Турецкий. 9 апреля. 12.00

Информацию, добытую Ильиным и Позняком, Турецкий пересказывал Меркулову целых полтора часа. Виной всему телефоны, Меркулов в определенный момент устал поднимать трубку и включил режим селектора. Иногда полезно писать подробные рапорты, тысячу и один раз успел подумать Турецкий, пока он добрался до некоторых соображений по делу Замятина.

— Что-то ты бледный какой-то, — сказал Меркулов, прикрывая микрофон рукой.

Турецкий театрально закатил глаза, вывалил язык и красноречиво указал на телефон.

— Давай выйдем в коридор, а то сейчас тебя стошнит прямо на мой стол.

Они удобно устроились на подоконнике, и, если бы все проходящие не здоровались с Меркуловым, обстановку можно было бы назвать деловой.

— Я думаю, что Жадько и его команда будут идти в отказ до конца. — Турецкий нашарил у себя за спиной банку из-под кофе, приспособленную под общественную пепельницу и, пользуясь случаем, закурил. В кабинете Меркулова все форточки были закрыты: он был простужен, а кондиционер с зимы не расчехлен, поэтому Турецкий курить постеснялся. — Можно их продержать положенные трое суток и выпустить, а можно промурыжить еще недели две. Но толку — ты сам понимаешь. Если хоть один из них заговорит, он не жилец, и они все это прекрасно знают. По крайней мере, если не будут приняты особые меры. Но я что-то не вижу, чтобы кто-то здорово суетился.

— А эксперты?

— А что «эксперты»?! Они выполнили свою работу. Защита свидетелей предполагается? Черта с два.

— Прости, что перебиваю, но давай покороче, — озабоченно сказал Меркулов, — цигель не ждет! — кивнул он в сторону кабинета. — А я тебе должен еще новость сообщить.

— Если покороче, Замятин говорил, пусть следствие разберется, кто там на пленке? Говорил. Следствие разобралось. Я думаю нужно вызвать его и допросить как свидетеля, который организовал съемку, с кем он в «Ирбисе» отдыхал. А потом допросить этого нехорошего дядю и предъявить обвинение в изготовлении порнографии. И все, дело можно передавать в суд.

— Все правильно. Но Замятин, получив повестку за твоей или моей подписью, выкинет ее в мусорное ведро. А новый и. о. ее не подпишет, пока не получит указания из Кремля. А Кремль такого указания не даст, пока там не созреет мнение. Поэтому забудь пока о допросе Замятина и ищи проституток и китайца. Если ты их вовремя найдешь, может, это на что-то и повлияет. Даже скорее всего повлияет. Содержание большой политики уяснил?

— В пределах моего малого разумения, — проворчал Турецкий. — А что за новость?

— Раскрываю государственную тайну. На последнем заседании замятинской комиссии представитель пресс-службы президента зачитал разгромную аналитическую записку по деятельности Генпрокуратуры в целом и по расследованию дела Замятина в частности. Так, старший следователь по особо важным делам Турецкий А. Б. — знаешь такого? — будучи не в состоянии справиться с возложенными на него обязанностями, пытался путем угроз склонить следователя прокуратуры Москвы Соколова к фабрикации документов и даче ложных показаний. И резолюция президента, цитирую: «Таких мудаков гнать из органов прокуратуры коленом под жопу». Догадываешься, откуда ветер дует?

— Замятины приходят и уходят, — сказал Турецкий, выдержав эффектную паузу, — а висяки остаются. Старые дела у меня никто не забирал. Соколов занимался трупом, который связан с Минтопэнерго, которое, как я тебе уже объяснял, может быть связано и с Замятиным. Кстати, постановление на этот счет ты сам же мне вчера и подписал.

— Ну-ну… — покачал головой Меркулов.

— Стойте!

— Ну что еще?! — недовольно воскликнул Замятин. — Не можешь одна с трупом посидеть?

— Нельзя вот так просто пойти и сдаться. — Инара была в отчаянии. Даже не от смерти Сергея. С этой потерей она уже успела свыкнуться. Но сейчас она рисковала потерять всех троих и, может быть, даже пойти соучастницей. — Что вы скажете в милиции?

— Мы же вроде договорились? — Мурад прислонился к дереву и закурил. Которую уже за последний час: десятую, пятнадцатую?

— О чем вы договорились? Мурад! Ты же не хочешь сесть на десять лет? Володя! Подумай, на что ты его толкаешь?

— Какие десять? Какие десять??? — возмутился Замятин. — За превышение пределов необходимой обороны до двух лет.

— Да?! Две ножевые раны у Сергея, а у Мурада ни одной царапины, кто поверит, что это самооборона?

— Не поверят, — мрачно согласился Мурад.

— Значит… — запнулся было Замятин, но быстро нашелся: — Значит, случайное убийство по неосторожности, неумышленное, без отягчающих обстоятельств… Тоже немного дадут.

— Сколько?

— Ну пять… плюс-минус два.

— С двумя ранами и в случайное не поверят! — Инара готова была удушить его собственными руками. Если бы только это чему-нибудь помогло. Слизняк! Мог бы, должен был бы взять все на себя. Ведь сам во всем виноват, сам заварил эту кашу, сам первый ударил. И кроме того, просто за то, что он такой правильный, активист и общественник, ему скостили бы срок как минимум вдвое, может быть, вообще отделался бы условным.

— А может, спрячем тело? — Замятин, кажется, готов был разрыдаться. — Скажем, не было его с нами. Не знаем, не видели.

— Идиот! — крикнула Инара. — А таксист? А следы крови? Выстрел тоже мог кто-то слышать. И потом, где ты его спрячешь? Закопаешь? Или понесем до реки и утопим? Его будут искать. Родные, милиция. Милиция будет искать старательно, потому что он был одним из них и мог оказаться жертвой настоящих бандитов. И они его все-таки найдут, а когда найдут, станут искать нож, и кто-нибудь вспомнит о твоем, ты же его всегда с собой таскаешь. Что ты им скажешь? Потерял? Не поверят. И ты сядешь уже не на два и даже не на десять лет, потому что это уже убийство с отягчающими, или как там у вас это называется. И мы тоже сядем, как соучастники…

— Перестань! Замолчи!!! — Он был жалок, сел на землю обхватил голову руками, заткнул уши. — Замолчи!

Мурад слил остатки портвейна в стакан и протянул Замятину:

— Давай, Вовчик, взбодрись. Нам сейчас твоя голова нужна чистой и светлой. Ты же у нас правовед и знаток процессуальных законов, ты должен все придумать.

Замятин жадно высосал вино, взял сигарету, но прикурить не смог — руки дрожали, и спички ломались одна за другой.

— Я, кажется, знаю, — воскликнул Мурад. — Значит, так: Серега напился и полез на Вовчика с кулаками, из ревности понятное дело. Потом ему показалось мало кулаков, он достал пистолет, тут я пырнул его в спину. Он развернулся, пальнул в меня, но чудом не попал, и я добил его ножом в грудь.

— Не пойдет. — Замятин взял наконец себя в руки. Появилась способность думать. — Ранение в спину было смертельным, и это определит любая экспертиза. После него он уже не мог поворачиваться, стрелять и ждать, пока ты его добьешь.

— Тогда давай так: он напился, полез на меня с пистолетом, выстрелил, но не попал, я метнул в него нож, у него упал пистолет, и нож тоже выпал, он наклонился, чтобы поднять пистолет. Тогда я понял, что он меня убьет, подобрал нож и вонзил ему в спину. Ага?

— И так не годится. По ране можно определить метали нож, или кололи им, или резали. Там угол входа, всякие пояски обтирания…

— И Володя не вписывается со своими синяками, — добавила Инара.

— Еще очень важно, кто где стоял и кто что делал. Если мы с тобой, например, стояли рядом, можно объяснить, как ты, защищая меня, ударил его в грудь, а если он оказался между нами, то понятно, почему ты бил его в спину. Нужно придумать и заучить схему наших передвижений.

— А синяк от твоего ботинка у Сереги на лбу будет виден? — спросил Мурад.

— Будет, — кивнул Замятин, — и это тоже надо учесть.

Он потер виски и теперь уже уверенно закурил.

— Значит, слушай, Мурад, и запоминай. Инару любил ты, а она тебя. — Мурад хотел было возразить, но Замятин жестом его остановил: — Иначе у нас ничего не получится. Итак, отношения были у вас, а Серега ужасно ревновал. Он напился, начал скандалить, потом полез в драку. Вы примерно равны по силам, поэтому он, видя, что явного перевеса у него нет (а побить тебя он очень хотел), в бешенстве схватился за пистолет. Ты, понимая, что он выстрелит… или даже лучше после неудачного выстрела кинулся на него с ножом и ранил в грудь. Но ранение было поверхностным, и нож выпал. Он ударил тебя пистолетом по голове, ты упал. Но ему было мало, он собирался тебя добить, в смысле в тебя еще раз выстрелить. Но я повис у него на плечах. Он повернулся и начал методично меня избивать. Исхитрившись, я саданул его ногой в лицо, он от этого окончательно обезумел и застрелил бы меня, но тут ты ударил его ножом в спину.

— Ты красиво выглядишь, — хмыкнул Мурад. — Друг, спасая жизнь друга, рисковал своей не задумываясь.

— Зато эта схема все объясняет. И ты, кстати, тоже не полный урод при таком раскладе…

— А на самом деле полный?

— Ну, Мурад, не надо придираться к словам. Пожалуйста. Я нервничаю, ты нервничаешь, мы все на пределе. Если в целом ты согласен, давай обсосем детали.

— Ну давай обсосем.

— Нож мой, но им открывали консервы, поэтому он просто лежал на земле, и ты за него схватился как за первое попавшееся орудие защиты. Была бы под рукой палка или лопата, схватился бы за палку или лопату. Но по случайности под рукой оказался нож. Алкоголя в крови у Сереги много, табельное оружие он потащил на природу непонятно зачем — это работает против него. Теперь нужно придумать и заучить его оскорбления в твой адрес и в адрес Инары, нас будут допрашивать отдельно, и мы должны говорить одно и то же.

— Да ладно, — почему-то смутился Мурад, — ну оскорбления и оскорбления. И так понятно.

— Не понятно, — настаивал Замятин. — Оскорбления должны быть такие, чтобы было ясно сразу: смолчать в ответ на такое нормальный человек не может. Серега был мент, значит, об иронии и тонких намеках нужно забыть.

— Ну матерился он.

— Как именно?

— Как все.

— Слова, выражения, конкретно, — потребовал Замятин.

— Сам придумывай.

— Хорошо. Инара, можешь закрыть уши, если хочешь, конечно. — Он снова чувствовал себя на коне. Лидер, вожак молодежи, умелый организатор культурно-массового мероприятия. — Думаю, он назвал тебя пидором. Или лучше гондоном. Нет, все-таки пидором. И поскольку ты у нас осетин, пусть будет узкоглазый пидор или черножопый. С Инары хватит бляди…

Он как будто издевался. Вкладывал в уста Сергея слова, которые тот никогда бы не решился произнести. Мурад готов был взорваться в любую секунду, и, возможно, случилась бы еще одна драка и еще один труп. Но Замятин, уловив настроение, тут же исправился:

— А меня он как раз обозвал гондоном, причем комсомолистским и долбоебом. Теперь занимаем свои места и пройдем все шаг за шагом несколько раз, чтобы хорошенько запомнить.

Они топтались вокруг тела Сергея, воспроизводя придуманные удары, падения и прыжки, пока наконец не заучили все наизусть.

— А я что в это время делала? — спросила Инара. — Сидела и смотрела, как вы друг друга калечите?

— Ну в принципе так оно и было, — ехидно заметил Замятин. — Но ментам лучше сказать, что Серега тебе первой начал угрожать и даже дал пощечину или ты ему и ты, короче, убежала в лес. Хотела позвать на помощь, а вокруг темно, страшно, ты вернулась, а уже все. Поздно.

— А когда он меня пистолетом по голове ударил, что даже ссадины не осталось? — поинтересовался Мурад.

— Должна была остаться, нужно тебя ударить.

— Ну так ударь.

— Я не могу. — Замятин покосился на пистолет, лежавший около тела Сергея, и отступил на шаг назад. — Я не могу ударить человека…

— А Серега, значит, был не человек? — возмутился Мурад. — Его ты мог ударить?!

Замятин опять мгновенно скис и сник:

— Нет, пусть лучше Инара! Она все равно ни черта не делает. Пусть она.

— Сволочь! — Мурад схватил его за грудки и слегка приподнял. — Я тебе твою схему сейчас в задницу засуну! Вместе лес пилить поедем. Будешь там комсоргом колонии и первым петухом в бараке. Хочешь? — Он отшвырнул Замятина и, развернувшись, пошагал прочь. — Ариведерчи.

— Ну подожди, Мурад. — Замятин достал платок и, обмотав им руку, осторожно поднял пистолет. — Я попробую.

Мурад остановился, подождал, пока Замятин подойдет, наклонил голову:

— В глаз не попади.

Замятин, держа пистолет за ствол, стукнул его по лбу, даже не оцарапав кожу.

— Сильнее, — потребовал Мурад.

Замятин повторил попытку, но с тем же результатом.

Мурад отобрал у него пистолет и, презрительно сплюнув, ударил себя сам. Тонкая струйка крови потекла из-под волос к брови.

— Верни на место, — распорядился он, отдавая оружие. Потом, измазав лицо и одежду землей, разорвал куртку. — Теперь уже точно пошли сдаваться.