Назад: Глава седьмая Погоня за призраками

Глава восьмая «В заповедных и дремучих, страшных муромских лесах…»

Александр Борисович, которому Женя пока еще коротко рассказал о своих приключениях, подняв для этого с кровати в шесть утра, не знал, что ему делать — плакать или смеяться. Но для начала он немедленно уселся в свою машину и помчался к Жене в Сокольники, чтобы выяснить для себя все по порядку. Более идиотскую ситуацию было бы трудно и придумать.

Надо было, что называется, по какому-то наитию забраться в самое логово зверя, чтобы затем со спокойной совестью спугнуть его. А в том, что дело произошло именно так, Турецкий фактически уже не сомневался. Да если бы оно еще ограничилось только побегом преступников! Как бы гораздо худшего не произошло.

Эта болтливая дура могла ведь, находясь еще под вчерашним «впечатлением», рассказать преступникам все, чего и сама не знала. И тогда они поняли бы, что выход для них только один — убрать ее. А если верить Грязнову, точнее, Борисенко и Покровскому, то, по их мнению, тот же Рэм Собинов уже свихнулся на своих идеях наказания виновных, зациклился на собственных понятиях «справедливости», а это означало бы для девушки быстрый и неправый конец. Какой настигает всякого болтуна. Стрелял же он в некогда любимую женщину? Взорвал ни в чем не повинного шофера генерала Воронова? Значит, счел их обычными издержками производства, не более. Тем паче — теперь! Когда они, казалось, уже достали последнего своего врага. Во всяком случае, предупредили, что его очередь следующая.

Положение усугублялось тем, что Климову было неизвестно, где живет Алена, даже фамилию «опытный газетчик» разузнать не удосужился — настолько увлекся «темой».

Следовало поднимать команду, немедленно обкладывать Кусково, изымать архивы «Славянского массива» и по ним изучать пути возможной дальнейшей «миграции» господ офицеров из «Тропы возмездия».

Правда, оставалась еще одна возможность уточнения их планов. Это получилось бы в том случае, если бы Алена все же сообразила своим недалеким умом, о чем можно Гладкову рассказывать, а о чем следует категорически молчать. Если бы она промолчала про их лагерь где-то в окрестностях Гороховца, который, как помнил Александр Борисович еще по собственной «военной молодости», находился в глубине или чуть в стороне от знаменитых Муромских лесов, то ее друзья могли бы временно укрыться именно там. Поди отыщи! Хотя все-таки ориентир.

Короче, в любом случае, если она еще оставалась живой, ее следовало найти и спрятать, несмотря ни на какие протесты. Жизнь дороже всякого рода любовных глупостей. Важнее всего следовало определить место ее теперешнего пребывания, а для этого требовался хоть кто-то из сотрудников «Массива».

А на часах было только семь утра, и все нормальные люди либо завтракали, отправляясь затем на работу, либо совершали «пробежки ради здоровья» по пустынным улочкам родного района. Турецкий наблюдал уже этих бегунов на дорожках парка, проезжая по Сокольническому Валу и отчасти даже завидуя им, — по программе живут люди, а не в таком суматошном режиме, как иной раз приходится ему.

Сокольники… У него этот район Москвы вызывал всегда массу разнообразных личных воспоминаний, начинавшихся с первых служебных его удач и промахов и кончая серьезными личными решениями последних лет. Много здесь всякого бывало — в этих бесчисленных когда-то кафешках и пивнушках, ностальгически напоминавших о том, что все в жизни имеет конечную цель, тем более твоя собственная жизнь, о чем мы так мало порой думаем… И уж как тут подумать о девушке, которая сперва наболтает тебе с три короба, а после осознает вдруг, какую глупость совершила, и пытается каяться. Кабы только поздно не было…

Осознавший также степень своей ответственности Климов готов был каяться перед Александром Борисовичем в своих невольных промахах. По-новому, на сей раз более подробно, исключая разве что сексуальные мелочи, рассказал он о беседе с Аленой. Дал послушать отдельные моменты магнитофонной записи, сделанной еще прошлым днем, потом кое-что из уже вечерних признаний, сдобренных изрядной долей «шаловливых оборотов речи» и эмоциональных междометий.

— Ну, мне ясно, чем вы тут занимались, — без всякой иронии сказал Турецкий. — Но зачем было бросаться в пропасть очертя голову? К чему твои признания?

— Понимаете, Александр Борисович, я таким вот образом как бы проверил, насколько ее рассказы были серьезны.

— Проверил?

— Да, и верю каждому слову. По тому, как она после отреагировала, я понял, что она чего-то испугалась… Нет, это был не испуг, она занервничала. Будто вспомнила, что куда-то опаздывает, и заторопилась. Вот и все. А о последствиях ее же откровений я как-то не задумывался. И потом, ей же необязательно говорить о том, что она мне тут по пьянке наплела? Может и промолчать. Свидетелей-то никаких нет. Вот только телефон ее утренний меня немного смутил. Кому так рано-то звонить? Дома ее не ждали, это она говорила. Да и нет у нее никакого мужа.

— Фамилию ее хотя бы запомнил?

— Да это узнать просто… Рано еще.

— Кабы поздно не оказалось.

— Я позвоню в Кусково, узнаю.

— В Кусково твое не звонить надо, а срочно ехать. Причем так быстро, чтобы застать все население к приходу на работу. Ладно, это уже теперь мое дело.

И Турецкий стал звонить Грязнову, чтобы объяснить срочность проводимой операции.

Грязнов с ходу, даже не дослушав рассказ Турецкого до конца, обозвал все это выдуманное дело чистейшей авантюрой и, лишь уступая настойчивым просьбам Сани, брюзгливым тоном пообещал подумать.

— И долго ты намерен это делать? — едва не рассердился Турецкий. Он уже был в определенном «заводе» после рассказа Евгения.

— До девяти время еще есть, а раньше девяти ни одна контора дел своих не начинает. Если не с десяти даже. Ладно, я перезвоню на твой мобильный, ты, кстати, где?

— В Сокольниках, у Климова.

— Ну вот и подтягивайтесь потихоньку к Кусковскому лесопарку, а там, глядишь, и мы подъедем. Без нужды на рожон не лезьте, приедем, разберемся…

Никто и не собирался никуда лезть. Турецкий с Климовым и сами понимали, что придется действовать с максимальной осторожностью, поэтому сделали все, чтобы остаться незаметными.

Александр Борисович благоразумно не сел в свой синий «пежо», который был уж точно известен тем, кого они преследовали — «маячки»-то ведь недаром вешали, как собаке на хвост. Воспользовались «Жигулями» Евгения. Алена, кстати, ничего о них не знала — вечером Женя благоразумно приехал на метро, а потом добирался автобусом — он ценил свои прокурорские «корочки» и по собственной беспечности расставаться с ними не желал. А если б знала, то что? Могла бы упросить доставить ее домой? Но тогда бы он узнал, куда она едет, а возможно, и к кому. Климову все не давала покоя та ее выжидательная поза с трубкой в руках, у подъезда, пока она нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, пока не последовал отклик на ее звонок. А потом слишком уж деловой вид, с которым она бесцеремонно, как опытная и знающая себе цену проститутка — кто же еще? — останавливала попутную машину.

Турецкий, между прочим, тоже оценил это наблюдение.

Итак, они подъехали к усадьбе на коричневых Жениных «Жигулях» и остановились в некотором отдалении от того здания, в котором располагался «Славянский массив». Собственно, как уже известно, это было не одно здание, а несколько домов с похожей архитектурой, но разным возрастом наружной отделки. Вполне вероятно, что в одном из соседних домов и находилось то самое гостиничное отделение, где обычно останавливались приезжающие в Фонд посетители из разных филиалов — от Омска до Ростова-на-Дону. Но в каком — это еще предстояло выяснить. А возле домов не было ни ранних посетителей, ни случайных местных жителей либо прохожих, которым могло быть известно что-то о том, будто где-то здесь имеется гостиница. Так что спрашивать не у кого.

Потом, уже около девяти утра, у главного подъезда появилась откуда-то из двора пожилая женщина с ведром и тряпкой на палке. Она начала протирать самодельной шваброй камни перед входом.

Турецкий с Климовым подошли поближе и поинтересовались, когда открывается «контора»?

Старуха неодобрительно окинула их взором и недовольным тоном ответила, что никаких контор тут рядом нет, а вот Фонд начнет работу в десять, как о том написано на доске. И она, чтобы лучше было видно глупым посетителям, протерла своей самодельной шваброй еще и вывеску — «Общественный Фонд „Славянский массив“. Режим работы с 10 утра до 20. Без перерыва на обед».

— А здесь, говорили, мамаша, вроде у них какая-то гостиница есть? — вежливо спросил Турецкий. Но вежливость его не подействовала — она уже составила себе нелестное впечатление о ранних посетителях.

— Есть пара номеров, для своих, вон в том строении, — она шваброй указала во внутренний двор, — а гостиницы отродясь не было, мне ли не знать…

И она принялась с жестоким остервенением тереть выщербленные плиты старых ступеней. Тема была исчерпана.

Скучающим шагом никуда не торопящихся прохожих они обошли здания, поглядывая по сторонам. Отметили для себя и небольшой двухэтажный домик, крашенный желтой краской, с одинокой дверью под причудливым козырьком-кокошником в старорусском стиле и двумя рядами окон по бокам, плотно задернутых белыми занавесками. Явно служебное помещение. Прошли мимо, не обращая внимания, и устроились на лавочке с тыльной стороны, где никаких окон не было. Оставалось терпеливо ждать.

А вокруг ничего не происходило. Тихий уголок старой Москвы, затененный толстенными липами и высокими тополями, уже начинавшими потихоньку сыпать свой вечный пух. Турецкий с тоской подумал о приближающихся днях его мучений: когда тополиная метель достигает своего апогея, Турецкого на несколько дней, в буквальном смысле, укладывала в постель жутчайшая аллергия. Хоть доктора всех мастей и возражали ответственно, что этого быть не может, но против факта-то не попрешь! Мысль об этом отвлекла внимание на какие-то моменты, а потом вдруг из-за угла выкатилась «Волга» с вращающимся синим маячком на крыше и за ней небольшой автобус, типа «ПАЗа». Беззвучно остановившись, словно на специальных учениях, автобус разом распахнул двери, и из него горохом посыпались одетые в камуфляжную форму со доспехами на груди и опущенными забралами шлемов похожие друг на друга автоматчики. Их было немного, вряд ли больше двух десятков, но они в мгновение ока заняли все необходимые позиции возле комплекса зданий.

Грязнов выбрался из «Волги» и пошел навстречу Турецкому и Климову. А Александр Борисович показал ему рукой на дом с глухой желтой стеной.

— Здесь? — крикнул Грязнов.

— Говорят, да. Вход с той стороны.

Грязнов обернулся и показал автоматчикам рукой, и те ровной цепочкой обогнули здание с двух сторон.

Все было проделано быстро, ловко и практически бесшумно.

— Всех, кого обнаружите, особенно мужчин, обыскать, проверить документы и задержать до отдельного распоряжения, — приказал Грязнов старшему в группе автоматчиков. — А мы пойдем к руководству. Тоже парочку ребят выделите.

Командир сделал знак, и двое бойцов пошли впереди, держа короткоствольные автоматы под мышками.

Директор Фонда, или управляющий, как он себя представил, только что прибыл в офис и ничего решительным образом не понимал. Какая проверка? Какой обыск?! Какие посторонние люди?! Да не может этого быть, потому что не может быть никогда! Он утверждал, он настаивал, он даже сослался на известного депутата Государственной думы, который в некотором роде как бы курировал Фонд. Наконец, видя, что прибывший генерал милиции и сотрудники прокуратуры пока ничего ему не отвечают, не ругаются, не угрожают, а ведут себя смирно, словно ждут чего-то, управляющий и вовсе расхрабрился. Он даже набрал на своем мобильнике известный ему номер и, торжествуя, протянул трубку Турецкому, которого почему-то посчитал здесь старшим. Может, потому, что он молчал, а говорили только генерал милиции и молодой следователь, которого он, управляющий, Павел Григорьевич Сосновский, определенно где-то уже видел, он мог бы даже поклясться, поскольку был уверен в своей твердой памяти, но вот где — это вопрос.

Турецкий взял трубку и представился:

— Помощник генерального прокурора Турецкий, с кем имею честь?

И «на той стороне» произошла заметная заминка. Но Сосновский, видимо, не учел психологического момента и со сбивчивым торжеством прокричал:

— Вы говорите с депутатом Государственной думы, заместителем председателя комиссии по законности и праву господином Маркеловым!

— Вот как? — улыбнулся Турецкий и, пока длилась краткая пауза, вспомнил, что этого Маркелова, кажется, зовут Георгием Владимировичем. — Это вы, Георгий Владимирович? Доброе утро. Позвольте поинтересоваться, что вам так рано понадобилось в этом Фонде? Меня зовут Александром Борисовичем, к вашим услугам.

— Мне? — слегка опешил Маркелов. — Да ничего. Это же вы мне позвонили!

— Я? Увольте, уважаемый Георгий Владимирович. Это Сосновский, как он нам тут представился, зачем-то набрал ваш номер. Испугать, что ли, хотел? Так я депутатов не боюсь, я предпочитаю работать с ними рука об руку.

— Простите, — как-то нервно хихикнул Маркелов, — но воспользуюсь случаем и задам вам вопрос, Александр Борисович. Что вы-то в такой компании делаете в столь ранний час в помещении Фонда, как я вас понял? Если это не важнейший государственный секрет? Но уж, так и быть, может, между своими-то, а? А я никому не расскажу, обещаю.

— Секрет перестает им быть, едва о нем узнают посторонние, а так как это уже произошло, и не по вашей ни в коем случае вине, то могу сказать. К нам поступили сведения из некоторых источников о том, что в помещении этого так называемого Фонда могут скрываться очень опасные преступники, совершившие убийства известных вам генералов Порубова и Воронина.

— Убийцы?! В Фонде?! Простите, вы ничего не путаете?

— Я имею обыкновение сперва проверять факты, ну а уж потом предъявлять обвинение, и ничуть не раньше. Чем я сейчас, собственно, и занимаюсь. Устраивает ответ?

— Вполне. А этому… Ну Сосновскому-то что неясно? Может быть, вы согласитесь передать ему трубочку?

— С удовольствием, тем более что она ему и принадлежит. Всего вам доброго, Георгий Владимирович. Надеюсь, что подробности вы узнаете уже из прессы.

«Пресса!» Вот что вспомнил Сосновский и, снова приглядевшись, узнал вчерашнего «корреспондента», которого водила эта вездесущая Алена! Ну да, вот кто больше всех здесь болтает! Гнать ее нужно! Уволить ко всем чертям!..

Турецкий заметил, как вдруг изменилось выражение лица управляющего. Но он также слышал, как что-то крепко, видать, выговаривал тому депутат Госдумы, а сам Сосновский находился уже не здесь, а где-то в стороне.

Прибежал командир отделения спецназа и доложил, что в соседнем помещении гостиничного типа обнаружены трое молодых людей. Все они имеют при себе удостоверения членов общественного фонда «Славянский массив», а здесь они находятся в служебной командировке. Все они члены филиала фонда «Подвиг», расположенного в Омске. Факты, добавил командир, нуждаются в проверке, а владельцы удостоверений, ввиду того что иных документов, подтверждающих их личности, и в первую очередь паспортов, у них не обнаружено, подлежат задержанию.

Сосновский, забыв про трубку, которая давно замолчала, слушал доклад с выпученными глазами.

— Это кто без документов? Наши коллеги из Омска?! Так вот же их паспорта! Разве они не сказали, что все важные документы обычно хранятся в сейфе управляющего?

— Так покажите, и обойдемся без криков. Значит, у вас все-таки функционирует служебная гостиница? И что, регистрация приезжих тоже ведется? Вот и прекрасно, вот мы и познакомимся. Пожалуйте, книгу регистрации.

— Да нет никакой книги! — совсем уже растерялся Сосновский. — Люди платят за постель, а в буфете и прочем — сами.

— И много ли у вас таких приезжих? — Турецкий внимательно посмотрел на Климова, и тот потупился.

— Два, от силы три человека, — ответил Сосновский.

— Мы пройдем с вами сейчас туда, а заодно и с паспортами ознакомимся, и поговорим. Прошу следовать за командиром. Документы не забудьте…

Трое молодых мужчин, все приблизительно тридцати с небольшим лет, что позже и подтвердилось, сидели в одной из комнат на трех гостиничных кроватях в свободных и несколько вызывающих позах. Задержанными они, во всяком случае, себя не считали. Лица были упитанные, головы модно стрижены под легкий ежик. На обнаженных накачанных плечах и торсах всевозможные «героические» татуировки — все больше парашюты, перевитые лентами. Понятно, какая публика. Они и вели себя максимально независимо. У двери «парились» в своих доспехах спецназовцы. Командир отослал их на свежий воздух.

— Давайте знакомиться, — сказал Турецкий, входя в комнату и усаживаясь на свободный стул. — Прошу их документы. — И, заглянув в первое удостоверение, прочитал: — Семенихин Геннадий Иванович. Где его паспорт?

Сосновский посмотрел в документы, которые держал в руках, и протянул. Турецкий стал внимательно рассматривать.

— Так… Геннадий Иванович… Семьдесят четвертого… Родился? Так… Вот те на! А вы, господин Сосновский, утверждали, что он из Омска! А прописан в Рязани, как это понять? Может, вы сами объясните, а, Геннадий Иванович?

— А чего неясного? — сердитым голосом ответил Семенихин. — Прописан в Рязани, а сейчас служу в Омске, в филиале этого, — он мотнул головой на стены, — фонда!

Турецкий протянул паспорт Климову:

— Срочно проверить. Следующий? Кто тут? Петренко Виктор Петрович. Паспорт! Так-так-так… Что ж это? Та же получается история, только прописан человек, получается, в подмосковном Раменском. А служит тоже в Омске? А? Или все-таки поближе? Где-нибудь в Муромских лесах, нет? Проверить! И последний… Смирнов Игорь Борисович… Тридцать пять лет, самый старший из группы… Ростов-на-Дону! Ну надо же! Тоже утверждаете, что из Омска прибыли? Билеты не сохранились?

— Нет, — прохрипел последний из вояк.

— А почему? Разве вы перед своей бухгалтерией не отчитываетесь? Это же ваш единственный оправдательный документ. Плохо дело, мальчики, ох и нагорит вам за этакую небрежность! Я правильно говорю, господин Сосновский? Да, а кстати, что ж это вы селите у себя людей, данные которых фактически расходятся с подлинными? Мы, конечно, проверим, но это нарушение серьезное. Евгений Анатольевич, — обернулся он к Климову, — вызывайте сюда нашу следственно-оперативную группу, и мы будем изымать всю документацию. Господин Сосновский, вы слышали? Всю! И изучать под микроскопом, поскольку уже носом чую здесь крупную липу.

— Вы не имеете права! — закричал Сосновский. — Кто вам разрешил?!

— Если я скажу, что генеральный прокурор, вы ж все равно не поверите. А если назову еще и президента России, вам может стать плохо. Берегите свое здоровье, оно вам еще может понадобиться. Ну а с вами, молодые люди, мы поступим следующим образом. Сегодня, сейчас, вы отправитесь в изолятор временного содержания, а когда мы полностью разберемся с вашими документами, если все окажется в порядке, я обещаю лично извиниться перед каждым. Но не раньше.

— Нужны нам твои извинения, фраер, — не выдержал Смирнов, тот, что из Ростова.

— О как заговорил! — улыбнулся Турецкий. — Знакомая блатная музыка. Боюсь, что ты можешь выйти не скоро.

— А я не боюсь.

— Ну, значит, и я бояться не стану. Наденьте им браслеты, для порядка.

Они попробовали посопротивляться, но пришедшие из соседней комнаты на помощь бойцы мигом навели порядок.

— Заберите ваши вещи, — посоветовал Грязнов, молча наблюдавший эту картину.

Скованными руками парни собрали свой нехитрый багаж, один из них заглянул в соседнюю комнату и достал из-под кровати тапочки. Обыкновенные, домашние.

— А эти чего не забираешь? — кивнул на другую пару боец с автоматом и поднятым забралом.

— А они не мои, — ответил парень.

— Чьи же? — спросил Турецкий. — И вон еще майка в шкафу. Тоже не твоя?

— Нет.

— Ну ладно, двоих на выход, а этого, как тебя, Петренко, да? Останешься. Еще поговорим.

— А чего я? — взбунтовался было тот, но офицер взял его за локоть и толкнул на диван.

— Приказано сидеть.

— Ну вы даете! — Петренко вдруг набычился, словно хотел вскочить и разметать всех присутствующих в стороны.

Но офицер направил автомат в его сторону и негромко сказал:

— Не балуй.

И все. И сразу тишина, потому что и остальные двое тоже поняли, что с ними не играют, а все происходит всерьез.

Двоих вывели, третий сидел, поджав под себя ноги, и смотрел волком. Сосновский был бледен и словно находился в прострации.

— Господин Сосновский, во избежание неприятностей говорите правду, кто еще ночевал сегодня здесь? Вы, как управляющий, просто не можете этого не знать. Иначе мы сейчас соберем здесь всех до единого ваших сотрудников, включая бабку со шваброй у входа, и начнем допрашивать их всех по одному. И кто-то обязательно скажет правду. Но тогда мы будем расценивать ваше молчание как преступное нежелание сотрудничать со следствием. А что это такое, вам ваш депутат, видимо, уже объяснил. Так кто еще был?

— Я не знаю, — жутко забеспокоился вдруг управляющий. — Мне трудно вспомнить, но я почти уверен, что никого… впрочем, можно посмотреть вечерние записи.

— Ах, значит, они у вас все-таки имеются?

— Ну есть, — торопился Сосновский, старательно отворачиваясь от сидящего на диване Петренко. — Но это не здесь, надо в офис…

— Пройдемте, — спокойно предложил Турецкий. — А этого выводите…

Признания были мучительными. Сосновский маялся, цедя в час по чайной ложке. Но вынужден был признаться, что вместе с этими членами фонда прибыли еще двое человек, на этот раз из Екатеринбурга. А впрочем, может быть, и из Нижнего Новгорода, где тоже есть крепкий филиал. Но уехали не то еще вчера вечером, не то сегодня рано утром, во всяком случае, даже уборщица, та самая бабка, что орудовала шваброй, их не видела. А вот на чем они уехали, этого Сосновский не знал, но предположил, что, может быть, на машине. Кажется, у них была своя машина.

— Марка? — немедленно потребовал Турецкий. — Номер?

— По-моему, «мазда», синенькая такая. Но не уверен. А номер я ж откуда могу знать?

На вопрос, как они оба выглядели, Сосновский мялся, что-то бурчал себе под нос, но так и не смог внятно описать. И тогда Турецкий сунул ему фоторобот Рэма Собинова, который все время исправлялся и уточнялся — по мере поступлений новых о нем сведений. И Сосновский страшно побледнел, будто увидел свою смерть, а потом, заикаясь, стал кивать и блеять, что этот человек на фотографии кажется ему чем-то очень похожим на того командировочного. Турецкий сказал Грязнову, что здесь, в помещениях, надо произвести тщательный обыск и собрать «пальчики», а может, что и посерьезнее обнаружится.

Следующий вопрос к Сосновскому, естественно, последовал такой: как фамилия и где проживает сотрудница Фонда Алена?..

Турецкий задумался, как бы вспоминая, и Сосновский быстро вставил:

— Фомина? Вы ее имеете в виду? — Но при этом посмотрел на Климова.

— Ее, ее, — кивнул Евгений. — Назовите домашний адрес.

— Она проживает, по-моему, где-то на Сретенке, нужно уточнить в кадрах.

Турецкий посмотрел на Женю и кивнул:

— Проверь. Мало ли?.. — А сам подумал: «Дай бог ошибиться…».

А еще через полчаса в помещении гостиницы работала следственно-оперативная группа и эксперт-криминалист Иван Иванович Козлов на корточках ползал по комнатам, собирая со всех возможных предметов отпечатки пальцев для дальнейшей их идентификации.

Но больше всего Александра Борисовича обрадовала синяя «мазда», и еще до конца дня эта машина была объявлена в розыск. Главным образом внимание работников дорожной службы обратили на Горьковское направление.

Климов сделал Турецкому неожиданный подарок.

Не в том смысле, что слишком решительная подруга Григория Гладкова оказалась жива и здорова, но просто, мягко выражаясь, слегка помята для ведения обширной и разнообразной общественной жизни. Вид у нее был такой, будто девушку задел проезжавший мимо каток. Серьезный, отдающий уже в желтизну, крупный фингал под глазом, рассеченная и вспухшая верхняя губа и приличный клок белокурых волос, вырванный со стороны левого виска. Все, вместе взятое, указывало на профессиональную «ручную работу». Причем специалист действовал с правой руки, потому что пострадала больше левая сторона лица. Про остальное тело речи не шло, поскольку Алена прятала его в шапке густой пены.

Когда Женя прибыл по указанному в отделе кадров адресу, на его настойчивые звонки никто не отвечал. Климов уже подумал о самом худшем варианте, но услышал в тишине за дверью медленные шлепающие шаги. Новая порция звонков обрушилась в глубину квартиры, и вот уже тогда он расслышал и шепелявый, слабый, почти старческий голос:

— Кто? Кого надо?

— Алена Фомина здесь проживает? — почти заорал Климов.

— Здеся, а кто это?

— С работы ее!

— Так болеет она…

— Откройте, может, вам лекарство нужно какое? — почти вопил уже Женя.

Открыла дверь, уступая настойчивым просьбам, пожилая женщина, напоминающая сгорбленную под тяжестью ежедневных трудов домработницу.

— Где она? — сказал он, входя и руками отстраняя женщину.

— Постойте! Куда вы? Она в ванной! Господи, ну надо же на такого мерзавца нарваться!

— Кто? Вы о чем?

— Сами посмотрите! Кавалеры, называется… — И женщина, обреченно махнув рукой, ушла в комнату.

Климов постоял и толкнул дверь в ванную. В белой шапке пены лежала Алена. Причем первыми бросились в глаза именно эти подтеки на лице. Уже потом он увидел и ссадину на виске.

Женя присел на край ванной, побултыхал палец в воде и стал почесывать ей кончик носа. Она открыла глаза, потянулась, ойкнула от боли и, увидев над собой его лицо, «зарылась» в воду, собирая над собой пену.

— Что с тобой случилось? — спросил Женя, беря ее за руку.

— Ты откуда взялся?

— Где ты умудрилась так?

— Не где, а от кого… — проворчала она, пряча глаза и с трудом открывая рот — из-за вспухшей губы. — Напали в подъезде…

— Кто напал? Тот, кому ты звонила? Или его приятели, козлы очередные?

— А ты злопамятный.

— А ты сама виновата. Надо было слушаться, тогда была бы здорова. Что это там за женщина?

— Не что, а кто! Мать моя, — зло ответила Алена. — Понял теперь, какая я старая?

— Ты не старая, ты глупая… А мы очень испугались за тебя. И я, и мой начальник… Так кто отделал? Руки кто приложил?

— Тот самый, про кого ты так настойчиво пытал меня. Гриша это. Только его ты уже не догонишь. А мне? Ну досталось, так сама же и виновата, не надо было заботиться о сволочах…

— А вот так всегда! Заботятся о сволочах, а в результате страдают хорошие и ни в чем не повинные люди. Женщину, к примеру застрелить, мать пятилетней девочки… Человека взорвать совершенно непричастного… А мы все жалеем, все понять хотим, в душу его черную влезть…

— Да ну тебя к черту, самой противно… Ты представляешь? И после всего этого… — она рукой провела вокруг лица, — этот козел еще условия ставит! На-ка вот, посторожи мою машину, пока я буду в отъезде! Ну как тебе?

— Какая машина? — насторожился Климов.

— Да «жигуль» поганый! За окном стоит.

Знал уже об этом «жигуленке» песочного цвета Женя Климов. И у него даже сердце заколотилось от ощущения близкой удачи.

— Где, говоришь? — как можно спокойнее произнес он.

— Из окна кухни выгляни, увидишь… Слушай, а как ты узнал? Я ж тебе ни фамилии, ни адреса не давала!

— На фирме твоей. Мы там с утра уже несколько человек задержали, а Сосновский твой полные штаны наложил. И никакие депутаты ему не помогли, представляешь?

— Значит, добился своего?

— От тебя-то? А как же! Мы теперь и тебя охранять станем, ты у нас как главный свидетель по делу пройдешь… Шучу, конечно, — заторопился он, увидев, как изменилось ее лицо. — Но этих двоих, что нам больше всего были нужны, мы не накрыли, успели они смыться. Ты ж им и сказала, верно?

— Ну и что мне теперь будет? — Она с гневом взглянула на него.

— Да ничего. Считай, что беседу с тобой душеспасительную я уже провел, так и доложу начальству, что ты чувства к человеку испытывала, никто и не посмеет обвинить…

— А сам думаешь, сука я последняя, да? С тобой кувыркаюсь, а сама все на сторону поглядываю? А может, это от безысходности!

— Все может быть, — улыбнулся Климов. — Ты давай отлеживайся, приходи в себя, а эту машину мы, наверное, все-таки заберем. Могут оказаться вещественные доказательства, понимаешь?

— Какие там доказательства, в этой развалюхе! — пренебрежительно бросила она.

— Всякие бывают. Ну лечись. Телефон ты мой знаешь, если какая помощь нужна, звони, сразу прибегу. А на службу тебе выходить пока незачем, там обыски идут. Так что день-два у тебя в запасе имеются.

— Слышь, Жень, ты правда не сердишься?

— Нет.

— А поцеловать боишься.

— Так у тебя ж губы болят, не у меня.

— А у тебя, значит, ничего не болит? — попробовала она улыбнуться «загадочно», но только скривила гримасу и сама это поняла.

— Пока нет. Но вообще-то тебе видней, — ухмыльнулся он, почесал намечающуюся свою лысину и, подмигнув, вышел из ванной.

— Можешь не бояться! — крикнула она вдогонку…

Песочные «Жигули» стояли в стороне от остальных стоянок и никому тут не мешали. Просто как бы приткнулись боком к железной оградке газона. И до дома было не меньше семидесяти метров. Но именно вот это и насторожило Климова.

Одинокая старая машина. Могла быть оставлена здесь случайно, могли ее и бросить, чтобы не маяться и не вывозить на свалку, куда-нибудь к черту на кулички. Но мог быть и иной расчет. Следователь, которому протрепалась о своих приятелях Алена, наверняка к ней еще мог вернуться, чтобы хотя бы посочувствовать, и он уж точно не пропустил бы мимо внимания брошенный ими автомобиль, тем более что этот «жигуль» уже не раз засветился. Вот именно поэтому, прежде чем забраться в салон машины, а уж тем более завести двигатель, надо было сто раз убедиться в том, что в машине не заложен специально оставленный для того же следователя сюрприз. А проверить это могли только специалисты. О чем Климов тотчас сообщил Турецкому.

Оказывается, они с Грязновым и Небылицыным только еще заканчивали обыск в офисе «Славянского массива» и прилежащих к нему помещениях. И этот обыск уже кое-что дал интересное. Александр Борисович не стал углубляться в детали, но сказал только, что среди «ничьих вещей», позабытых, видимо, кем-то и обнаруженных в гостинице, в каморке с полками, где прибывающие в командировку в Москву члены Фонда держат обычно свои чемоданы и сумки, обнаружен бумажный пакет с деталями — проволочками всякими, магнитными присосками, несколькими, кстати, дешевыми «маячками», которые немедленно отправили на анализ специалистам-взрывотехникам. Результаты ожидаются до конца дня. Главное ведь подтвердить их идентичность с теми остатками, что были найдены на месте взрыва вороновского «мерседеса». Не говоря уже о большом количестве пальцевых отпечатков на полированной мебели, на спинках кроватей, на которых спали командировочные, на других предметах. Но с ними еще работать и работать.

— Будет у нас и еще одно подтверждение! — воскликнул довольный Климов. — Я тут стою сейчас возле одной известной машины. «Жигули» называется. Номеров, к слову говоря, нету. Либо не успели сменить, либо просто не захотели. Машинка песочного, как вы говорили, цвета. Шестая модель. Ума не приложу, что с ней делать?

— Ты ладно, — озабоченным голосом оборвал его Турецкий, — ты это… не треплись! А к машине и близко не подходи, пока я со спецами не подъеду.

— Так я ее и не трогаю. И стоит она как-то странно.

— А в чем странность?

— Ну как бы ничья. Чтоб любой бомж мог влезть, что ли?

— Все может быть. А где обнаружил?

— Напротив окон известного дома. А с девушкой почти порядок. Почти, потому что мужчина был сильный и бил профессионально, но не смертельно. Словом, не убийца, а разгневанный мститель. Она отлеживается в ванной, видок тот еще. Так что про эту машину она мне сама сказала, ну что тот кавалер тут специально оставил свою развалюху, как бы в отстойнике, и велел поглядывать… А ведь действительно развалюха, даже непонятно, как она еще бегает.

— Это только тебе непонятно, а я ее в деле видел, работала как часы. Ну ладно, постереги машину, чтоб по дурости никто в нее не залез, а мы подскочим чуть позже, когда здесь закончим. И еще учти, этой твоей «девушке», или как там ты ее называешь, все равно придется давать свидетельские показания, и пусть поэтому не рассчитывает, что все так просто обойдется.

— Да я намекнул уже.

— Нет, вы только поглядите! — воскликнул Турецкий. — Он, видишь ты, намекнул! Ну хорош гусь!

Все здесь было сделано, конечно, профессионально, в смысле грамотно. Под водительским сиденьем, внутри машины, был установлен заряд пластита мощностью примерно в триста граммов в тротиловом эквиваленте — вполне достаточно, чтобы разнести и машину, и того, кто в ней бы находился, вдребезги. Но вот только взрыватель отличался, он был не радиоуправляемым, как в случае с Вороновым, а натяжного действия, то есть более упрощенным. Хотя и с определенной хитростью. Стальной тросик от взрывателя был пропущен через днище машины, во многих местах прогнившее, и закреплен на внутренней стороне обода колеса. Таким образом, когда машина трогалась с места и проезжала не больше метра, тросик натягивался и натяжной механизм срабатывал.

Взрывотехник долго и внимательно ползал вокруг машины, облаченный в свой громоздкий бронекостюм, а затем наконец нашел место крепления тросика и отцепил его, после чего уже аккуратно вытащил из-под водительского сиденья заряд. Его бережно упаковали в специальный контейнер и увезли разряжать. А после этого уже эксперт-криминалист приступил к своей работе. Отпечатков пальцев оказалось столько, что работы ему хватило бы надолго.

И тогда Грязнов, чтобы прекратить болтовню уже собравшихся вокруг любителей подобного рода сенсаций, приказал вызвать эвакуатор, и, когда тот прибыл, песочные «Жигули» аккуратно поставили на площадку и увезли на Петровку, 38, где специалисты могли бы заняться машиной без всяких помех.

Проводив машину и Грязнова, Турецкий сказал Климову:

— Ну, не будем терять дорогого времени. Поднимись к ней и скажи, чтоб привела себя в божеский вид. С лица, как говорится, воду не пить, а сведения об этих ее «приятелях» с большой дороги надо получить немедленно. Иди, я подожду, неудобно все-таки.

— А я-то что же? — даже, кажется, чуть обиделся Евгений.

— Ты? — Турецкий посмотрел на него с легким недоумением. — Сам же говорил, что видел ее уже во всех видах, чего тебе-то стесняться. Наоборот, поможешь маленько, одеться там… — Александр Борисович хмыкнул, чем смутил Евгения, и добавил по-приятельски: — Давай, не теряй времени.

Вид у «девушки» был, как говорили в доброе старое время, на море и обратно. Но печаль, сквозившая в глазах, относилась скорее к чисто болевым еще ощущениям. А когда она забывала, что у нее по-прежнему слегка кровоточит разбитая губа и что фингал под левым глазом тоже ее не особо красит, то выглядела вполне этакой подгулявшей мадам из Парка культуры и отдыха имени пролетарского писателя Горького. Или любительницей приятных знакомств, фланирующей еще в тех, старых Сокольниках в ожидании мимолетной удачи. Классический такой образ, с удовольствием воспетый поколениями писателей и кинематографистов. Турецкий еще подумал, с улыбкой глядя на Алену, старательно пытавшуюся сохранить серьезное выражение лица, что сам, к примеру, вряд ли рискнул предложить такой даме ложе в собственном доме. Но что возьмешь с этой молодежи!

Однако смех смехом, а надо было работать.

Алена уже знала — Евгений быстро ввел ее в курс дела, с кем ей придется беседовать, — что Александр Борисович самый главный следователь по тому делу или делам, в которых были, по мнению следствия, задействованы люди, которых она знала как членов патриотической организации «Тропа». Ну тех, что несколько раз уже ночевали в гостинице при Фонде. Так что теперь-то уж чего скрывать, когда все и без того известно? Да, одного звали Гришей, а другого Родионом — так по документам, хотя Гриша называл его Рэмом. Да и сам Гриша по тем же документам звался Геннадием. Вот и разберись с ними.

Короче, начали с простого. Когда, в какие числа эти люди появлялись в Москве?

Приблизительные даты, на которые указала Алена, потому что видела их, поселяющихся в гостиницу, указывали на то, что дни совпадали с теми, когда были убиты Порубов и Воронов. В течение недели жили в Москве Гриша с Рэмом, а потом уехали и снова вернулись недавно. А сегодня утром получилась у Алены накладка. Она вовсе не хотела подводить кого-то — при этом она как-то умоляюще поглядывала на Женю, чтобы тот подтвердил ее слова, — но так получилось само, случайно. В порыве злости, что Женя выдавал себя не за того, кто он есть на самом деле, она как бы сорвалась с резьбы. Ну скажи он ей сразу, что является следователем, что ищет преступников, которые вполне могли быть ей известны, все получилось бы по-другому, она просто в этом уверена. Но Женя обманул, а она, недолго думая, позвонила Грише и сказала, что их с приятелем ищет следователь, тот самый, у которого она провела ночь.

А что, и ничего в этом нет необычного! Они оба свободные люди, никому ничем не обязанные, делают что хотят.

Но Гриша потребовал, чтобы она немедленно мчалась к себе домой, куда и он подъедет, чтобы узнать подробности. Они и встретились в ее подъезде, на площадке второго этажа, где он выслушал ее, и ничто не предвещало беды. Но потом он почему-то обозлился, когда услышал, что Женя ей понравился, и с маху влепил по зубам. А потом еще несколько раз добавил, обзывая при этом грязными словами. Хорошо, хоть соседи не слышали, спали еще, а так ведь хоть из дома уезжай — позор ведь!

— Вы были с этим Гришей в интимных отношениях? — осторожно и мягко спросил Турецкий.

— Ну… а что? Давно, правда…

— Ничего, просто он мог и приревновать, а вы с такой легкостью вызвали его ревность, вот и… извините, схлопотали. Но это пройдет. А спросил я вас затем, чтобы знать, способен ли он или его друг мстить вам дальше. Вижу, что, скорей всего, нет. Обычная реакция мужчины, который полагал, что имеет какие-то права на женщину, с которой спит. Так что, думаю, ничего страшного.

Турецкий при этом выразительно посмотрел на Климова и спрятал скользнувшую было по губам улыбку.

— А что вы можете сказать про его друга, как я его назвал, про этого Родиона — Рэма? Что он за человек? Он нравился вам?

— Нет, совершенно!

— Почему?

— А он изначально злой какой-то. Неприступный и необщительный. И еще — некрасивый.

— Да? А я вот видел его студенческую фотографию, где прямо ангелок такой кудрявый. Что жизнь-то с людьми делает? Вы не смогли бы подробно описать его внешность?

— Мне что, это прямо сейчас надо делать? — как будто начала заводиться Алена.

— Нет, зачем же сейчас? Вы немного еще отдохнете, а затем мы вас отвезем к нам в Экспертно-криминалистический центр, где с вами посидят специалисты, поспрашивают и составят фоторобот. Это займет не так много времени, но зато вы очень поможете следствию и… себе тоже. А заодно и Гришу вашего нарисуем похожим. Я вам скажу, Алена, если к делу подойти серьезно, то это очень увлекательная игра — составлять из мелких деталей портрет человека, да такой, чтобы он не отличался от оригинала.

— Не надо морочить мне голову, я уже читала об этом.

— Тем более вам будет интересно. А вот отказываться не советую, потому что в дальнейшем этот ваш отказ может быть истолкован в судебном заседании как нежелание сотрудничать с правоохранительными органами, изобличающими опасных преступников-убийц. Я вас ни в коем случае не пугаю, я просто объясняю ситуацию, в которой вы оказались исключительно благодаря своей собственной несдержанности.

Вспыхнула «девушка», но пересилила себя, сдержалась. Зато на Женю посмотрела — ого как! Но это все были уже, как говорится, семечки. Главное, она поняла, что отвертеться от своих показаний не сможет. А все те вопросы, которые задавал ей Турецкий, Женя аккуратно вносил в протокол допроса свидетельницы, как и ее ответы. И когда такое действие совершается на твоих глазах, поневоле отдаешь себе отчет об ответственности за сказанное.

— Надеюсь, вы мне дадите хотя бы переодеться? — грубоватым тоном спросила она, когда Женя протянул ей листы протокола для прочтения и подписи. При этом она на него смотрела, как на лицо второстепенное, не главное, даже отчасти как на помеху, а на Турецкого с заметным уважением.

Александр Борисович вспомнил летучее выражение у Мопассана: «Дамы меняют гарнизон» — и ухмыльнулся по этому неожиданному поводу, вызвав недоумение у Климова.

Ну меняют не меняют, роли не играло, а вот Алена в своем желании понравиться или хотя бы подольститься к начальнику явно переигрывала, чему способствовал и желто-зеленоватый, с отливом в синеву, фингал под глазом. В общем, вечная Облигация с бланшем из бессмертного сериала про то, что «место встречи изменить нельзя».

Когда протокол был подписан и Женя убрал его в папку, Турецкий поднялся и предложил ему выйти в коридор, чтобы Алена могла сменить домашний халат, в котором была, на приличную одежду для выхода в город, на люди. Заодно он посоветовал ей припудрить синяк, а губу замазать кремом. Опытные женщины это превосходно умеют делать. Может, никто особо и не заметит.

И эта его забота снова тронула «девушку». А вот до какой степени, это Александр Борисович узнал только вечером, когда заканчивались ее опыты составления фотороботов с Иваном Ивановичем Козловым. Турецкий зашел, чтобы узнать, как идут дела, и отдать распоряжение, чтобы гражданку Фомину по окончании отвезли домой и проводили до дверей квартиры. И вот уже тут ее утренняя реакция обрела полную силу.

Алена покинула свое место возле эксперта-криминалиста и, предупредительно взяв Александра Борисовича под локоть, отвела его в сторонку, чтоб ее не слышали, после чего негромко, но твердо сказала, что вовсе не возражала бы, если бы проводил ее именно он. Впрочем, если у него имеются другие планы, она готова его выслушать, чтобы тут же принять решение. Она, оказывается, восхищена его непредвзятым отношением к ней и потому готова соответствовать. Чему соответствовать, предполагалось, видимо, само собой.

Это была приятная неожиданность. Не менее приятная, чем известие о найденных «Жигулях». Наверное, не менее искренние чувства испытывал и Женя Климов, разыгрывая роль опытного журналюги, которому море по колено.

Но… окинув девицу взглядом и полностью удостоверившись, что ее возможности уже соответствуют ее подтянутому внешнему виду, разве что с небольшими изъянами, заметными опытному глазу сыщика, Александр Борисович решил все же слегка охладить фонтан горячительных фантазий, так и брызнувших на него. Вежливым голосом какого-нибудь сладкоречивого пастора он ответил, что был бы крайне обрадован предложением совершить чисто мужской поступок — проводить домой прелестную женщину, однако планы, от которых он уже и сам не зависит, диктуют свои условия. Не предполагая заранее, что такое предложение могло последовать от нее, он уже твердо, не далее как час назад, пообещал жене быть к ужину. Причем вместе с генералом Грязновым, что накладывает на него, как хозяина, особую ответственность. Но тем не менее он восхищен. Чем? Ну хотя бы тем, что женщина, еще утром находившаяся в полубессознательном состоянии после всех случившихся с нею передряг, оказалась способной так быстро и красиво восстановить свои силы. И главное — чары.

Она понимала, разумеется, что он врет, но какая женщина устоит перед собственными «чарами». И она заметила, уже, правда, походя, что поскольку ее адрес ему известен, то он всегда может им воспользоваться. Прекраснее не скажешь, особенно когда знаешь, что тебя ожидает.

Нет, хватит фантазий, женщины подобного рода, тем более — неудовлетворенные, могут принести немало беды. Юрист первого класса Климов просто случаем избежал ее и должен благодарить судьбу. Но это все Турецкий собирался выдать между делом Жене, когда поздним вечером следственно-оперативная группа соберется, чтоб подвести итоги достаточно бурного дня и наметить ближайшие перспективы, поскольку теперь многое, если не все, уже зависело от быстроты действий оперативников. И выдать наедине, чтобы тот не гнушался опытом старших товарищей.

Хотя, если по большому счету, понимал Александр Борисович, не наделай Женя глупостей, им бы всем век не видать своих фигурантов. А теперь даже портреты есть, а к ним — примерное место дислокации таинственного лагеря, где подрастает юное поколение патриотов России. Вот о чем теперь приходится крепко думать, господа юристы, как обязательно скажет, выслушав различные мнения, Константин Дмитриевич Меркулов. Но в конечном счете даст добро на проведение операции по захвату.

И еще одна приятная новость догнала Турецкого, когда он уже поднимался в кабинет Меркулова. Клавдия Сергеевна, в кои-то веки оказавшаяся на своем рабочем месте вопреки всякой логике — рабочий-то день давно закончился, — радостно сияя, сообщила Александру Борисовичу, что его срочно разыскивает эксперт-криминалист Козлов, он сейчас у себя в ЭКЦ.

Отчего сияла Клавдия, Турецкий понял буквально через минуту.

— Александр Борисович, хочу сообщить о том, что под спинкой заднего сиденья автомобиля «Жигули», который мы сегодня имели честь получить в свои руки, обнаружена приятная находка. Гильза от «макарова»!

Иван Иванович произнес это так, что можно было подумать, что преступник уже у них в руках.

— Ну и что? — не сразу сообразил Турецкий, еще углубленный в свои мысли.

— Это гильза, — терпеливо стал объяснять Козлов, — от той самой пули, которую я выковырял в стенке известной вам квартиры в Бутове! Неужели неясно?

— От того «макарова», который нам уже известен? Который принадлежал охраннику Свиридову?

— Тот самый, можете мне поверить. И теперь, таким образом, у вас должна четко нарисоваться картинка покушения. Выстрел был произведен из окна машины, которая стояла напротив того злополучного окна, возле которого ошивался ваш прославленный генерал! Снайпер изнутри стрелял. Из машины. Может, чуть приспустив затемненное стекло. Потому стрелка никто и не видел. А звук выстрела через глушитель, сами знаете, как звучит. Чпок! — и дырочка. Словом, мастер работал, могу вас уверить. Шлепнул и уехал тут же. А гильза, выброшенная из патронника наружу, закатилась под заднее сиденье. А он второпях и не искал. А потом забыл, либо нарочно оставил, как персональный автограф. Они ж хоть и «зарядили», но бросили же машину, верно?

— Ну спасибо, — засмеялся Турецкий, — обрадовали!

— Хорошая новость? — просияла Клавдия.

— Лучше не бывает, моя красавица! — улыбнулся секретарше Александр Борисович и тут же подумал, что вокруг него как-то образовалось само собой слишком много женщин. К добру ли это?

Дорога на Нижний Новгород была заполнена транспортом. В сторону области двигались здоровенные фуры дальнобойщиков, легковые автомобили, продуктовые и пассажирские «Газели», навстречу катили целые караваны из автомобильных перевозок с запаркованными на прицепах в два этажа «Жигулями» и «Ладами». Ничто не напоминало ранние часы обыкновенного буднего дня. Движение было плотным, в два, а кое-где и в три ряда. Пока наконец маленький караван не выехал за пределы Московской области. После чего ехать стало поспокойнее.

В двух передних оперативных «Волгах» с не убранными еще синими мигалками сидели Грязнов с Турецким, следователи и оперативники, за ними двигался небольшой автобус «ПАЗ» с закрытыми занавесками окнами, за которыми находилось отделение спецназа со всей необходимой им «броней», камуфляжем и оружием, а замыкал караван синий «рафик», где на всякий случай ехали судебно-медицинский эксперт, криминалист, а также проводник с собакой, которая смирно лежала в багажной, задней части машины.

Совещание вчера закончилось далеко за полночь. Об операции были проинформированы министр внутренних дел, заместитель генерального прокурора, заместитель председателя Верховного суда, другие чины. О деталях не распространялись, боясь непредвиденной утечки. Просто поставили в известность о том, что предполагается в одной из близлежащих к столичному региону областей произвести захват двух особо опасных преступников, которые могут, да и просто будут вынуждены оказать сопротивление, поскольку никаких смягчающих их преступления доказательств не предвидится. В соответствующих инстанциях были получены санкции на задержание и произведение обысков в местах их дислокации, с целью нахождения дополнительных улик для следствия. Вот в такой обтекаемой форме велись разговоры.

А рано утром, фактически на рассвете, следователи и группа захвата порознь и стараясь делать это незаметно покинули места собственной дислокации, чтобы встретиться уже за кольцевой автодорогой на Горьковском направлении, далеко за постом ГИБДД.

В частности, разосланное накануне указание о задержании машины синего цвета марки «мазда», следующей в направлении Нижнего Новгорода, так ничего и не дало. Будто и не было никогда такой машины. Дальнейшая выборочная проверка на постах показала, что часть сотрудников дорожных служб либо была не вовремя проинформирована, либо указание получили, да вот иномарки указанного цвета не видели. А может, просто проглядели.

От Москвы до Нижнего всего-то четыреста двадцать пять километров — это если по трассе. А с учетом объездов и прочего, но за вычетом той сотни верст, которая лежит между Гороховцом и Нижним, получится что-нибудь около трехсот с небольшим километров. И если преступники выехали из Москвы в районе шести утра, даже в половине седьмого — это с учетом затраченного Гладковым времени на общение с Аленой, — то они могли прибыть на свое место уже к середине дня, если не раньше. Или если им в голову не пришла идея часть пути проделать вот на одном из таких трейлеров, перевозящих машины. То есть тут нигде не подкопаешься…

Адрес этого лагеря, что находился не то во Владимирской, не то в Нижегородской области и точное расположение которого не знал ни управляющий Сосновский, ни, естественно, задержанные нагловатые молодцы, удалось вычислить совершенно неожиданно. И помог в этом Володя Поремский, известный своим дотошным отношением ко всякого рода документам. Зная это его особое качество, именно ему и поручил Турецкий просмотреть все транспортные накладные, которые были обнаружены в бухгалтерии Фонда. А бумажек такого рода было великое множество. Но Поремский, зная, что надо искать, обращал внимание исключительно на две вещи. Первое — это какой товар, какая продукция. И второе — куда. Скажем, поставка отходов лесоматериалов, использованных при ремонте центрального здания. Кому отвезли? А на дачу к господину Сосновскому по адресу… и так далее. Другой вопрос, были ли то действительно отходы, но не это в данный момент интересовало следствие.

Поремский полагал, что если, как говорила Алена, между «Славянским массивом» и «Тропой возмездия», которую члены последней скромно именовали «Тропой», существовали хозяйственные взаимоотношения, чего никак нельзя исключить, то они проявлялись именно в накладных. И ведь отыскал-таки!

В прошлом году, когда проводился капитальный ремонт прилегающего к Фонду здания, которое позже стало именоваться как гостиница для приезжих членов Фонда, весьма крупная сумма из этого Фонда была перечислена на счет фирмы «Строитель», «прописанной» во Владимирской области, которая по договору должна была возвести оздоровительный лагерь для детей сотрудников Фонда. Деньги были перечислены, а вот следы самого лагеря как-то терялись. Решив, не ниточка ли это, Поремский попробовал потянуть за нее. Полез в другие бухгалтерские бумаги и наконец обнаружил координаты лагеря. Он находился на самой границе Владимирской и Нижегородской областей, возле села со странным названием Недоумки.

Самое интересное, как сказал позже Володя Поремский, почему-то именно название этого села сразу и уверило его в том, что он на верном пути. Ну а дальнейшие действия были понятны.

Грязнов по каналам своего ведомства сделал немедленный запрос в обе губернии и получил потрясающий воображение ответ о том, что в каждой губернии имеется село с таким названием, причем оба расположены на реке Клязьме, примерно в полусотне километров от ее впадения в Оку. И, что самое поразительное, возле каждого села, расположенного в «заповедных и дремучих, страшных Муромских лесах», имеется по оздоровительному пионерскому лагерю одного московского фонда помощи патриотам России. Дальше идти было некуда. И Грязнов, не открывая секретов операции, попросил каждого из своих телефонных абонентов уточнить адрес и перечислить, по возможности, приметы, чтобы туда можно было добраться на обычной машине. Этим он как бы успокоил местное руководство милиции, что никакой московской ревизии не предвидится. Уточнил заодно и фамилии руководителей этих лагерей. Ими оказался один человек, полковник в отставке, бывший «афганец», уважаемый ветеран Сергей Осипович Медников. Что, собственно, и требовалось доказать.

Обе области ошибочно приписывали себе очередную «единицу» в системе патриотического воспитания, сами о том даже и не догадываясь. А возможно, что именно в этом и заключалась хитрая политика основателей как общественной организации «Тропа», так и самого учебного лагеря — принадлежать всем и никому в частности. А те пусть себе головы ломают, для отчетности-то можно всегда представить полуфиктивную отписку.

Итак, общие ориентиры уже к концу дня имелись. Но так и не сошлись во мнении, как действовать в окончательном варианте. То есть что делать, было известно. Но надо было знать еще и местные условия, а на это требовалось время, которого практически не оставалось. Решили остановиться в Недоумках и уже из села произвести разведку. Отделение спецназа, которое уже второй день помогало Вячеславу Ивановичу в операциях, было готово и к такой работе. Отличные тренированные ребята, они могли в качестве местных жителей, рыбаков там или туристов пройти по тропкам, выследить то, что им надо, и, таким образом, нарисовать общую картину будущего наступления.

Но требовалось учитывать и еще один фактор. Собеседники Грязнова из областей доказывали, что под Недоумками расположен именно пионерский, как его называли в прошлом, а теперь проще — детский оздоровительный лагерь. Штурмовать его с помощью спецназа было бы величайшей глупостью.

Значит, надо было сначала выяснить, есть ли там вообще дети. Если есть, то сколько и чем они занимаются. Есть ли взрослые — и тоже чем занимаются. По опыту прошлых операций, в условиях, приближенных к этим, Александр Борисович знал, что в подобных «оздоровительных заведениях» взрослые дяди, как правило, живут отдельно и в таких местах, где их никто не видит. Это своего рода схроны — скажем, служебные помещения, столярные или слесарные мастерские, бараки для рабочих, занимающихся якобы вечным ремонтом недвижимости, и так далее. То есть они вроде и рядом, и не привлекают ничьего внимания. А может быть, даже учат чему-нибудь детей, метко стрелять например. Или рыть окопы для игры в очередную «Зарницу». Потому что если операция окажется на грани срыва, иными словами, если подозреваемые преждевременно почувствуют пристальный к себе интерес со стороны каких-то приезжих людей, дай бог, чтоб они стрельбы не устроили, прикрываясь детьми. С этих станется. Хотя верить в такое никак не хотелось. Уж лучше, как говорится, дать им уйти, разрешить покинуть пределы лагеря, ну а затем устроить облаву и задержание. А если потребуется, если иных вариантов не будет, то действовать на уничтожение. Да они и сами, пожалуй, откажутся задрать руки кверху…

Вот с такими мыслями и ехали, изредка перекидываясь фразами и чувствуя все нарастающее нетерпение, да и естественное волнение от близящейся схватки с опытным врагом — уж это было точно.

К одиннадцати часам утра проехали Владимир, обогнув город по кольцу, в первом часу точно так же обогнули Вязники. Впереди был Гороховец, а за ним, совсем уже рядом, граница областей. И там следовало искать нужный адрес уже по грязновским ориентирам. Поселок Талицы, чуть в стороне от трассы, затем, левее по реке, эти Недоумки, а еще ниже по течению, точнее, выше по берегу Клязьмы — тот самый лагерь юных патриотов.

Что собою представляли эти Недоумки, можно было только догадываться. Зато Талицы показались вполне приличным поселком городского типа, с несколькими улицами, речным портом, старинными домами еще позапрошлого века. Здесь, посовещавшись, и решили остановиться и отсюда произвести разведку местности. В Недоумках такой кавалькаде останавливаться было все-таки опасно, запросто такое количество народу могло вызвать подозрение у местных жителей. Ну а те наверняка сразу бы донесли в лагерь, что прибыли чужие, сколько да на чем. Вот и хана секретной операции. Определенно же есть в поселке свои осведомители, раз в лесу образовалось патриотическое братство весьма сомнительного толка. Сколько их уже было! И из фашиствующих молодчиков, типа Русского национального единства, и из так называемых балбесов «национал-большевиков», и всяческих «движений», и многих других, выдававших себя за истинных спасителей России, вот только от кого — этого они не знали точно, тут у них еще младенческий туман в мозгах — то «чурки» им мешают, то «чехи», то олигархи. Так вот надо и рассеять его, этот туман, пока не поздно, пока гром не грянул и националистический угар не сработал, подобно взрывателю…

Сергей Осипович Медников, пожилой, плотного сложения дядька с лысой головой и висячими усами, отдаленно напоминающий расхожий в советском кино тип председателя колхоза, был проинформирован по телефону из сельской управы, что получена важная финансовая бумага из области, которую тот давно ожидал. Областной фонд ветеранов-«афганцев» перечислял на счет организации, в чьем ведении находился детский оздоровительный лагерь, дополнительные средства. Но там, в бумаге, оказалась какая-то путаница, и надо было срочно разобраться, не то деньги уйдут со счета, а потом лови их.

И директор лагеря, отдав своему заместителю и старшим отрядов стандартные распоряжения относительно давно установленного распорядка, спешно отбыл в Талицы, благо здесь и езды-то было не больше полутора десятков километров по хорошей грунтовой дороге.

Привычно ставя свой раздолбанный «уазик» напротив управы, Медников просто обратил внимание на две черные «Волги» с подмосковными номерами, стоявшие на служебной стоянке возле здания. Подумал, что, наверное, опять какое-то начальство из соседней области в местное рыбное хозяйство нагрянуло. В талицких прудах в последнее время не только обычные карпы да сазаны появились, а бери выше — озерная форель, вот и катят со всех сторон любители розового мясца. Но сам Медников в обиде на руководство хозяйством не был — в оздоровительный лагерь всегда и без всякого напоминания поступала рыбная продукция.

С такими мыслями Сергей Осипович и вошел в кабинет. И слегка оторопел от того количества народа, которое увидел.

За недлинным столом для заседаний членов управы сидели крупный и широкоплечий милицейский генерал, несколько относительно молодых еще, но, видно, «важных» людей — судя по выражению их лиц, а также сам Валентин Иванович, председатель управы, и начальник талицкого ОВД Шикунов. Последний приветливо кивнул Медникову и кивком же показал на свободный стул: садись, мол.

Валентин Иванович представил вошедшего директора детского оздоровительного лагеря:

— Вот это и есть наш замечательный ветеран, Сергей Осипович Медников, который, несмотря на немалые свои годы, постоянно печется о здоровье подрастающего поколения. Я вам уже говорил о нем, причем самые добрые, как вы слышали, слова. Потому что это исключительно его заботами и содержится лагерь в полном порядке. А это, Сергей Осипович, товарищи из Москвы. Вячеслав Иванович, например, заместитель министра внутренних дел.

— Правильнее будет — заместитель начальника Департамента уголовного розыска, — поправил Грязнов и продолжил сам: — А это мой коллега — первый помощник генерального прокурора России и его товарищи.

«Значит, не за рыбой, — почему-то подумал Медников и ладонью погладил свои усы. — А зачем тогда?.. А может, это связано с деньгами? С путаницей нашей?.. Ишь чины какие! И все серье-озные…»

— Ваша организация, я имею в виду лагерь, он в чьем подчинении? А то никак понять не могу. Одни говорят, что вы находитесь во Владимирской области, вот как Валентин Иванович. А в Москве мне сказали, что принадлежите нижегородцам? Так кому ж на самом-то деле?

«Ну точно, путаница опять, — уже облегченно подумал Медников. — Значит, из-за этого такой синклит…» Нравилось ему это незнакомое слово, вот и произносил бывало: «Ну чего синклит собрали?» или «Я этот ваш синклит сейчас спать отправлю, и без разговоров»…

— Да я уж говорил, — улыбнулся Валентин Иванович, но Грязнов поднял палец:

— Нет уж, пусть товарищ сам объяснит такую двойственность.

И Медников, тоже улыбаясь, поскольку почувствовал к себе доброжелательное отношение приезжих, стал объяснять, что дело все в капризах реки Клязьмы. Высокий, поросший лесом полуостров, где расположены строения лагеря, во время весенних разливов становится как бы островом, а поскольку течение реки и означает административную границу областей, то остров становится как бы территорией соседней области. Все давно это знают и не обращают внимания. А со стороны кажется, что путаница нарочная, чтобы как бы ответственность с себя снять. Но так как официально лагерь относится к нижегородскому филиалу Фонда общественной организации «Славянский массив», а во Владимирской области такого филиала нет, то и основная финансовая помощь поступает от нижегородцев. В то время, как и, например, Владимирский областной фонд ветеранов-«афганцев», зная нужды лагеря, тоже стремится помочь материально, поскольку располагается этот оздоровительный лагерь как бы на их территории.

— Я ж говорю, путаница, — закончил Медников и вытер вспотевший лоб ладонью. — Но мы-то сами уже здесь привыкли, разбираемся, а вот новому человеку… Бывает, что и Владимирский военкомат от нас справки требует, а мы их отсылаем к нижегородцам, хотя справки даем, как же, соседи ведь.

— Даже ближе, — усмехнулся Валентин Иванович и вопросительно уставился на приезжих.

— Александр Борисович, давай, — сказал Грязнов, — ты у нас главный.

И взгляды всех немедленно обратились к Турецкому.

— Значит, так, уважаемые товарищи, — Турецкий строго оглядел всех присутствующих, — как вы могли, наверное, понять, мы никакая не комиссия. И попросили вас приехать, Сергей Осипович, не для того, чтобы выяснять тут вашу принадлежность, пусть этим занимается тот, кому положено. А прибыли мы, чтобы предотвратить беду. Могу сказать с достаточной уверенностью, что у вас в оздоровительном лагере — под видом ли педагогов, начальников отрядов или иных служащих — скрываются чрезвычайно опасные преступники. Убийцы. По выражению вашего лица, Сергей Осипович, вижу, что вы не поверили ни единому моему слову. Но я уверяю вас, что это так. К сожалению. Вот, генерал Грязнов не даст соврать, уже несколько недель на ноги поднята вся Генеральная прокуратура, Министерство внутренних дел. О работе нашей группы приходится чуть ли не ежедневно докладывать в президентскую администрацию. А все происходит из-за того, что некие люди, в прошлом офицеры спецслужб, создали тайную организацию, которая занимается приведением в действие их собственных же приговоров. Таким образом за последнее время были убиты генералы ФСБ Порубов и Воронов, тяжко ранена жена Порубова, которая находится до сих пор в реанимации, совершено покушение на генерала Короткова. Фамилии этих людей вам известны. Зато из агентурных данных известно и нам, что они стали жертвами членов группы, тайной общественной организации «Тропа возмездия», которая, в свою очередь, входила как бы составной частью в общественный фонд «Славянский массив», головная организация которого находится в Москве, а филиалы разбросаны по ряду крупнейших российских городов. В том числе и в Нижнем Новгороде. Вы что-нибудь слышали об этом «Массиве», Сергей Осипович?

Лицо Медникова пошло красными пятнами. Он очень волновался.

— «Славянский массив» — это та самая организация, которая нас финансирует, ну и другие помогают. Но я ничего такого не слыхал. А почему вы уверены, что у нас?..

— Следы, оставленные преступниками, сюда привели. Ну вот, к примеру, скажите, вспомните, есть ли в вашем хозяйстве либо в собственности кого-то из ваших сотрудников автомобиль «мазда» синего цвета?

— Я не совсем понимаю… — явно уже забеспокоился Медников. — Ну… есть. У меня. Могу и номер сказать, но при чем здесь?..

— Она где у вас стоит?

— В гараже, здесь, в Талице. Мой дом здесь, это всем известно. А работаю я постоянно в лагере. А я на ней фактически и не езжу — по нашим-то дорогам. Это разве что в город, а так?.. У меня «козлик» есть, «УАЗ», вполне на ходу. Но вы объясните?..

Турецкий и сам не мог поверить в удачу. А Грязнов лишь крякнул и крепко потер себе лысину ладонью.

— Так вот, — словно боясь неожиданную удачу вспугнуть, сказал Турецкий, — на ней, по нашим подозрениям, и разъезжали преступники, будучи в Москве.

Сидевший рядом с Александром Борисовичем Поремский с ходу спросил:

— Мы могли бы немедленно осмотреть ее? Или это невозможно по каким-нибудь причинам?

— Ну почему же, она на месте… Да, во всяком случае, должна быть… — уже с ноткой сомнения произнес Медников.

— Вы не уверены? Почему? — продолжал допрос Поремский.

— Дело в том, понимаете… я ее одалживал одному… ну одному нашему работнику. Он просил. Надо было в Нижний съездить по каким-то его домашним делам. Но он человек честный и ни на что такое не способен, я просто ручаюсь.

— Только не ручайтесь головой, — резко сказал Поремский, — это может быть чревато. Когда вы видели машину у себя в гараже в последний раз?

— Давно уже, недели две назад. Или чуть больше. Я могу вспомнить.

— Простите, — жестом остановил Поремского Турецкий, а машины марки «Жигули» неопределенного такого, песочного цвета в вашем хозяйстве или у кого-то знакомых не было?

— Шестая модель? — сразу спросил Медников.

— Вот именно.

— Была у одного из наших, по дешевке, говорил, где-то купил, но сказал, что она совсем развалюха, хотя мотор ее мне лично понравился. Славный движок. Ну, не полюбилась, значит, он и избавился. А кому продал, не знаю, не сказал.

— Я подозреваю, что именно эта машина и была найдена нами в Москве вместе с зарядом взрывчатки, установленным в салоне. Это чтобы любопытный, если таковой найдется, а точнее, кто-нибудь из нас, следователей, с ходу отправился к праотцам… Так, а теперь, Сергей Осипович, подойдем к самому главному вопросу. Вам следующие фамилии, которые я перечислю, знакомы? Самощенко Максим Федотович… Собинов Рэм, либо Родион Викторович… Гладков Григорий Леонидович?

— Слушайте, — опешил Медников, — вы меня прямо… Нет, про Самощенко я ничего не слышал, а вот Родя и Гриша — они у меня в учебных мастерских работают. А что, неужели вы на них?!

— Где они сейчас? — не отвечая на вопрос, в свою очередь спросил Турецкий и внимательно посмотрел на Грязнова. А тот в свою очередь на командира отделения спецназа, устроившегося в самом торце стола. Он сидел, как и все остальные, кроме Грязнова и местного милиционера, в гражданской одежде.

— Они-то? — словно оглох Медников. — А где они? Как вчера прибыли, так пока и отдыхают. В мастерской, наверное, а что? Неужели? — Он все никак не мог поверить.

— У вас там вооружение какое-нибудь есть? — спросил командир отделения.

— Да что вы? Какое? Несколько старых «тозовок» да карабин. У сторожа, чтоб для порядка, а то, бывает, посторонние шастают, браконьеры…

— Ну это понятно, а что есть у ваших сотрудников, вы, естественно, не знаете, так?

— Так ну откуда ж? — Нет, видно, до него так и не доходило.

— А где были Собинов с Гладковым? Куда ездили?

— В Нижний, как же! Я ж им сам, по старой памяти, и командировочные как бы удостоверения выписал, это чтоб им с гостиницей попроще было, чтоб денег лишних не драли.

— Ну хорошо, — словно бы подвел первые итоги Турецкий. — Дальше будем действовать так. Сергей Осипович, поверьте, к вам у нас пока нет никаких вопросов, я подчеркиваю, пока, но на вашу помощь мы вправе рассчитывать.

— А что я могу? — растерянно развел тот руками.

— Очень многое. Если будете вести себя предельно спокойно и рассудительно, то лично вам ничего не грозит. Потому что будет работать спецназ. Но главное — полное спокойствие, это сейчас самое важное. Чтобы преступники нюхом не учуяли для себя опасности. Где они обычно находятся? Они знают о вашем отъезде сюда? Беспокойства не проявляли?

— Может, и знают, но это обычное дело. Я говорил Гавриле, заму своему, что еду разбираться с финансовой помощью. Наверное, в курсе. А что, не надо было?

— Наоборот, все правильно. Вы один и вернетесь и ни единым словом не выдадите себя. А пока действовать начнет спецназ. Вот вам бумага, рисуйте подробный план вашего лагеря и где кто находится. Алексей Иванович, — Турецкий кивнул командиру, — подвигайтесь, начинается ваша работа. Да, не забудьте показать и все возможности скрытого подхода к вашему лагерю. И последнее, в нем много сейчас детей?

— Около двухсот человек. Десять отрядов по двадцать. Да как же это, при них-то, при детях?

— А вот и будем думать. А потом вы съездите вместе с нашими товарищами к себе домой и покажете им вашу «мазду».

— Ладно, — отмахнулся уже Медников, как от какого-то пустяка, принимаясь рисовать план.

Местная власть, представленная двумя лицами — председателем управы и начальником милиции, — была в полной растерянности. У них под носом — и убийцы! Было от чего потерять привычное провинциальное равновесие. Но на них уже практически не обращали внимания, потому что все участвовали в окончательном утверждении плана захвата, учитывая при этом самые разнообразные неожиданности.

Во-первых, тянуть было нельзя, потому что мог быть утерян фактор неожиданности.

Во-вторых, оставалась все-таки опасность, что преступники каким-то образом почуют слежку за собой и двинутся в бега. Значит, еще до начала операции следовало к окрестностям лагеря скрытно направить засады, а на это уйдет немало времени.

В-третьих, нельзя было начинать операцию, пока по лагерю разгуливают дети, которые, кстати, вполне могли оказаться и в мастерской, где «трудились» преступники. Удобное время для этого было бы то, когда дети отправляются на ужин и собраны, таким образом, в одном месте.

В-четвертых, надо было также скрытно подтянуть главные силы и разместить их таким образом, чтобы их никто не видел. Присутствие посторонних немедленно вызовет подозрение у тех, кто и без того находится в предельном напряжении.

В-пятых… И так без конца. Короче говоря, наиболее удобным временем для начала операции посчитали восемь часов вечера. Дети на ужине. Преподаватели и прочие служащие ужинают последними, уже когда ребята отправляются по своим палаткам. Отбой — в десять, уже темновато. Значит, начинать надо в восемь — и достаточно светло, еще солнце не опускается за горизонт, и жизнь в лагере постепенно успокаивается. Самое время директору пригласить к себе в кабинет двоих сотрудников для душевного разговора. К примеру, о той же машине. Мол, ну что ж вы, хлопцы, поставили в гараж, а даже не помыли! Ну как вам давать личный транспорт после этого? И в том же духе, чтобы слегка их расслабить. Ну а в случае каких-либо неожиданных эксцессов немедленно применять оружие на поражение. Но это уже дело спецназа, который «просочится» в лагерь. Причем средства собственной защиты применять без разговоров, но вот прочей амуницией пугать достаточно опытных офицеров, прошедших школу ничуть не худшую, совершенно незачем. Бронежилеты, оружие, остальное на усмотрение…

К восьми часам вечера на лагерь опустилась тишина. Тихий, ровный гул доносился лишь из длинного деревянного строения с верандой по длине всего фасада — там начался ужин. За столом разговаривать не полагалось, но как удержаться, чтобы не поделиться с другом или подружкой — в лагере были и девочки, целых два отряда — последними новостями? Оттого и стояло это ровное, ненавязчивое жужжание. Словно рой уставших пчел устраивался на ночлег…

Сергей Осипович, обнаруживший в своем гараже действительно немытую «мазду», старательно «распалял» себя для выговора двоим сотрудникам, которым он велел явиться к нему, когда начнется ужин. Дежурного просил передать в мастерские.

Засады просидели до вечера в трех местах. Первая точка была неподалеку от маленькой пристани, где качались моторка и три весельные шлюпки — для недалеких походов к устью и дальше уже по Оке к самому Нижнему Новгороду. Это на тот случай, если бы преступники решились уйти по воде. А две другие точки указал сам директор лагеря — в наиболее удобных местах, где можно выйти к проселочной дороге. Тащиться через чащобу и бурелом вряд ли бы кто-нибудь решился. И засады просидели в указанных местах весь день, а ближе к вечеру подтянулись к самому лагерю, продолжая наблюдение.

Трое спецназовцев в обычных костюмах, при пиджаках, уже находились в это время в опустевшем административном корпусе — так громко называлась «избушка на курьих ножках», состоящая из двух комнат — кабинетов директора и его заместителя Гаврилы Ильича. Последнего уже тоже не было, он на ночь обычно уезжал к себе домой, в Недоумки.

Перед концом дня по Клязьме прошли три байдарки-двойки, в которых гребли крепкие, загорелые парни. Они прошли быстро и не привлекли к себе ничьего особого внимания, поскольку в этих местах байдарочников всегда было много. И где они остановились, тоже было неизвестно. Как и приезжие рыбаки, двое из которых устроились на противоположном берегу неширокой протоки и застыли со своими удочками, изредка взмахивая ими. Сам лагерь был открыт со стороны протоки, и наблюдать за тем, что происходит на его территории, было, в общем, несложно.

Итак, пошел уже девятый час. Напряжение в «избушке» нарастало. Еще двое наблюдателей, которые расположились в лесу, за хозяйственными постройками, и тоже наблюдали за входящими и выходящими из мастерских, которые им изобразил на плане директор, взрослыми и детьми, уже успели отметить и передать по рации, что видели одного человека, похожего на Рэма Собинова, каким он изображен был на фотороботе. Эти фотографии имели у себя все без исключения участники операции. Когда днем их показали директору Медникову, чтобы совсем уж удостовериться, тот так и ахнул. Видно, до последнего момента все еще сомневался.

Так вот наблюдатель добавил, что, если бы у него под рукой оказалась снайперская винтовка, он бы запросто мог «снять» преступника. Зачем обязательно убивать, можно и ранить очень удобно. Он, кстати, заметно прихрамывал, как бы подволакивал левую ногу.

Турецкий, которому доложили об этом, только вздохнул.

Нет, он был искренне зол на этих мерзавцев. Но чем больше думал, тем больше и сомневался — мерзавцев ли? Ведь, в конце концов, они же не матерые, беспринципные убийцы. Наверное, у них, в этой «Тропе возмездия», какое-то ядро есть, о котором рассказывал Покровский. И не один человек принимает решение, как бы он ни ненавидел своего бывшего начальника, пустившего его жизнь под откос. Принимается какое-никакое, но коллективное решение о примерном наказании. Другое дело, что они, эти бывшие, подменяют собой государство вместе со всей его правовой системой. Но это также и не означает, что государственная система, в этом смысле, безукоризненно права.

Словом, смутные мысли тревожили голову.

Опять же и этот случай с Настей. Стрелял, да, но не убил же. Хотя мог. Нет, конечно, так, говорил себе Турецкий, можно дойти и до оправдания любого преступления. Ну а вдруг у Рэма были причины смертельно ненавидеть эту Настю? Всяк ведь по-разному реагирует на измену. Вот и Таня однажды заметила, что Рэм, к примеру, не мог бы по жизни быть крышей для Насти. А Виктор Альбертович — при всех его возможных недостатках — все же был такой крышей. Не в бандитском понимании смысла слова, а просто по-человечески. Как теплая и надежная крыша над головой. Но приходит кто-то и стремительно рушит эту крышу вместе со всеми, кто под ней живет. Это разве справедливо?

Разумеется, когда Рэма возьмут — а в том, что это произойдет в ближайшие полчаса, уже, пожалуй, никто не сомневался, — можно будет задать ему такой вопрос и разрешить для себя самого этакий страшный парадокс. Зло во имя добра? Или добро как оправдание уже произведенного зла? А в принципе все это похоже на изощренную демагогию…

Вечер шел. Директор уже решил было послать кого-нибудь из дежурных, чтобы напомнить забывчивым сотрудникам, что он их терпеливо ожидает. Он им, между прочим, и зарплату еще платит, так что не стоило бы забываться. Правда, штатные единицы ему утверждали в Нижнем, у главбуха Фонда, и случай с мастерами там, помнится, оговаривался отдельно. У них свои ставки, побольше, чем у педагогов, но в Фонде, как говорится, видней, не спорить же, когда тебе деньги дают!

Хотел позвонить дежурному в столовую, куда был протянут телефонный провод, но тут услышал голоса через открытое окно и понял, что ОНИ идут. Больше всего он сейчас испугался почему-то взглянуть им в глаза. Слишком много было уже предъявлено доказательств их вины, а магнитная присоска-«маячок», найденная в бардачке «мазды», — вот уж чего никогда не держал у себя Медников! — его окончательно добила. Нет, правильнее сказать, расстроила до невозможности. Так, помнится, говорили на его родине, на Дону…

Чтобы не позволить застать себя врасплох, Медников быстро уселся за стол, нацепил очки и принялся сосредоточенно листать какие-то ведомости, что первыми попались под руку.

Они вошли вдвоем. Перед заходом в комнату один что-то сказал негромко, а второй — это был конечно же весельчак Гриша — рассмеялся. Но вошли скорее насупленные, чем настороженные. Видно, сообразили уже, за что может им быть хозяйская взбучка.

— Если вы по поводу машины, Сергей Осипович, — первым начал Гриша, — то виноваты и осознаем. После ужина смотаемся и все приведем в порядок. Просто торопились, не успели.

— Ну что ж вы, хлопцы, — огорченно развел руками Медников и не удержался, вороватым взглядом метнулся к двери.

И все дальнейшее произошло почти одновременно.

Скрипнула несмазанная дверь… Но еще раньше Рэм, как-то странно подскочив, метнулся в окно и выкатился кубарем на лужайку.

Выскочившие из двери люди с автоматами тараном сшибли с ног еще ничего не сообразившего Гладкова и прижали того к полу дулами своих коротких автоматов.

Третий боец кинулся к окну и замер, увидев, как Рэм, петляя и прихрамывая, рвется прямо через кусты смородины к близкому уже лесу.

Вот он на миг обернулся, поднял руку с пистолетом…

И тогда боец вскинул автомат, прицелился и спокойно, как на учениях, послал вдогонку одиночный выстрел. Рэм подскочил и рухнул в кусты лицом вперед.

А с противоположной стороны, навстречу ему, уже ломились через кустарник еще двое бойцов…

Войдя в комнату, Турецкий увидел следующую картину.

Привязанный к стулу руками и ногами, сидел Григорий Гладков. Вот он какой, Гриша, ревнивец, раскровенивший женщине лицо.

На полу лицом вверх, с открытыми глазами и полураскрытым ртом лежал Рэм Собинов. И ничего в нем не осталось даже близко от того симпатичного «кудряша», каким его видел Александр Борисович на фотографии у Татьяны. Сухое, аскетическое лицо усталого пожилого человека. И гримасы никакой не было — злобы там, ярости, просто успокоился в своей ненависти человек, но внутренне еще как бы не отошел от нее.

Вместе с Турецким и Грязновым прибыли судмедэксперт и эксперт-криминалист. Александр Борисович попросил директора самого проводить последнего вместе с оперативником в помещение, где жили эти двое, для проведения тщательного обыска. Он уже догадывался примерно, что это даст. Слесарные и столярные мастерские… И там наверняка будут найдены вещдоки — следы взрывных устройств, провода, прочие детали, идентичные тем, какими был взорван «мерседес» Воронова и начинены песочного цвета «Жигули».

На столе лежал вынутый из руки Собинова пистолет Стечкина. Скорее всего, тот самый, из которого и были произведены выстрелы в Виктора Альбертовича Порубова и его жену Анастасию.

Турецкий внимательно посмотрел на Гладкова, тот молчал, опустив голову — вскочить он не мог бы при всем желании. Да и вокруг как-то уж очень беспечно толпились закончившие дело бойцы спецназа.

Выслушав доклад о том, как и почему был застрелен Собинов, Турецкий, как старший здесь, заявил, что выстрел считает правомерным, таково было и его прямое указание. Тем более что тот попытался оказать сопротивление. И чтоб парень не сильно переживал по этому поводу.

Грязнов тоже постоял, посмотрел на Гладкова и дал команду собираться, как только закончится обыск. Потом обернулся к Гладкову и спросил, но даже не у него, а как бы задал вопрос в пространство:

— Но как же вы, сукины дети, женщин-то? Их-то за что? Мстители хреновы… Выводите!

Назад: Глава седьмая Погоня за призраками

На главную: Предисловие