Глава четвертая. РАСКРУТКА

Был поздний вечер, когда у Турецкого едва слышно запиликал мобильник. Денис и Филипп готовы были появиться со своим первым отчетом. Но встретиться следовало так, чтоб никаких свидетелей при этом не оказалось. А в пансионате, где в соседних комнатах поселились Турецкий с Поремским, сделать это было крайне трудно.

Комнаты хоть и находились на первом этаже, но были до половины зачем-то забраны решетками. Одна радость, что днем здесь ему можно было не находиться. Далее, в коридоре, у телефонного аппарата, постоянно находился дежурный. Зачем? Трудно сказать. Может, для тех, кто не имел своего мобильника? Но такие здесь, по-видимому, и не отдыхают. Странно, одним словом.

Территорию пансионата окружала высокая кованая ограда. У ворот находилась будка с охранниками.

Турецкий, поселившись в этом пансионате, сразу понял, с какой целью его устроили именно здесь, — тут он находится под контролем, здесь не может случиться неприятных неожиданностей, будет видно, кто приходит, зачем, когда уходит и так далее.

Александр Борисович даже расстроился, о чем не преминул немедленно сообщить Владимиру Поремскому. Тот рассмеялся.

—  Шеф, не берите в голову этих глупостей, как говорят в Одессе. Какой надзор? Да я уже имел сегодня консультацию с доверенными людьми, и они мне все в самом лучшем виде и объяснили, и показали. Слушайте сюда...

И Володя рассказал, что ходить мимо дежурного нет никакой нужды, поскольку в противоположном конце коридора имеется другой выход, которым и пользуются все, проживающие здесь. А там охраны отродясь не бывало.

Затем он пояснил, что автоматические ворота предназначены для проезда автомобилей, а не для людей. Последние уже давно приспособили для себя более удобный проход в ограде. Тропинка прямо от входа пансионата была протоптана в глубь декоративных посадок и выводила точно к дыре, проделанной в чугунной решетке. Фактически официальный проход, все им пользуются, и мало кому приходит в голову постоянно отмечаться у охранников на выходе. Тоже, между прочим, сугубая формальность, сохраняемая неизвестно с какой целью. Прибыл — отметился в книге, отбыл — то же самое.

—   Так что проблем нет, шеф, — закончил Володя. — А вы собирались ночью куда-нибудь улизнуть? Амурные дела, шеф? Впрочем, молчу. Вопрос не по чину. Да, тут есть, есть, на кого обратить внимание, я видел, даром что глухая провинция! А на самом деле больше напоминает парник, где вызревают приятные душе цветы!

—  Босяк ты, вот что, — засмеялся Турецкий. — Я думал, что мы встретимся нынче с ребятами.

—    Вы имеете в виду кого-то конкретного, шеф? — сохраняя серьезность, продолжал слегка дурачиться Поремский.

—   А я вот не знаю, что лучше — их позвать к нам или нам отправиться к ним?

—  Я считаю, лучше туда. У них там все классно оборудовано.

—   Слушай, откуда тебе это известно? — удивился Турецкий. — Когда успел?

—   Сегодня, шеф. — И заговорил уже серьезным тоном: — Я отправил к тебе водителя... Кстати, он как тебе?

—  А что? Нормальный мужик. По-моему, даже со своеобразным чувством юмора. А у тебя иное мнение?

—  Он мне категорически не нравится, шеф. Наверняка стукач и сволочь.

—   Ну-у, милый друг! — восхитился Турецкий. — А ты чего хотел? Подпольщика для вербовки? Да хрен с ним, кем бы он ни был, просто разговоры из машины вести не следует, а также не ездить туда, куда можно дойти пешком, вот и вся недолга... «Стукач»! Конечно, а кто бы к нам иного приставил, сам подумай. Ну ладно, значит, тебе известно, где ребята?

—   И девчата — тоже, шеф. Исходя из текущей надобности.

—   Так, — строго сказал Турецкий, старательно пряча улыбку, — приказываю успокоиться!

—   Слушаюсь, шеф. Я уже спокоен. Когда выходим в ночь?

—   А тебе, может, и не надо никуда выходить.

—   Нет, без сопровождения я тебя, Александр Борисович, не оставлю, это уж как хочешь. Мне Константин Дмитриевич лично велел. И не возражай, шеф. А вот появится Вячеслав Иванович, тогда гуляйте себе вдвоем.

—   Он, кстати, не звонил?

—   Звонил, я доложил обстановку. Ты как раз сидел у руководства, он и не стал отрывать. Прибудет завтра, в первой половине дня. С утра задержится у Седлецкого — у них там, сказал, свой разговор.

—   Ну вот, знаешь столько полезной информации, а не докладывал...

—   Не успел. Предлагаю переодеться во что-нибудь темное и спортивное. Ночь сегодня будет не очень холодная, но шапочки нам Филя выдал. Вы ж не взяли с собой, верно? И я не захватил. Вот и сияли бы в ночи как два подсолнуха...

Это он намекал на свою и Турецкого головы — оба были светловолосые, только Александр Борисович чуть потемней.

Полчаса спустя, когда уже совсем стемнело, они, в темных спортивных костюмах и черных кроссовках, с шапочками на головах, покинули пансионат, заперев свои комнаты и не сдавая ключей дежурному, выбрались наружу и потопали друг за другом в глубь территории, к «официальной» дыре в заборе.

Сотрудники мифического «секретного подразделения» были предупреждены, что к ним сегодня пожалуют ночные гости.

Денис и Филипп, остановившиеся у егеря, чувствовали себя в полной безопасности. Сам егерь слыл среди соседей человеком нелюдимым, и его без нужды никто старался не тревожить. Да, кроме того, все знали, какие высокие гости навещали его порой, чтобы побаловаться ружьишком или рыбалкой, а где такие гости, там и связи, жить без которых другой раз куда спокойнее. Так что отношение местного населения к Воробьеву было нейтральным, или скорее, прохладным. Жил один, воспитывал дочку, в чужие дела не лез, но и в свои никого не пускал.

Единственный, кто терпеть не мог Тихона Платоновича, был участковый Сенькин. Он его ненавидел, причем в первую очередь по причине лютой зависти. Аргумент у Сенькина был прост. Ведь вот сколько раз к нему гости всякие именитые наезжали, а он ни разу не пригласил, не представил как местную власть. За стол не позвал. Да ладно, просто иной раз стакана не налил, хотя мог бы, сволочь!

И не было покоя душе майора Сенькина, раздираемой злобой и завистью.

А еще ему не давала покоя мысль о том, что егерь же виноват и в той громкой огласке, которую получила операция по зачистке, проведенная в районе. Некоторые агенты участкового, которых он вербовал среди бывшей заводской пьяни, подбрасывая им по мелочи и требуя, чтоб они узнавали, кто чем занимается, с кем и о чем болтает по пьяному делу и вообще, тоже не жаловали егеря. А вот один из платных доносчиков сообщил как-то, что когда в город приезжали бабы из правозащитных организаций, так они даже целый день провели у егеря, и тот им якобы подробно описывал, что происходило тогда в городе. Называл имена тех, кто участвовал в операции по зачистке, а также многочисленных жертв. И те все записывали, но опросить всех пострадавших не успели, поскольку их побыстрее вытурили обратно, в Москву. Однако вредный егерь на этом не успокоился и снова как бы воду мутит, письма куда-то рассылает.

Вот и рассуждал Сенькин, что делать. Вызвать к себе егеря и допросить его с пристрастием? Так ведь пошлет подальше и не явится. А какое ему обвинение выдвинешь? «Говорят, мол»? Это не факт. К нему явиться и устроить форменный допрос? А он, как и в прошлый раз, зарядит свои стволы — вот и войди! И конфисковать оружие не получится, все у него с документами в порядке. Да потом и неизвестно еще, кто стоит за его спиной, а то можно так нарваться, что мало не покажется. Прямо-таки душевно страдал Сенькин, оттого что не мог прижучить хитрого егеря.

Днем у Сенькина было немало работы. Всякая бытовая мелочь, драки, семейные мордобои, мелкое воровство. К тому же на последнем совещании, которое проводил с ними, участковыми уполномоченными, подполковник Затырин велел им всем регулярно обходить население, особо имея в виду тех, которые подверглись санкциям, и строго предупреждать о молчании. Ас кого получится, брать и подписки о неразглашении — пусть пустая бумажка, а лишний повод рты заткнуть.

Но вечерами его так и тянуло, так и влекло на тот конец города, где в непосредственной близости к лесу была расположена небогатая усадьба Воробьева — добротный дом, пара сараев, в одном из которых стояла лошадь, и клетушки всякие для домашней живности. Сенькин обходил кругами усадьбу, приглядывался, прислушивался, но... только снова и все больше огорчался — нужных фактов не находилось.

Правда, в последние день-два на занавесках освещенных окон вроде бы пару раз мелькнула тень мужской головы, но это мог быть и сам Воробьев. А как проверить? Вот и приходилось ему просиживать час-другой под забором как в засаде. А мысли его при этом невольно крутились вокруг одного предмета — вокруг Нинки, будь она проклята...

Конечно, у него имелась под рукой Люська, всегда готовая выполнить любое его желание, но временами она ему надоедала. Хотелось чего-то нового...

На Нинку у Сенькина был иной взгляд, хотя он понимал, что ему ничего не светит, однако втайне надеялся. А вдруг? Нет, чувствовал, что не совладает с ней Сенькин, не про него девка, и оттого тоже злился и сильнее ненавидел эту чертову семейку.

Он и сам не мог бы объяснить себе, какая острая нужда вывела его сегодня на охоту.

На закрытой занавеске раз-другой задержался явно мужской профиль — и, что важно, отнюдь не воробьевский. У того бородка и усы, а тут вроде как совсем молодое лицо. Но — мужик! «Погоди, охолони!» — подумал Сенькин. А в чем дело? Разве у девки не может быть ухажеров? Что тут странного? Взрослая ведь, двадцать лет...

Но тогда кто? Почему-то этот вопрос стал чрезвычайно важен для майора, затаившегося в кустах, возле забора егеря, где, если прижаться к щелям меж досками вплотную, обнаруживался хороший обзор.

Он плотнее запахнул утепленную куртку и пониже на лоб надвинул фуражку. Заодно успел ощутить на боку уверенную тяжесть «Макарова». Как же без оружия-то? Чай, глухая ночь на дворе!

Сенькин так увлекся наблюдением, так тесно приник лицом к щели между штакетинами, что все остальное для него как бы перестало даже и существовать на какое-то время. И он не услышал, не почуял шороха за своей спиной. А если б и учуял, так подумал бы, что это ветерок шелохнул ветки. Но то был не ветер.

Короткий удар в затылок больно притиснул его щеки к щербатым зазубринам досок, а потом сознание тихо покачнулось и куда-то поплыло, постепенно отдаляясь от него...

Он бы упал спиной на землю, но сильные руки подхватили его тело и тихо опустили на землю. А затем вдали послышался рокот мотора, подъехала почти неразличимая во тьме машина. Хлопнули дверцы, щелкнул открываемый багажник, и обездвиженное тело майора перекочевало туда, в автомобильную полость.

Денис с Филиппом были предупреждены о приходе Турецкого с Поремским. Можно было, конечно, устроить встречу днем, но не хотелось привлекать к себе внимания. Каждый работал по своему направлению, и время подбивать общие бабки еще не пришло.

Обычно они ночевали в одном из сараев егеря, там был роскошный сеновал, внизу пофыркивала лошадь — словом, красота. Но не принимать же там и Александра Борисовича! Нет, только в доме. Егерь, уже за короткое время привыкший к ним — его просто потрясло, что генерал Грязнов немедленно откликнулся на его жалобу и даже прислал своего племянника, пообещав явиться следом! — приказал Нине накрыть вечерний стол к чаю, поставить самовар, чтоб все как положено, а сам полез в погреб за своими лесными яствами. Он уже знал, кого ждут Денис с Филей, и не хотел ударить в грязь лицом. Потом он вышел в сараюшку за чем-то, а вернувшись, негромко, чтобы не напугать Нинку, которая все вздрагивала от каждого шороха после той черной ночи, сказал:

—   Ребятки, я чего думаю... А ведь там, за оградкой- то, чужой ходит. Он уж не первый раз тут шастает. Я так думаю, что это Сенькин подлец, черная душа. Все ему покою нет, когда другим хорошо. Что делать-то? Кабы гости ваши не столкнулись... Нет, оно конечно, можно спугнуть выйти али рожу набить, да вы ж сами тихо хотели. А?

—    Это тот самый поганец, который у вас тут главный в местной милиции? Да? — спросил Филя. — Которого ты, дед, хотел жаканом угостить? Так он же нам и нужен. Где ты его заметил?

—   А вот аккурат... — Воробьев объяснил, в каких кустах засел наблюдатель. Не мог же ошибиться старый егерь!

—   Работаем, — сказал Денис, быстро натягивая на себя черный свитер и шапочку с прорезями для глаз.

Филипп мгновенно тоже преобразился.

—    Если чего, Тихон Платонович, вы постойте на крылечке. Люди подойдут, окликнут, спросите: «Александр Борисович?» — и смело приглашайте в дом, а мы скоро вернемся. И еще одно. Есть тут у вас неподалеку какое- нибудь закрытое строение вот вроде вашего сарая? Куда можно подъехать на машине?

И егерь объяснил, что если выехать из улицы на грунтовую дорогу и отправиться направо, то через десять минут на правой же стороне, почти у реки, они увидят большой старый сарай. В нем когда-то лодки хранили. А теперь там ничего нет. И если кто бывает, то исключительно пьяные бомжи. Ну с ними не страшно, на них стоит только гаркнуть, они и разбегутся. Но на всякий случай поглядеть надо. Туда и машину даже загнать можно.

Уж на что острый слух у Воробьева, даже он не услышал, как произошел захват неизвестного, действительно притаившегося у щели в заборе. А потом за домом, в сарае, загудел двигатель автомобиля, заскрипели петли дверей, и на задний двор выехала темная машина, на которой к нему и приехали эти ребятки от Вячеслава Ивановича, занимающиеся какой-то непонятной, но хитрой работой у себя в Москве. Машина выехала из двора через задние ворота, сделала круг и остановилась там, где ее дожидался «шпион». Хлопнули дверцы, и машина уехала.

А егерь, удивляясь, как быстро управились ребятки, все стоял на крыльце, освещенный светом изнутри. Наконец услышал по улице мягкие шаги. Долетел вопрос:

—   Хозяин, добрый вечер! Не подскажете номер вашего дома?

—   Заходите, Александр Борисович, — ответил егерь и раскрыл дверь избы пошире, чтоб было светлее. — А ваши сейчас отъехали. Ненадолго, сказали. Тут непредвиденное обстоятельство случилось, шпион объявился, вот они его и... стало быть. Велели вас встретить, чайком угостить, а уж они как управятся, так и подойдут.

Знакомство состоялось быстро. К столу вышла смущенная Нина, стала ухаживать, подавать гостям чашки. Поремский наблюдал за ней с улыбкой, а Турецкий смотрел на Владимира, который, казалось, словно изнывал от желания сделать девушке что-то приятное.

—  Я думаю вот чего, — сказал наконец Турецкий. — Вам, Нина, известно, где остановились еще двое наших сотрудников, Володя и Галя?

—   А как же, я ж их и устроила у Ленки.

—  Это далеко?

—  Не очень. А вы хотите туда? — нахмурилась она.

—   Нет, я хотел бы их обоих — сюда. Чтобы прикинуть, что уже сделано.

—  Я сбегаю! — с готовностью сорвалась она.

—   Нет, я предлагаю вам сходить вместе с Володей. Ну а ты, Володя, посмотри там, прикинь что есть и надо ли их дергать среди ночи или пусть отдыхают. Не возражаешь?

—  Нет проблем, шеф!

—   И девушке будет защита. У вас тут по ночам как, шалят? — Турецкий обернулся к егерю.

—   Все бывает. На той неделе, к примеру, сразу семь машин дорогих к ангелам отправились.

—   Красиво живете! — покачал головой Александр Борисович.

—  Да ведь... и не жалуемся. Оно хоть и город, а все большая деревня.

—    А что, Тихон Платонович, пока нет ребят, давайте поговорим. Я читал ваше письмо к Вячеславу Ивановичу. Говорю сразу: Славка — мой друг, причем давний. Поэтому можете ничего не стесняться, говорить как ему. Он, кстати, уже звонил моему Володе, — Турецкий кивнул за дверь, куда ушли Поремский с Ниной, — и обещал быть завтра до обеда. Но тогда у нас будут другие дела. А пока есть время, расскажите мне, что тут произошло на самом деле? Кто виноват во всей этой дикой истории? Если бандиты, так при чем здесь изнасилованные девушки? Вообще кому в голову пришла такая расправа и за что? Если вы это знаете...

—   Про что не знаю, говорить не буду, — подумав, сказал егерь, — а вот кто главные злодеи, этого не утаю. И грех на душу не возьму, потому что это не грех, мерзавца мордой в его дерьмо окунуть...