В редакции популярного таблоида, именуемого «Московским комсомольцем», Турецкому координаты Говорова дать отказались.

И вообще отнеслись к звонку крайне подозрительно. Что для таблоидов, заметил про себя Турецкий, совершенно несвойственно.

Какая-то нервная дамочка долго допытывалась, кто он и откуда, потребовала назвать свой номер, она, дескать, убедится, что это действительно Генеральная прокуратура РФ, и перезвонит. От такой наглости «важняк» настолько обалдел, что даже не нашелся сразу, как ответить подостойнее – просто повесил трубку и перезвонил главному редактору.

Главного не было, Турецкий позвонил заму. Тот, слава богу, оказался покладистее и спокойнее, но тоже помог не очень.

– Говоров – прекрасный журналист, но у него, как бы это помягче сказать, пунктик: мания преследования. Он работает исключительно с криминальными сюжетами, и это не тупой пересказ событий, а глубокие журналистские расследования, которые вызывают явное неудовольствие в преступной среде. После двух неудавшихся покушений Говоров фактически перешел на нелегальное положение. В редакции появляется крайне редко, и никогда без острой необходимости. Его даже далеко не все сотрудники знают в лицо.

– То есть его что, вообще невозможно найти? – недоумевал Турецкий. – А за зарплатой он хоть приходит? У нас сегодня, кажется, пятое, или когда у вас зарплату выдают?

– А ведь вы правы, – явно обрадовался зам. главного. – Сегодня после обеденного перерыва будут давать деньги. То есть часто бывает, задерживают, а сегодня как раз редкий случай.

– И Говоров придет?

– Думаю, да, если, конечно, он сейчас в Москве.

Турецкий обещал подъехать, покараулить неуловимого журналиста, а заодно стоит поговорить и с редактором. Возможно, он тоже в курсе подкопов Говорова под продажных ментов.

Телефон зазвонил, когда Турецкий уже переступил порог родного кабинета, морально готовя себя к погружению в раскаленную атмосферу улиц. Звонила дражайшая супруга Ирина Генриховна.

– Саша, ты зарплату получил?

Вот они женщины! Нет бы поинтересоваться: не захирел ли, чем питаешься, как спится в одиночестве? Сразу в точку. Сразу о главном.

– Получил. – У Турецкого тоже вот выдался редкий случай. Видимо, годовщину августовского кризиса родное правительство решило отметить выдачей зарплаты в срок. И на всякий случай начали на месяц раньше. А то вдруг в августе новый дефолт случится.

– Саша, мы тут совсем пропадаем, такая дороговизна. Вышли на главпочтамт до востребования сколько сможешь. Хорошо?

– А может, самому приехать?

– Ты серьезно?

– Что, помешаю?

– Чему?!

– Ну, курортные романы...

– Турецкий! Что ты несешь. Мы целомудренны до безобразия. А тебе действительно дали отпуск? Что же ты торчишь в кабинете?

– Тут кондиционер. А отпуск пока не дали, но скоро вот закончу...

– Саша, я всего две минуты заказывала, так что ты там заканчивай, грязные рубашки сдай в прачечную, не питайся в сомнительных забегаловках и...

– Папочка, я хочу на дельтаплане полетать над морем, пришли нам денежек побольше, – вклинилась Нинка. – Мы тут скучаем...

На этом связь прервалась. Да, видимо, концерты с большим успехом не удались, и другой спонсор, кроме бедного меня, подумал Турецкий, не отыскался. А жаль.

Зам. главного редактора «Московского комсомольца», ничем не примечательный тип лет пятидесяти, к сожалению, ничего об изысканиях Говорова на предмет наркоманов и их отношений с милицией не знал. Или знал, но говорить не желал. Потому тема была исчерпана мгновенно и дальше разговор перетек на общие темы: о погоде, об экономической обстановке в стране и мире в целом, о наглости НАТО, о всеобщем бардаке и так далее. Редактор работой был, похоже, не особенно загружен, потому беседовал с удовольствием, чего нельзя сказать о Турецком.

Кондиционер в кабинете хотя и присутствовал, но не работал, и пятидесятилетний московский комсомолец боролся с жарой с помощью своей же родной газеты, он ею обмахивался и при этом угощал Турецкого горячим чаем, и сам его тоже пил. Секретарша редактора была предупреждена и в случае появления Говорова должна была незамедлительно доложить об этом. Что она и сделала, когда Турецкий уже отчаялся ждать и собирался откланиваться.

Говоров, которого Турецкий перехватил прямо у кассы, долго изучал его удостоверение и, воровато оглядевшись, молча кивком предложил следовать за ним. За ближайшим углом от входа в редакцию была припаркована обшарпанная «вольво», в которую Говоров и предложил сесть Турецкому, а после, еще раз опасливо оглядевшись, влез сам. Несмотря на жару, журналист был в застегнутой доверху кожаной куртке и кожаных штанах. Зачем он понадобился следователю Генпрокуратуры, Говоров даже не поинтересовался, а на вопрос, куда они направляются, ответил туманно:

– Туда, где завтра вы меня уже не найдете.

Какими-то закоулками-переулками «вольво» с жутко стучащим мотором и задним бампером, безбожно скребущим по асфальту, добралась до явно необитаемого семиэтажного дома сталинской постройки и наверняка предназначенного под снос или, возможно, под капитальную реконструкцию. Во всяком случае, строение было огорожено забором, на котором имелись надписи: «Работы ведутся СМУ № 287».

«Вольво» оставили в подворотне, и, отогнув доску в заборе, Говоров пропустил Турецкого во двор. Сам он не переставал озираться и нервно поводить плечом – товарищ был определенно со странностями. Если еще учесть, что он носил толстенные плюсовые очки и наверняка ничегошеньки не видел дальше полутора метров, его оглядки представлялись откровенной паранойей.

По полуразвалившейся лестнице поднялись на третий этаж. Говоров отстранил Турецкого от света, падавшего сквозь разбитое окно, и опустился на колени у единственной не снятой с петель двери. Он осторожно провел пальцем по косяку и отделил волосинку, которая соединяла дверь с дверной коробкой (интересно, чем он крепил волосинку, клеем?), рассмотрел ее на свет, удовлетворенно хмыкнул, очевидно убедившись, что она не повреждена.

Потом встал на цыпочки и еще раз повторил операцию со второй волосинкой на верхней части двери.

После чего с воплем саданул дверь ногой – она совершенно спокойно открылась, поскольку замок отсутствовал, – и ласточкой нырнул внутрь. Выстрелов не последовало, и вообще ничего страшного не случилось.

Говоров поднялся, отряхнулся и наконец пригласил Турецкого войти. Когда он расстегнул куртку, «важняк» увидел, что под ней тяжелый омоновский бронежилет.

Бронежилет Говоров не снял, к окнам не подходил, дверь закрыл и подпер старым тяжелым комодом, потом отодрал пару половиц на кухне и вытащил из образовавшегося тайника ноутбук, спиртовку и банку кофе. В компьютер он тут же что-то записал, но повернул его так, чтобы Турецкий ни в коем случае не увидел содержимое экрана. Чашки и канистра с водой стояли тут же на кухне, и журналист, спрятав ноутбук обратно под пол, взялся варить кофе.

Все происходило в полном молчании и напоминало дурной сон. Турецкий даже ущипнул себя, чтобы убедиться, что все это действительно происходит. Только когда кофе был разлит по чашкам, Говоров заговорил:

– Так что вы хотели мне рассказать?

– Я, собственно, хотел скорее у вас поинтересоваться, – с явным облегчением ответил Турецкий. – Примерно три месяца назад вы разговаривали с человеком по имени Евгений Промыслов. Я хотел бы выяснить содержание этих бесед и посмотреть ваши публикации, с этим связанные, если они, конечно, существуют.

– Я гарантирую своим источникам полную секретность и ни с вами, ни с кем это обсуждать не стану, – безапелляционно заявил Говоров. Он залпом выдул свой кофе и, часто моргая, уставился на Турецкого сквозь толстые линзы.

– Хорошо, отвлечемся от Промыслова и поговорим о наркотиках и о продажных милиционерах, – предложил Турецкий.

– Откуда мне знать, что вы не один из них?

– От верблюда! – запланированно вспылил «важняк». – У меня в кармане пистолет, и, если бы я, «продажный мент», хотел, пристрелил бы вас, невзирая на все ваши дурацкие скаутские заморочки.

Говоров посмотрел на Турецкого долгим оценивающим взглядом, покачиваясь на колченогом табурете, и вдруг бросился на него с неизвестно откуда взявшимся ножом, вопя, как заправский каратист.

Нож он использовать не успел – Турецкий, на таком же табурете, автоматически сгруппировался и угодил нападавшему коленом в пах, но сам при этом получил локтем по зубам и оказался на полу. Говоров свалился в конвульсиях рядом. Турецкий достал пистолет и щелкнул предохранителем, но пыл журналиста иссяк так же внезапно, как и зародился. Отдышавшись, он засунул нож в специальный карманчик на кожаной штанине и протянул руку в знак примирения:

– Олег.

– Саша, – пожал его руку Турецкий, все еще не убирая пистолета.

К сожалению, во время битвы табурет Турецкого сломался окончательно, и еще разбились обе кружки, так что продолжить беседу Говоров предложил в «гостиной», где имелся ободранный, с торчащими пружинами диван.

– Они меня почти вычислили, – сокрушался Говоров. – Ты знаешь, сколько нас, журналистов, погибает в год? Десятки! И это только в Москве. И что, твоя прокуратура много поймала убийц? Холодова убийц поймали или Листьева? Только каждый новый генеральный после месяца работы заявляет, что эти дела уже раскрыты на девяносто девять процентов! А дальше – шиш с маслом. А все потому, что иуды если не все, то через одного и в прокуратуре, и в МВД, и в УНОНе, везде. Каждый продается по профилю: РУБОП – рэкетирам, менты – рецидивистам, УНОН – наркоторговцам. И сами грабят, мочат ненужных опасных свидетелей, приторговывают наркотой и профессионалов прикрывают.

– А факты? – прервал его Турецкий. – Давай конкретно по наркотикам. Факты ты мне дать можешь?

– Они думают, меня замочат, и все, – гнул свое журналист, не обращая внимания на Турецкого. – Хрен вам, козлы! Не все! Я после себя столько оставлю, на десять лет хватит разгребать трем Генпрокуратурам. Ты выйди на любую плешку, или к трем вокзалам, или на Горбушку – дилеры даже не по хазам ныкаются. Стоят открыто, подходи кто хочешь, бери что хочешь, полный ассортимент: травка, кислота, крэк. А рядом мент крутится, за оборотом следит, чтобы его с процентом отчислений не надули. А сколько ежедневно по городу у наркош товара изымается? Или курьеров вяжут, или целые грузовики перехватывают. И куда товар потом идет? В государственные фонды на нужды медицинской промышленности? Хрен! Туда же дилерам под реализацию. И ты мне будешь после этого говорить, что в УНОНе честные парни окопались? Был я в этом УНОНе, есть там у них мудак один – Кривенков, так он сразу на хрен меня послал. Вы, говорит, в своих статьях порочите славное имя и незапятнанную честь, трубите о нелегальной легализации наркоторговли, за что вам позор и никакого от нас сотрудничества. Я тебе вот что скажу, Саша, с такими Кривенковыми мы скоро любую Колумбию переплюнем. Мы с такими Кривенковыми... – Где-то в недрах говоровской кожанки заверещал мобильник. Журналист замолчал на полуслове и извлек трубку осторожно, двумя пальцами, как будто она была заминирована.

Несмотря на вроде бы установившееся между ними доверие, разговаривать Говоров отправился в туалет, он бы еще и воду включил, наверное, если бы она, конечно, была, но воды не было, и Турецкий мог слышать обрывки его приглушенных реплик, хотя содержание разговора так и не понял.

Журналист появился из туалета совершенно бледный и, вытащив ноутбук из тайника, забросил его в полиэтиленовый пакет, туда же отправились спиртовка и кофе:

– Уходим, Саша. Дворами, поодиночке и в разные стороны. Они через десять минут будут здесь.

– Кто – они?

– Хочешь, оставайся – познакомишься. – Говоров, не прощаясь, потрусил к двери.

– А про Промыслова поговорить?

– Я тебя сам найду. Скоро, – пообещал Говоров и умчался вниз.

Турецкий тоже покинул квартиру. Но совсем уходить не торопился. Интересно было посмотреть, кто именно приедет убивать журналиста. Он перебрался в соседний подъезд и с пистолетом на изготовку стал ждать. Десять минут тянулись невероятно медленно. И место «важняк» выбрал явно не самое лучшее, в подъезде воняло то ли дерьмом, то ли сдохшей крысой, жужжали огромные зеленые мухи. Но перебазироваться он не решился, если вдруг снайпер засел на соседней крыше, живым ему не уйти и подкрепление вызвать нельзя – мобильника, как назло, нет, только пейджер.

Десять минут наконец истекли. Турецкий дал убийцам еще пять, на случай если они по обычной российской безалаберности опаздывают, потом еще пять, но никто так и не появился. Сквозь щели в заборе он видел только проехавшую мимо машину ППС, но те не остановились и даже не снизили скорости. Еще через пять минут он со всеми предосторожностями покинул убежище и побрел к ближайшей станции метро, размышляя: придурок Говоров, маньяк или любитель разыгрывать лопухов следователей.