— Извините великодушно, Александр Борисович, я, кажется, не вовремя? Если вы заняты, я могу в коридоре обождать.

Элегантный мужчина, с мягкими чертами интеллигентного лица, подтянутый, благоухающий и какой-то бодро-застенчивый. Привлекала внимание какая-то странная моложавость лица. Несколько озадаченный, Турецкий поспешил извиниться:

— Простите, Владлен Михайлович, ото оторвал вас от дел. Садитесь, куда вам больше нравится. В кресло, на диван. Я обещаю, что долго не задержу.

«Что это я начал перед ним рассыпаться?» — подумал было он, но Бардин проникновенно сказал приятным тенором:

— Что вы, Александр Борисович, сколько надо, столько и держите. Для меня, к счастью, все давно уже кончено, но ваша обязанность — я понимаю — выполнять указание начальства, если оно даже не... совсем объективно, так скажем. Я ведь понимаю, что инициатива возобновления следствия принадлежала не вам. Что, вскрылись какие-то новые обстоятельства в деле Татьяны?

— Вы правы. Возникли новые обстоятельства. Поэтому, только поэтому, Владлен Михайлович, было решено возобновить следствие.

Тонкие брови Бардина поползли вверх, как будто он был очень озадачен таким предложением следователя и как будто даже обиделся.

— Сначала необходимые формальности. Ваше имя, отчество, фамилия...

Бардин послушно отвечал на вопросы, но с какой-то удивленной интонацией в голосе. Турецкий взял пачку сигарет, предложил Бардину. Тот закурил, затянулся, поморщился — «Столичные» были ему явно не по душе. Взгляд его, скользивший по предметам на столе, переключился на лицо следователя.

Турецкий слушал его вполуха. Все это уже было известно из протоколов Бабаянца. Родился, учился, работал, женился... И вот первая фраза, не зафиксированная ранними протоколами:

— ...Я встретил девушку, в которую страстно влюбился. Татьяна узнала о Нелли, и вот... Меня подозревали... подозревают в убийстве Тани, но никто не знает, как я казню себя сам. Да, я виноват в ее смерти. Но чем измерить мою вину? Если вы, Александр Борисович, будете идти по стопам Бабаянца, то вы ни к чему не придете. Вы должны понять эту женщину — почти сорок лет, красотой она никогда не отличалась. И вот появляется Нинель, молодая, красивая...

Турецкий увидел, как сверкнули желтым огнем глаза бывшего министра. Но Турецкий не разделял его восторгов по поводу мускулистой Галушко.

— ...звезда мирового спорта. She is so beautiful...— неожиданно сказал Бардин по-английски.

Турецкий видел, что тот неподдельно волнуется. Бардин налил себе воды из графина, выпил залпом.

— Какая у вас вода теплая,— осевшим голосом сказал он.— Но это ничего, ничего...

Он взял сигарету со стола. Ноздри его прямого носа вздрагивали при каждой затяжке.

— Не тратьте дорогого времени зря, Александр Борисович. Ни у меня, ни у Нелли в мыслях не было погубить Татьяну. Я действительно не говорил Бабаянцу о моих отношениях с Нелли. Меня никто не спрашивал. Подумайте сами, зачем мне надо было впутывать молодую девушку во всю эту историю? Я видел, что следователь настроен засадить меня за решетку. Разве мне надо было тянуть за собой еще и Нелли?

— Насколько удалось выяснить, ваша первая жена относилась к разряду женщин, которые не бросаются под поезд; узнав об измене любимого, а — извините за откровенность — находят замену.

Турецкий сказал заготовленную заранее фразу как можно небрежнее, передвигая какие-то .предметы на столе. Почувствовал, как Бардин осел в кресле.

— Хотя замену она, кажется, нашла задолго до вашего знакомства с Нинель Галушко. Да простит меня всевышний за нелестные слова о покойной.

Бардин поднес было стакан ко рту, да так и застыл. Нет, он не был испуган. Он был расстроен. Очень расстроен. Он даже не пытался протестовать и возмущаться, просто уставился невидящим взглядом внутрь стакана с водой и молчал. Турецкому было как-то даже неловко прервать это странное занятие. Но надо было продолжать допрос.

— Извините, Владлен Михайлович, я хочу спросить о родственниках Татьяны. Живы ли родители, какие-нибудь там тетки, дядьки?

— Родители скончались давно, а единственный близкий родственник, ее дядя умер, вскоре после гибели Тани. Никого не осталось.

— Вы бывали на даче этого дяди? Бардин оторвал взгляд от стакана,

— На даче? А, да-да, у него была дача. Видите ли, я с этим самым дядей прервал, так сказать, дипломатические отношения еще до приобретения им дачи. Он меня оскорбил, вышла ссора, и... А какое отношение эта дача имеет к нашему... к моему... ко всему этому делу?

— Самое непосредственное. Ведь она находится, вернее, находилась, до того, как сгорела...

— Сгорела?

— ...в Красном Строителе.

Бардин уронил стакан на пол, и Турецкий испугался, что бывший министр последует туда же.

— Знали ли вы, что ваша жена посещала дачу полковника в отставке Корзинкина? Принимали ли вы участие в устраиваемых там оргиях? Кого из друзей Татьяны вы знаете? В каких отношениях она состояла с Билом? Вам ведь знаком человек с этим странным именем, неправда ли? — выпалил Турецкий один за одним вопросы, рассчитанным движением извлекая из-под бумаг лист ватмана с физиономией Била.

Глаза у Бардина сделались оранжевыми, Турецкий никогда в жизни не видал такого цвета глаз. Может, он сумасшедший? Бардин вдруг выхватил из руки Турецкого бумажный лист:

— Это Бил?

— Вы знаете его?

— Я никогда его не видел. Я не знаю, кто он, как его фамилия. Но я слышал, как Таня иногда называла кого-то по телефону этим именем. Вас, конечно, интересует, о чем они говорили. Я вам клянусь — я никогда не вникал, они говорили полунамеками. Разговор был какой-то таинственный.

Бардин нервно покрутил руками, как будто мыл их под краном.

— Как-то она приехала из отпуска, позвонила своей приятельнице... Имя? Клара. Фамилии не знаю. По-моему, она хотела с ней просто поболтать, но вдруг изменилась в лице, прекратила разговор и пошла в / спальню — там у нас отводная трубка. Я был обеспокоен и решил... послушать, это был единственный раз, когда я это сделал преднамеренно. Она позвонила в справочную гостиницы «Белград». Потом я слышал, как она называла его по имени, но о чем они говорили, я понять не мог.

— Владлен Михайлович, вы можете вспомнить, когда это было?

— Я помню. В сентябре, года три назад. У меня день рождения тринадцатого сентября, Татьяна обещала прилететь, но задержалась на несколько дней. Я был очень расстроен.

— Почему вы не сообщили всю эту информацию Бабаянцу?

— Я полагал ее иррелевантной. Турецкий сделал вид, что понял слово.

— У Тани было много знакомых... мужчин,— голос Бардина снова задрожал,— и хотя мы вели раздельный образ жизни, хотя я не могу сказать, что Танины... связи были мне безразличны, я догадывался, что ей нужны... извините меня... более острые ощущения. Я очень страдал от всего этого. Можете вы мне теперь ответить — это и есть вновь открывшиеся обстоятельства, так ведь это правильно называется в юриспруденции, я имею в виду историю с Билом.

— Отчасти.

— Отчасти... Извините меня, мне надо в туалет...

— Дежурный Гончаренко слушает.

Это было совсем некстати. Турецкий слегка изменил голос, сказал отрывисто:

— Грязнова.

— Майор Грязнов на задании. А кто...

Он повесил трубку и набрал номер телефона Романовой.

— Александр Борисович, Вячеслав по твоим делам летает, а ты меня пытаешь. Ну, не тоскуй. У меня ту точки его Горелик сидит с рапортом, пока ничего серьезного, его твоя спортсменка замотала по городу, адская водительница. Он с ними уток покормил в какой-то луже, сейчас они обедают. А Славина отправилась на пароходную прогулку в высокой компании. Его туда не пустили. Но там своей охраны хватает. Я так думаю. Так что передать Вячеславу-то?.. Пишу. Вторая половина сентября... гостиница «Белград»... Так. Второе. Подруга Бардиной Клара, фамилия неизвестна, знает Била. Зацепил мальчика-то?

— У меня Бардин на допросе, побежал в туалет от расстройства души.

Романова засмеялась:

— Это теперь так называется?

Турецкий снова и снова задавал Бардину вопросы о знакомствах его жены, возможных контактах с воротилами преступного мира, таких, как, например, Кондаков и Троекуров, проходивших по делу Меркулова, о подругах и любовниках, об образе жизни и привычках, о заработках и незаконных сделках Татьяны. Меркулову нужны были связи Бардина в подпольном бизнесе, самому же Турецкому надо было допытаться: кто такой Бил и какими узами он был связан с супругами Бардиными.

— Александр Борисович,— встрепенулся вдруг допрашиваемый,— вы меня все время спрашиваете о... знакомствах моей погибшей жены. Ведь у нее была записная книжка, которая была изъята Галактионом Ованесовичем: Таня была деловой женщиной. Я не был посвящен в ее дела, но хорошо помню, что у нее всегда под рукой была записная книжка, скорее даже книга. Я, правда, никогда в нее не заглядывал. Она наверняка имеется в деле. Во всяком случае, товарищ Бабаянц может это подтвердить.

Нет, никакой записной книжки в деле не было. Кто изъял ее из дела? И как много других — каких? — доказательств было изъято, уничтожено, перепрятано? Кому это было выгодно? Бардину, если он организовал убийство жены. Но почему он сообщает с готовностью об исчезнувшей записной книжке? На каком этапе исчезли из дела записи Татьяны Бардиной? Были изъяты Бабаянцем еще в Москворецкой прокуратуре или кем-то уже здесь, кто имеет доступ к следственным делам?

Турецкий выключил магнитофон. Визит московского банкира в прокуратуру подошел к концу.

— Вы меня еще будете вызывать? — не то с беспокойством, не то с живым интересом спросил он.

— Ничего не могу сейчас сказать,— произнес Турецкий дежурную фразу, раздумывая — говорить или не говорить Бардину о том, что Бил — убийца. Решив, что говорить об этом еще рано, отвалился вместе с креслом назад, закинул устало руки за голову и сказал, будто спохватился:

— Еще одну минуту, Владлен Михайлович. Посмотрите, пожалуйста, на это ожерелье, не покажется ли оно вам знакомым.

Турецкий взглянул на снимок, передавая его Бардину, и поморщился: фотограф, делая по просьбе Меркулова репродукцию ожерелья, не потрудился отретушировать снимок, и то, что было на нем изображено, производило впечатление обезглавленного женского тела. По-видимому и Бардин почувствовал себя неуютно, как будто он рассматривал не фотографию ювелирного изделия, а результат работы -гильотинного устройства.

— Это всего лишь неудачная фотография,— решил успокоить его Турецкий и в следующее мгновение понял, что Бардин узнал ожерелье.

За год, прошедший со дня встречи с -умирающим сумасшедшим чекистом, Меркулов двести семнадцать раз — как следовало из его записи — достает из портфеля портрет Наталии Меркуловой, урожденной княгини Долгоруковой, в надежде, что кто-то узнает ценную поделку и он возьмет след убийцы своей матери. И двести семнадцать раз надежды оборачиваются пустыми хлопотами. «Я буду искать его, пока не найду. Даже если на это уйдет вся моя жизнь». И наступает двести восемнадцатый раз, и совсем не Меркулов, а он, Турецкий, видит, как маска страха наползает на лицо сидящего перед ним человека.

— Э-это моё... это Неля...

Бардин бормотал что-то весьма нечленораздельное, а Турецкий лихорадочно соображал, как действовать дальше: он был абсолютно не готов к такому обороту дела.

— Каким образом оно к вам попало, Владлен Михайлович?

— Просто осталось от моих... предков.

У Турецкого не было никаких полномочий от Меркулова ни вести допрос, ни вступать в сердцещипательные беседы в подобной ситуации. Кто мог предположить, что она так быстро возникнет!

Затянувшееся молчание было прервано телефонным звонком Ирины. Скороговоркой — как можно меньше занять ценного времени следователя — она сообщала, что тщетно обегала весь Комсомольский проспект в поисках хоть какой-нибудь еды и спичек, нечем зажечь газ, не говоря уже о сигаретах, а на ужин будет одна жареная капуста и то только в том случае, если у соседей найдутся спички. Потом ей стало вдруг от чего-то очень смешно, она, оказывается, вспомнила о настольной зажигалке.

Турецкий положил трубку и с ненавистью посмотрел на Бардина. Безделушка для этой коровы за сотни тысяч тугриков, каждый день обед или ужин в ресторане, а иногда и то, и другое. А что Ирке подарить — вшивое колечко стоит месячную зарплату! Пообедать вдвоем у Серафимы — недельную! Спички днем с огнем не найдешь — хороший каламбур для «Литературной газеты»! Мыло — как во время войны — режут ниткой от целого куска! Он довольно бесцеремонно выпроводил Бардина восвояси. Потом позвонил матери и напросился на ужин — настало время познакомить дорогих родителей с будущей женой (дальний прицел — выудить у отчима что-либо о Бардине), закурил последнюю сигарету из пачки и набрал номер телефона Меркулова.