Глава пятая BAMBINA BAMBINA
1
Михаил Микешко уже очень давно не выходил из дому иначе как в сопровождении двух охранников. А с некоторых пор ввел себе за правило непременно надевать пуленепробиваемый жилет. Это было, конечно, неудобно, особенно когда на Петербург нападала влажная летняя жара, которая переносится куда хуже более высокой температуры при сухом воздухе.
Но теперь, поздней осенью, это неудобство ощущалось уже меньше, а вопрос личной безопасности встал значительно острее, после того как основанный им пенсионный фонд объявил о своей несостоятельности и приостановил выплаты по вкладам.
У закрытых дверей толпились отчаявшиеся вкладчики, поговаривая о том, чтобы передать дело в суд. Но по этому поводу Микешко был совершенно спокоен – в отличие от пенсионеров он хорошо знал российские законы и прекрасно отдавал себе отчет в том, что привлечь его к судебной ответственности абсолютно не за что. Он организовал частное предприятие, которое действовало на свой страх и риск, и люди, которые вкладывали в него свои деньги, также рисковали. Не получилось, ребята, бывает…
Правда, для самого Микешко банкротство его компании вовсе не было неожиданностью. Так оно и было задумано с самого начала. Все просчитано и промерено. И то, что в результате этой операции не только значительно возрастет личное состояние семьи Микешко, причем не как-нибудь, а за счет ограбления доверчивых людей, отдавших ему последнее, нисколько не волновало Михаила.
Он мыслил исключительно голыми цифрами, остальное его не интересовало.
Микешко мало кто любил, а сам он, как утверждали некоторые из тех, кто знавал его раньше, был по-настоящему привязан только к своим лягушкам.
Нечто человеческое можно, наверное, найти в каждом. Если покопаться, у любого найдется своя слабость. Такой ахиллесовой пятой Михаила Микешко была любовь к террариуму и его обитателям: лягушкам, жабам, тритонам, ящерицам, черепахам. Говорили, что в новом трехэтажном особняке, который Михаил выстроил в Озерках, два больших зала были предназначены исключительно для террариумов. Тут круглый год поддерживалась определенная температура, влажность и режим освещения, росли вечнозеленые тропические растения, а за стеклами просторных террариумов ползали самые фантастические пресмыкающиеся и амфибии планеты.
Только здесь Микешко чувствовал себя по-настоящему счастливым.
Узнать такое о враге – все равно что выиграть в лотерею.
К тому же Михаил Микешко был человеком рациональным и во всем любил точность. Если он принимал какое-то решение, то обычно сам неукоснительно ему следовал. Так, он постановил, что выходные непременно следует проводить в загородном доме (он купил на берегу Вуоксы участок карельского леса размером в несколько гектаров, который обнес высоким забором с колючей проволокой. Когда хозяин бывал дома, на проволоку подавалось высокое напряжение.
В пятницу во второй половине дня улицы Питера часто бывают запружены машинами, которые, нервно работая моторами, нетерпеливо ожидают, когда же зажжется зеленый. Увы, под красный проехать не может никто, даже темно-серый приземистый с раскосыми фарами «скорпио» Михаила Микешко.
Ничего не поделаешь. Известный финансист, скрытый от мира затемненными пуленепробиваемыми стеклами автомобиля, мрачно разглядывал идущих по Литейному прохожих. Все они казались ему никчемными и жалкими (мысль о том, что некоторые из них стали такими лично благодаря ему, нисколько не смущала).
Между рядами остановившихся на светофоре машин протискивались всевозможные торговцы. Внезапно внимание Микешко привлекла яркая зеленая картинка. Он вгляделся внимательнее – так и есть, ЛЯГУШКА. Перед ним стоял какой-то невзрачный мужик с ежиком бесцветных волос на голове, который предлагал книгу «Bambina bambina». Вряд ли кто-нибудь еще из сидевших в машинах знал, что это латинское название гигантской тропической лягушки.
Удивительно, что в обширной библиотеке Микешко такой книги не было!
– Вот идиот, – проворчал Микешко. – Нашел что предлагать. Торговал бы «Пентхаузом», больше было бы толку. Или пропился совсем.
– Да украл, наверно, – подал голос шофер.
– Наплевать, – сказал Михаил и опустил оконное стекло. – Эй, парень, – позвал он незадачливого продавца неходового товара.
Немедленно к «скорпио» подскочил шустрый мальчонка с целым набором различных газет и журналов, начиная от «Духовного вестника» и кончая «Спид-инфо».
– Да не тебя, – ленивым жестом отстранил его Микешко. – Вон ты, – он поманил пальцем мужика, пытавшегося продать книгу о редкой тропической лягушке. – Сколько?
– Пять, – ответил мужик.
– Пять чего? – презрительно переспросил Микешко и, заметив, что на светофоре зажегся желтый, сказал: – Давай скорее, хватит телепаться.
С этими словами он вынул из кармана десятидолларовую бумажку. В действительности Микешко был вовсе не из тех любящих пошиковать «новых русских», которые ради понта швыряют «баксами» направо и налево. Просто на светофоре уже горел зеленый свет и искать купюру помельче не было времени.
Мужик, однако, не торопился. Он взял бумажку и замер, разглядывая ее.
– Что, зеленые в первый раз увидел? – расхохотался Микешко. – Да потом посмотришь, не бойся, не фальшивые!
Мужик спрятал бумажку в карман обтрепанных джинсов.
– Книгу-то давай! – начал терять терпение Микешко и протянул руку.
Мужик, ни слова не говоря, сунул ему книгу, и финансист внезапно почувствовал, как будто его что-то кольнуло в тыльную сторону ладони.
– Ты чего? – спросил он, но мужик исчез, как будто испарился.
В этот момент водитель «скорпио» нажал на газ, и машина рванулась вперед. Михаил тут же забыл и про мужика, и про укол. «Показалось, наверно», – подумал он. Все свое внимание он сосредоточил на книге. В бамбину бамбину он влюбился с первого взгляда и решил, что при первом же удобном случае попросит торговцев, нелегально перевозящих животных через границу, достать ему такую. За любые деньги! Он уже стал соображать, где будет лучше поставить для нее террариум.
Внезапно он почувствовал себя плохо. Показалось, что в машине нестерпимо душно, хотя там всегда работал кондиционер. Микешко тронул водителя за плечо, как будто хотел что-то сказать, но в глазах потемнело, а голова безжизненно упала на грудь.
Охранник, сидевший рядом с «хозяином», тотчас же понял, что случилось что-то неладное.
– Припаркуйся, – бросил он так встревоженно, что водила через ряд вильнул к обочине.
Машина аккуратно тормознула, и охранники попытались привести шефа в чувство. Наконец, один из них, когда-то окончивший два курса медучилища, догадался пощупать у босса пульс и поднять веки. Пульс не прощупывался, зрачки на свет не реагировали.
Приехавшей «скорой помощи» оставалось только констатировать смерть. Первоначальный диагноз – внезапный сердечный приступ.
2
Впоследствии вскрытие установило, что Михаил Микешко был отравлен. Каким образом это могло произойти и как этот практически неизвестный в России яд мог попасть в организм финансиста, так и осталось невыясненным, хотя и охранники, и вслед за ними работники правоохранительных органов были почти уверены, что отравление было связано с покупкой книги о тропической лягушке. И тогда это мастерски спланированное заказное убийство. Это, увы, был единственный вывод, который им удалось сделать.
Мало кто жалел о том, что на свете перестал существовать Михаил Максимович Микешко. Лишь самые доверчивые из бывших вкладчиков ННБ, которые еще надеялись, что когда-нибудь получат назад свои деньги, сетовали на то, что исчезла и эта надежда.
Что же касается мадам Микешко, то она вовсе не чувствовала себя безутешной вдовой и даже не пыталась разыгрывать эту роль. Напротив, она цвела как никогда. Кто бы мог подумать, что ей так повезет: она стала свободной состоятельной женщиной – ОЧЕНЬ состоятельной. Соглашаясь на этот брак, она, конечно, мечтала о том, что когда-нибудь придет такой день, но никак не могла рассчитывать, что он наступит так скоро.
Оплакивать смерть Микешко могли разве что его пресмыкающиеся друзья, но даже крокодил не заплакал. «Скотобаза», как собирательно именовала теперь мадам Микешко тех, кого еще неделю назад ласково звала «наши зверики», ничего не заметила. Как ни в чем не бывало рептилии грелись под искусственным солнышком, пока их новая хозяйка не сделала широкий жест и не подарила всю коллекцию вместе с ценным оборудованием для террариумов Петербургскому зоопарку.
Спонсорская акция получила должное освещение на телевидении и в периодике, поскольку сопровождалась презентацией. Корреспонденты нашли, что траур с бриллиантами вдовствующей миллионерше очень идет.
3
Турецкий подошел к окну, уходить из гостиницы было нельзя, он ведь обещал Лисицыной, что будет на месте. Почему-то снова заболело плечо, и вообще Турецкий вдруг почувствовал, что совершенно лишился сил, – сказывались недавнее ранение, драка, вечные недосыпания. Он был рад, что сейчас его никто не видит, не хотелось показывать людям свою слабость. «Я не Перри Мейсон и не агент 007, – мрачно подумал он. – Наверно, в реальной жизни таких железобетонных сыщиков вообще не бывает. Но люди ждут от нас именно этого»…
С этими мыслями он лег на кровать поверх покрывала и через секунду заснул.
Его разбудил осторожный стук в дверь.
Турецкий в один миг вскочил с кровати и, приглаживая на ходу волосы, поспешил к двери.
Как он и предполагал, на пороге стояла Валентина Андреевна. Она казалась какой-то растерянной, рыжеватые с проседью волосы выбивались из-под платка, и в ней появилось что-то от той девочки с фотографии, какая-то наивность, хотя теперь она была связана скорее со страхом.
– Александр Борисович, – сказала она, немного задыхаясь, как будто шла очень быстрым шагом вверх по лестнице, – он пришел сразу же после вас.
– Бородатый? – спросил Турецкий.
– Да, – удивилась учительница, и глаза ее за толстыми стеклами очков стали совсем круглыми, – откуда вы знаете?
– Я встретил его на улице. Заметный тип. Приехал со мной из Москвы, я его запомнил еще на вокзальной площади. Он живет здесь же, в гостинице.
Услышав об этом, Лисицына задрожала. Турецкий буквально физически ощущал исходившие от нее волны страха.
– Он преступник? – спросила она.
– Я, как работник прокуратуры, не могу объявлять человека преступником, пока его вина не доказана, – ответил он, – но полагаю, да.
– А так на вид никак не подумаешь, – покачала головой Валентина Андреевна, – такой интеллигентный. Только вот глаза…
– А вот глаз я его не разглядел, признаюсь, – улыбнулся Турецкий.
– Глаза такие неприятные, не то чтобы лживые, а какие-то пустые. Я когда его глаза увидела, тогда и подумала, что он не настоящий интеллигент.
– Разве интеллигенты глазами чем-то отличаются? – спросил Турецкий.
– Конечно! – с жаром произнесла Лисицына, и сразу стало видно, что она словесник. – Глаза – это зеркало души, и у человека, истинно интеллигентного, в них чувствуется глубина, честность, искренность.
– И вам приходилось встречать людей с такими глазами? – поинтересовался Турецкий, который совершенно иначе классифицировал людей, и уж точно не по выражению глаз. Глаза, увы, уже столько раз его подводили. Взять хотя бы Татьяну Бурмееву, впрочем, нет, он поклялся не вспоминать о ней.
– Разумеется,– ответила Валетина Андреевна,– ну, хоть вы, например.
Турецкий смутился, но тут же, вспомнив о фотографии, спросил:
– А у Кости, у Скронца, тоже были чистые глаза?
Валентина Андреевна кивнула:
– Он происходил из очень интеллигентной семьи, у него отец профессор географии, и это было заметно по всему. Он так выделялся среди других молодых людей, да вы посмотрите на фотографию и сравните его с Пупотей. Совсем другое дело. Скажите, ему что-то грозит? Знаете, это, наверно, покажется вам смешным, но я почему-то беспокоюсь.
– Расскажите все по порядку, – предложил Турецкий.
– Когда вы ушли, я начала собираться в школу, времени у меня было в обрез. Идти мне до школы минут двадцать, это не очень далеко, в Князеве нет особенно далеких расстояний. Но я предпочитаю приходить пораньше, я вам уже говорила. А тут еще надо было не забыть тетрадки восьмого «Б» с сочинением, затем взять кое-какие книги и к тому же привести себя в порядок. Учитель должен подавать пример ученикам, в том числе и своим внешним видом.
Турецкий взглянул на ее потертый костюм английского покроя и белую блузу с отложным воротничком, также уже очень и очень поношенную, и постарался сдержать улыбку.
Валентина Андреевна, разумеется, не успела собраться, когда собака во дворе снова залаяла. Она вышла на крыльцо и увидела, что у калитки стоит высокий представительный мужчина с бородой – явно приезжий. Помня о том, что ей буквально пять минут назад говорил Турецкий, Валентина Андреевна немного струхнула, но затем постаралась взять себя в руки, понимая, что страхом только выдаст себя.
Она любезно попросила незнакомца войти, но тут же предупредила его, что сейчас у нее почти нет времени на разговоры, потому что она опаздывает в школу.
Незнакомец назвался племянником Скронца, Дмитрием Николаевичем, фамилию он не упоминал, что немного удивило учительницу, но она не стала задавать лишних вопросов.
Дмитрий рассказал душещипательную историю о том, как его дядя услышал по радио передачу, где читали письмо Валентины Андреевны, и вспомнил ее. Оказывается, он тоже так и не забыл эту девушку, но не знал ее адреса, и так они потерялись. К сожалению, в настоящее время он, увы, болен, и притом весьма серьезно (чем именно, учительница также на всякий случай не стала уточнять), поэтому он прислал в Князев своего любимого племянника.
– Но к чему такая спешка? – спросила Валентина Андреевна. – Он мог приехать сам попозже, раз он болен.
– Ваше письмо его так взволновало, – ответил Дмитрий, – что ему не терпелось вновь связаться с вами.
Дмитрий явно чуть-чуть переигрывал, и это насторожило бы любую, даже более романтически настроенную натуру, чем Валентина Андреевна. Каким бы ни был Скронц, трудно было предположить, что он заставит своего любимого племянника бросать все и немедленно отправиться в Князев.
– Вы выехали в тот же день, когда прозвучала передача? – спросила она Дмитрия.
– Да, – ответил племянник Скронца. – Ему ведь нельзя волноваться, вот я и решил, что съезжу к вам сам и возьму фотографию.
– Фотографию? – подняла брови Валентина Андреевна. – Вы мне сказали, что он хотел снова возобновить знакомство, то есть я вас так поняла. Значит, вы приехали только, чтобы забрать фото?
– Нет, конечно,– рассмеялся Дмитрий, как показалось учительнице, весьма натянуто. Он, по-видимому, не ожидал, что, для того чтобы получить снимок, придется отвечать на такое количество неудобных вопросов. – Но он хотел бы удостовериться, что это действительно вы. Мало ли может быть совпадений.
– Возможно, – туманно ответила учительница. Она посмотрела на стенные часы и наигранно удивилась: – Боже мой, уже половина девятого! Обычно в это время я уже в школе!
– Хорошо. – Было похоже, что племянник Скронца понемногу теряет терпение, и Валентине Андреевне показалось, что, если сейчас она скажет или сделает что-то не то, он применит силу. – Покажите мне фотографию, и я сам смогу сказать, есть ли на ней мой дядя или нет.
Валентина Сергеевна посмотрела в еще раньше не понравившиеся ей глаза и смутно почувствовала опасность. Даже если бы получасом раньше Турецкий не предупреждал ее о том, что нужно попытаться провести этого человека, она, возможно, интуитивно догадалась бы это сделать сама. Почему-то в тот миг ей показалось, что если бы фотография у нее действительно была и она отдала бы ее «Хемингуэю» (к счастью, фото уже находилось у Турецкого, и потому Валентина Андреевна не смогла бы отдать его и под пыткой), то совершенно очевидно, что она недолго бы оставалась в живых. Вряд ли этим стал бы заниматься сам «интеллигентный» бородач, но разбойное нападение было обеспечено.
– Да, – самым легкомысленным тоном ответила Валентина Андреевна. – Это правильно! Верная мысль!
Она впоследствии и сама удивлялась, как ей хватило смелости и актерских талантов говорить убедительно, ведь внутри все застыло от страха.
– Тогда пойдемте вместе со мной в школу, – сказала она. – Фотография у меня там, в учительской. Я как раз писала письмо на большой перемене, смотрела на это старое фото и так и оставила его в столе. Было много тетрадок в тот день, боялась помять. Пойдемте.
«Если он преступник, – хладнокровно подумала Валентина Андреевна, – он ни за что не пойдет со мной. Потом его опознают десятки свидетелей».
– У меня сейчас дела, – ответил племянник Скронца. – Но я могу зайти к вам после уроков. Вы сможете принести фотографию?
– Конечно, – уверила его Валентина Андреевна, – у меня сегодня шесть уроков, так что я закончу в три и где-то в половине четвертого буду дома. Давайте для верности договоримся на четыре.
– Хорошо, – ответил Дмитрий. – Но я очень прошу, не забудьте фотографию, а то дядя очень расстроится. Если он снова потеряет вас, ему этого не пережить.
Валентина Андреевна так и не поняла, почему получение фотографии накрепко связано с продолжением знакомства, но и на этот раз не стала уточнять.
– И что потом? – спросил Турецкий.
– А потом я, как видите, отменила свои уроки, что я делаю только в исключительных случаях вроде по-настоящему тяжелой болезни, и пришла сюда к вам, – закончила свой рассказ учительница.
– Вы поступили очень правильно, – ободрил ее Турецкий.
– Этот человек ведь не имеет никакого отношения к Косте, правда? – с надеждой в голосе спросила Валентина Андреевна.
– Он ему такой же племянник, как и я, – ушел от ответа Турецкий, – это совершенно очевидно. И вся его история о тяжелобольном дяде, который срочно срывает племянника и посылает его искать женщину, с которой был знаком три дня сорок лет назад, выглядит слишком уж ненатурально. Это прямо сцена из дамского романа, причем самого низкопробного. Я уж не говорю о его настойчивом желании завладеть фотографией.
– А меня больше всего насторожило то, что он не захотел пойти со мной в школу, – покачала головой Валентина Андреевна. – Ведь если он действительно собирался всего лишь увидеть этот снимок и убедиться, что изображенный на нем действительно его дядя, это можно было сделать очень просто, пройдя со мной в учительскую. Но у него сразу появились какие-то неотложные дела.
– Вчера совершенно неожиданно для себя приехал в Князев, а сегодня у него тут уже неотложные дела, – усмехнулся Турецкий. – В общем, дорогая Валентина Андреевна, придется вам стать злостной прогульщицей.
– О чем вы, Александр Борисович? – удивилась учительница.
– Придется вам прогулять уроки в школе, – ответил Турецкий. – Неделю или больше, сейчас пока трудно сказать, а может быть, всего дня три. Вам надо уехать. У вас есть где-нибудь родственники, у которых вы можете погостить какое-то время? Лучше где-нибудь в деревне.
– Есть, – нерешительно ответила Лисицына, – во Мстере живет родная сестра, в Удолах – двоюродная…
– Отлично, – ответил Турецкий, – вот и поезжайте в Удолы. Сейчас, не заходя домой, понимаете?
– Прямо вот так, без вещей, в этом костюме? У меня и денег-то нет, вот тут осталось семь тысяч до получки.
– Я вам смогу дать немного. – Турецкий пошарил в карманах и вынул бумажку в пятьдесят тысяч. – Этого вам хватит на билет и на самое первое время. Придется ехать без вещей и в этом костюме. Я понимаю, вам его жаль, но жизнь-то дороже. С этим вы не можете не согласиться. Мне кажется неразумным сейчас подходить к дому.
– Может быть, вы и правы, – ответила Валентина Андреевна. Она посмотрела на часы: – Раньше был автобус в двенадцать, а сейчас не знаю, есть ли.
– До станции доедем на такси, а там посмотрим – сказал Турецкий. – Незачем вам лишний раз показываться на улице.
– На такси?! – засмеялась Валентина Андреевна и сказала совсем по-простому: – У нас, чай, не Москва! У нас их отродясь не бывало: кому ездить-то? Да и автобус у райсовета останавливается – рукой подать.
