Глава 23
Передышки в пути
Прошел месяц. Октябрь нагрянул неожиданным холодом, словно без объявления войны сразу после лета пришла зима. Ночью термометр регулярно опускался ниже нулевой отметки.
Марина Ильинична Литвинова грузно поднялась из постели, накинула плед, прошаркала на кухню. Она научилась просыпаться без пяти минут три. Проклятые звонки возобновились и врывались в их дом именно в три часа ночи уже две недели кряду.
Она вставала пятью минутами раньше, чтобы не разбудить Марата, которому утром на службу (а этому ублюдку Нестерову нет никакого дела до того, что человек работает), она брала трубку с собой на кухню и сидела там в ожидании неизбежного.
Марина прислонилась к оконному стеклу. Ну да, минус три градуса. Зима.
Марат лежал в постели неподвижно, мерно посапывая. Разумеется, он не спал. Разумеется, слышал телефонные звонки и сдавленные вопли Марины. Требования прекратить издевательства. Смешная женщина. Все! Поезд идет. Вагоны стучат. Передышки в пути не предусмотрены. Конечная точка маршрута — вот она, рядом. Потому что они все устали от этой телефонной игры. Не только та, для которой игра составлена, но и те, кто ее придумал и осуществлял.
Телефон взорвался трелью. И хотя она каждую ночь ждала этого момента, каждый раз он наступал неожиданно. Телефон визжал наглым, отвратительным звонком. Она включила трубку, прижала ее к уху.
— Я тебя, Литвинов, в порошок сотру, понял? — прорычал ненавистный мужской голос.
— Выродок! Я убью тебя! Если ты от нас не отстанешь, я тебя убью! — сдавленным голосом кричала Марина в трубку.
На кухню выскочил Марат.
— Что, Мариша? Что? Опять он?
Марина уронила трубку и разрыдалась.
— Я так больше не могу…
Марат прижал ее к себе.
— Подлец! Главное — снюхался со следователем. Этот Турецкий только его и слушает. А мои показания… — Марат махнул рукой.
— Как же так сделать, чтобы его сняли? Убрали? Пусть будет другой следователь!
— Это невозможно. Уж на что мой отец близок с… Ты же знаешь. Он звонил, говорил с Геннадием Михайловичем. Все как в вату. Тот только отмахивается: мол, Тамбов далеко. Что ты оттуда видишь? У меня, мол, все «важняки» орлы! И Турецкий орлее всех! Его, видишь ли, ценят на работе. И ничего мне с Нестеровым не сделать! Он так и будет сводить нас с ума!
— Я убью его, — тихо и твердо произнесла женщина.
— Кого? У него небось охрана. Он вооружен.
— Не Турецкого. Нестерова. Я убью Нестерова, — как заклинание повторила она.
— Господи, что ты говоришь? Тебе на улицу выходить нельзя. И вообще… это полный бред. Тогда уж я его убью. Я мужчина. Встречу его после работы. Он домой с работы пешочком ходит. Поздно, когда народу мало. Вот я его подстерегу и собью на машине к чертовой матери! Машину брошу, черт с ней. Спокойствие дороже! Номера только нужно перебить, заявить об угоне. Господи, Мариша! О чем мы говорим! До чего он нас довел! — Он сжал жену в объятиях. — Все это шутка, конечно. Но если весь этот кошмар будет продолжаться и если на него нет никакой управы…
— Тихо, тихо, Маратик! Ну что ты? Не нервничай! У тебя завтра тяжелый день. Тебе нужно выспаться.
— Тебе тоже. К тебе завтра участковая придет. Смотри, давление опять подскочит.
— Нет. Не подскочит. И вообще, мне уже осточертело дома сидеть. Я месяц никуда не выходила. Все, хватит. Пусть закрывает больничный. На воздух хочу!
— Сразу-то надолго не выходи! Отвыкла уж от воздуха, от улицы. Гляди, как бы сама под машину не попала.
— Что ты… Я буду осторожна…
Она тихо вытерла слезы и побрела в спальню. Он выкурил сигарету, глядя в окно. Все идет по плану. Еще несколько дней, максимум неделя — и Марина «загрызет» Нестерова. Это — фигурально выражаясь. А фактически — он ей подсказал, что нужно делать.
Турецкий ехал от Большой Дмитровки в сторону Пречистенки, к Насте. Сегодняшним вечером ее соседка по квартире работает. До завтрашнего утра. Нет, он, конечно, вернется ночевать домой. Но можно сделать это и в четыре, и в пять утра. Не будет же Ирина ждать его всю ночь.
Все было сложно. Общение с Ириной, лишенное чувственности и тепла их взаимной любви, делало его домашнюю жизнь мучительной для обоих обязаловкой. Но… Что же делать? «Верность, которую удается сохранить только ценой больших усилий, ничуть не лучше измены». Это не Конфуций, это Ларошфуко. Но тоже недурно сказано.
И Настя все время недовольна: он уделяет ей мало внимания. Она так ждет его звонков, их свиданий… Пора, давно пора одуматься и остановиться. Но… Он, Александр, все еще «был участником событий, пил, курил и шел на дно…» — как сказал поэт.
Чтобы порвать с Настей, нужно не встречаться с ней. Но как же порвать и не встретиться, не объясниться? А увидев ее нежное, в кудряшках лицо, разве возможно было говорить о расставании?
Все это продолжалось, кружило, вьюжило над бедной головой Турецкого.
Чтобы отвлечься, он стал думать о деле Литвинова.
Что они накопали за месяц? Что им стало известно?
Что Литвинов дважды в неделю бывает на квартире Зои Руденко и засиживается там за полночь. Оперативники Грязнова сделали даже некие компрометирующие снимки, хотя сам Саша был противником грязных технологий. Но на войне как на войне.
Что ночные звонки в квартиру Литвиновых возобновились две недели назад. И поступают эти звонки с чьего же телефона? Оказалось, с аппарата обворожительной Зои Дмитриевны. То есть голос Нестерова, записанный предусмотрительным Литвиновым на диктофон, прокручивался звукооператором по фамилии Руденко по заранее составленному графику.
Чего они добивались, Марат и Зоя? Они явно провоцировали, зомбировали Марину Литвинову. Зачем? Ответ напрашивался сам собой.
Поскольку Марату не удалось разобраться с ненавистным профессором в ходе блицкрига, на который он рассчитывал, подсунув следствию версию парных взрывов, он, видимо, выбрал другую тактику. Несчастный случай, в котором роль робота-убийцы предназначалась, судя по всему, жене. И ее крик в ответ на привычную уже угрозу, ее крик буквально вчера — он сам прослушал запись — свидетельствует о том, что женщина на грани нервного срыва. Вернее, за гранью. И в таком состоянии способна на все. Значит, нужно за ней следить. И наружка Турецкого не спускала глаз с квартиры Литвиновых.
Что еще узнали они за этот месяц? Что Литвинов каждую неделю бывает на Дубровке, где располагается предприятие по производству вакцинных препаратов. Где Марат Игоревич, оказывается, возглавляет научно-производственную лабораторию. Режим предприятия строжайший. Прямо-таки первая степень секретности. Через проходную можно просочиться только с пропуском и изъятием паспорта до выхода с территории. Большой экран монитора в кабинке вахтера позволял выхватить глазом любого из сотрудников и убедиться, что данный сотрудник именно работает, а не черт-те что… «Как будто находишься под неусыпным взором „старшего брата“, — рассказывал потрясенный Фонарев, которого пытались внедрить на предприятие. Нет, туда просто так, с кондачка не сунешься. Пока решили и не соваться. Легализовываться было рано…
Еще стало известно за этот месяц, что с места службы Зои Руденко на Дубровку привозят сумки-холодильники. По вторникам и четвергам, как раз тогда, когда там бывает Литвинов.
Привозит эти сумки одна и та же женщина — старшая медсестра отделения больницы, где работает Руденко.
Ого! Стоп! Это что за чума такая под колеса падает?
— Мужчина! Прошу вас! Остановите!
— Что такое? — Туреций затормозил.
Тетка лет под шестьдесят, в какой-то сбитой набок дурацкой шляпе, буквально валилась под колеса Сашиного автомобиля, размахивая перед его носом рукавицами времен Гражданской войны, в одной из которых был зажат потертый портфель тех же времен.
— Мадам, вы самоубийца? — поинтересовался Александр.
— Определенно. Но мне очень нужно на Сивцев Вражек. Умоляю…
— А что, никто не берет?
— Нет. Вы — единственный приличный человек в этом городе.
Она уже сидела рядом с ним.
— А сколько вы им предлагали, тем, кто вас не брал?
— Я им предлагала вполне уместный гонорар. А они такое требовали, что я просто вне себя! Учтите, у меня только…
— Рубль двадцать, — усмехнулся Турецкий.
— Вы помните «Три тополя на Плющихе»? — восхитилась дама. — Это удивительно! Мы с вами обязательно подружимся!
Саша искоса посмотрел на нее. Чем-то неуловимым она походила на Фаину Раневскую.
— Это не обязательно. Да мы и не успеем, — улыбнувшись, сказал он. — Просто мне по пути. Я тоже на Сивцев Вражек.
— Ка-ак? И вы туда? Вы что, оттуда?
Дама вылупилась на Сашу и без того выпуклыми глазами.
— Я не понял вопроса.
— Вы там служите у них? Я вас там в жизни не видела! Вы у морфологов? Нет… Или у гриппозников? Тоже нет…
— Можно уточняющий вопрос: где — там?
— В Контрольном институте, разумеется. А что еще есть на Сивцевом Вражке?
— Действительно. А вы, простите, откуда?
— Я? Я из Новосибирска, — ответила дама. — А вы из Нижнего, да? Опять нет? Но я же вас где-то видела! Вы из нашей системы?
— Отчасти…
Саша решил перехватить инициативу.
— А вам туда зачем? В Контрольный?
— Занести копию жалобы в дирекцию, чтобы Литвинов не обвинял меня, что я действую за его спиной. Копию у секретаря завизирую и бегом на поезд.
— А… Так вы склочница?
— Угу. Еще какая.
— Вы сказали — копию жалобы.
— Ну да.
— А куда, позвольте спросить, направлена самое жалоба?
— Мне нравится, как вы говорите. Самое жалоба будет отправлена заказным письмом в адрес Генеральной прокуратуры Российской Федерации. Я ее на вокзале отправлю.
— Ого!
— А вы думали — мешок картошки везете?
— Письмо при вас?
— Не отдам. Вас подослали? То-то я смотрю — сразу остановился… Тормози!
— Минуточку. Вы знаете, кто перед вами?
— Бандит! Наймит!
Турецкий полез в карман.
— Я смерти не боюсь!
Он ловко выхватил удостоверение, ткнул даме в глаза. Она попыталась прочесть, расслабилась.
— Не поняла… По особо важным?
— А вы что думали? Вас мешок картошки везет?
— Мне ж вас Бог послал!
— Взаимно. Давайте так. Я ваше письмо обязуюсь лично доставить на Дмитровку и там завизировать. Более того, я довезу вас до вокзала. А вы в благодарность расскажете, что в вашем письме. На что жалуемся.
— А вы не забудете отдать письмо?
— Чтоб я сдох! Более того, я позвоню вам в Новосибирск, сообщу входящий номер вашей бумаги и направлю ее для рассмотрения именно в те руки, в которых оно не затеряется.
— Я вам верю. Почему-то, — сама себе удивилась дама.
— Я понял так, что мы столковались?
— Но сначала в Контрольный институт! Я должна отдать копию письма!
— Господину Литвинову?
— Не обязательно. Просто нужно завизировать.
— Хорошо. Я буду продвигаться быстро. Надеюсь, вы, как всякий русский, любите быструю езду?
— Не очень. Но постараюсь не вывалиться на повороте.
— Тогда давайте знакомиться, пока вы еще в машине. Турецкий Александр Борисович.
— Курбатова Елена Борисовна.
— Ну, Елена Борисовна, рассказывайте, что у вас за кляуза за пазухой.
— А, не знаю, с чего начинать. Вы же не специалист.
— Так и в Генпрокуратуре специалистов в вашей области явно недостаточно, — улыбнулся Саша. — Вы в общих словах. Как студенту-первокурснику.
— Попробую. Значит, так. Есть две группы специалистов, которые работают над созданием одной противовирусной вакцины.
— Какой именно?
— Какая разница? Против бешенства, энцефалита или гепатита. В письме все указано, но сейчас — это не суть. Вам, надеюсь, известно, что вирусы — это, по сути, внутриклеточные паразиты. Они могут жить только в живых клетках. Растений, животных или человека. Это в естественных условиях.
— На этом уровне я образован, — вставил Турецкий.
— Приятно слышать. А в искусственных условиях вирусы живут в тех же клетках, но искусственно выращенных. Для каждого вируса пригодны свои клеточные системы. Подобрать оптимальную систему клеток для аттенуации данного вида вируса — это одна из важных задач вакцинологии.
— Для аттенуации? Это что?
— Поясняю. Существуют всякие генно-инженерные технологии, но мы сейчас об этом не будем — это не наш случай. Так вот, возвращаясь к нашей вакцине. Первой группе авторов удается найти такую систему клеток, которая не только обеспечивает жизнедеятельность вирусной частицы, но и «усмиряет» ее, по-нашему — аттенуирует. То есть из злобного уличного хулигана, который разит людей направо и налево, наш вирус превращается в послушного домашнего пса, неопасного для хозяина, то есть для привитого, но способного защитить его от другого уличного хулигана, то есть от дикого вируса того же вида. Или от болезни, им вызываемой. Понятно излагаю?
— Вполне.
— Так вот. Мы получили такую вакцину. Мы проверили ее на животных, потом на людях. Она прекрасно работает. Но Дьяконов на каждом шагу вставляет нам палки в колеса.
— Кто такой Дьяконов?
— Руководитель отдела в Контрольном институте. Он у нас автор всех отечественных и зарубежных вакцин…
— Это правда?
— Ну да! Он автор даже тех, что были созданы до его рождения.
— Понятно, — улыбнулся Турецкий. — А почему он вставляет палки в колеса? Вы не включили его в соавторы?
— Я вижу, вы сведущий человек, — усмехнулась псевдо-Раневская и поправила свою дурацкую шляпку. — Дело не только в этом. Дьяконов — клеврет Литвинова — замдиректора этого славного учреждения. А Литвинов, в свою очередь, руководит другой группой, которая работает над этой же проблемой.
— Ну и что же здесь плохого? Творческое соревнование…
— Правильно. Это было бы прекрасно, если бы оно было творческим. Но в нынешней жизни все не так красиво, как в фильмах советских времен. Дьяконов, у которого, как у начальника отдела, контролирующего наш препарат, был запас ампул нашего вируса, взял и отдал его группе Литвинова. Без ведома авторов, с нарушением авторского права.
— Постойте… Я слегка отвлекся, здесь в объезд нужно… А зачем Литвинову ваш вирус? Он же просто чиновник?
— Не просто. Он еще руководит лабораторией на предприятии по производству вакцин. И работает над этой же проблемой. Вы и вправду отвлеклись.
— Извините. Я весь — внимание. А где это предприятие? — спросил Турецкий, прекрасно зная ответ.
— Это на Дубровке. Так вот. Мало того что нашу вакцину попросту украли, Литвинов пытается запихать наш вирус в совершенно неудобоваримые для него условия.
— В какие же?
— В клетки эмбриона человека.
— Куда-куда?
— Что вы так испугались? Это хороший тканевый субстрат. Эти клетки вообще в вакцинологии довольно часто используются. Но не в данном случае. Наш вирус в этих клетках нормально жить не может. А они с маниакальным упорством продолжают его туда впихивать. Время идет, вакцина не внедряется, люди болеют! Остановите, пожалуйста. Мне сюда.
— Я вас подожду.
— Честно? Это вы про вокзал не наврали?
— Чтоб я сдох, — повторил Турецкий.
— Верю, — тут же махнула своей дурацкой шляпкой дама. И понеслась, словно на помеле, к зданию Контрольного института.
Ожидая свою нечаянную спутницу, Саша призадумался. Что же получается? Литвинов с пеной у рта кричал, что эмбриональные клетки человека использовать в медицине нельзя. Вообще и никогда! Но сам их использует! Это новость.
Высокая дубовая дверь учреждения хлопнула, псевдо-Раневская неслась к его машине. Бухнулась рядом.
— Все! Отдала, завизировала.
— Литвинова видели? Разговаривали?
— Нет. Я с ним уже достаточно бесед имела. Я ему говорила: «Что же получается? Вы же украли наш вирус. Пусть не сами, пусть через Дьконова, но украли!» А он мне знаете что ответил?
— «Сейчас наше время — молодых и наглых», — процитировал Турецкий.
— Вы очень, очень сведущий человек, — с некоторой даже опаской произнесла Елена Борисовна.
— Это дедукция. А почему вы сражаетесь одна? Где ваше начальство? Директор?
— Директор? Он меня поддерживает… мысленно. Он не виноват. Жизнь такая. Он у нас жертвою пал в борьбе роковой. Энергетики, водоканал, арендаторы, инвесторы…
— А заместители? Кто-то замещает его по науке, например?
— Замещает. Есть такое молодое дарование. Они все из другого теста, эти молодые. Вот я ему объясняю, что мне для лабораторных животных нужны корма. Денег на это у института нет. Я связалась с Сельхозакадемией. У них каждые три месяца обновляется коллекция растений. Они готовы отдать корма безвозмездно, то есть даром. Но овес, который нам нужен, расфасован у них в пакетики по двести граммов.
— Ну и что? Это плохо?
— Плохо то, что им эти пакетики нужны для следующей партии семян.
— У них нет других пакетиков?
— Вы в своей прокуратуре страшно далеки от народа. У них ничего нет, кроме уникальной коллекции семян и столетней лаборантки, которая коллекцию стережет.
— Вы, кажется, отвлеклись.
— Да. Так вот мы с моими сотрудницами все эти пакетики вскрыли, пересыпали весь овес в мешки. Чуть не задохнулись при этом от пыли. Но горды были страшно. Потому что там хватало не только для животных нашей лаборатории, но и для других. Для всего институтского вивария. Но мешки весят уже не по двести граммов, а по пятьдесят килограммов. И нужна машина, чтобы это добро перевезти в наш институт. И грузчики. Я объясняю все это нашему молодому замдиректора, а он мне отвечает: «Если вы, Елена Борисовна, больше ни на что не способны, кроме как заниматься кормами, действуйте самостоятельно».
— Так и ответил?
— Представьте. Именно так. Мне, человеку, который разрабатывает вакцины, женщине, которая годится ему в матери!
— Какой учтивый господин! М-да. Я понял. Кроме одного: зачем вам все это нужно?
— Мой сын говорит мне то же самое. Идите, говорит, мамаша на пенсию. Я вас, мамаша, прокормлю. Ваша зарплата завлаба, кандидата наук, в размере две тысячи рублей — это позор семьи. Так и говорит. Но! Во-первых, мне за державу обидно. Во-вторых, за нашу работу. За дело, которое сделано не только мной, но и теми, кто рядом со мной, и теми, кто был раньше… Вернее, это во-первых. И вообще…
— А вы не пытались обращаться в министерство?
— Конечно, мы пытались. Ах, Александр Борисович! Москва — это интриги и обжорство. И «коль пришлось тебе в Империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря».
— Бродский?
— Да, мой любимый поэт. А я на поезд не опоздаю?
Они прибыли на вокзал вовремя. Александр проводил Курбатову до вагона.
— Я вас очень прошу не забыть о письме. Это моя последняя надежда. Вот моя визитка.
— Завтра же утром позвоню вам, Елена Борисовна, и сообщу все, что нужно. И желаю удачи!
— И я вам! Вы хороший человек. Настоящий! Это сразу видно.
Поезд тронулся, Саша побрел по перрону. М-да. Интересно, кто-нибудь в этой стране знает, как живет наука? Как она выживает? Это, вообще, кому-нибудь интересно?
И что затеял наш Литвинов? То эмбриональные клетки ему претят, как правоверному иудею некошерная пища. А то вдруг оказывается, что он сам что-то с ними делает. Вакцину?
В том, что Елена Борисовна, псевдо-Раневская, рассказала правду, он не сомневался. Такие не врут. Разве что начальству по мелочам. Все равно. Странно все это… Зачем делать вакцину, которая не эффективна? А если эта вакцина — прикрытие для чего-либо другого? Если Литвинов воспользовался для своей работы чужой вакциной, он вполне мог воспользоваться и чужой технологией. Технологией Нестерова! Говорил же Анатолий Иванович, что вместе с партией препарата они передают «контролерам» и соответствующую документацию — всякие там инструкции по изготовлению препарата. Имея в руках технологию получения «стволовых клеток», используя эмбриональные клетки человека как бы для создания вакцины, Литвинов может делать свой препарат! А откуда он берет эмбриональную ткань? Руденко! Она же у нас где работает? В акушерско-гинекологической клинике! Вот кто поставщик эмбрионов…
Все сходится! С этим нужно будет срочно разбираться!
Турецкий увидел стрелки вокзальных часов.
Черт! Он опять опоздал к Насте! Да что же это такое? Что за работа проклятая?
Ладно, Турецкий, не пеняй на зеркало. Это ты сам такой: как только появляется какая-то новая ниточка, новый след, ведущий к разгадке тайны, — ты забываешь обо всем и несешься, как взявшая след гончая. Это ты выбрал себе такую работу, потому что именно такая тебе и нужна.
Ирина это всегда понимала. А вот Настя не понимает…
Он набрал номер ее мобильного, услышал голос, пробивавшийся сквозь шум какой-то тусовки.
— Настя! Это я! Ты извини, я задержался.
— Задержался? Ха-ха… На весь вечер?
— Где ты? Я подъеду и все объясню.
— Не нужно. Я в гостях. Приду очень поздно.
— А завтра?
— Завтра я работаю.
Она отключила трубку.
Он зашел в привокзальное кафе, выпил рюмку коньяку. Ладно, заеду завтра вечером в ее «Голливудские ночи». Давно собирался. Встану на колени, попрошу прощения.
Турецкий поймал себя на том, что не очень расстроился из-за сорвавшегося свидания. Что это? Путь к выздоровлению?
Вот что, поеду-ка я домой. То-то Ирина удивится. И может быть, даже обрадуется.
А версию с подпольным производством нужно начать разрабатывать немедленно!
