7
Турецкий пребывал в состоянии следственного пата – все, буквально все фигуранты дела оказались за пределами его досягаемости.
Но мода на исчезновения, похоже, прижилась и пробила себе дорогу в широкие народные массы – только Турецкий, разделавшись со срочно затребованными генеральным отчетами по последним делам, собрался было под пивко почитать долговскую тетрадочку (теперь только из нее и можно было добывать информацию), как позвонил Денис и сообщил, что исчез еще и Вовик. Но этого, кажется, не похитили, сам ушел, несмотря на супермеры безопасности, примененные к нему после первого побега.
В результате вместо пива и чтива Турецкий, скрипя зубами от злости, поехал на Соколиную Гору.
В клинике уже работала следственно-оперативная группа Главного управления внутренних дел Москвы. Вовик, похоже, окончательно свихнулся – Турецкий сперва не мог поверить в то, что ему пришлось услышать: при побеге он (Вовик, не Турецкий) умудрился... искалечить санитара и убить охранника.
Директор клиники Дименштейн был тем не менее спокоен, как танк.
– Работа с таким контингентом, как у нас, вполне естественно, связана с определенным риском. За это персонал учреждения и получает достойную зарплату. – Это он по поводу гибели охранника, насколько мог предположить Турецкий.
Следователя проводили в палату, в которой лежал Вовик. На больничную палату комната походила меньше всего, скорее – на одноместный номер в четырехзвездочном отеле.
Стены цвета слоновой кости, обитые чем-то мягким и гладким вроде пеноплена, светлый ковер на полу, широкий диван с вделанным в валик пультом: кнопка вызова медперсонала, управление кондиционером и телевизором, а также регуляция освещения. Телевизор тоже встроенный – экран на уровне поверхности стены, окно безо всяких решеток (как объяснил Дименштейн, пуленепробиваемое стекло), низкий пластмассовый столик без единого острого угла, дверь без глазка и окошка для выдачи пищи.
– У вас все так живут? – искренне изумился Турецкий.
– Многие, – скромно, но с достоинством ответил Дименштейн. – Плата за лечение у нас достаточно высокая и пациенты могут справедливо рассчитывать на определенный комфорт. А вы что, надеялись увидеть железные кровати с продавленными матрасами, беленные известкой стены и толстенные решетки на окнах? Как в советских психушках?
– Но Вовик... то есть Молчанов, за лечение не платил, – констатировал Турецкий.
– При наших оборотах мы можем позволить себе благотворительность – каждый месяц один-два человека лечатся у нас совершенно бесплатно и при этом живут в тех же условиях, что и остальные пациенты.
– И что, они пользуются абсолютной свободой?
– В пределах клиники – да.
– Хм...
– Но незаметно для них мы все же контролируем их поведение, – быстро вставил нарколог. – Например, в этой комнате установлены две камеры наблюдения – одна над дверью, другая над окном, так что все пространство просматривается, так называемых мертвых зон вы тут не найдете. Камеры также установлены в столовой, в коридоре, во дворе.
Турецкий присмотрелся к указанным Дименштейном местам над окном и дверью, но ничего, кроме настенных светильников с дырчатыми плафонами, не увидел, – очевидно, камеры были внутри плафонов.
– Санитар принес Владимиру таблетки и, видимо, на минуту утратил бдительность. Владимир ударил его вот этим столиком и оттащил в манипуляционную, она рядом, буквально через две двери...
– У вас все санитары такие рассеянные? – поинтересовался Турецкий, то, что Дименштейн зовет Вовика Владимиром, было для его уха как-то непривычно и даже смешно. Вовик он и есть Вовик, а то, что от него можно ждать чего угодно, Турецкий лично усвоил сразу.
– Владимир вообще был склонен скорее к суициду, нежели к насилию над другими. Кроме того, мы не пропагандируем жестокость и не культивируем всеобщую подозрительность.
– А как же ваши хваленые камеры? Или они тоже на минуту утратили бдительность?
– Камеры это, разумеется, зафиксировали, тут же сработала тревога, но пока охранники прибежали в манипуляционную, Владимир успел набрать полный шприц какой-то жидкости и вонзить его в шею санитара. Он заявил, что стоит ему надавить на поршень, и санитар погибнет. В принципе в манипуляционной хранились некоторые психотропные средства, которые он мог найти, так что охрана не решилась рисковать жизнью своего коллеги. Впоследствии, однако, оказалось, что это был всего лишь физиологический раствор...
– Вы при этом присутствовали?
– Не сразу. Пока я подошел, эта импровизированная процессия уже спустилась в вестибюль, там у нас дежурит охранник.
– Вооруженный?
– Да. Вообще-то я противник этого. Оружие плохо сочетается с нашими пациентами, даже если они уверены, что против них его не применят и даже если у них самих не возникает желания им завладеть, все равно в атмосфере витает некая нервозность. Все же понимают, что если ружье висит на стене, рано или поздно оно выстрелит...
– Да бог с ним, с ружьем, что дальше-то было?
– Дальше я попробовал с Владимиром поговорить. Он выглядел очень возбужденным, нужно было его успокоить. Он потребовал, чтобы охранники удалились, а тот, который сидит на вахте, отдал ему свой пистолет.
– Вы выполнили его требования?
– Да, и пистолет он сразу же спрятал в карман куртки. Потом заявил, что ему, мол, обязательно нужно отсюда выбраться, что должен немедленно отомстить одному человеку. То есть очень срочно отомстить...
– Какому человеку?
– Не знаю.
– Дальше.
– Видимо, наш охранник повел себя непрофессионально. Видимо, ему показалось, что Владимир увлекся разговором, ослабил хватку на шприце, и еще он, наверное, решил, что в рукопашной Владимир ему не конкурент. В общем, он ринулся в драку и получил пулю.
– Хорошеньких психов вы тут содержите. Ему на нарах место.
– Уверяю вас, я лично абсолютно убежден, что Владимир не собирался его убивать, он выстрелил сквозь куртку не целясь, и если бы охранник не присел, очевидно для прыжка, то пуля попала бы ему в худшем случае в живот.
– А так – в череп, – мрачно подытожил Турецкий.
– А так мы имеем пулю в голове охранника и разорванную сонную артерию у санитара. С этим, правда, проблем не будет: ему вовремя оказали помощь, и через несколько недель он снова будет на ногах и в добром здравии.
– Дальше.
– После чего, угрожая пистолетом теперь уже мне, Владимир добрался до ворот, где его ожидало – угадайте что.
– Понятия не имею. Вертолет. Собачья упряжка.
– Представьте себе, такси – вызвал по телефону. Теперь под его прицел попал уже таксист, который и увез моего пациента в неизвестном направлении.
– Скажите-ка, доктор, что, по-вашему, могло так возбудить Молчанова?
– Не могу вам ответить. Но абсолютно уверен, что еще вчера у него и мысли о побеге не возникало. Он удивительно быстро прогрессировал, причем, по его собственному желанию, мы выбрали самую жестокую методику лечения – он сразу и полностью отказался от героина и уже на третий-четвертый день абстиненция начала исчезать. Еще неделя-другая – и мы бы имели стабильную ремиссию.
– А...
– Предваряю ваши вопросы о СПИДе: к тому, что у него СПИД, Владимир отнесся спокойно. Лечение СПИДа не наш профиль, но по окончании курса лечения у нас мы могли бы устроить его в другую клинику.
– Может, он что-то увидел по телевизору или поскандалил с кем-то из других пациентов? Он вообще у вас тут с кем-нибудь общался?
– По телевизору ничего такого он увидеть не мог, у нас кабельное телевидение – четыре канала, и все музыкальные, никаких новостей, фильмов ужасов и прочего. Общался Владимир со всеми пациентами без исключения, на сегодня у нас их шестнадцать, и у них регулярно бывают общие беседы с психологом. Кроме того, они вместе гуляют, едят, занимаются в тренажерном зале.
– Может быть, Молчанов сблизился с кем-то на почве своей, так сказать, нетрадиционной половой ориентации? – не удержался Турецкий.
– Насчет гомосексуализма у него это не блажь, не дань моде, он не бисексуал, и при этом, как ни странно это звучит для вас, Владимир – э-э... однолюб. Психотерапевту он рассказывал о каком-то Жене, которого любит больше жизни. И, несмотря на то что он был у нас не единственным с подобными наклонностями, Владимир не предпринимал каких-либо попыток с кем-то сблизиться.
– Тогда расскажите о такси, пожалуйста, поподробнее... – попросил Турецкий. – Откуда он звонил?
– В холле у нас два телефона-автомата, – очевидно, оттуда. Такси частное, белые «Жигули», «девятка», номер я вот записал. – Дименштейн протянул Турецкому квадратик желтой бумаги.
Турецкий добросовестно записал показания свидетеля Дименштейна. Больше здесь делать было нечего. Просьбу Турецкого о том, чтобы поговорить с остальными клиентами заведения, Дименштейн вежливо, но твердо отклонил – это может нанести непоправимый урон их неустойчивой психике. Зато обещал со всеми побеседовать сам и представить полный отчет в письменном виде с приложением аудиозаписей.
– И что же, после этого случая вы не разрешите своей охране в следующий раз стрелять на поражение? – на прощание спросил Турецкий.
– Конечно нет. Выйди все наоборот, мы имели бы ту же статью за непредумышленное убийство, только в тюрьму сел бы нормальный, здоровый человек.
Вот вам и супермеры безопасности – гуляй где хочешь, делай что хочешь, звони кому хочешь.
Кстати о звонках.
Долговой-то звонили как раз не из автомата, – значит, точно не Вовик. По крайней мере, хоть в чем-то этот психопат не замешан. Но тогда кто? Дименштейн – демагог, можно даже сказать, дурогон, но на злодея как-то не тянет. Нужно бы, конечно, допросить весь персонал без исключения, да только соучастие в побеге любому из них инкриминировать сложно, а в телефонном терроризме никто, естественно, вот так вдруг, по собственной воле, не признается.