Турецкий. 10 апреля. 10.00
В начале восьмого Турецкий, не заглянув домой, приехал из Садовников в Генпрокуратуру, заперся в кабинете в надежде поспать пару часов, но заснуть так и не смог. Около десяти ему надоело валяться, он встал и включил телевизор потише, чтобы не было слышно из-за двери — мало ли кого черт принесет, и в нетерпении стал ждать начала трансляции из Совета Федерации. Разговаривать ни с кем не хотелось. Ильина и Позняка он предупредил, чтобы стучали долго и настойчиво. Телефон бы отключить, подумал он, или шнур обрезать, как дома. Всех — на фиг! В этот момент телефон зазвонил.
— Чем занимаешься? — поинтересовался Меркулов.
С момента смерти Косых они не общались. Турецкий, чувствуя вину, понимал, что и это дело ему придется принимать к своему производству. Уж слишком тугим становился узел вокруг дела Замятина. Но сам инициировать разговор не решился бы, хотя мог еще с утра зайти к Меркулову. Тот уже с семи часов наверняка был на месте.
— Телевизор хотел посмотреть, — ответил он после долгой паузы.
— Поднимайся ко мне. Вместе посмотрим.
Это облегчало задачу. Вот и повод решить вопрос о Косых.
Когда Турецкий вошел в кабинет Меркулова, Замятин на экране поднялся на трибуну, разложил бумаги и с победным видом оглядел зал.
— На лицо посмотри, — сказал Меркулов, не отрывая взгляда от экрана, — что-то будет.
— Что? — живо спросил Турецкий, обрадовавшись, что начальство не завело с ходу разговора о гибели Косых. Может, вообще пропустит?
— Свидетель погиб, вот что.
— А ему, по-твоему, доложили? И он от этого довольный как слон?
— Доложили, — Меркулов уверенно кивнул, — скажи спасибо, если через два дня его частные охранники не откажутся от показаний и не заявят, что на них было оказано давление.
— Думаешь, Замятин с помощью Хмуренко… — Турецкий запнулся, не в силах доформулировать мысль — никак не мог решить, кто из них большая сволочь.
— Не думаю, — также уверенно покачал головой Меркулов, — ты посмотри на зал!
Камера прошлась по залу заседаний. Большая часть депутатов аплодировала Замятину как народному герою. Человек двадцать из полутора с лишним сотен демонстрировали по этому поводу свое явное неодобрение.
— Явный перевес на стороне органов прокуратуры, — прокомментировал Турецкий, — если ему сейчас доставить тех двух телок, он бы их трахнул на бис в прямом эфире.
— Не шуми, — попросил Меркулов (Замятин уже начал речь), — давай послушаем.
«…В последнее время деятельность Генеральной прокуратуры стала встречать ожесточенное сопротивление со стороны некоторых крупных государственных чиновников, могущественных финансовых структур, отдельных представителей спецслужб и других правоохранительных органов, а также части депутатов. Я имею в виду проправительственно и пропрезидентски настроенных политиков в Государственной думе и Совете Федерации…»
Под одобрительный гул Замятин пригубил воды.
— Уточнил! Чтобы не обиделись! — Турецкий закурил, потом, спохватившись, хотел погасить сигарету, но Меркулов махнул рукой: кури, мол.
— С первой минуты пошел на открытую конфронтацию с президентом, — констатировал он. — Кончится тем, что попросится назад, вот увидишь.
— Не попросится. Что он, мальчишка с грязной попой? Вчера подал в отставку, сегодня передумал! Облает всех, кого надо, и уйдет с помпой. Может, не с первого захода — так больше треска.
«…Очень многие хотят моей отставки и ждут ее как манны небесной. В первую очередь это касается людей, нажившихся на незаконной приватизации, людей, создавших финансовые империи при государственной поддержке, а теперь бессовестно обманывающих государство, не желающих платить налоги и утаивающих сверхприбыли, подающих липовые документы о многомиллиардных убытках. Дошло до того, что экспорт природного газа стал якобы убыточным! При этом олигархи, не особенно маскируясь, вкладывают средства в создание собственных незаконных спецслужб, одно дело охранного агентства „Вулкан“ чего стоит! Этим людям моя деятельность на посту генерального прокурора — острый нож в сердце…»
— Скорее — колючка в задницу. — Турецкий злобно усмехнулся. — Нужно подкинуть Хмуренко идею устроить очную дискуссию между Замятиным и Сосновским. Может, они его нечаянно в пылу дискуссии стукнут тяжелым тупым предметом по голове.
«…Удалось посеять недопонимание между мной и президентом. В первое время он оказывал мне существенную помощь. Но в определенный момент она прекратилась и начали циркулировать слухи о моей неизбежной скорой отставке…»
Турецкий резко встал из кресла, будто его вышвырнуло пружиной.
— Пойду, пожалуй, выйду на пять минут в коридор. Не то я сам сейчас запущу в телевизор тяжелым тупым предметом! А когда вернусь, попрошу тебя, Костя, и этого Косых тоже повесить на меня.
Вместо пяти минут он ходил тридцать пять. Заглянул к себе: не ждет ли кто под дверями, прошелся по этажам, выкурил полпачки, снова зашел к себе, включил кофеварку, потом передумал и вернулся в кабинет Меркулова.
Меркулов сидел в прежней позе и продолжал внимательно слушать выступление Замятина.
«…Я не совершал никаких противозаконных действий. А вот известная кассета с человеком, похожим на генпрокурора, снята преступным путем с грубым нарушением закона…»
— Вот урод! — Турецкий аж подпрыгнул в кресле. — Плевать ему, что все уже установлено, опять «человек, похожий на»! Он думает, что все будут молчать, блюсти тайну следствия?!
«…Заявление об отставке я подал, подвергшись серьезному нажиму. Если вы окажете мне доверие, я готов вернуться к работе, чтобы довести до конца расследование уголовных дел против коррумпированных чиновников в Кремле и в Доме правительства. У меня есть конкретные доказательства и факты по этим делам, с которыми я хотел бы вас ознакомить. Для этого я просил бы объявить перерыв и после провести закрытое заседание…»
Меркулов молча подошел к сейфу и достал початую бутылку коньяка. Накапал себе несколько капель, остальное вылил Турецкому в стакан.
— Экономь нервы. И востри лыжи.
— Может, лучше весла сушить? — Турецкий воспринял слова Меркулова как шутку, но тот, похоже, был абсолютно серьезен.
— Предстоит тебе ехать в Швейцарию. Я так думаю. Где же еще президент, правительство и Сосновский могут прятать миллиарды? А дело Косых забирай себе, я распоряжусь.
Для начала Турецкий поехал в Садовники, но Ильина с Позняком не застал, опоздал буквально на десять минут. Во дворе столпилось огромное количество народа — суббота, все дома. Похоже, собрались жители изо всех соседних домов.
Разминулся с операми, нужно хоть уборщиц из «Ирбиса» передопросить, решил Турецкий.
Разыскать с ходу удалось только бригадиршу, остальные уборщицы, по словам соседей, вместе отправились то ли на базар, то ли еще куда-то.
С бригадиршей разговора не получилось, Турецкий даже представиться не успел.
— Двадцать тысяч приноси, тогда поговорим! — перебила его бабулька и повернулась к Турецкому спиной.
— Зачем вам двадцать тысяч? — спросил Турецкий, заходя к ней с лица. — Вам мало платят в «Ирбисе»?
— Не твое дело, душегуб! — Она опять отвернулась. — Двадцать тысяч — мне на похороны. И все равно слова тебе не скажу, хоть сажай меня, хоть режь! И никто не скажет, не сумлевайся!
Он все же усомнился и решил дождаться остальных. Можно было, конечно, не теряя времени, заняться Тихоновым, Свешниковым и Ильичевым, но их Турецкий отложил на вечер. Вечером Меркулов отправится заседать в свою комиссию и никто не будет его дергать.
Бабульки уборщицы вскоре вернулись, но, допрошенные по отдельности, повторили одно и то же: «Пошел ты…»
К себе Турецкий приехал в начале второго. Ильина и Позняка по-прежнему не было. Позвонила секретарша Меркулова:
— Александр Борисович, Константин Дмитриевич у генерального на совещании, просил вас никуда не уезжать и дождаться его звонка, примерно с двух до трех. А сейчас включайте телевизор. Будет интервью президента по поводу решения Совета Федерации.
— Не утвердили отставку?
— Не утвердили. Но указ о временном отстранении от должности остается в силе.
— Хорошо, спасибо, сейчас буду смотреть. — Он повесил трубку и добавил вслух: — Просто поражаюсь Косте! Как он может часами все это спокойно слушать?!
Большой телевизионный день, усмехнулся Турецкий уже про себя и включил ящик. Появилась заставка: «Эксклюзивное интервью Президента России телекомпании „CNN“». У телевизионщиков, видать, что-то не заладилось. Начало интервью не показали, картинка возникла неожиданно, а спустя несколько секунд посреди фразы президента появился звук.
«…антигосуда-а-арственную позицию. Только так я это расцениваю».
Корреспондент:
«По нашим сведениям на закрытом заседании Совета Федерации Владимир Замятин обнародовал сведения о крупной взятке, переданной владельцем одной из швейцарских строительных компаний управляющему делами президента, а также о ваших личных счетах и счетах вашей дочери в швейцарских банках. Как вы можете прокомментировать эти заявления Замятина?»
Президент:
«У вас, я вижу, хорошо информированные источники. Надо будет как-нибудь с ними разобраться…»
Принял сто граммов для храбрости, решил Турецкий по тому, как президент улыбнулся и по тону, с которым он произнес последнюю реплику. А может, и двести.
«…Это тщательно спланированная провокация! Замятин вступил в преступный сговор с Генеральной прокуратурой!»
Возникла пауза. Турецкого начал разбирать смех, ясно, что президент имел в виду не Генпрокуратуру, а Совет Федерации. Интересно, как он теперь будет выпутываться?
Корреспондент:
«Что именно вы имеете в виду, господин президент?»
Пауза.
«Генеральную прокуратуру Швейцарии! Это международный преступный сговор, понимаешь!»
Турецкий чуть не съехал со стула. Корреспондент задал очередной вопрос, но Турецкий его не расслышал: звук был выведен на минимум с утра, и телефонный звонок его заглушил.
— Вырвался на две минуты, — произнес Меркулов фразу, ставшую за последние дни сакраментальной. — Выдаю очередную государственную тайну: Замятин на закрытом заседании Совета Федерации…
— Сообщил о швейцарских счетах президента и членов его семьи, а также взятках в управлении делами президента, — продолжил Турецкий.
— Откуда знаешь? — поинтересовался слегка ошарашенный Меркулов. — Или, пока мы заседали, кто-то уже успел раструбить на всю страну?
— На весь мир, — поправил Турецкий, — но это фигня! Президент минуту назад в интервью CNN в прямом эфире оговорился и назвал Совет Федерации Генеральной прокуратурой.
— Ну и что? С кем не бывает.
— Но и это фигня! Вместо того чтобы поправиться, он сделал вид, что так и надо, и получилось, что Замятин «вступил в преступный, понимаешь, сговор» со швейцарской Генеральной прокуратурой.
Меркулов длинно и витиевато выругался.
— Повтори, пожалуйста, — попросил Турецкий, — хочу запомнить.
Но Меркулов на этот раз выругался коротко и бросил трубку.
Кто-то со страшной силой забарабанил в дверь.
— Тише там! — крикнул Турецкий. — Иду!
Но за дверью его не услышали и продолжали колотить.
— Дырку в голове пробьешь. — Турецкий впустил в кабинет Позняка.
Голова и вправду шумела от бессонной ночи и пол-литровой чашки кофе, которую он проглотил под интервью президента. Махнуть бы еще коньячку со старым другом, ностальгически подумал Турецкий. Нужно со Славкой как-нибудь помириться. А то и выпить не с кем, и с Лидочкиными уродами приходится самому разбираться. Придется Ильина или Позняка подключать. Пожалуй, лучше Ильина — он покладистее. Задумавшись, Турецкий пропустил какую-то фразу, сказанную Позняком.
— Что ты говоришь?
— Вы же сами просили стучать долго и настойчиво.
— А-а. Есть результаты по Косых? Теперь это наше дело. Меркулов распорядился.
— Очень хорошо. Соседка с первого этажа показала, что вчера примерно в десять вечера к ней постучалась незнакомая женщина, якобы из совета ветеранов. Сказала, что составляет списки на материальную помощь ко Дню Победы. Интересовалась, есть ли в подъезде ветераны войны и военные пенсионеры.
— Ну и?
— Соседка ей ответила, что ветеранов нет, а военный пенсионер есть один — Косых.
— Что эта соседка собой представляет?
— Пожилая женщина, лет пятидесяти пяти, школьная учительница, — пожал плечами Позняк, — а что вас смущает?
— И она пускает в квартиру незнакомого человека в десять часов вечера, после того как днем прямо через дорогу омоновцы накрыли базу преступной группировки и это показали в новостях на всю страну?
— А, вот что вы имеете в виду. У нее муж был дома и двое взрослых сыновей.
— Ладно. Она рассмотрела ту женщину, словесный портрет можно будет оставить?
— Попытаемся. Я ее привез, будете допрашивать или сразу отправить в Экспертно-криминалистическое управление гормилиции?
— Отправляй, — ответил Турецкий, — чем раньше будет готов портрет, тем лучше. Что она еще рассказала?
— Ничего.
— А ее муж и сыновья эту женщину видели?
— Нет, соседка разговаривала с ней в прихожей. Не больше двух минут.
— Понятно. Что-нибудь еще откопали?
— У меня все. Может, Вовка взял след, но это вряд ли. Он занимается хромым гражданином в ботинках сорок третьего размера, но, насколько я знаю, безрезультатно, никто его не видел. Он скоро сам подойдет, доложит.
— Хорошо, отправляй свидетельницу к художнику и на сегодня можешь быть свободен.
Ильин появился буквально через минуту после ухода Позняка.
— Нашел хромого? — спросил Турецкий без всякой надежды.
— Нет, с хромым глухо, как в танке. Зато я нашел проститутку по имени Света, у которой на ноге татуировка — синий скорпион.
— Где?!
— В Воскресенской горбольнице в морге. Она там уже неделю загорает, с третьего числа. Застрелена в собственной квартире выстрелом из снайперской винтовки с расстояния чуть ли не в полкилометра. У меня есть фоторобот подозреваемого.
— Ну-ка, ну-ка! — Турецкий вырвал у Ильина из рук ксерокопию. Небритый мужик лет тридцати. Черты лица весьма расплывчаты. С таким портретом далеко не уедешь. — А как ты вообще на нее напоролся? — спросил Турецкий, возвращая Ильину фоторобот.
— Сводки о неопознанных женских трупах по Москве и области я уже поднимал, но ее в них не было, они там, в Воскресенске, вообще охренели — только вчера передали данные! И то, что у них труп, объявленный седьмого числа в розыск, тоже не заметили. Может, надеялись висяк каким-то образом сплавить в Москву? Но это еще не самое интересное. Вот посмотрите! — Ильин извлек из папки газету. — Оказывается, «Московский комсомолец» еще четвертого апреля, на следующий день после убийства, тиснул про это статью.
«Кто заказал проститутку?
Вчера утром в своей пятикомнатной квартире в Воскресенске выстрелом из снайперской винтовки была убита Светлана Парамоновна Калашникова. Двадцати шести лет, одинокая, безработная.
Смертельный выстрел был произведен с крыши девятиэтажного здания, расположенного в соседнем квартале, примерно в пятистах метрах от дома, в котором проживала Калашникова. Это пока единственный факт, достоверно установленный следствием. И вполне вероятно — последний.
Впрочем, установить его не составляло особого труда. Пуля, поразив жертву навылет, застряла в стене. Соединив отверстия в стене и в оконном стекле прямой, воскресенские пинкертоны легко определили, где располагался снайпер (других строений, кроме упомянутой девятиэтажки, в нужном направлении, на их счастье, просто не оказалось). Ответить на вопрос, кто именно стрелял и кто заказал безработную, будет несравненно сложнее.
Работал, безусловно, профессионал самого высокого уровня. А они, как известно, не работают задаром, и даже в наше смутное время задерживать зарплату киллерам как-то не принято. При минимальном тарифе примерно 5000 у. е. за вызов получаем, что его вознаграждение равно пособию по безработице за 50 лет упорного ничегонеделания. Таким образом, официальный доход Калашниковой никак не мог явиться причиной посягательств на ее жизнь.
Имеется еще, правда, квартира стоимостью 55–60 тыс. у. е., в новом престижном доме по улице Хлебникова, 9, приобретенная покойной около года назад. Здесь самое место поставить многоточие или ряд вопросительных знаков. Доподлинно известно (со слов приходящей экономки) лишь то, что в Воскресенске Калашникова действительно не работала. Появлялась наездами, где она проводила большую часть времени и чем зарабатывала на жизнь, остается загадкой. Хотя правдоподобных предположений на сей счет не так уж много. А если точнее — всего одно: профессия погибшей — древнейшая, причем добилась она в ней, судя по всему, значительных успехов, а место работы, вероятнее всего, столица.
Что касается неразрешимых загадок, то ими для местных правоохранительных органов остаются и семь заказных убийств, произошедших в Воскресенске за последние полгода. Для города с населением чуть более 80 тыс. жителей — цифра, согласитесь, весьма солидная. Но это не самая впечатляющая статистика. Из семи жертв заказных убийств пятеро проживали как раз в доме по улице Хлебникова, 9, население которого не превышает 40 человек. Иными словами, за последние полгода от руки киллера погиб каждый пятый взрослый житель престижного дома».
— Вот что, Вова, езжай прямо сейчас в Воскресенск и ставь всех на уши, — сказал Турецкий, дочитав статью.
— Так суббота же, — попытался робко возразить Ильин, — к тому же вечер.
— Самый подходящий момент ставить на уши охреневших бездельников и лоботрясов. Представляешь: ты подкатываешь на служебной «Волге» Генпрокуратуры к горотделу, а там все уже подняты по тревоге и во главе с начальником построены на крыльце для получения втыка. Шучу. В общем, давай двигай! Пока будешь ехать, втык им уже передадут.
