Глава шестнадцатая
Начиная с этого момента Луиза стала упорно осуществлять свой замысел – уехать к графу Алексею в Тобольск.
Как я уже сказал, она была на седьмом месяце беременности и хотела отправиться в путь тотчас же после родов.
Луиза превратила в деньги все, что имела: магазин, мебель, драгоценности. Покупателям было известно, в какой крайности она находится, а потому ей пришлось распродать вещи за бесценок. Тем не менее она собрала почти тридцать тысяч рублей и, оставив свою квартиру на Невском, перебралась в маленькое помещение на Мойке.
Со своей стороны, я обратился к генералу Горголи, моему постоянному покровителю, который обещал мне испросить у императора разрешение на выезд Луизы в Тобольск. Слух о ее плане во что бы то ни стало соединиться с любимым человеком распространился по Петербургу; все удивлялись преданности молодой француженки, но предсказывали, что, когда наступит решающий момент, у нее не хватит мужества уехать. Один я был уверен, что Луиза выполнит свое намерение, – я хорошо знал ее.
Впрочем, я был ее единственным другом, даже больше – я был ее братом. Все свободные минуты я проводил с нею, и говорили мы только о графе Алексее.
Я не раз пытался доказать ей все безрассудство ее намерения, но она отвечала мне со своей печальной улыбкой:
– Вы прекрасно понимаете, что я должна последовать за ним, и не только потому, что люблю его, но также из чувства долга. Я считаю себя виновной в том, что он принял участие в этом заговоре. Кто знает, если бы я отвечала на его письма, у него, быть может, не развилось бы такое отвращение к жизни. Если бы я призналась на полгода раньше, что люблю его, я уверена, он не был бы теперь сослан. Вы сами видите, что я так же виновна, как он, и по справедливости должна разделить его участь.
Зная в глубине души, что на ее месте я поступил бы точно так же, я ответил ей:
– Ну что ж, поезжайте, и да свершится воля Господня.
В первых числах сентября Луиза разрешилась от бремени мальчиком.
– В глазах света, – сказала она, – у моего ребенка нет ни имени, ни семьи. Если мать Алексея захочет, я отдам ей сына, так как не могу взять его с собой в такой далекий путь, но сама навязывать его, конечно, не стану.
И она позвала кормилицу, чтобы поцеловать ребенка и показать мне, как он похож на своего отца.
То, что должно было случиться, – случилось. Мать Анненкова, узнав о рождении ребенка, написала Луизе, что ждет ее с сыном к себе. Если до сих пор Луиза все еще колебалась, то это письмо уничтожило все ее сомнения. Ее тревожила лишь участь ребенка; теперь же она могла ехать незамедлительно.
Однако, как ни мечтала Луиза поскорее отправиться в путь, беременность и особенно пережитые волнения так расстроили ее здоровье, что она с трудом оправлялась после родов. Я посоветовался с ее врачом, который сказал мне, что она слишком слаба для такого длительного путешествия. Все это нисколько не помешало бы ей тотчас уехать из Петербурга, но остановка была за разрешением, которое я должен был выхлопотать через посредство Горголи.
Однажды рано утром кто-то постучал в мою дверь, и я услышал голос Луизы. Я подумал, что с ней приключилось новое несчастье. Наскоро одевшись, я открыл дверь и был поражен видом Луизы: она сияла от радости.
– Он спасен, – воскликнула она, – спасен!
– Кто? – спросил я.
– Он, он, Алексей!
– Каким образом?
– Читайте!
И она протянула мне письмо графа. Я посмотрел на нее с удивлением.
– Прочтите это письмо, – сказала она, упав в кресло под влиянием обуревавшей ее радости.
Я прочитал:
«Дорогая Луиза!
Человеку, который отдаст тебе это письмо, ты можешь довериться так же, как и мне: это мой лучший друг, мой спаситель.
Я заболел в дороге, и меня пришлось оставить в Перми. Случаю было угодно, чтобы в брате смотрителя здешней тюрьмы я узнал старого слугу нашей семьи. Благодаря его стараниям тюремный врач признал меня больным и не разрешил ехать дальше. И вот мне было позволено провести всю зиму в здешнем остроге, откуда я пишу тебе это письмо.
Все готово к моему бегству. Смотритель тюрьмы и брат его убегут вместе со мною, и я должен, конечно, вознаградить их за то, что они потеряют из-за меня, а также за ту опасность, которой подвергнутся. Отдай, пожалуйста, подателю сего все деньги, какие у тебя найдутся, а также все драгоценности.
Я знаю, как сильно ты меня любишь, и надеюсь, что ты не задумаешься сделать все возможное ради моего спасения.
Как только я буду в безопасности, я вызову тебя, и ты приедешь ко мне.
Граф Анненков».
– Ну и что же? – спросил я, пробежав письмо еще раз.
– Как, что же? – удивилась она. – Разве вы не видите?
– Да, он предполагает бежать.
– Я уверена, что это ему удастся.
– И что же, вы сделали?
– И вы еще спрашиваете?!
– Неужели, – вскричал я, – вы отдали неизвестному человеку…
– Все, что у меня было. Ведь Алексей пишет, чтобы я доверилась его другу как ему самому.
– А вы уверены, – медленно проговорил я, – что это письмо от Алексея?
В свою очередь, она с изумлением посмотрела на меня.
– От кого же, как не от него?
– Ну а если этот человек… я не могу этого утверждать, но у меня такое тяжелое предчувствие…
– Какое? – спросила Луиза, бледнея.
– А что, если этот человек – мошенник, подделавший почерк графа?
Луиза вскрикнула и вырвала у меня из рук письмо.
– О нет, нет! – воскликнула она, как бы стараясь успокоить самое себя. – Нет! Я прекрасно знаю почерк Алексея и не могу ошибиться!
И однако, перечитав письмо, она побледнела.
– Нет ли у вас при себе другого письма от него? – спросил я.
– Есть. Вот его записка, написанная карандашом.
Почерк письма был, по-видимому, тот же самый, и все же в нем чувствовалась какая-то неуверенность.
– Неужели вы думаете, – спросил я, – что граф обратился бы к вам за помощью?
– А почему бы нет? Разве не я люблю его больше всех на свете?
– Да, конечно, за любовью, за нежностью он обратился бы к вам, но за деньгами – к своей матери, и только к ней.
– Но разве все, что я имею, не принадлежит ему? – спросила Луиза дрогнувшим голосом.
– Да, несомненно, но либо я не знаю графа Анненкова, либо это письмо писал не он.
– Боже мой, – вскричала Луиза, – ведь эти тридцать тысяч рублей – все мое достояние, моя единственная надежда!
– Скажите, а как он подписывал свои письма к вам? – спросил я.
– Попросту «Алексей».
– А это письмо подписано «граф Анненков».
– Да, – подтвердила Луиза, совершенно подавленная.
– Вы не знаете, что сталось с этим человеком?
– Нет. Он мне сказал, что приехал вчера вечером и немедленно уезжает обратно в Пермь.
– Надо заявить в полицию. Ах, если бы полицеймейстером по-прежнему был Горголи!
– Заявить в полицию?
– Конечно!
– Ну а если мы ошибаемся, – спросила Луиза, – если человек этот окажется не мошенником, а спасителем Алексея, ведь я могу погубить его из-за нескольких тысяч. Ведь я вторично буду виновницей его несчастья! О нет, лучше рискнуть! А что до меня, я как-нибудь выйду из положения. Не беспокойтесь обо мне. Единственное, что я хотела бы знать, действительно ли Алексей в Перми?
– Послушайте, – сказал я, – мне довелось слышать, что конвой, сопровождавший сосланных в Сибирь, недавно вернулся обратно. Я знаком с одним жандармским ротмистром. Я схожу к нему и узнаю, в чем дело. Подождите меня.
– Нет, нет, я пойду с вами.
– Не советую, вы еще слишком слабы, чтобы лишний раз выходить на улицу. Вы и так поступили очень неосторожно, что пришли ко мне. А главное, вы помешаете мне собрать нужные сведения.
– В таком случае идите один и возвращайтесь как можно скорее. Помните, что я вас жду!
Я поспешно оделся, взял извозчика и спустя десять минут был у жандармского ротмистра Соловьева: одно время он тоже был моим учеником.
Я не ошибся: конвой и в самом деле вернулся три дня тому назад. Узнав, какого рода сведения мне нужны, Соловьев предложил помочь мне: оказалось, что унтер-офицер, в партии которого был Анненков, его хороший знакомый.
Соловьев послал за ним, и спустя несколько минут офицер этот явился. Это был человек с прекрасной военной выправкой, с суровым и вместе с тем добрым лицом. Хотя я и понятия не имел о том, что он сделал для графини и ее дочерей, я сразу же почувствовал к нему симпатию.
– Вы были начальником конвоя, сопровождавшего четвертую партию ссыльных? – спросил я.
– Да, я.
– В этой партии был граф Анненков?
– Гм… гм…
Унтер-офицер замялся, не зная, к чему клонятся мои расспросы. Я увидел его смущение и поспешил объясниться.
– Вы говорите с другом графа Анненкова, готовым пожертвовать жизнью ради него, – проговорил я, – умоляю вас, скажите мне всю правду.
– Что вам угодно знать? – спросил офицер по-прежнему недоверчиво.
– Я хочу прежде всего знать, не заболел ли он в дороге?
– Ничего подобного.
– Затем, остался ли он в Перми?
– Мы там даже не останавливались.
– Значит, он продолжал безостановочно свой путь?
– Да, до Козлова, где он, надеюсь, и по сей час находится в таком же добром здоровье, как мы с вами.
– А что это такое – Козлово?
– Сельцо на Иртыше, примерно в восьмидесяти верстах от Тобольска.
– Вы уверены, что он там?
– А то как же! Ведь я получил расписку от местных властей и представил ее позавчера его превосходительству господину полицеймейстеру.
– Стало быть, и болезнь и остановка графа в Перми – это басни?
– Конечно. Ни слова правды в этом нет.
– Благодарю вас, друг мой.
Я отправился затем к Горголи и все ему рассказал.
– И вы говорите, – спросил он, – что эта девушка решилась отправиться за своим любовником в Сибирь?
– Да.
– Хотя у нее нет теперь никаких средств?
– Да, ваше превосходительство.
– В таком случае передайте ей от меня, что она к нему поедет.
Я вернулся домой. Луиза ждала меня.
– Скажите, – тут же спросила она, – вы узнали что-нибудь?
– Узнал и хорошее и дурное: ваши тридцать тысяч пропали. Граф в дороге не болел и теперь находится в Козлове, откуда ему вряд ли удастся бежать. Зато вы получите разрешение отправиться к нему.
– Другого я ничего и не желаю, – обрадовалась она, – только бы поскорее получить это разрешение.
Я передал Луизе свой разговор с Горголи, и она вполне успокоилась: так сильно было ее желание уехать к Алексею.
Проводив ее домой, я отдал ей все, что имел, – что-то около трех тысяч рублей. К сожалению, остальные свои сбережения я незадолго до этого отослал во Францию, не предполагая, конечно, что они могут мне понадобиться.
Горголи сдержал слово: Луиза не только получила разрешение на поездку, но к нему были приложены тридцать тысяч рублей. Кроме того, сопровождать ее в Сибирь в качестве фельдъегеря был назначен тот самый унтер-офицер, который конвоировал графа Анненкова.
