2
«Как быстро летит время. И с каждым днем все быстрее и быстрее. Когда-то год тянулся, как вечность; казалось, конца ему не будет. А как он был насыщен событиями! А тут… Утром встал, побрился, оделся, пришел на работу, просмотрел дело, расспросил свидетелей, получил вздрючку от начальства — и двух месяцев как не бывало. Жизнь состоит из череды дел, лиц, скандалов, выяснения отношений, встреч с подонками, реже — с хорошими людьми, волнений за кого-то, опасений за себя. И глазом моргнуть не успеваешь, как все это, еще вчера такое новое и свежее, превращается в древнее прошлое. Черт, как быстро проходит жизнь…»
Следователь Генеральной прокуратуры Александр Борисович Турецкий был сегодня не в духе. Два дня назад он проводил жену и дочь. Жену — в подмосковный дом отдыха, дочь — в пионерский («Или как он там теперь называется?») лагерь под Анапу. Поначалу перспектива прожить две недели без жены и вдохнуть полной грудью давно позабытый холостяцкий запах свободы обрадовала Турецкого. Но уже на вторые сутки пустая квартира, холодный ужин и еще более холодная постель стали действовать на Александра Борисовича удручающе.
«Да что со мной такое? — с негодованием думал Турецкий. — В командировках никогда такого не чувствовал, а теперь… накатило!»
Вчерашний день прошел как обычно, но вечером на Турецкого ни с того ни с сего навалилась хандра. Он ехал в мерно покачивающемся вагоне метро с недочитанной газеткой в руке и вдруг обратил внимание на то, что вся молодежь — а на этой ветке всегда полно молодежи — читает книжки. Яркие, глянцевые. Старики — те в основном прочесывали глазами газетные строчки. Реже — журнальные. Турецкий перевел взгляд на свою газетку и грустно усмехнулся. Он попытался припомнить, когда в последний раз читал книгу… Месяц назад? Или два?
«Деградирую», — уныло подумал Турецкий.
Проходя мимо лотка с книгами, Турецкий остановился и окинул взглядом все это сверкающее и переливающееся добро.
— Вам что-нибудь подсказать? — участливо обратилась к нему продавщица, блондинка с огромными серыми глазами, молоденькая, совсем еще девочка.
Турецкий улыбнулся блондинке:
— Подскажите, если не трудно.
— А вас что интересует? — затараторила девушка, блеснув белоснежными зубами. — Детективы? Фантастика? Фэнтези?
— Фэнтези? — Турецкий пожал плечами. — Не знаю, золотце. Мне бы что-нибудь интересное. Чтобы в метро читать.
— Хм. — Девушка задумалась. — Вот, — сказала она и показала пальчиком на толстую синюю книгу с золотым тиснением. «Рассказы о прошлом» — гласило название книги. — Как раз для вашего возраста, — улыбнулась продавщица.
«Для моего возраста», — мысленно повторил Турецкий. Фраза эта была неприятной. Она здорово его разозлила. С каких это пор «рассказы о прошлом» стали иметь прямое отношение к его возрасту?
— Спасибо, — с холодной усмешкой поблагодарил Турецкий. — А можно посмотреть что-нибудь, что соответствует вашему возрасту?
— Пожалуйста. — Девушка вынула из стопки небольшую книжку и протянула ее Турецкому: — Вот. Это латиноамериканский автор. Творец новой мифологии.
— Творец мифологии? Это как раз по мне.
— Вы любите мифологию? — улыбнулась девушка.
— Не особо. Но по долгу службы мне приходится иметь дело с теми, кто ее «творит». Сколько стоит это удовольствие?
— Сто двадцать рублей.
— Не слабо.
Турецкий достал бумажник, вынул сотку и два червонца и протянул их девушке.
— Читайте на здоровье! — пожелала она, пряча деньги в кармашек синего форменного фартука.
Тут к лотку подошли два молодых парня с какими-то дикими начесами на головах и с серьгами в ноздрях, и девушка переключилась на них, потеряв к Турецкому всяческий интерес.
«Ноздрю, что ли, проколоть?» — меланхолично подумал Турецкий.
Вечером, перед сном, Турецкий взялся за чтение. Однако дальше предисловия он не пошел. Писатель, бородатый латиноамериканский мужик лет пятидесяти, поучал его, Александра Борисовича Турецкого, как ему найти цель в жизни, как правильно, не сбившись, пройти свой путь, какое тайное послание искать в книге и как ее правильно читать. Делал он это с таким пафосом, словно примерял нимб на свою плешивую башку. Но нимб писателю явно был не по размеру.
Вначале Турецкому стало смешно, потом скучно, а под конец — и вовсе грустно. «И такую чушь читает нынешняя молодежь, — подумал он, тщательно прицелился и запустил книжкой в урну, стоявшую у письменного стола. — Нет. Все-таки у зрелого возраста есть свои преимущества».
Ему вдруг вспомнилась девушка-продавщица, такая тоненькая и изящная, с такими огромными серыми глазами. Красивая девчонка. «Дуралей, она ведь годится тебе в дочери», — саркастически сказал себе Турецкий. Он стал припоминать женщин, которые у него были. Молодые, зрелые, блондинки, брюнетки… Иных он почти уже и не помнил. Другие вызывали у него усмешку. А ведь когда-то, в юности, он готов был отдать полжизни за то, чтобы красивая девчонка легла с ним в постель. Вот и отдал…
Впрочем, их было немало, этих женщин, и Турецкий вполне мог чувствовать себя удовлетворенным. Как бы неумело ни строил он свою жизнь (а Александр Борисович вовсе не был уверен в том, что жизнь его была построена неумело), в ней, в этой жизни, было много хорошего, и даже прекрасного. Любовь, дружба, уважение коллег, удовлетворение от хорошо сделанной работы — все это было. Было…
Уснул Александр Борисович успокоенным, но на утро старая хандра вновь в полный голос заговорила о себе.
Секретарь Меркулова Клавдия Сергеевна кокетливо улыбнулась Турецкому и поправила выбившийся из прически локон.
— Ах, Александр Борисович! — зазвенел ее голос. — Легки на помине. Проходите в кабинет, Константин Дмитриевич вас ждет.
— Спасибо, Клавочка, — ответил Турецкий и зашагал к кабинету, но вдруг на полпути остановился, обернулся и внимательно посмотрел на Клаву. — Клавдия Сергеевна, — нахмурившись, произнес он, — что с вами?
— А что со мной? — встревожилась Клава.
— Ваше лицо, — так же хмуро сказал Турецкий. — Вы видели его сегодня?
Клава испуганно вскинула руки к побледневшему от страха лицу:
— А что с моим лицом?
Турецкий подошел к столу секретарши, нагнулся к Клаве, улыбнулся, сверкнув белыми зубами, и сообщил ей доверительным шепотом:
— Оно прекрасно!
После чего со смехом прошествовал в кабинет начальника, оставив бедную Клавочку в странном состоянии — гремучей смеси из удовольствия, смущения и негодования.
— Ну, и как тебе без жены? — с ехидцей в голосе встретил его Меркулов. — Живется-можется?
— Живется, — угрюмо ответил Александр Борисович. — Но не можется.
— Чем занимаешься вечерами?
— Книжки читаю.
Меркулов донжуански усмехнулся.
— Да-а, Санек, потерял ты былую хватку, потерял. А помнится, таким орлом раньше был, в былые-то времена.
«Опять былые времена, — с неудовольствием подумал Турецкий. — И чего это в последние дни все вокруг кинулись сбрасывать меня со счетов? Рожа у меня, что ли, такая?»
— Да на себя посмотри, — парировал Турецкий. — Совсем старик. Седых волос уже больше, чем снега на Казбеке.
— А ты слыхал такую поговорку: седина в бороду — бес в ребро?
— Слыхал, Костя. Только ведь это не про тебя. Примерней семьянина, чем ты, в мире не найдешь.
Мужчины переглянулись и вздохнули.
— Ладно, — закрыл тему Меркулов. — Не будем больше о грустном. Давай к делу.
Через пять минут страсти в кабинете Меркулова разбушевались не на шутку.
— Я понимаю, — возмущался Турецкий, — понимаю, что дело важное, но, Константин Дмитриевич, пойми и ты меня! На мне и так висят два тухляка. Что прикажешь с ними делать?
Меркулов мягко улыбнулся и сказал негромким, доброжелательным голосом:
— Тише, Саня, не горячись. Что-нибудь придумаем.
— Да уж, — хмыкнул Турецкий, — придумаешь ты. После твоих придумок у меня бессонница начинается. Так что давай уж без фантазий. Черт, нет бы послать меня в командировку, куда-нибудь в теплые, благодатные края. Нервы подлечить, морским воздухом подышать. Но нет! Такие предложения от тебя не поступают. А вот носиться, высунув язык, по пыльной, знойной Москве — это пожалуйста. На это у нас Александр Борисович Турецкий большой мастер!
Меркулов добродушно улыбнулся:
— Да, Саня, я вижу, холостяцкая жизнь действует на тебя не лучшим образом. Посмотри на себя со стороны — дерганый, нервный, недовольный жизнью. А ты попробуй относиться к этому иначе.
— Это как же? — криво усмехнулся Турецкий.
— Ну… — Меркулов пожал плечами. — Считай, что я подкидываю тебе это дельце по дружбе.
— Не подкидываешь, а навешиваешь, — поправил начальника Турецкий. — Хороша дружба. Я с твоими тухляками на шее скоро на дно пойду. Как «Титаник».
Меркулов весело прищурился:
— Не пойдешь. Ты у нас мужик крепкий. И спеца лучше тебя мне не найти.
Турецкий неодобрительно покосился на Меркулова и устало вздохнул.
— Правду говорят, что лесть открывает все двери, — резюмировал он. — Ну ладно, все равно мне от этого дела не отвертеться, так что хватит лирики. Так, говоришь, кроме дежурной оперативно-следственной группы там и фээсбэшники побывали?
— Побывали, Саня, побывали. Да только толку от них было мало. Никто ничего не видел, никто ничего не слышал. Судя по тому, как чисто все было сделано, убийца — профи. И ведь место-то выбрал какое людное! Самое интересное, что выстрела никто не слышал.
По лицу Турецкого пробежала тень.
— Это странно, — раздумчиво сказал он. — Даже если на стволе имелся глушитель, хлопок должен был быть довольно сильным.
— Вот и я о том же, — согласился Меркулов, радуясь в душе, что сумел зацепить важняка фактами. — Впрочем, музыка вполне могла заглушить хлопок. Нужно было только дождаться громкого аккорда.
— А что там шло?
— «Похождения повесы».
— Судя по названию, вещь веселая? — спросил Турецкий.
Меркулов взъерошил ладонью волосы.
— Угу, — прогудел он. — Про одного парня, который решил в корне изменить свою жизнь. Совершил сделку с сатаной, а когда пришло время платить, у парня вдруг проснулась совесть.
— Знакомый сюжет.
— И главное, очень жизненный, — усмехнулся Меркулов. — Когда доходит дело до расплаты, у этих парней всегда просыпается совесть. В общем, Саша, дело обстоит так…
Но тут дверь кабинета отворилась, и Клавдия Сергеевна внесла поднос, на котором красовалась чашка с кофе для Турецкого и стеклянный стакан с темнокрасным чаем — для Меркулова. В блюдечке лежали две чайные ложки и несколько кубиков сахара. Клавдия Сергеевна аккуратно поставила поднос на стол.
— Спасибо, Клавочка, — улыбнулся Меркулов. Перевел взгляд на Турецкого и добавил: — А ты брось ухмыляться.
— Ого! — весело воскликнул Турецкий. — Какое внимание!
— Это входит в мои служебные обязанности, — весело парировала Клавдия Сергеевна. Затем одарила Турецкого торжествующей улыбкой и покинула кабинет, гордо подняв голову.
— Ну что, отбрила она тебя? — заметил Меркулов, как только дверь за секретаршей закрылась. — Будешь знать, как воображать. Но — к делу. Сегодня утром мне звонил один важный человек.
— Насколько важный?
— Очень важный. Так вот, кое-кто там, наверху, — Меркулов поднял палец к потолку, — заинтересован в том, чтобы убийца Кожухова был найден быстро и без излишней огласки.
Меркулов взял со стола чашку с чаем, поднес ее ко рту и сделал большой глоток. Турецкий следил за его движениями задумчивым, слегка рассеянным взглядом.
— Ну насчет быстро — это я и сам бы хотел, — сказал Турецкий. — А что значит — без огласки?
Меркулов поставил чашку на стол и пристально посмотрел на Александра Борисовича:
— Это значит, что до поры до времени нам лучше не беседовать об этом с журналистами. Никакой шумихи. Кроме той, что уже поднялась.
— Думаешь, это поможет? — с сомнением спросил Турецкий. — Кожухов был главным редактором крупнейшей газеты. А у журналистов дух корпоративности почище нашего. Для них узнать детали этого дела — вопрос чести.
— Со временем узнают, — сказал Меркулов. — Но не сейчас.
— Откуда такая конспирация?
— А откуда такое любопытство?
Турецкий пожал плечами:
— Моя профессия — задавать вопросы.
— Это верно, — кивнул Меркулов. — А их профессия — уклоняться от расспросов. Налицо конфликт интересов, правда? — Он улыбнулся. — Ладно, Александр Борисыч, давай к делу. Съезди на Новокузнецкую и ознакомься с протоколами осмотра места происшествия и с заключением судмедэксперта. Больших горизонтов, судя по всему, эта поездка перед тобой не откроет, но все-таки… С сегодняшнего дня ты официально возглавляешь оперативно-следственную бригаду. И не надо мученических гримас. На это дело тебя посылаю не я, на это дело тебя посылает родина.
— Главное, чтобы она не послала меня слишком далеко, а то можно и не вернуться, — меланхолически заметил Турецкий.
