Глава 29
РАЗЛОМ
Была весна, он распахнул окна своего маленького кабинетика, свежий, теплый ветерок всколыхнул светлые шторы, яркие лучи ударили в глаза, он невольно зажмурился, подставляя лицо солнцу, слушая щебет птиц, и стоял так, радуясь приходу весны.
Неожиданно в кабинет ворвался дежурный врач, совсем юный Антон Переходько.
— Александр Арнольдович! Привезли раненого из Чечни. Состояние ужасное! Ранение в позвоночник, осколок сидит в спинном мозгу, он кричит как резаный!
— Кто привез? Почему к нам? — рассердился Стрельцов, с сожалением затворяя окно. И тут же услышал прямо-таки звериный вой, который доносился откуда-то из глубин здания. — Почему вы его приняли? — гневно спросил он.
— Его привез Тихомиров. Это сын его друга.
Тихомиров возглавлял «Афган-мед», это был непосредственный начальник Стрельцова. Человек этот не имел никакого отношения к Афганистану, но имел весьма большое влияние в Смольном. И не только там. Было известно, что Тихомиров связан с одной из самых мощных в городе преступных группировок. Стрельцов, правда, этим слухам не верил, настолько не вязались они с обликом ухоженного, всегда с иголочки одетого и неизменно доброжелательного Тихомирова, который разговаривал с подчиненными предельно вежливо и уважительно. Словом, интеллигентнейший человек.
Стрельцов, надев белый халат, стремительно вышел из кабинета. В смотровой на каталке лежал молодой парень. Он лежал на животе и истошно, ни на минуту не замолкая, кричал.
Прислушавшись, Стрельцов разобрал в монотонном крике одно и то же слово, которое повторял парень:
— У-бей-те, у-бей-те…
У Стрельцова мороз пошел по коже. Рядом с каталкой стояли Тихомиров и незнакомый пожилой полковник.
— Почему вы привезли его к нам? Ему нужно в нейрохирургию! В военный госпиталь! — спросил Стрельцов.
— Мы как раз оттуда, — сквозь зубы процедил полковник. — Они ничего не могут сделать. Они держат его на морфии. Вот и все. Он неоперабелен. Они ничем не могут помочь!! — сухо прорыдал отец. — Никто ничем не может помочь. Он кричит так уже месяц!
— Но я-то… Мы-то что можем?.. У нас вообще санаторий… Господи, да введите ему наркотики! — крикнул он Переходько.
Тот выскочил из смотровой.
— Выйдем покурим, — мрачно произнес Тихомиров.
Они вышли во двор, закурили.
— Вот что, доктор. Этот парень безнадежен, понимаешь? Он так и будет кричать, пока сердце не остановится, понимаешь?
— Понимаю. Но зачем вы его ко мне привезли, вот я чего не понимаю!
— Заткни хлебало и слушай, — рявкнул вдруг лощеный Тихомиров.
Стрельцов оторопел и замолчал.
— Этот парень не жилец, — продолжил Тихомиров. — И ты сделаешь так, чтобы он перестал мучиться.
— Как это?
— Так это! Целку из себя не строй! Введешь ему что-нибудь, чтобы он коньки отбросил. Понял?
— Я… Нет. Как это?
— Молча! Сделаешь укол, и все.
— Я не знаю, что надо вводить!
— Что же ты за доктор хренов, если не знаешь, как человека от мучений избавить? Все вы белохалатники только банки ставить умеете! — заорал Тихомиров.
— Но я действительно не знаю, я никогда этого не делал! Это же преступление! Там же его отец рядом!
— Отец об этом и просит. У него силы кончились смотреть и слушать. И парень просит, ты сам слышал!
— Но у меня нет ничего… Как это сделать?
— Мы привезли все что нужно, вплоть до шприца. Наберешь лекарства и введешь.
— Вы с ума сошли, — тихо произнес Стрельцов. — Почему я?
— А кто? Как на икре и теликах наживаться, так ты! Как обирать инвалидов, так тоже ты! Кто тебя сюда посадил? Думаешь, братец твой? Так он далеко, а я близко. Не сделаешь, я тебя «сделаю», понял? И найдут твою крутую тачку обгоревшей в овраге. И будет там лежать обугленный труп, понял? А теперь дуй в палату, падаль!
На негнущихся ногах Стрельцов вернулся в смотровую, которая соединялась общей дверью с лабораторией. Дверь была плотно закрыта. Парень продолжал кричать. Рядом топтался Переходько со шприцем в руке.
— Ты, малец, дуй-ка отсюда! — рявкнул на него Тихомиров.
Антона как ветром сдуло.
— Значит, так. Отошли свой медперсонал. Его у тебя немного, — распорядился Тихомиров.
Судорожно изобретая всевозможные поводы, Стрельцов распустил команду, состоявшую из троих терапевтов. «Это они специально. А потом меня убьют», — думал он при этом.
Полковник тем временем достал из «дипломата» ампулы, бумажку с прописью, протянул ее Стрельцову.
— Кто вам дал эту пропись? — спросил тот, пытаясь прорваться сквозь крик, который начинал сводить с ума его самого.
— Не твое дело! Набирай! — протянул он одноразовый шприц.
— Почему тот, кто дал пропись, сам не сделал? — в отчаянии прокричал Стрельцов.
— Молчать! — крикнул полковник. — Набирай!
Трясущимися руками он вытащил из-за поясного ремня ПМ. Стрельцов начал вскрывать ампулы и набирать смесь в шприц.
— Меня посадят, — обреченно произнес он в сторону полковника.
— Не ссы! Никто тебя не посадит!
— Вскрытие обнаружит…
— Ничего оно не обнаружит! — процедил полковник.
Движения Стрельцова были замедленными, он все надеялся, что этот кошмар как-то прекратится…
— Набирай скорей, парень. — Полковник взвел курок.
Стрельцов с наполненным жидкостью шприцем подошел к раненому. Глаза мальчишки выражали полное безумие, лицо искажено гримасой страдания.
— Я… я не могу. Сделайте это сами. — Стрельцов протянул шприц полковнику.
Тот отвел его руку и приставил пистолет к виску врача.
— Я сам своего сына убить не могу. А тебя — запросто, — очень спокойно ответил он.
Стрельцов нашел вену, вздувшуюся от крика, перехватил жгутом руку, ввел иглу. Он делал все это словно истукан, чувствуя виском холод металла. Игла вошла на удивление легко. Он распустил жгут, жидкость полилась в вену. Потом он вынул иглу, зажал ватой место укола и застыл. Он не помнил, сколько он так стоял. Помнил только ощущение тишины, звенящей, абсолютной тишины, которая заполнила комнату.
Потом они вызвали «скорую», была зафиксирована смерть. Причина — болевой шок, острая сердечная недостаточность. Отец тихо плакал, врач «скорой» утешала полковника, гладила его по плечу и приговаривала, что в данном случае смерть — это избавление.
Потом все уехали. На прощание Тихомиров похлопал Стрельцова по плечу и сказал, что никогда не забудет этой услуги.
Стрельцов остался в смотровой один. Он открыл сейф, достал бутылку спирта, налил полстакана, выпил его неразведенным, задохнувшись от ожога, и с изумлением увидел врача-лаборанта Баркову, которая стояла на пороге двери, разделявшей смотровую и лабораторию.
Он мало знал эту немолодую женщину. Она была достаточно неприметна. Он даже не мог вспомнить, кто ее рекомендовал. Как оказалось, Нина Павловна все это время находилась в лаборатории и слышала каждое слово, доносившееся из-за двери.
Стрельцов неожиданно для себя отчаянно громко зарыдал. Она принялась его утешать. Она говорила какие-то очень необходимые ему в тот момент слова, она гладила его по голове, словно мать или старшая сестра. Она сумела внушить ему, что у него не было выбора и что он совершил акт милосердия. И клялась, что никто никогда от нее ничего не узнает. Именно в тот день установилась ее власть над ним, власть, которую он не мог объяснить. И которой не мог противостоять. Очень часто он люто ненавидел ее, но перечить ей не умел.
Тихомиров отблагодарил его по-царски. Через какие-то липовые фирмы он спонсировал строительство небольшой частной клиники, которую возглавил Стрельцов. (Сам Тихомиров к этому моменту состоял на первых ролях при бывшем губернаторе, что позже не помешало ему весьма успешно прижиться при нынешнем.) Его профит заключался в том, что клиника Стрельцова стала своего рода лежбищем для нужных Тихомирову людей. Приходилось закрывать глаза на то, что люди эти зачастую были украшены татуировками, разговаривали на блатном жаргоне и пытались затащить в постель медсестер.
Баркова привела в клинику свою сестру, невзрачную, крашеную блондинку, которая трудилась ранее участковым врачом. И как-то так вышло, что он оказался у них на даче, где они крепко выпили. И, проснувшись, он обнаружил в своей постели Елену. То есть, учитывая место действия, скорее наоборот: себя в ее постели. Впрочем, это детали.
Нина Павловна торжественно внесла на подносе утренний кофе, благословив, так сказать, брачный союз. Ему, впрочем, было все равно. Он был достаточно равнодушен к женщинам. Его страстью были деньги. И однажды, за утренним чаем, Нина заговорила о том, что было запретной темой в течение нескольких лет. Она сумела убедить его, что в его руках изумительное средство обогащения. Состав, пропись которого он сохранил, не оставлял следов: он распадался, расщеплялся в крови мгновенно. Стрельцов молча слушал, думая о том, что пришло время вспомнить и об уникальном приборе, который так долго ждал своего часа.
И они начали семейный бизнес. Оказалось, это очень просто — вводить иглу, обрывающую жизнь. Теперь странно было вспоминать свои переживания, когда он сделал это впервые.
Все шло успешно, пока Максу не приспичило раскрутить их клинику, а попросту вложить, отмыть деньги, вырванные из слабых рук пенсионеров. Но не мог же он отказать Максу!
И понеслось: новый управляющий, новые люди, всевозможные проколы…
В конце концов Макс бросил их. Расстроившись в первый момент, Стрельцов понял, что это к лучшему. И опять-таки Нина растолковала, что после того, как могучий родственник руками своего лучшего топ-менеджера отгрохал им шикарное здание в центре города, оснастил это задние по последнему слову медицинской техники, после того как была проведена блестящая рекламная кампания, после всего этого Макс уже не нужен.
Они избавились от лишних людей, и все опять пошло хорошо.
Но теперь новая напасть: газетная статья! И что делать? Замереть, остановить конвейер?
А ведь так сладко делать деньги! Из ничего, из больных и не очень больных людей, которых вокруг так много…
— Саша, что ты сидишь? Помоги на стол накрыть. Скоро Нина придет!
Стрельцов даже не оглянулся на жену.
— Ну что ты? Опять с этой газетой? Да оставь ты ее! Праздник все-таки!
— Надеюсь, Нина придет одна, без своей прошмандовки?
— Ну перестать! Не будь ханжой! Нина так одинока, слава богу, что у нее появилась Подруга.
— М-да… Раньше с подругами мужчин обсуждали…
— Не будь занудой! Мы все равно ничего с этим не поделаем. Давай-ка тащи с кухни салаты, а я стол сервирую.
Стрельцов поднялся.
— И не забудь переодеться, — крикнула ему вслед жена.
Вскоре раздался звонок в дверь, ввалилась Нина с букетом омерзительно-лиловых хризантем.
— Ну привет, родственник! Поздравляю с праздником. Честно говоря, еле дошла. Голова разламывается, знобит. Заболеваю, наверное.
Она чмокнула Стрельцова накрашенными губами. Он едва сдержался, чтобы не отстраниться. С тех пор как ему стала известна нетрадиционная ориентация родственницы, Нина вызывала у него чувство брезгливости.
— Нинуля, здравствуй. Я слышу, тебе нездоровится? — вышла с кухни Елена. — Сейчас коньячку выпьем, и все пройдет!
— Будем надеяться. Лена, поставь цветы! — скомандовала Баркова. — Саша, помоги снять шубу!
Она явно чувствовала себя главой семьи.
Началась унылая семейная трапеза. Стрельцов потягивал коньяк, не принимая участия в беседе сестер.
— А что это Сашенька у нас сегодня такой хмурый? — насмешливо произнесла Баркова.
— Да он расстроен из-за статьи. — Лена указала глазами на газету.
— Ну там же не указано название, вообще ничего…
— И что? Если органы заинтересуются, они вычислят и название, и все остальное, — раздраженно ответил Стрельцов.
— Брось! Я тебе подарок принесла!
С этими словами она протянула Стрельцову свежий номер одной из самых серьезных и популярных у населения города газет.
— Смотри на третьей странице, там комментарий прокурора и одного медицинского светилы.
Стрельцов отыскал нужное место, углубился в текст. Прокурор города комментировал как раз ту статейку, что так расстроила Александра Арнольдовича. Говорилось, что некоторые журналисты, не обремененные чувством ответственности за свои слова, вызывают у горожан ничем не обоснованную панику. Что отделения милиции переполнены заявлениями граждан, которые в самых страшных смертных грехах обвиняют чуть ли не все стационары города. И, мол, спокойнее, товарищи, не теряйте головы! Известный в городе профессор в своем комментарии добавлял, что бессмертия еще никто не придумал, так что отдельно взятые смертные случаи все-таки имеют право на жизнь, так сказать…
Прочитав текст, Стрельцов внутренне повеселел, но все же произнес недовольным тоном:
— Все это прекрасно, но вопрос остается в силе: кто принес в газету жалобу? Варианта два: Ратнеры или Бобровников.
— За Ратнеров я ручаюсь головой, — категорично заявила Елена. — Они абсолютно заинтересованы в смерти папаши. Более того, Инна собиралась пристроить к нам своего мужа. С той же целью. Так что они отпадают начисто. Видимо, просто уехали на отдых.
— Значит, Бобровников.
— В статье указано, что обращалась женщина.
— Ну и что? Может, он им взятку дал за изменение пола. — Стрельцов невольно взглянул на свояченицу.
— Что смотришь? — зло спросила та.
Бывали у Нины Павловны такие внезапные и острые приступы злобы, которых приходилось опасаться.
— Ничего. Не следовало с квартирой спешить.
— Что ты все долдонишь одно и то же? Надоело! Что сделано, то сделано. Надо бы заложить этот «фантом,» в стационар, вот и все дела.
— Я предлагал ему госпитализацию, он отказался.
— Ну… В первый момент отказался… Ты его, кажется, к нам на праздник пригласил?
— Да.
— Вот там мы его и обработаем.
— Если он придет.
— Конечно, придет. Кто же от халявы отказывается? Я на него урологов напущу. Они страху нагонят, ляжет как миленький.
— Все же неясно, кто он такой. Володька никак не может найти на него никакой информации. Его нет ни в одной базе данных. Ни в ментовской, ни в фээсбэшной. Будто и вправду фантом.
— Потерялся. Мало ли. Вон Надя по ментовской базе данных на десять лет моложе своего возраста. Так что и у них ошибки бывают.
При упоминании о Наде у Стрельцова заходили желваки.
— Может, заяву вообще не на нас принесли, — как бы не заметила этого Баркова. — Мало ли в городе клиник… Может, это широко распространенная услуга. А что? У нас город стариков и нищих. Может, бедным детям ждать надоедает, когда предки освободят метры жилплощади…
— Ладно, закрыли тему! — повысил голос Стрельцов. — Надоело!
— Вот именно! И не кричи на женщин! — прошипела Баркова.
— Давайте лучше за нас выпьем! — попыталась разрядить обстановку Елена.
— За вас? За кого это?
— За женщин! За женщин твоей, семьи.
— С чего это?
— Ну мы тоже защитницы отечества. Нашего маленького отечества.
— A-а… Ну разве что! — согласился Стрельцов, поднимая бокал.
По-разному провели праздничный день члены оперативно-следственной группы Турецкого. Опера собрались на чьей-то даче, где славно попарились в баньке.
Кирилл Безухов вместе с Галиной Романовой, симпатичной, молодой женщиной из ведомства Грязнова, целый день прогулял по городу и извел две фотопленки.
Генералитет, в составе Турецкого, Грязнова, Гоголева, Бобровникова и примкнувшего к ним Туманова, встретился на конспиративной квартире, где остановились Вячеслав с Александром, и все проговаривали дальнейший ход событий. То есть вариант номер два, при котором эксгумация тела Ратнера не даст никакой информации. Бобровников настоял на том, что в этом случае в роли живца будет выступать он. Так как, первое — погибли его родные и это его личное дело разобраться с убийцами; второе — на него клюнет Стрельцов.
Туманову отводилась роль дублера.
В четверг, двадцать четвертого февраля, в шестнадцать часов стало известно, что никаких веществ, которые могли бы вызвать смерть Льва Давидовича Ратнера, при вскрытии его тела не обнаружено.
В действие вступал план номер два под кодовым названием «Банкет».
