6
— Ты на кого работаешь, Ибрагим? — спросил Мансуров.
— На тебя, хозяин, — усмехнулся Кадуев.
Они сидели в ресторане «Гюлистан» за отдельным столиком, в самом углу, где можно быть уверенным, что никто не подслушает.
— Вчера в метро — это твоих рук дело? — спросил Мансуров.
— Да, — кивнул Кадуев. — Мой человек.
— Если я — твой хозяин, почему не спросил моего согласия?
Кадуев пожал плечами, равнодушно оглядывая немногочисленную публику. Было начало вечера, самое веселье впереди.
— Ты заметил, что, как только стараешься меня обойти, у тебя ничего не получается? — спросил Мансуров, закуривая.
— Заметил, — недобро осклабился Кадуев. — Будто ты контролера за мной приставил. Я не ошибаюсь?
— Ошибаешься. Никого я к тебе не приставлял.
— Он ведь русский, — сказал Кадуев. — По- английски говорит, но нас не обманешь. Мы в России столько лет прожили...
— Почему ты решил, что я об этом что-то знаю? — спросил Мансуров. — Если бы это был мой человек, разве я стал бы употреблять его таланты на то, чтобы следить за тобой? Я использовал бы его вместо тебя. Уж извини, о нем сейчас рассказывают легенды. Люди видели его в метро и показывают, будто он говорил только по-английски. Почему тебе хочется, чтобы он был русским?
— Русский, — стоял на своем Кадуев. — И поэтому ты стал так о русских пленных беспокоиться. Не надо меня обманывать, дорогой. Может, от меня отделаться желаешь?
Слово «отделаться» Кадуев произнес по-русски. И Мансуров грустно усмехнулся.
— А тебе не кажется, дорогой, что это мы от России никак не можем отделаться? Русское оружие, русские деньги, русские рынки, русские женщины...
— У меня в Москве была русская баба, — мечтательно произнес Кадуев. — Я ей из Ведено звонил, потом из Урус-Мартана. Сидишь под бомбами, снарядами, грохот, крик... думаешь, последний раз поговорим. Она ласковая была, любила меня, хоть и замужем. Как в Москву приеду — сразу к ней. Верней, она ко мне прибегала в гостиницу. На ночь не оставалась. Дочка у нее, ну и муж, я уже говорил. И вот звоню я ей, а она спрашивает: ты в Москве? Где остановился? В «Алтае», в «Восходе»? Я, когда туда приезжал, всегда в этих гостиницах останавливался. Нет, говорю, я в Ведено, по спутниковому телефону с тобой беседую. Слышишь, как бомбы рвутся? Это их твой муж на меня бросает. Ее муж летчиком был. А она отвечает: это не он, сейчас он здесь, в Кубинке. В Чечню еще не направляли. Ты береги, говорит, себя. Под пули не лезь. Когда закончится война, приезжай, буду ждать тебя. Вот так... И еще про жену спросит, про мать, детей... Она мне лекарства доставала, когда я в Москву приезжал.
— А меня укоряешь за жену, — сказал Мансуров.
— Это другое. У мусульманина жена одной веры быть должна, — ответил Кадуев. — Иначе какой ты муж, если твоя жена не хочет даже твою веру принять?
— Вот и хочу с ней развестись, — вздохнул Мансуров. — Ты говорил, обещал даже, что твои люди за ней проследят, если с другим мужчиной заметят.
— Видели, как она ездила в посольство, — сказал Кадуев, — но ничего определенного узнать не удалось. Говорю тебе — кто-то все время за мной следит. Кто-то заранее узнаёт, что я хочу сделать. В общем, кто-то предает меня. Не ты ли?
— Это ты меня подставляешь... — с обидой ответил Мансуров. — У тебя ведь хозяин тот, кто заплатит, верно?
Кадуев не ответил, приложился к соломинке, торчащей из фужера с фруктовым коктейлем. Молча пил, не сводя взгляда с Мансурова.
— Я очень продешевил, когда продал тебе архивы, — сказал он наконец.
— Кто знал, кто знал... — развел руками Мансуров.
— Я и сейчас не продал бы их никому, кроме тебя, — сказал Кадуев. — Но просить у тебя, чтобы ты возвратил разницу, — могу.
— И просишь, — кивнул Мансуров. — Каждый раз просишь, Ибрагим. Я тебя понимаю. Но денег нет. Мне дорого обошлось спасение своего брата. Вы своих родственников выкупаете за большие деньги, почему я не могу?
— Понимаю... — сказал после паузы Кадуев и отставил фужер в сторону, — но архивы у тебя хоть в надежном месте?
Краем глаза Мансуров заметил, как напряглись люди Кадуева, сидевшие от них через столик. По-видимому, фужер с коктейлем служил чем-то вроде условного сигнала.
Люди Мансурова следили за своим хозяином и поведением его собеседника. Но незаметно было, чтобы они что-то почувствовали.
— Архивы не здесь, — ответил Мансуров. — И они не принадлежат ни мне, ни тебе. Они принадлежат мусульманскому миру. Всемудрый Аллах позволил Западу изобрести машины, чтобы поставить его в зависимость от правоверных, обладающих нефтью.
— Я не доверяю тебе, — медленно произнес Кадуев. — Ты продал эти архивы русским. За брата. Так?
— Нет, — спокойно ответил Мансуров. — Зачем, не понимаю, ищешь ссоры? Ты сам работаешь на русского бизнесмена по кличке Гоша. И теперь желаешь упредить мои обвинения, говоря, что я продал наши величайшие секреты русским?
— Какие это секреты? — усмехнулся Кадуев. — Это русские, которые работали в Грозном, составили эти карты и планы. И русские знают, что они у нас. И должны начать на них охоту. Так?
— Да, это уникальные документы... — Мансуров тревожно оглянулся на своих телохранителей, заметив, как насторожились люди Кадуева. Но телохранители были слишком увлечены собственными разговорами, успокоенные мирной беседой своего хозяина с этим чеченцем. — Плохо, что мы не доверяем друг другу. Ты подозреваешь, будто я приставил к тебе какого-то русского, который срывает все твои акции, поскольку ты не согласовал их со мной... Но я сам бы желал знать, кто он такой. И хотел бы иметь в своей охране такого человека.
Он снова оглянулся на своих телохранителей. Кажется, они что-то поняли.
— Ладно, — сказал Кадуев. — Мы так ни к чему не придем. Но я могу объяснить все, что происходит... Почему мы, чеченцы, должны одни противостоять России? Наши единоверцы только охали и ахали, глядя, как русские бомбили наши дома, уничтожали наших детей. Так поодиночке они могут снова всех закабалить. Я хочу, чтоб вы возмутились. Должно быть единение всех угнетенных кавказцев под зеленым знаменем Магомета! Почему только мы одни должны приносить в жертву наши жизни? А вы жиреете и предаетесь наслаждениям, изредка помогая нам для очистки совести.
— Поэтому ты стараешься возмутить спокойствие и столкнуть нас с Россией? — спросил Мансуров. — Но только став богатыми и независимыми, как Сауды, мы сможем по-настоящему вам помочь... Вы ведь не захотели нас поддержать в Карабахе? И спокойно смотрели, когда армянские танки шли в направлении Баку...
— Все, что могли, мы сделали в Абхазии, — сумрачно ответил Кадуев. — И давай прекратим эти словопрения или оставим их нашим политикам...
Он встал. И тут же вскочили его люди, распахнув пиджаки.
— Итак, зачем ты меня сюда пригласил? — спросил Мансуров, продолжая сидеть. Его охрана тоже продолжала мирно беседовать.
— Ты должен отдать мне этого русского... — склонился к нему Кадуев.
— У меня его нет, — ответил Мансуров. — Я сам бы хотел знать, кто он такой и кто за ним стоит... Быть может, Джамиль ибн Фатали? Его деньги здесь работают против нас. И он повязан, как я знаю, с этим русским дельцом Георгием Козлачевским, на которого, между прочим, работал ты. И сядь. А то твоя охрана подумает, что мы сейчас начнем кидаться посудой и вцепимся друг другу в бороды.
— В этом нет необходимости, — сказал Кадуев.
— Сразу поднимешь стрельбу? — спросил Мансуров, усмехнувшись. — Так дела не делаются... Нет, с тобой стало невозможно вести какие- либо серьезные переговоры. Раньше ты был другим... Похоже, неудачи сломили твой дух. И ты ищешь виноватых везде и во всех. Только не в себе самом. Ты слишком за все стал хвататься, дорогой Ибрагим! То угоняещь иранский самолет, то захватываешь сына Президента... Или врываешься в наше посольство. Ты знаешь, чего мне стоило всякий раз вытаскивать тебя из тегеранской тюрьмы?
— Ты? — спросил Кадуев, смутившись. — Это ты нас вытащил?
— Мои адвокаты, скажем так. Но чего это мне стоило? И вот теперь ты взялся за диверсии в центре Баку. Чтобы столкнуть нас лбами с Россией... Большей глупости придумать невозможно. Мы не можем воевать. Для этого мы слишком миролюбивая нация, желающая пожить в комфорте и неге, поскольку Аллах поселил нас на этой благословенной земле. А вы, как в Абхазии, желаете нам навязать свои порядки...
Они уже говорили на повышенных тонах, не обращая внимания на посетителей, которых становилось все больше.
Мансуров заметил это и, успокаивая Кадуева, поднял обе руки вверх.
— Ибрагим, нам лучше прекратить этот ненужный спор, честное слово. У тебя слишком много ко мне претензий. То приписываешь мне этого неверного, которого называешь русским, то тебе не нравится моя жена... Посиди спокойно, поговорим о чем-нибудь другом. В конце концов, у нас общие цели, нам есть о чем договариваться, хотя мы не совсем удачное выбрали для этого место.
Кадуев впервые за время разговора посмотрел по сторонам.
— Мне нужен этот русский, — сказал он.
— Знаю, — примирительно улыбаясь, кивнул Мансуров. — Сам бы хотел на него поглядеть. Но мне все больше кажется, что его прислал к нам Аллах, чтобы не позволять делать глупости. И не смотри на меня так. Вы, чеченцы, слишком ожесточились от войны, которую, положа руку на сердце, сами же затеяли. Лучше посмотри вокруг. Сколько на этом свете красоты, покоя, замечательных женщин. Вы лишили себя всего этого, но ради чего? Вы же знаете, что русские готовы дать вам все. Только живите сами и дайте жить другим. Они уже усвоили эту простую истину, которая не противоречит ни Корану, ни Библии. Аллах все вам воздаст. Надо только не торопиться...
Кадуев щурился, усмехался, мотал головой во время этой речи Мансурова. Потом резко поднялся:
— Отдашь мне русского, как я отдал тебе архивы?
И, не дожидаясь ответа, двинулся к выходу. Посетители ресторана смотрели ему вслед.
Чеченцы начинали действовать Мансурову на нервы. Они устали сами, теперь старались переложить свою усталость и ожесточение на других. Им невыносимо было видеть, как единоверцы наслаждаются мирной жизнью. От этого обострялось их чувство одиночества, в своих бедах они готовы были обвинить весь белый свет.
Мансуров тяжело поднялся с места. Глядя, как вслед за ним поднимаются телохранители, он подумал, что навряд ли они смогли бы его защитить.
Рассчитывать придется лишь на себя. Раз уж он занял такую позицию — между Алекпером и Самедом, с одной стороны, и Кадуевым — с другой. Между молотом и наковальней, иначе говоря.
Сегодня еще предстоял разговор с женой. Она обещала подъехать сюда к этому времени. Он посмотрел на часы. Опаздывает, как всегда.
Он вышел из ресторана. Зачем он назначил ей встречу именно здесь? Или это она назначила? Ну да, она очень любит это заведение, построенное во времена благословенного застоя к приезду Брежнева...
Сейчас мало кто об этом помнит. Еще меньше тех, кого это интересует. А вот его, бывшего секретаря райкома по идеологии, это до сих пор волнует. Нельзя сказать, что он горюет по прежней жизни, но она ему небезразлична.
Он стоял возле двери, ожидая приезда Фирюзы. Почему нельзя было устроить эту встречу дома? Видимо, сюда ближе, чем домой, — она постоянно в каких-то делах и разъездах. Может заскочить домой на минуту, другую, когда нужны деньги. На что? На кого? Он ни разу ее об этом не спрашивал. Быть может, содержит молодого любовника?
Но вот, кажется, ее машина... Он спустился к тротуару, протянул, улыбаясь, руки. И тут же из промчавшегося мимо джипа раздалась короткая автоматная очередь. Будто огненный обруч сдавил грудь Мансурова. Он сделал еще пару шагов вперед навстречу выбежавшей из машины жене и упал на ее руки, теряя сознание.
Его телохранители, вышедшие за ним следом, выхватили пистолеты и послали несколько выстрелов вслед завилявшему среди остановившихся машин джипу.
— Помогите! — кричала Фирюза по-русски. — Кто-нибудь!
Кто-то бросился к ней, кто-то, напротив, шарахнулся в сторону. Она прижимала к себе мужа, стараясь удержать его и чувствуя, как кровь заливает ее одежду. Мансуров хрипел надсадно и негромко. Телохранители подогнали его машину, тоже джип, и с кряхтеньем втащили в него тело хозяина.
— Куда? — спросил Фирюзу водитель.
— В госпиталь! — закричала она. — Здесь недалеко, сразу за углом!
У нее не было сил говорить. Голова мужа покоилась у нее на коленях, в горле у него клокотало. Кто-то из охраны по сотовому звонил в госпиталь.
Фирюза осторожно гладила его редеющие седые волосы. Он застонал.
— Не умирай, — прошептала она в отчаянии ему на ухо. — Прошу тебя...
Дальше все происходило как бы само собой — быстро, споро и слаженно. Уже на пороге приемного покоя Мансурова подхватили и переложили на носилки с капельницей. И бегом, бегом, оттеснив Фирюзу и охранников, повезли куда-то в глубь приемного покоя, где уже распахивались с шипением двери лифта.
Фирюза молча смотрела вслед. Охрана вопросительно — на нее.
— Где его телефон? — спросила она с каменным выражением лица.
Она боялась, что если сейчас начнет их обвинять, то устроит скандал на весь Баку и уже не останется ни времени, ни сил на то, что следовало делать сейчас в первую очередь.
Взяв сотовый, она внимательно посмотрела на охранников. Наверняка никто из них не понимает по-французски, но все-таки... Могли бы и отойти. Они поняли ее и подчинились.
Она набрала номер Огюста. Был бы он только на месте. Господи, молилась она про себя, не вполне сознавая, какому именно Богу сейчас молится.
О пост снял трубку.
— Дорогая, — сказал он. — Я так ждал твоего звонка...
А сам говорил вполголоса. Может, жена приехала?
— Только что стреляли в моего мужа, — сказала Фирюза. — Его тяжело ранили. Три или четыре пули в грудь. У нас врачи — ни к черту, не верю я им! Ты должен сделать так, чтоб моего мужа осмотрел ваш врач. Ты меня понял?
— Дорогая... — замялся он.
— Ну что, ну дорогая, что дальше? — крикнула она, едва сдерживая себя, чтобы не обругать его последними словами. — Хочешь сказать, что нам с тобой это на руку? Пусть умрет, а ты сразу разведешься со своей... Ты это хотел сказать? Так вот знай, если он умрет, ты больше меня не увидишь! Ты должен ради нас сделать все, чтоб мой муж остался жив!
— Но так сразу... дай подумать... Где находится сейчас твой муж?
Она продиктовала адрес.
— Хорошо, хорошо... — бормотал он. — Только не волнуйся, дорогая. Я обязательно что-нибудь придумаю.
— И побыстрей, — сказала она — Если не хочешь меня потерять...
