В самолете перед Турецким и Денисом сидели два итальянца, говоривших на своем языке со скоростью автомата Калашникова.

Денис, просматривавший прессу, коей в салоне было в изобилии, никак на это не реагировал. А вот Турецкий, вознамерившийся было хорошенько поспать, едва ли не до самого Рима, был изрядно раздосадован. Итальянцы говорили, может, и не слишком громко, но тембр их голосов оказался таков, что отвлечься от этого беспрерывного визгливого шума не было никакой возможности.

Турецкий поневоле стал вслушиваться. Итальянцы – по виду прилично одетые бизнесмены средний руки лет тридцати пяти – тридцати восьми, экспрессивно размахивали руками друг у друга перед длинными носами. Турецкий подумал, что, если бы с ним кто-нибудь так разговаривал, он бы счел это явным нарушением своего жизненного пространства. Итальянцы же относились друг к другу явно дружественно, но ничуть не сбавляли тона и, судя по всему, яростно спорили.

Турецкий не понимал ни полслова, но даже его нечуткое к чужой речи ухо уловило слово, которое повторялось чаще остальных. Хотя, пожалуй, это было еще слабо сказано. Если один из собеседников в этот момент и говорил что-то другое, то уж второй точно в эту секунду произносил: «Маджара!»

В конце концов это стало даже интересно. Следователь он или нет, на самом деле: что же он, не сможет сообразить, о чем трещат эти макаронники?! Сейчас-сейчас.

– Маджара-маджаре-маджара-маджары-маджа, – доносилось тем временем спереди.

Турецкий напряг извилины.

Итак, два молодых еще мужика в хороших льняных костюмах (а только костюмы безупречного качества можно с комфортом носить в такую жару) летят в Милан из Шереметьева-2 на самолете Ту-154. Явно хорошо знакомые друг с другом. (Хотя, может, у итальянцев принято орать и на незнакомых людей? Нет, едва ли, это скорее у нас.) Явно делового вида. Явно не туристы. И... что? Да ничего. Ничего это все не дает.

Турецкий сходил в туалет и вернулся. Ничего не изменилось. Денис все так же просматривал журналы.

– Маджара-маджара-маджа... – по-прежнему выкрикивали макаронники, размахивая руками.

Пожалуй, итальянцы вообще – приличные бабники. А эти двое в частности. Так что же, о женщинах?

Турецкий еще раз внимательно оглядел обоих и снова вслушался. Да нет, вряд ли.

Денис по-итальянски тоже не понимал, – следовательно, был тут не помощник.

А, Италия! Родина Дино Дзоффа и Роберто Баджо! Ну конечно, они говорят о футболе, о чем же еще...

Как болельщика со стажем, его обрадовал этот нехитрый вывод, и Турецкий еще раз вслушался в стремительную итальянскую речь. Однако ни одной знакомой фамилии не проскочило. Странно. Как же можно говорить о лучшем в мире футбольном чемпионате и не назвать ни одного игрока?! Ни Бергоми, ни Пальюку, ни Вьери, ни Манчини? Очень странно... Нет, пожалуй, все-таки речь идет не о футболе.

– Маджа...

Да о чем же они так треплются, черт возьми, что нет никакой возможности задремать?!

– Не о футболе, это уж точно, – сказал вдруг совсем рядом такой тихий и интеллигентный голос, что Турецкий даже вздрогнул.

– И не о женщинах, поверьте мне. – Обладатель тихого голоса приветливо кивнул ему с соседнего ряда. Ничем не примечательный крупный лысый мужчина лет пятидесяти держал в руках итальянскую газету «Репаблика».

– Разве я говорил вслух? – осторожно спросил Турецкий, внимательно его рассматривая. Действительно, ничем не примечательный.

– Нет, – засмеялся лысый, – просто вы так долго и забавно вытягивали шею в их сторону, что немудрено было догадаться, какая мысль вас гложет.

– А, – обрадовался Турецкий, – вы понимаете по-итальянски!

– Немного, – лысый приветственно помахал газетой.

– Тогда скажите, ради бога, что значит «маджара»? Я чувствую, что, если не узнаю, жизнь будет прожита зря.

– Маджара – это еда, – сказал лысый и, увидев, как вытянулась физиономия Турецкого, добавил, словно это все объясняло: – Ну что вы хотите – итальянцы.