Турецкий. 16 апреля. 16.45

— А, проходите-проходите, я только что кофе поставил. — Арбузов был само радушие, свежеумытый мужественный профиль, улыбка сияет, трехдневная щетина лоснится, видимо после стрижки, можно выпускать на подиум. — Ну проходите! Чего вы в дверях столпились? Вам кофе с коньяком?

— Разговор серьезный, поэтому лучше коньяк отдельно, — сказал Турецкий, проталкивая Грязнова вперед.

Арбузов налил по сто граммов. Турецкий тут же проглотил одним махом, заставив остальных присоединиться без произнесения неуместных в данной ситуации тостов.

— Мы вот по какому вопросу, Ростислав Всеволодович, — начал Турецкий монотонно и официально, видя, что Грязнов не торопится взять разговор в свои руки. — Я должен арестовать вас по обвинению в убийстве Калашниковой Светланы Парамоновны третьего апреля сего года в городе Воскресенске Московской области… — Арбузов слушал абсолютно спокойно, а Грязнов по-прежнему угрюмо молчал, — …поэтому налейте еще по пятьдесят граммов, — закончил свою мысль Турецкий.

Выпили. Грязнов не грохнул рюмку об стол и не сказал ничего.

— Но, — продолжил Турецкий, выразительно взглянув на Грязнова, — как говорил старина Мюллер, все было бы просто и неинтересно, если бы не! — Грязнов таки бухнул ладонью об стол так, что подпрыгнула бутылка и рюмки скатились на ковер. Но промолчал. — Если бы не было телеинтервью с Хмуренко.

— Кофе готов, — спохватился Арбузов и убежал на кухню. — Нельзя ли в двух словах, — поинтересовался он, возвратившись с подносом, — на чем строятся ваши обвинения?

— На показаниях Русланы Лагуш о том, что Калашникова вас шантажировала, и на опознании вас свидетелями в Воскресенске. Они видели, как вы под видом электромонтера вошли в дом, с крыши которого была застрелена Калашникова. Если в двух словах.

— Но вы же понимаете, что это, по большому счету, туфта, Александр Борисович? — Турецкий попытался возразить, но Арбузов, энергично выставил вперед ладонь: — Секундочку! Дайте мне договорить! Я же не сказал, что собираюсь идти в несознанку. Но тем не менее вы должны признать, что обвиняете меня, основываясь на показаниях проститутки, которым грош цена и от которых она откажется, стоит ее только об этом как следует попросить. А воскресенцы, если им предъявить пять небритых мужиков моего возраста, роста и комплекции, ни в жизнь меня не опознают. То есть у вас против меня фактически ничего нет. Но, несмотря на это, я согласен признать свою вину. При определенных условиях. Если вас такая постановка вопроса устраивает, у нас есть предмет для обсуждения.

— Эх, Ростислав! — вздохнул Грязнов и налил себе коньяку.

— Устраивает, — кивнул Арбузову Турецкий, уже не обращая на Грязнова внимания. Он откинулся в кресле поудобнее, сцепил руки и впился в Арбузова взглядом. Арбузов продолжал вести себя как ни в чем не бывало. — Вы рассказываете все, что меня интересует, а я сделаю все от меня зависящее, чтобы вы дожили до суда, и вообще, прожили как можно дольше. Вас ведь эта в проблема в первую очередь беспокоит?

— Беспокоит. Не то слово! — хмыкнул Арбузов.

— Тогда давайте по порядку: кто приказал вам заснять сексуальные подвиги Замятина, кто был с Замятиным тридцатого марта в «Ирбисе», кто убил свидетеля Косых, который видел в бинокль все, что происходило в бассейне, зачем вы подсунули дезинформацию Хмуренко и чего вы в настоящий момент опасаетесь больше, чем обвинения в предумышленном убийстве? А также имеющие отношение к делу моменты, которые я не упомянул. Кроме убийства Калашниковой, о нем поговорим отдельно.

— Кино про Замятина мне заказал человек Сосновского.

— Откуда вы знаете, что это был человек Сосновского? — моментально переспросил Турецкий. — Он так и представился?

— Нет, он вообще никак не представлялся. Но я видел его раньше, он работает, точнее, на тот момент работал в «Вулкане», то есть на Сосновского. А наш «Макаров» трудился на Оласаева. Всей предыстории я не знаю: меня, как вы понимаете, в глобальные задачи никто не посвящал. Насколько я понимаю, Замятин с Мурадом Оласаевым связан давно, они чуть ли не друзья детства. Генпрокурором он стал с подачи Сосновского, а потом, когда уселся крепко, завел или возобновил приятельские отношения с Ильичевым. А Ильичев с Сосновским, как кошка с собакой. Соответственно у Сосновского с Замятиным дружба пошла врозь, Сосновский начал под него копать через «Вулкан». А Оласаев стал собирать компромат на Сосновского и на «Вулкан» с нашей помощью. Подробностей я, к вашему сожалению, сообщить не могу — меня с полгода как задвинули на черную работу с мелким клиентом. Какая-то сволочь на меня настучала, и мне перестали доверять.

— С мелким клиентом! — Турецкий фыркнул недовольно и потянулся к буфету за новой рюмкой. — А как же Замятин? Он тоже мелкий клиент?!

— А что «Замятин»?! В «Ирбис» его свозить?! Все равно что к Оласаеву на дачу. Это на самом деле утонченное издевательство.

— Так. Значит, «Ирбис» принадлежит Оласаеву, равно как и «Макаров». — Турецкий нацедил себе в рюмку остатки и с сожалением посмотрел на пустую бутылку. — Которому из двух, кстати?

— А хрен их поймешь! С Замятиным на пару отдыхал Мурад. — Арбузов убрал пустую бутылку со стола. — Надо еще за одной сходить… — Он взглянул на Грязнова и достал с полки деньги: — Пошли кого-нибудь из своих.

Возникла заминка, и Турецкому пришлось вмешаться:

— Давай, Слава, организуй. Итак, Ростислав, что именно попросил вас сделать человек из «Вулкана»?

— Заснять оргию Замятина и Оласаева в «Ирбисе». Дал мне портативную видеокамеру, сказал, чтобы я предупредил, когда Замятин туда поедет, они подгонят специальную машину с оборудованием для записи телесигнала.

— Выходит, вы сделали только полдела: Оласаев в кадр не попал. Или все-таки попал, но эту пленку придержали?

— Нет, он весь вечер в бассейне пробултыхался. Но вулканщика и один Замятин устроил.

— И сколько он вам обещал?

Арбузов проигнорировал вопрос.

— Хорошо, не будем рыться в чужом кармане. Почему он не подкупил кого-нибудь из шмидтовских братков? Или уборщиц? Тем вообще было проще простого установить в оранжерее «жучок».

— Понятия не имею. Может, опасался, что они струсят и расколются? Все выложат Шмидту, а тот автоматически Оласаеву. Между прочим, мне камеру установить тоже было нечего делать. Левой ногой. Замятин с компанией постоянно шлялись из открытого бассейна в оранжерею. От бильярдной до оранжереи семь секунд бегом. Если бы этой суке Калашниковой не ударила спьяну моча в голову… Кактус ей в бассейне какого-то хрена понадобился!

При упоминании о Калашниковой Грязнов в очередной раз поморщился и в очередной раз промолчал. Вообще его мимике мог бы сейчас позавидовать любой лицедей.

— А напарник ваш был в курсе? — Турецкий продолжал гипнотизировать Арбузова, уставившись на него, как удав на кролика.

— Нет. — Арбузов тоже продолжал гнуть свою линию: делал вид, что ничего особенного не произошло. Обычный деловой разговор в дружеской обстановке.

— Хорошо, перейдем к Косых. Кто, по-вашему, его убил и зачем?

— Оласаев, больше некому. Он, как я понял, опознать Оласаева не успел? Или не смог?

— Не успел. Кому Оласаев заказал убийство? Кому-то из ваших, из «Макарова»?

— Не знаю, — Арбузов пожал плечами, — не обязательно. Возможно, для мокрых дел у него особый штат.

— Понятно. Теперь самое интересное: Хмуренко. Кому принадлежала идея его использовать, с кем вы обсуждали детали и так далее, максимально подробно.

В это время в дверь постучали. Грязнов пошел открывать и вернулся с бутылкой коньяка. Разлили.

— Ничего интересного, — ответил Арбузов, с удовольствием выпив. Коньяк действительно был стоящий, Турецкий и Грязнов тоже оценили. — Позвонил все тот же тип из «Вулкана», утром восьмого, сказал, что необходимо срочно встретиться. Встретились. Нужно связаться с Хмуренко, телефон он мне дал, договориться про встречу, обставить ее всеми необходимыми предосторожностями для большей убедительности и, не называясь разумеется, сообщить информацию о том, что Замятин снимал кино сам про себя. Ну, раз нужно, — значит, нужно, какие проблемы!

— И что Хмуренко?

— Заглотил. С ходу.

— А почему тут же не выложил в эфире?

— Побоялся, наверно. У него же никаких доказательств не было. Он от меня сразу стал требовать, чтобы я дал интервью. Но я такого задания не получал, поэтому ответил, что свяжусь с ним еще раз. Доложил вулканисту. Он сказал, что все хорошо и что интервью нужно согласовать. В следующий раз позвонил четырнадцатого. Передал инструкции: как представиться и что говорить. Интервью вы видели. С Хмуренко все, собственно.

— Этого вулканиста нужно срочно найти! — Турецкий рывком поднялся из кресла. — С Калашниковой разберемся потом. Поехали!

— Не надо никуда ехать, садитесь, — махнул рукой Арбузов, — я вчера сел ему на хвост. Уже несколько раз пытался, но он сильно прыткий, все время уходил. В 23.15 он подъехал к дому. Нежинская, 2. Возле подъезда в его машину выстрелили из гранатомета.

— Ты стрелявшего рассмотрел?! — наконец вмешался в разговор Грязнов.

— Нет. Там темень хоть глаз выколи. Видел, что стрелял мужик. Преследовать его я не стал: ствола при себе не было. Машину не разглядел, даже марку.

— Телефон давай! — Грязнов набрал номер и затребовал вчерашнюю сводку по городу. — Глухо, — сообщил он, выслушав доклад дежурного, — свидетелей нет. Гранатомет брошен на месте преступления. Убитый — Максимов Юрий Кондратьевич, действительно сотрудник охранного агентства «Вулкан». Но на работе уже почти месяц не появлялся — был в отпуске. Короче, стопроцентный висяк.

— Раз такое дело, — сказал Турецкий, нехотя усаживаясь обратно в кресло, — давайте разберемся во всем до конца.

— Не с чем уже разбираться, — ответил Арбузов, — Калашникова мне позвонила на работу на следующий день — тридцать первого марта. Не знаю, как ей удалось меня вычислить, может, Замятин помог, может, Оласаев, — не важно. Потребовала пятьдесят тысяч в течение трех дней, иначе сдаст меня Оласаеву. Я ей сразу сказал, что у меня таких денег нет, но она меня послала. Звонила она из ресторана «Цахкадзор» — номер я засек по автоопределителю. Я живо туда. Вижу: она садится на частника. Доехала по Рязанскому проспекту до кольцевой, а там тормознула фургон до Воскресенска. Второго числа позвонила снова, сказала что послезавтра, четвертого — последний срок, если денег не будет, она меня закладывает. Я ей опять: нет у меня таких денег, а она: не колышет, мол, хочешь жить — достанешь. Сказала, чтобы я садился на электричку до Раменского, деньги положил в рюкзак и косил под придурка. По пути ко мне подойдет человек и угостит яблоком. После этого я должен выбросить рюкзак в окно. Короче, я понял, что бабу переклинило и договориться с ней не получится, если не получит денег — точно меня сдаст, и все, мне крышка. Ну что делать, пошел купил у чеченов драгуновку с оптическим прицелом за полторы тысячи баксов, третьего с утра поехал в Воскресенск, забрался на девятиэтажку…

— Понятно. И если бы Максимова вчера не грохнули, продолжали бы вы, Ростислав, жить с чистой совестью. А так вы решили, что Сосновский убирает тех, кто знает лишнее, и лучше вам поскорее сделать признание и пересидеть смутные времена в одиночке на Петровке, у дражайшего Вячеслава Ивановича за пазухой. Все, пойдемте!

Турецкий решительно встал и первым вышел в прихожую. Арбузов легко выпрыгнул из кресла и последовал за ним. Последним поднялся Грязнов.

— Эх, Ростик, Ростик, — покачал он головой, обреченно вздохнул, махнул рукой безнадежно и, уходя, прихватил со стола бутылку коньяка.