трубки, а самодельные бомбы в похожих металлических ящичках, и взрывы производились с помощью таймеров, для чего использовались обычные бытовые электрические будильники «Маяк».

География проведения этих странных терактов указывала на то, что исполнителя следовало искать где-то в середине этого довольно обширного района.

Милиция с новой силой напрягла свою агентуру. И вскоре появились первые сообщения. Из них можно было сделать предварительные выводы о том, что к взрывам могут быть причастны так называемые «бритоголовые», которые называют себя скинхедами – по западному образцу. А на самом деле это молодые подмосковные отморозки, объединяющиеся в стаи и устраивающие время от времени жестокие драки, в том числе и с иностранными студентами, и с приезжими в столицу из бывших советских окраин, а теперь ближнего зарубежья. Не говоря уже о массах китайцев, вьетнамцев, по большей части проживающих в столичном регионе нелегально. И этими парнями явно руководят те, кто имеет на них определенное влияние, потому что в некоторых, как бы внешне непредсказуемых, действиях этих фашиствующих молодчиков можно при определенном желании, что, правда, тоже далеко не всегда посещает умные головы доблестных правоохранителей, обнаружить довольно-таки четкую логику.

В одном из сообщений будто бы промелькнул какой-то «химик», который якобы сотрудничал со скинами, но ничего конкретного, никаких наводок по этому факту и у самих оперативников, работающих «на земле», не имелось, и вопрос заглох...

А между тем в голове Злобина уже вовсю бродили новые идеи. Всячески поощряемый, поддерживаемый и подбадриваемый своим новым другом Олегом Базановым, который увидел в Андрее поистине «золотую жилу» для воплощения своих замыслов, он целиком отдался, как оказалось, любимому делу – изобретательству. Да и Олег, видя, что ежедневная и довольно-таки напряженная работа Андрея в «частной лавочке» на Новорязанской улице отнимает у того массу драгоценного времени, которое могло бы быть, опять же с точки зрения Базанова, потрачено куда более целесообразно, уговорил его оставить свою «контору» и перейти на службу в электромеханический цех, где они были бы фактически рядом и всегда могли выручить друг друга. Андрей подумал, согласился и не пожалел. Новое «увлечение» приносило ему куда больше дохода, чем все бывшие и настоящие официальные его службы, вместе взятые.

Олег помогал, как мог. Вскоре на чердаке своего дома в Мытищах, на Рабочей улице, Андрей оборудовал для своих трудов тайную лабораторию, куда притаскивал со службы всякие детали, материалы и прочее, что могло бы впоследствии пригодиться ему в его изобретательской деятельности. А проданные на сторону с помощью Олега и увезенные из Москвы несколько телефонных трубок, предназначенные для решения «крутых конфликтов», принесли Злобину и существенный доход, при котором можно было вполне числиться на службе в электромеханическом цехе Казанского вокзала, но на службе появляться лишь в периоды авралов.

И все было бы хорошо, даже отлично, если бы мозг не сверлила иногда злобная мысль, что в его небольшом городе живут смертельно ненавидимые им люди, с которыми ему – хочешь ты того или нет – приходится иногда сталкиваться. Помирились муж с женой или нет, его совершенно не интересовало, но, когда он видел, как яркая, вызывающе красивая Лилька, с откровенно выпирающими из-под нарочито коротких платьев роскошными своими ляжками, словно напоказ, дразня его, Андрея, при случайных встречах на улице льнет к своему здоровенному Вадьке и тот снисходительно пошлепывает ее по тугому, обтянутому заду, внутри у него будто пожар вздымался. Но не мог он себя выдать – немедленно вспоминалась та еще, самая первая встреча его с Вадимом, возвратившимся с армейской службы, и ледяной приказ того «исчезнуть с глаз». И они молча расходились в разные стороны, делая вид, будто никогда не были знакомы. Несмотря на прошедшие годы, отношения у него с мужем Лильки так и не изменились. Да оно, наверное, и к лучшему. Не то ненависть пошатнулась бы, а там, глядишь, и вообще исчезла бы, не имея реального выхода.

Андрей занимался своими делами, ездил в Москву, на работу. С помощью того же Олега, казалось знавшего и умевшего все без исключения, они удачно освоили небольшое подвальное помещение на Русаковской улице, вблизи от места работы, которое принадлежало штабу общественного молодежного движения, коим и руководил Олег. Вообще-то движение официально называлось «Союзом идущих к свободе», но имелись с виду в первую очередь именно скинхеды. И после полуночи, когда помещение организации пустело, Олег с Андреем устраивали там шикарные оргии с проститутками, сбрасывая дневное напряжение. Словом, жизнь текла вроде бы по нормальным, вполне приемлемым рельсам, если бы не эти почти непредсказуемые вспышки ревнивой ненависти.

И настал однажды момент, когда Андрей твердо сказал себе: «Пора с этим кончать!»

Вспоминалось по этому поводу одно выражение, которое иной раз любил цитировать Олежка Базанов: «Нет человека – нет и проблемы».

Он долго и тщательно готовился к своей решающей, так он понимал, акции. Долго выбирал подходящую телефонную трубку из числа тех, что ему постоянно доставляли парни из организации Базанова. Некоторые умыкали из карманов зазевавшихся лохов, но большинство попросту отнимали у своих жертв во время «показательных выступлений», что называлось – собрать трофеи на поле боя. Наконец, остановился на «немолодой» уже «нокии». Довольно крупная относительно совершенно уже плоских последних моделей этой известной фирмы, в красивом, прозрачном футляре из пластика и с оригинальной цепочкой для ношения на шее. Мимо такой ни за что не пройдешь...

Он хорошо поработал над внутренним содержимым трубки, добиваясь, чтобы у «нашедшего» ее не возникло ни на миг даже малейших подозрений, тем более – опасений. И когда все было готово, осталось лишь провести саму операцию, что, как он понимал, требовало от него тоже определенного мастерства и отчасти удачи. Потому что «найти» эту трубку и взять ее в руки должен был именно Вадим Дорохов, и никто другой. Промахнуться, как в прошлый раз, Андрей Злобин не хотел.

Он сидел на лавочке в глубине двора, закрытый от дома кустами, и, раздвинув ветки, внимательно, словно заправский шпион, наблюдал за подъездом. Он прибежал сюда и плюхнулся на скамейку, когда увидел, что по дорожке, по направлению к своему дому, привычно медленно, чуть враскачку, действительно похожий на большого медведя, приближается Дорохов.

В последние дни, устроившись тут, где нашелся такой удобный наблюдательный пункт, Злобин просиживал некоторое время в ожидании появления Вадима. И успел приметить главное, что отличало мужа Лильки. Дорохов был поразительно спокоен и невозмутим буквально во всем, чем занимался в данный момент, – в том, как он возвращался домой с видом усталого рабочего человека, в недолгих и, видимо, совсем не обязательных разговорах со случайными знакомыми во дворе, даже в том, как методично докуривал он почти до фильтра свою сигарету, прежде чем бросить ее в урну у двери и войти в подъезд. Дома он не курил из-за присутствия девочки.

Сейчас Регина жила у прабабушки, где рядом был ее детский сад, куда ее и водили старики. И это тоже знал Злобин.

Вадим вышел из-за угла дома и остановился под козырьком подъезда. В зубах у него дымилась сигарета. Сейчас он ее докурит, щелчком бросит в урну и... увидит. Он просто не сможет не заметить этого «мобильника», валяющегося на траве возле ступенек, с такой яркой, красной цепочкой, которая заметно светится в темноте. Модная нынче фенечка, как выражается молодежь.

Злобин стал уже нервничать, проклиная про себя медлительность Дорохова. А ну как найдется кто-нибудь еще, кто предъявит свои права на телефон? Мой, скажет, это я потерял только что – и вся хорошо придуманная операция полетит к черту.

Нет, видно, сам Сатана помог Андрею – не Бог же!

Вадим постоял, явно увидел, наклонился даже, а потом поднял телефонную трубку и стал оглядываться в поисках того, кто мог бы ее обронить. Но во дворе было пусто – очень удобное время всегда выбирал себе Дорохов для возвращения домой.

Постояв и никого не увидев, он наконец сунул трубку в карман широкой своей куртки и вошел в подъезд. Хлопнула дверь.

Злобин, стараясь дышать спокойно, потому что его буквально колотила возбужденная дрожь, задами, прячась за кустарником, прокрался вдоль всего дома и остановился в томительном ожидании. Взрыв, если таковой произойдет, он должен был услышать обязательно.

Поразительная вещь, вдруг подумал он о самом себе, ведь сейчас произойдет страшное дело, а ему совсем и не страшно. Даже и не любопытно, словно то, что должно было случиться, уже случилось, но давным-давно, так давно, что и вспоминать незачем.

Было очень тихо. Потом ему неожиданно показалось, будто дом слегка вздрогнул. Именно весь дом. Откуда-то из глубины его выкатился грохот, и тотчас со звоном брызнули стекла окон на третьем этаже в противоположном торце.

Все. Вот теперь дело было сделано окончательно.

Андрей промокнул ладонью почему-то мокрый лоб и пошел домой. Медленно, как очень усталый человек, поднялся на свой этаж, открыл квартиру, вошел, захлопнул за собой дверь, постоял в прихожей, потом прошел к себе в комнату, скинул и отшвырнул в сторону пиджак и рухнул на постель лицом вниз.

Когда прибежала растерянная, заплаканная и вся какая-то словно растрепанная его мать и кинулась к сыну, чтобы сообщить ему ужасную новость, он глубоко и спокойно спал. И, разбуженный ее криками, почему-то никак не мог понять, что ей от него, собственно, надо и зачем она его разбудила.

Наконец вроде бы дошло, что на Дороховых обрушилось непоправимое горе. Вадим, оказывается, сам того не зная, притащил откуда-то с работы с собой настоящую бомбу, а Лилечка взяла ее в руки, повертела, покрутила, и та бомба у нее взорвалась. Вадька-то еще легко отделался, его только вроде ушибло здорово, так как он оказался в этот момент в другой комнате, но глаз здорово повредило, увезли его в больницу. А вот Лилечки не стало. С ней – просто страх божий! Голову оторвало, изуродовало всю – ужас! Будь он трижды проклят, тот гад проклятый, который придумал эту бомбу! Чтоб ему самому белого света больше не видеть! Чтоб родители его, породившие такого урода, сдохли в одночасье!..

Долго еще причитала мать, обливаясь слезами жалости и ненависти к «тому уроду».

Сперва Злобин растерялся. Потом стал злиться. И в конце концов не выдержал материнских криков и слез, подхватил свой пиджак и ушел из дома, сердито хлопнув дверью.

И вот тут он неожиданно понял, кого убил. И вдруг почувствовал, как к горлу тяжелой волной прихлынула, накатила странная, удушающая тошнота. Он забежал за угол, и его согнуло. Вывернуло так, будто он чем-то сильно отравился.

Он так и стоял, согнувшись и дергаясь в беспомощных, жестоких судорогах, пока слезы окончательно не залили его лицо и глаза перестали что-либо различать, а уши, в которых продолжали звучать истошные проклятия его матери, вообще слышать все, что происходило вокруг...

Внутри болело. Кашель разрывал грудь на части. Ноги не держали. И он стоял, даже, скорее, висел, распластавшись руками по голой стене и с невероятным трудом пытаясь сохранить равновесие.

Но так продолжалось недолго. Рвотные, уже пустые, позывы наконец закончились, сознание вроде немного прояснилось, и Злобин попытался оттолкнуться от стены, уйти с этого места, однако ноги его не хотели слушаться. Наконец ему это удалось.

Выйдя на тротуар вдоль проезжей части улицы, он бесцельно повернул в сторону от своего дома и, только отойдя шагов на двести, решил, что ему надо срочно что-нибудь выпить. Иначе его опять согнет.

В ближайшем магазине, в котором молоденькая продавщица посмотрела на него с непонятным изумлением, он купил бутылку коньяку – дорогого, за триста рублей, – и, вспомнив, что надо бы обязательно чем-нибудь закусить, потребовал еще и плитку шоколада. С этими покупками он вышел на улицу.

Где опростать бутылку, проблемы не было. В Мытищах в каждом дворе издавна были сколочены столы для любителей домино и стояли лавки. Вот на одной из них, как раз напротив светящегося яркими огнями заведения, на котором сверкали буквы «Игровой клуб», и уселся Андрей Злобин, отвинтив колпачок с бутылки и разломав плитку шоколада на несколько кусков.

Первые глотки прошли плохо – будто раскаленное железо скребло глотку. Но, втянувшись, он почувствовал подступающее облегчение. А когда бутылка была хорошо ополовинена, настроение вообще, похоже, стало исправляться. Появились даже щадящие мысли, типа того, что сделанного, к сожалению, уже не вернешь, но зато никому никогда и в голову не придет, что это дело его, Андрея, рук, и, значит, лично ему опасаться совершенно нечего. А раз нечего опасаться, так незачем и переживать. Жаль, конечно, что этот гнида Вадим снова почти не пострадал, но тут уж – судьба такая.

А вот Лильку... ее действительно очень жалко. Представив ее, живую, рядом с собой, Злобин даже едва не всплакнул – но не по ней, а по себе, потому что он, оказывается, всегда любил ее, желал, готов был ради нее... неважно теперь на что, да только она поступила с ним по-блядски... Эх, Лилька!..

Слезы жалости к себе все-таки пробились. Но, вытерев рукавом лицо, Андрей снова сказал себе, что сделанного не воротишь, а значит, надо о прошлом напрочь, навсегда забыть, будто никогда ничего не было.

Он в жизни не грешил пьянством, и потому почти полностью выпитая бутылка хоть и подействовала на него поначалу даже отрезвляюще, если исходить из того, в каком состоянии он находился, но в жар все же бросила. Да и сверкающие буквы так и манили к себе непонятным магнитом.

«А что, – неожиданно подумал он, – может, зайти? И это будет хороший повод помянуть ту, которой больше нет...»

В интимно полутемном игорном заведении народу было немного. Занимавшийся от случая к случаю ремонтом всевозможной техники, в числе которой нередко попадались и игровые автоматы, Злобин знал, как ими пользоваться. Деньги при себе были. С тех пор как он занялся новым прибыльным бизнесом, они у него в кармане вообще не переводились. Но он сам изначально не был мотом, пустым транжирой, потому и не испытывал недостатка в средствах.

Хорошо взбодренный выпитым, он был абсолютно уверен, что в такой день, как у него сегодня, его должна непременно хоть сейчас навестить большая удача. И ошибся. Автомат глотал жетон за жетоном.

Сперва Злобин раздражался, вслух высказывая свое недовольство, потом стал всерьез злиться, стучать кулаком по непослушной «железке». А когда охранник сделал ему замечание, нетрезвым голосом послал того так далеко, что и сам запутался. На свою беду, охранник воспринял это предложение как личное оскорбление и взял явно буйствующего гражданина за шиворот, чтобы наглядно показать тому дорогу к выходу из «Игрового клуба».

Такого отвратительного и несправедливого насилия над собой Андрей Злобин не выдержал. Выхватив из внутреннего кармана недопитую бутылку, он обрушил ее на голову своего обидчика. Тот растянулся на полу...

Он и не пытался бежать.

Следствие по делу гражданина Злобина Андрея Павловича о нанесении им побоев представителю охраны игорного заведения Самохину Владимиру Ильичу с причинением тому ранения средней тяжести длилось недолго. Преступление было квалифицировано по признакам статьи 213, части 2, пункт «б» – как злостное хулиганство.

Смягчающих обстоятельств в суде не нашли, и обвиняемый был приговорен к трем годам лишения свободы с пребыванием в колонии общего режима.

Снова проклятая телефонная трубка!

Пришедший в себя после операции, во время которой врачи безуспешно пытались спасти поврежденный при взрыве левый глаз Вадима Дорохова, пострадавший вынужден был, вопреки своему желанию, да и настроению, связанному с полнейшим душевным опустошением, разговаривать с прибывшим к нему, в клинику МОНИКИ, старшим следователем Мытищинской городской прокуратуры Михаилом Игнатьевичем Кашкиным.

Следователь вежливо и долго извинялся за свой приход к больному, пострадавшему человеку, перенесшему тяжелое горе – огромную, невосполнимую потерю в семье. Но свое настойчивое желание он объяснял крайней необходимостью допросить единственного, по сути, свидетеля по горячим следам. Что было возражать?..

Сперва, пока разговор касался обстоятельств дела, того, как, когда и где нашел Дорохов телефонную трубку, при каких обстоятельствах и что делал с нею дальше, трудностей в разговоре не было. Вадим подробно рассказал, как все произошло. Он, словно воочию, видел прежнюю картину перед своими глазами...

Перед глазами... Это сказать легко, потому что одного глаза у него уже не было. И никогда не будет, доктор сказал матери, что операция, к сожалению, успеха не принесла.

Тем не менее он старательно припомнил последовательность своих действий, вплоть до того момента, как Лиля, выскочившая с кухни, увидела в его руках красивый «мобильник» и решила, что это его подарок ей. «Это мне? Ах, какой ты молодец! Как я тебя люблю!» – и снова убежала в кухню.

Это были ее последние слова в жизни. А через мгновение громыхнул взрыв, и перед глазами Вадима все померкло.

Но очередной вопрос следователя поставил Вадима в тупик.

– Это ведь правда, что на вас уже было однажды устроено покушение?

– Какое? Когда? – Дорохов не мог сообразить, о чем его спрашивают.

– Ну как же! – удивился следователь. – Ведь однажды, это было около двух лет назад, вы совершенно случайно не пострадали, когда в вашем подъезде, буквально у вас перед носом, взорвалась бомба, начиненная гексогеном, не так ли?

– А почему вы считаете, что тот случай был попыткой покушения именно на меня?

У Дорохова в голове никак не сходились концы с концами.

– А разве у вас есть какие-то другие объяснения?

Этот следователь очень не понравился Вадиму своей упрямой, навязчивой настырностью. Ну почему он никак не хотел понять элементарных истин, что человеку плохо, что он после сложной операции, что у него вообще страшное горе – погибла любимая жена! Лезет со своими догадками и предположениями...

– Ну хорошо, – отстал наконец Кашкин, – я больше не буду мучить вас вопросами, но вы, пожалуйста, подумайте, о чем я вас спрашивал, – сказал он, уходя. – Когда вам станет лучше, мы снова встретимся и поговорим, хорошо?

И Вадим согласился, лишь бы сейчас от него отвязались.

Кому он мешал? Кому перебежал дорожку? Кто желал ему смерти?.. Эти вопросы, которых он раньше себе даже и не представлял, теперь не отставали от него, тревожили ночной покой, путали мысли.

После долгих ночных размышлений, когда перед его глазами проходили лица тех его знакомых или приятелей, от которых он мог бы ждать себе неприятностей, но так и не находил серьезных причин, мелькнуло и лицо бывшего школьного товарища – Андрея Злобина. Но, поразмыслив, Вадим решил, что этот не годится в противники. После той, давней и единственной, встречи они практически не виделись, а если случайно их пути пересекались, то отворачивались, не здороваясь, словно незнакомые. Да и причины размолвки были стары как мир – из-за женщины. На которой Вадим в конце концов, женился, а вот Андрей так и остался холостяком. Нет, это не причина.

К тому же мать, навестившая сына в больнице, сообщила дворовые слухи, что все соседи сильно переживают смерть Лилечки, а Андрюшка, сын Варвары Михайловны, так тот, говорят, вообще с горя напился, а потом подрался с кем-то и заработал себе три года – за хулиганку. И это Андрюша – такой интеллигентный, смирный мальчик, каким помнила его мать Вадима еще в школьные годы...

Но и эта новость не задела внимания Вадима, глубоко ушедшего в свои собственные мысли.

А старший следователь Кашкин, рьяно взявшийся поначалу за это уголовное дело, в котором фигурировал очередной, уже известный по милицейским ориентировкам телефонный аппарат, начиненный гексогеном, скоро увидел, что никаких реальных улик перед собой не видит. Хотя он мог с уверенностью сказать, что здесь просматривается уже определенно «серийный почерк». Но кто этот странный маньяк?

Опрошенные жильцы дома ничего к уже известному следователю добавить не могли. Кто мог совершить подлое злодеяние, даже и не догадывались. Люди в доме проживали простые, без великих претензий к себе и другим, поэтому и особых предметов зависти перед собой не имели. Так о чем же тогда говорить?

И «дело» тихо пылилось на полке в прокуратуре, ожидая своего часа...