ЧАСТЬ ВТОРАЯ
КАЛИФ НА ЧАС
Большое массивное здание на площади Дзержинского, выстроенное еще до революции для акционерного общества «Россия», а в тридцатое годы надстроенное архитектором Щусевым, носит в путеводителях по Москве скромное название: «административное здание на площади Дзержинского». Но кто же во всем СССР не знает, какая «администрация» здесь располагается?!
Этот мрачный дом внушает страх, кажется, от одного его вида внутренне содрогнется и поежится каждый. Конечно, прошли те времена, когда со всей Москвы съезжались сюда по ночам черные воронки, привозя все новые и новые жертвы. Времена те минули, да навсегда ли… Правда, теперь мимо здания КГБ уже не пробегают поспешно, а просто проходят, но сердце все равно постукивает.
Однако есть в Москве люди, которые спокойно приходят на площадь, названную в честь железного Феликса. Для них этот мрачный массив – место работы. Каждое утро останавливаются здесь «Волги» с бегущим оленем на капоте, из них выходят серьезные люди с портфелями. Летом они в строгих костюмах, весной и осенью – в плащах и шляпах, зимой – в хороших драповых пальто с каракулевыми воротниками.
Что-что, а это Галя Крутикова знала прекрасно. Плащ, демисезонное или зимнее пальто, шинель, шапка, шляпа, фуражка – каждая из этих вещей имела для нее свое неповторимое лицо, отличное от других. Каждый предмет Галя помнила прекрасно и никогда бы не спутала с другим, как и лицо человека. Галя была гардеробщицей.
Ведь в КГБ работают не только майоры и полковники. Среди многочисленных служащих в этой солидной организации есть вахтеры, буфетчицы, электрики, механики по лифтам, уборщицы. Есть, конечно, и гардеробщики. Разумеется, всех этих людей, даже самого последнего дворника, проверяют по всем статьям, на каждого лежит папка с личным делом, в которую заносятся анкетные данные, вписываются все контакты, а на всякий случай и порочащие сведения, которыми в случае чего можно было бы воспользоваться как средством давления.
Каждый из работающих здесь прекрасно знает, что его жизнь видна кому следует как на ладони. Но они мирятся с этим, ведь сколько преимуществ дает служба в такой солидной организации – взять хотя бы прекрасные продовольственные заказы, где по очень скромным ценам можно приобрести деликатесы, о которых соседи и слыхом не слыхивали.
А отпуск, проведенный в отличных домах отдыха и санаториях?
Гале повезло. Она приехала в Москву из провинции, хотела поступить в МГУ. Не получилось. Пошла работать на завод, чтобы зацепиться в столице. А потом получила это место через одного знакомого…
Помимо заказов и отдыха в санаториях Гале досталось и кое-что неизмеримо более важное – временная прописка сменилась постоянной, койка в общежитии – хорошей комнатой совсем близко от работы, в Мыльниковом переулке. Так что на работу она обычно ходила пешком.
Вот и сегодня теплым сентябрьским днем она быстро шла по Кривоколенному переулку по направлению к площади Дзержинского. Было по-утреннему свежо, день обещал быть солнечным, начиналось бабье лето, но настроение у Гали было скверным.
Без пятнадцати восемь она уже была на рабочем месте. Надела синий форменный халат, причесалась перед зеркалом, подкрасила губы неяркой помадой – гардеробщица тоже должна выглядеть хорошо.
– Галка, ты чего марафет наводишь, хочешь жениха подцепить? – Это тетя Клава, старейшая работница учреждения, она подавала пальто и Берии, и Ежову, о чем иногда любила вспоминать: «Лаврентий Палыч, девчонки, был обходительный мужчина, вежливый, завсегда улыбнется, слово доброе скажет…»
– Да какие там женихи! – махнула рукой Галя. – Были женихи, да все вышли.
– Смотри, засидишься в девках, а потом кто возьмет перестарка, – наставительно заметила тетя Клава и ушла к себе на номера с 1000 и дальше.
Галя кусала губы. «Женихи! – с горечью думала она. – Как ухаживать, так ковриком стелется, а как жениться, так извините». И хотя она понимала, что ей грех жаловаться на товарища Потехина, ведь его трудами она получила это место, прописку, комнату, однако почему-то не чувствовала благодарности. А ведь с самого начала знала, что он женат и что людям его положения разводиться никак нельзя, это неизбежно отразится на карьере. Но что же делать теперь, когда выяснилось, что она беременна?..
В восемь открылась дверь и вошли первые посетители.
На улице было тепло, и многие, особенно кто на машинах, приехали без пальто, другие приходили в легких пыльниках, так что работа предстояла не очень-то напряженная. Не то что зимой, когда к концу дня руки совсем отвисают из-за тяжеленных зимних пальто. Но сейчас Галя не отказалась бы потаскать шубы и пальто на вате – подруги сказали, что от напряжения брюшного пресса зародыш может не удержаться внутри и все пройдет само собой.
К Гале подошел один из посетителей: зеленоватый короткий плащ из модной болоньи, небольшая шляпа со слегка загнутыми полями – импортное производство. Да и в лице этого человека было что-то ненашенское. «Нерусский»,– с уверенностью констатировала Галя, однако виду не подала – в здании на площади Дзержинского было принято скрывать свои мысли.
Она с вежливой полуулыбкой взяла плащ и шляпу. Безусловно, иностранное производство. Когда же у нас научатся шить нормальную одежду! А цвет! У нас сейчас все гоняются за болоньей как сумасшедшие, а цвет – синий да коричневый, а тут – совсем другое дело.
Уже вешая плащ на вешалку, Галя бросила взгляд на этикетку, пришитую с внутренней стороны воротника: Deutsche Demokratische Republik . Немец, значит. Хорошо у них там живут, в этой ГДР. Товарищ Потехин бывал во всех странах народной демократии и рассказывал, что немцы живут лучше всех. Так их жизнь описывал, что Галя только диву давалась, а вслед за ней и подруги, которым она все пересказывала. Она и сама мечтала съездить в ГДР или в Болгарию на Золотой Берег, да только служащим КГБ это было строжайше запрещено. Даже выезжая летом на отдых, Галя должна была информировать кого следует о том, где она находится и куда собирается ехать дальше. О ее отношениях с товарищем Потехиным, разумеется, кому следует также было известно, но Галю по этому поводу никогда не вызывали, значит, негласно давали добро.
Галя взяла номерок и подала немцу, который, взяв его, улыбнулся и сказал, коверкая звуки:
– Шпасибо.
– Пожалуйста, – улыбнулась Галя.
Немец подошел к зеркалу и оглядел себя. У него в руках был хороший кожаный портфель.
«Ихний к нашим приехал», – подумала Галя, но ее внимание отвлекли двое военных, появившихся перед ней с темно-зелеными плащами. Одного из них Галя знала, второго видела впервые. Военная форма на первый взгляд должна была представлять для Гали некоторую сложность, на самом же деле воинское звание, род войск, другие знаки отличия делали одежду военных не менее запоминающейся, чем гражданская. Трудновато было с пограничниками: их приходило много, и все с зелеными петлицами. Настоящие же сотрудники шинелей не носили.
Эту потрясающую способность запоминать людей и их одежду Галя открыла в себе, только когда стала работать гардеробщицей. Поначалу она проверяла себя – точно ли этот толстяк пришел в пальто с коричневым каракулевым воротником и большими, похожими на шоколадные пуговицами, а этот– в сером демисезонном, холодном не по погоде… Всякий раз она оказывалась права. Иногда даже шла за пальто еще до того, как изумленный посетитель протягивал ей свой номерок.
После этого ее вызвали куда следует и объяснили, что такое поведение попахивает в лучшем случае хулиганством.
– Вы что, запоминаете всех в лицо? – пристрастно спросили ее.
– Нет,– скромно ответила Галя, почувствовав, что в данном случае будет лучше промолчать о своих талантах. – Только тех, кто каждый день ходит.
– Ну и не надо этого, – мягко указали ей. – А то подумают, что у нас здесь даже в гардеробе стоят соглядатаи. А ведь вам дорого ваше место?
Галя только кивнула и больше уже не подавала виду, что очень хорошо помнит, кто и что ей сдавал.
Так потянулся день. Плащи, шляпы, береты, шуршащие болоньи и военные пальто цвета хаки, серые, черные… Работать было совсем нетрудно, но Галя чувствовала себя усталой. Еще бы, она ведь уже, должно быть, на втором месяце. Она не представляла себе, как скажет об этом товарищу Потехину, который как раз находится в служебной командировке. Может быть, все-таки разведется, нет, лучше об этом даже не думать.
Обеденного перерыва у гардеробщиц не было, но они время от времени подменяли друг друга, чтобы по очереди сбегать в столовую и наспех перехватить что-нибудь. Так и на этот раз. Однако от запахов еды Гале вдруг стало так плохо, что она ограничилась стаканом чая за три копейки и булочкой за семь. Она вернулась на свое рабочее место такая бледная, что тетя Клава шепнула:
– Галка, ты чего, заболела?
В ответ Галя только махнула рукой. Больше всего ей хотелось сейчас оказаться дома.
Ближе к шести посетителей становилось все меньше, вешалки пустели. Галя оглянулась: на ее участке остался только один-единственный плащ – зеленоватая с переливом болонья и небольшая шляпа, в которых пришел немец. «Долгонько же он там, – тоскливо подумала Галя,– Решают что-нибудь серьезное, наверно».
Без пяти шесть на лестнице появился молодой человек, которого Галя встречала и раньше, однако не часто. Он, без сомнения, был сотрудником КГБ, но не местным, так как появлялся в «административном здании» на площади Дзержинского лишь время от времени, да и то достаточно редко. Кроме Гали с ее фотографической памятью, его вряд ли кто помнил в лицо. Он легко сбежал вниз по ступенькам, остановился перед Галей и протянул ей номерок.
На миг она оторопела. На белой алюминиевой пластине номерка стояла цифра «396». Это был номерок, который она сегодня утром отдала немцу, номер, на котором до сих пор одиноко висели его плащ и шляпа. Но это был не он!
Тем не менее молодой человек как ни в чем не бывало, улыбаясь, протягивал ей номерок. Как во сне, Галя взяла его и через минуту подала плащ и шляпу.
– Спасибо, – сказал молодой человек на чистейшем русском языке.
Галя молча смотрела, как он уверенным жестом надевает плащ, затем перед зеркалом водружает на себя не принадлежащую ему шляпу. «Шляпа-то маловата», – подумала Галя с неожиданным злорадством. Молодой человек тем временем повернулся и преспокойно вышел на улицу.
Произошедшее настолько поразило Галю, что она забыла и о своем состоянии, и о товарище Потехине. Ее первой мыслью было сообщить о происходящем куда следует, но затем она подумала, что кто следует, наверно, и так знает обо всем не хуже ее самой. «Раз исчез, значит, так надо, – подумала Галя. – А что я пойду… Опять скажут, работаю соглядатаем, выгонят еще…» Но она на всю жизнь запомнила это лицо молодого человека – черты эти, пожалуй, можно было назвать даже приятными: светлые волосы, серые глаза, высокий лоб, если бы не наглая улыбка, спрятавшаяся в уголках рта, не мутность взгляда, какая бывает у людей, которые постоянно лгут. «Не хотела бы встретиться с таким на узкой дорожке», – пронеслось у нее в голове, когда она провожала его взглядом.
Больше Галя не видела ни немца, ни молодого человека, ушедшего в его плаще, а вскоре и сама при весьма неприятных обстоятельствах была вынуждена уйти с работы.
