Книга: Вынужденное признание
Назад: 17
Дальше: 19

18

 

Первое, что почувствовал Турецкий, придя в себя, — это боль в затылке. Он застонал и попытался открыть глаза. Однако глаза были так плотно, перетянуты скотчем, что он не смог даже разомкнуть веки. Руки были стянуты за спинкой стула. Стянуты так давно, что успели онеметь.
— Ну что, Александр Борисович, — услышал Турецкий у себя над самым ухом, — очнулись?
Тяжелая рука легла ему на плечо.
— Где я? — тихо спросил Турецкий, морщась от боли.
— У друзей, — пошутил незнакомец. — Как вы себя чувствуете?
— Как фарш в мясорубке.
Незнакомец засмеялся:
— Хороший образ. Правда, несколько преувеличенный. С вами все в порядке, Александр Борисович, уверяю вас. Голова еще поболит пару дней, но для вашей драгоценной жизни это не опасно.
— Спасибо, утешили… — сказал Турецкий, стараясь подавить острый приступ тошноты.
— Воды? — поинтересовался незнакомец.
Турецкий промолчал. Раздался плеск наливаемой воды, и вслед за тем жесткий край стакана уткнулся ему в губы.
Турецкий сделал несколько маленьких глотков. Тошнота немного отступила.
— Где моя жена? — спросил Турецкий.
— А где моя пленка? — ответил незнакомец вопросом на вопрос.
Турецкий сглотнул слюну.
— В кармане брюк. Впрочем, вы ведь уже наверняка ее достали.
Незнакомец вздохнул.
— Я был о вас более высокого мнения, Александр Борисович. Пленка, которую мы у вас забрали, практически пуста. Так… обрывки слов, иногда целые фразы… Бессмысленные фразы, которые не имеют никакого значения. Неужели это все, что вы собирались нам передать?
— Где моя жена? — упрямо повторил Турецкий.
— Где-где. В Караганде.
Незнакомец принялся расхаживать перед Турецким. Судя по звуку его шагов, пол был железным.
— Поймите, Александр Борисович, лично мне вы не сделали ничего плохого. Но есть люди, которых вы очень… я повторяю — очень обидели. А они не из тех, кто прощает обиды.
— И чем же это я их обидел?
— Своей глупостью — раз. Своим упрямством — два. Вам давно уже следовало закрыть дело Кожухова. Закрыть, как только вы нашли убийцу и поняли его мотивы. Однако вы продолжали копать. Зачем?
— Я делал свою работу, — сухо ответил Турецкий.
— Работу? — Незнакомец остановился. — Чепуха! Все дело в амбициях. Вы вообразили себя Шерлоком Холмсом. Пинкертоном! Какого черта вы поперлись на дачу к Дементьеву? Чего вам не сиделось дома?.. Впрочем, мы сами виноваты. Нам следовало догадаться раньше, что Дементьев не передал пленку Данилову. Однако мы уверовали в его профессионализм и считали, что он держит все под контролем. В том-то и дело… Мы слишком доверяем людям. Вот и вам я доверял, Александр Борисович, и что я получил взамен? Пленку, склеенную из нелепых обрывков. Разве это справедливо, а, Александр Борисович?
— Другой у меня нет, — хрипло ответил Турецкий. — И эта пленка была цела до тех пор, пока ваши архаровцы не обстреляли машину.
— Вы хотите сказать, что пуля попала в кассету? — удивленно спросил незнакомец.
— Именно.
— Чудеса, да и только. Значит, вы хотите сказать, что мы зря похитили вашу жену? Зря привезли вас сюда? Значит, все это было зря?
Турецкий усмехнулся:
— Выходит, что так.
Незнакомец долго молчал. Затем тяжело вздохнул и позвал:
— Бык!
Тяжелые шаги заухали по железному полу, словно кто-то и впрямь вел сюда быка или слона.
— Побеседуй с нашим гостем, а я пока выйду, покурю.
— Не хотите поучаствовать? — пророкотал молодой басок.
— Нет. Не люблю насилия. Позовешь, когда закончишь.
Подошвы незнакомца застучали по железному полу. Затем где-то скрипнула дверь, и все стихло.
— Ну что, следак, — обратился к Турецкому обладатель баса. — Приступим?
Ответить Турецкий не успел. Огромный и твердый, как железо, кулак врезался ему в лицо.
Бык бил спокойно и профессионально, без суеты, без особого напряжения. Он словно отрабатывал удары на боксерском мешке. В голову. В живот. Снова в голову. В грудь. Опять в живот.
Удары сыпались мерно и почти ритмично. Наконец они прекратились.
— Устал, — сообщил Турецкому Бык. — Отдохнем, а, следак?
Турецкий выплюнул кровь и прошелестел разбитыми губами:
— Слабак.
Бык глухо засмеялся:
— А ты ничего. Крепкий парень. Люблю таких ломать. Позвать начальство или хочешь, чтобы я продолжил?
— Валяй, — выдохнул Турецкий.
И Бык снова приступил к работе. На этот раз он старался бить по уже ушибленным местам, чтобы было больнее. Турецкий принимал удары, стиснув зубы, не издавая ни звука.
— Фу-у… — остановился наконец Бык. — Ты что, из дерева, что ли?
Турецкий молчал. Он чувствовал, как горячая кровь струится у него по шее, заливает грудь. Чувствовал боль в груди, такую, словно ему меж ребер воткнули раскаленный железный штырь.
— Ладно, буратино, — вздохнул Бык. — Приступим ко второй части программы. Пойду схожу за твоей женушкой. У меня есть один безотказный метод. Развязывает языки всем, даже таким деревянным парням, как ты.
Бум-бум-бум — застучали каблуки по железному полу. И снова скрипнула дверь.
— Ирина… — тихо проговорил Турецкий. — Ирина.
Имя жены болью отозвалось у него в душе. И эта боль была гораздо сильнее боли, разрывающей голову и грудь.
«Что же делать? — мучительно думал Турецкий. — Ребята, где же вы? Почему вы не идете?»
В голове у Турецкого загудело, темнота перед глазами подернулась желтыми волнами. Турецкий понял, что теряет сознание.
Назад: 17
Дальше: 19