Пустой номер
Новенький «БМВ» мчался по широкой улице в левом ряду, и приятно было думать, что любая машина, случайно оказавшаяся впереди, стоит ей помигать мощными фарами, сразу перестроится в соседний ряд.
С «бумерами» не шутят. Известно, кто сидит за рулем таких машин. Водитель гнал уже на скорости сто шестьдесят. Проезжавший навстречу патруль включил мигалку, но Дима Большой пару раз мигнул – свои, мол. Патруль поехал дальше. Загудела сиреной мобила. Дима небрежно сунул в ухо наушник. Ему нравилось, сидя в машине, говорить по мобиле через наушник. Как крутой бизнесмен из американского кино.
– Дима, шухер. Наши денежные мешки отвалили в столицу. Не по своей воле.
– О чем базар? Мы к этому каким краем?
– Воздух принес – зажопить нас хотят. Менты на хвосте сидят.
– Ложись на дно.
– Базар о тебе. Мое дело предупредить.
– Ты прокоцал?
– Сивый выстучал. Только что.
– Дай маяк остальным.
– Не могу, у меня три цента на счету.
– Башмак! Я те че говорил? На счету бабки всегда должны быть!
Дима яростно вырвал из уха наушник, развернулся через две полосы и помчался в противоположную сторону. Приятный отдых у промокашки Викули накрылся. Он всегда готов был к неприятностям. Только не к тому, что у Мокрухи на счету не будет денег. К своим теперь залечь на дно не удастся, неизвестно, за кем из них сейчас фигарят менты. «Урод! Урод! Падла!» – заорал Дима во все горло. Левое веко задергалось в нервном тике, и это привело его еще в большее бешенство. Хотелось на всем ходу врезаться в какого-нибудь козла, чтобы отвести душу. Козлы, как назло, сидели по домам. Ночью в Нефтегорске машины ездили все крутые. Мелькнула мысль, что, раз Сивый прозвонился к Мокрухе и не обмолвился о том, что у него на хвосте менты, можно смело ехать к нему. Сивый мужик надежный. Подставлять не станет. Дима резко свернул направо, едва не врезавшись в светофор, и злобно выругался. Понаставили прямо над дорогой, угол не дают срезать. Он попетлял еще с полчаса по городу. Иногда за ним появлялись машины, он смотрел напряженно, пытаясь понять, кто в них сидит – простой лох или мент в гражданском. Менты поодиночке не сидят. А ему попадались одинокие лихачи либо с бабами. Может, самому всей кодле прозвонить? И время терять на этом? Не, на это есть «шестерки». Самому надо ноги щупать. Может, придется и вовсе ухариться. А кодла и так знает – в случае чего надо разбить понт.
Улица, где кантовался Сивый, была совсем паршивая. Дорога вся разбитая, ее не ремонтировали никогда. Еще бы, за длинным кирпичным забором находилась авторемонтная мастерская, куда свозили тяжелую уборочную технику. Вот она и раздолбала весь асфальт. Дима снизил скорость и едва полз, объезжая эти долбаные ямы. Въехал во двор пятиэтажки. В это позднее время почти нигде в окнах не горел свет. Но его это не пугало. Сивый никогда не открывал плотные шторы на своих окнах второго этажа. У него даже днем в комнату никогда не проникал солнечный луч. Дима припарковал машину прямо к двери подъезда, осторожно зашел и прислушался – в подъезде было тихо. Он взбежал на второй этаж. На условный стук дверь сразу распахнулась, Сивый втащил его в комнату.
– Ты че! Совсем тормоз? Че приперся? Канать надо, а не сходку устраивать.
– Так мне Мокруха прозвонил – шухер, говорит.
– Это я его предупредил. Мне час назад Витька Мусор звонил, дал маяк – наши толстопузые прокололись. Ментура готовит облаву. Я вон уже сидор собрал, обрываться буду.
– И куда намылился?
– Свою тачку оставляю: слишком приметная она у меня. Возьму соседскую, такой рыдван раздолбанный, никто его не остановит. Поеду к одному своему бывшему корешу, там припухну. А ты че делать будешь?
– Я свою тачку не оставлю. Сейчас за город махну, у меня одна серячка есть, пригреет.
– Ты че, Димон, совсем не сечешь поляну? Я тебе как корешу говорю: бросай свою тачку. Ты же центровой, да еще мокрушник! Если нарисуешься, ментяги тебя в момент повяжут. А там сам знаешь – ментовская контора, казенный дом… Да не факт, что в крытке отсидишь. Могут запросто тебе ласты завернуть.
– Не бзди, Макар, я сам боюсь, – сплюнул сквозь зубы Дима. – Прорвусь.
– Ну ты чеканутый! Все, кончай базар, мне хилять пора.
За дверью послышался скрип ступеней. Бандиты затихли, прислушиваясь. Тихие голоса в подъезде выдавали присутствие нескольких человек.
– Мусора… – едва слышно прошептал Сивый и увлек за собой Диму Большого в комнату.
– У тебя есть винтарь?
– В машине оставил. У меня только пукалка и жало.
– У меня тоже. В багажнике «калаш». И гранат несколько.
– Как отходить будем?
– Через балкон.
Прозвенел дверной звонок. Бандиты попятились к балкону и выглянули наружу. Темень, хоть глаза выколи.
– А где фонари? – злобно прошипел Дима.
– Это двор, фонари со стороны улицы. Здесь снегу навалом. Я днем смотрел. Не дрейфь!
Он первый перевалился через перила и тяжело рухнул вниз. Дима перелез через перила, сгруппировался и, согнув ноги в коленях, прыгнул вниз, ожидая, что переломает себе ноги. Но лишь провалился по пояс в сугроб. Рядом шебуршился Сивый, поднимаясь и отряхивая с себя снег.
– Слышь, братан, моя тачка у подъезда. А там менты точно в засаде сидят. Вот херня, у меня там автомат.
– Не боись, Димон. Ща я тебя выведу к гаражам, там соседская тачка. Моя тоже в гараже стоит, через бокс, переложим мой боезапас – и ходу.
Они выбрались из сугробов и рванули по дорожке. Сивый оглянулся:
– Зырь, на балкон выперлись. Но хрена увидят.
– Так они же дотумкают, что мы с балкона сиганули.
– Не факт. Может, я проветривал, а ушел давно. У меня на входной двери даже засова нету. Обыкновенный английский замок. На первый взгляд не поймешь, с какой стороны закрывается. Они же дверь выломали.
Бандиты добежали до гаражей, где тоже было темно, один сиротливый фонарь освещал небольшой пятачок.
– Иди за мной, – потянул Диму за рукав Сивый, и они свернули на еще одну едва заметную тропинку. Сивый быстро открыл свой гараж, забрал свой арсенал, потом фомкой сорвал замок соседского гаража, переложили оружие в машину соседа. Сел за руль, но заводить мотор не стал.
– Толкани машину! – сказал он корешу, а сам выкрутил руль, чтобы она легко покатила с небольшой горки на дорогу. И только там завел мотор.
– Лучше бы на твоей тачке погнали! – упрекнул кореша Димон, с отвращением рассматривая старенький «Москвич».
– До первой ментуры? Ты не смотри, что этому «москвичонку» лет десять. Дядя Миша его вылизывает, целыми днями под ним лежит.
– Такой он мазевый, этот «Москвич», что под ним лежать надо днями.
– Профилактикой занимается. Тут мотор – зверь. Он новый купил. Хвастался, что у вдовы какого-то жмурика. Машина вся всмятку, а мотор целехонек.
Мела метель, ветер свистел, как Соловей-разбойник, Сивый невозмутимо крутил баранку, а Диму Большого колотило, как с большого бодуна.
– Че это у тебя трясун, как будто ты сломался? Совсем слетел с катушек? – В голосе Сивого Димон услышал нотку сочувствия, и это его взбесило.
– Закрой свое хайло! – грубо рявкнул Дима. Ему самому было неудобно, что он не может совладать с нервным напряжением.
– Не кыркай, – спокойно ответил Сивый. – Пока сидишь со мной, у тебя есть шанс. Ишь расфордыбачился… Мне вообще-то совсем в другую сторону.
Они уже выехали на автостраду, и Дима немного успокоился. Оба молчали.
– Далеко до твоей серячки? – наконец прервал тишину Сивый.
– Час езды.
– Ну скоро уже приканаем. Я вот думаю, может, у вас там тоже привалиться? Пока менты лютуют…
– Валяй, если моя матрешка не вытурит. Ей групповуха не по кайфу.
– Сговоримся.
Дорога была пустынная, раза два навстречу промчались огромные трейлеры. Бандиты совсем уже успокоились. Пока не увидели пост ГАИ. Он возник из темноты, как призрак, от которого бежишь в страшном сне. Из будки вышел гаишник и знаками велел остановиться. Сивый начал сбрасывать газ, но Димон заорал:
– Жми! Газуй! На кой хрен тормозишь?! – Глаза у него были совсем бешеные, и Сивый нажал на газ. В такую погоду запросто можно не только оторваться от преследования, но и спрятаться где-нибудь в пути. А так – еще неизвестно, что за намерения у гаишника. Может, у него уже ориентировка на бандитов. Тогда кранты.
Машина с визгом рванула, гаишник что-то заорал вслед, подбежал к своей машине. Из будки выскочил еще один в милицейской куртке, запрыгнул следом за первым в машину, и началась погоня.
– Жми! Жми! – орал как заведенный Димон. Но Сивый и так выжимал из машины все, на что она была способна.
– Где-то здесь поворот направо, там роща, зырь, можем там ухариться!
Сивый почти наклонился к лобовому стеклу, чтобы разглядеть поворот направо. Наконец ему показалось, что он видит рощицу в стороне от дороги. Он погасил фары, чтобы их не видели с дороги, и рванул напролом по занесенной снегом боковой дороге. Машину повело юзом, он изо всех сил вцепился в руль, чтобы удержать его в руках, и заметил стволы деревьев, когда было уже поздно. Но он успел утопить ногой тормоз. Сначала их бросило вперед, машину с глухим ударом сильно стукнуло об дерево, но ремни безопасности их удержали. Оба обалдело смотрели вперед на разбитое вдребезги стекло. Мелкие осколки засыпали всю панель машины и ее капот, колени тоже были усыпаны осколками. В машине свистел ветер.
– Ч-че т-такой к-колотун? – спросил сиплым голосом Димон. У него стучали зубы и судорога свела челюсти.
Сивый оглянулся.
– Считай, на природе отдыхаем.
Димон тоже оглянулся. Заднего стекла как не бывало.
– Вот сука! – выругался он. – Прикандехали! Давай выбираться, дальше пешком потрюхаем.
Они с трудом выбрались из машины. Со стороны Сивого дверца машины уперлась в дерево, а Димон так и не справился со своей дверцей, которую заклинило от удара. Пришлось выползать через переднее окно.
– Все руки изрезал, – пожаловался Сивый Димону, вытирая кровь об штаны.
Завывал ветер, метель залепляла снегом лицо и глаза. В темноте совершенно непонятно было, куда идти.
– Где твоя хреновая деревня? – заорал Сивый. У него уже тоже закончилось всякое терпение.
– Щас… Скажу… – прохрипел Димон, не представляя, где они находятся.
– А дорога где?
– Откуда приехали…
Сивый затоптался на месте, кружа вокруг машины, пытаясь сообразить, откуда они приехали. Когда они съехали с дороги на заснеженную целину, их так заносило, что он не смотрел по сторонам, лишь бы справиться с рулем. Выбрав наконец направление, он потряс Димона за плечи. Тот стоял как истукан и дрожал от холода.
– Пошли туда, вроде там дорога. Я только винтарь прихвачу. А ты возьми гранаты в карманы.
– У меня грабли, на хрен, отмерзли. А ты мне еще гранаты суешь.
– Грабли в рукава спрячь. Так вернее…
Они выбирались по сугробам, падая и поднимаясь на четвереньки, ругаясь и проклиная метель, гребаную машину соседа дяди Миши, ни в чем не повинную деревенскую зазнобу Димона и, главное, всех легавых, которые беспредельники, вязалы, дубаны, жабы, злыдни, ментяги, мусора, падлы, погоны, сапоги, серые бароны… И когда Димон из длинного синонимического ряда, посвященного доблестной милиции, припомнил тухлых ментов, тут они и вышли на дорогу, где их ждала ментовская машина с надписью «ГАИ». Двое в милицейских куртках наблюдали за продвижением шатающихся фигур, сидя в теплой машине, в то время как оба бандита брели, опустив низко головы, потому что встречный ветер залеплял им снегом глаза. Произошла историческая встреча. Винтарь висел за спиной у Сивого, и он не успел за ним даже потянуться. Гранаты постукивали в кармане Димона, но скрюченные от холода пальцы не справились бы с чекой при всем желании. Обезоружив бандитов, майор Глушко присвиснул:
– Сдается, мы их задержали! Теперь нам благодарность вынесут. А то и премию дадут ко Дню защитника Родины.
– Скорее уж ко Дню милиции, – поправил его сержант Мазаев.
– Ждать долго, аж до ноября. А День защитника Родины на носу.
Замерзших бандитов посадили в машину, на руках защелкнули наручники, и сержант Мазаев назидательно провозгласил:
– Могли и коньки отбросить. Мороз минус тридцать. Что это вы так долго копошились? Мы даже ждать утомились.
Сивый с трудом разлепил замерзшие губы и прохрипел:
– А как вы нас увидели? У вас же фары не горели.
– Мы тоже не пальцем деланные – фонарями себя выдавать. Темнота! У нас прибор ночного видения! – важно ответил Мазаев.
В машине хрипела радиосвязь. Мазаев назвал свои позывные и доложил, что бандитов обнаружили на сорок пятом километре недалеко от деревни Столбцы. Обошлось без стрельбы, потому что бандиты отморозили руки. При этих словах Димон встрепенулся и заорал:
– Три копейки, мусор, ночник красноперый! Если бы не ты, мы бы уже уканали, хрен нас достали бы!
– Заткнись, бельмондо. Ты теперь не пахан, ты теперь люмпик.
Димон затрясся от бессильной ярости, но Сивый пихнул его плечом:
– Кончай трещать. Не он тебя центровиком ставил, не ему снимать.
Димон заскрипел зубами и с ненавистью уставился в спину Мазаеву. На посту ГАИ их уже поджидала машина с операми. Сдав с рук на руки бандитов, гаишники весело отправились в свою будку праздновать нечаянно совершенный подвиг. Молодой опер, принимая задержанных, посмотрел на бандитов и сухо сказал:
– Ваш побег – пустой номер. Все посты ГАИ были предупреждены. Не на этом, так на следующем вас бы все равно повязали.
Турецкий читал показания Димы Большого. Перед ним раскрывалась картина постепенной деградации человека, у которого были все шансы стать нормальным гражданином общества.
Младший сын в скромной обычной семье, отец – электрик в ЖЭКе, мать там же бухгалтер. Простые люди жили честно, воспитывали своих сыновей так же, как воспитали их самих собственные родители. Старший сын закончил школу. Пришло время служить Родине – и его зачислили в морскую часть Тихоокеанского флота. Отслужив свое, там же и остался. Устроился работать на рыболовецкое судно механиком. Младший сын до десятого класса учился средненько. С неба звезд не хватал, но было у него увлечение – занимался боксом. Ростом его природа не обидела, вымахал Дима Дунаев под два метра. Физические данные у него были отличные. Его заметили, тренер прочил ему успешное спортивное будущее. И действительно, Дима по природе обладал отличными бойцовскими качествами. Вот только начала ему мешать звездная болезнь. Побеждая раз за разом противника, он возомнил о себе, что непобедим. И когда однажды не поднялся после нокаута, возненавидел своего противника, как смертельного врага. Когда судьба опять свела их на ринге, он хотел одного – отыграться. Но опять проиграл. Разочарованные лица его фанатов из молодежной тусовки, где он был первым человеком, вызвали у него злобу. Значит, когда он победитель, его готовы носить на руках. А стоило дважды проиграть, он потерял для них всякий авторитет?! Дима стал вынашивать план мести. Он чувствовал, что в открытом бою Женьку Круглова ему не победить. Пока не победить. Значит, чтобы опять стать первым, его нужно как-то устранить. Мысль ему понравилась. И однажды он подстерег своего врага, когда тот возвращался после дискотеки домой. Зашел за ним в подъезд и проломил ему кирпичом голову. Дима и сам не знал, хотел он Женьку просто запугать или действительно желал избавиться от него навсегда. Получилось – навсегда. Женька остался инвалидом. И никто так и не догадался, чья рука поднялась на юного боксера. Дима Дунаев опять был первым среди всех. Тогда он уверовал в свою безнаказанность и решил, что любую проблему можно решить силой.
В одиннадцатом классе у него начались проблемы с физикой. Учитель пригрозил, что выпускной экзамен Диме не сдать, если он не станет заниматься. И Дунаев дождался, когда учитель возвращался после школьной консультации домой, и вошел следом за ним в подъезд. Он действовал по однажды уже проверенной схеме. Но в этот раз кирпич завернул в газету, чтобы не бросался в глаза, когда шел с ним по улице. Учитель упал, даже не поняв, что с ним случилось. А Дима спокойно отправился домой. Экзамен по физике принимала учительница их же школы Любовь Семеновна, пожилая женщина предпенсионного возраста. Отпетые двоечники почитали за счастье сдавать ей экзмен – она всем ставила «тройки». И Дима получил свою вожделенную «тройку». А после экзамена за ним пришли из милиции. На газете, в которую был завернут кирпич, был записан адрес Диминой квартиры. Газету «Вечерний Нефтегорск» выписывал его отец. Учитель выжил, через год скитаний по больницам и нескольких операций он даже смог приступить к работе. Но все знали, что в теменной кости черепа у него вживлена металлическая пластинка.
Дима провел в колонии для несовершеннолетних один год, потом его перевели во взрослую тюрьму, где он провел еще два года и обучился у взрослых зэков всему, что так необходимо, когда выбираешь для своей жизни криминальный путь. Второй раз он сидел уже за вооруженный разбой и поднаторел в тюремных законах так, что с ним стали считаться. Еще в тюрьме Дима за свой рост получил кличку Большой и о своей фамилии вспоминал только тогда, когда приходилось предъявлять паспорт. После двух отсидок он уже не хотел возвращаться к обычной жизни. Она казалась ему пресной и убогой. Сколотил банду, которая во всем ему подчинялась. Кулак у него был увесистый, характер непредсказуемый и опасный. Ему было уже недостаточно обычных выбиваний долгов, крышевания, рэкета. Хотелось каких-то настоящих дел, заказов от больших людей. Так на него вышел сначала Певцев, а потом и Пиневич. Дима Большой выполнял заказы обоих, находя в этом особую пикантность. Никто из заказчиков не догадывался, что бандит работает на обоих. А поскольку вражда между двумя крупными нефтекомпаниями продолжалась уже не один год, Дима Большой знал – работы у него будет еще надолго.
К тридцати годам он даже успел жениться, обзавестись сыном. Но семейная жизнь не сложилась, жена не умела восторгаться его успехами, когда он в хорошем расположении духа хвастался, как при одном звуке его имени все эти «лохи» готовы и деньги выложить, и сами проситься под его «крышу». Она хотела тихого семейного счастья, а муж приходил после своих вылазок взвинченный, с бешеным блеском в глазах, нередко пьяным и страшным. Однажды, чтобы доказать ей, что даже после пьянки с дружбанами он в состоянии контролировать свои действия, он решил продемонстрировать свою меткость и открыл в комнате стрельбу. Она бы еще с этим смирилась, если бы он не усадил ее на диван с маленьким сыном и не стал стрелять из пистолета, выписывая отверстиями от пуль на белой стене аккуратную дугу в виде арки прямо у них над головой. Действительно, рука его не дрогнула. Пули влетали в стену красивым полукругом, сыпалась штукатурка на голову обезумевшей от страха жены и ревущего малыша. Но она боялась пошевельнуться, чтобы муж не задел их пулей. Показав свое мастерство, Дима улегся спать, на прощание приголубив рукой зашедшегося в плаче малыша и остолбеневшую жену. Утром он их уже не застал. Она оставила все – и свою одежду, и детские игрушки. Забрала только документы – свои и сына – и выгребла из их домашнего сейфа ровно половину денег. Дима пришел в ярость, пытался их разыскать. Больше всего его привело в бешенство то, что она посмела забрать деньги. Но найти ее не смог. Ее родители в испуге твердили, что не видели ее уже больше месяца. Он им поверил, поскольку запретил ей общаться с родными. Других родственников у нее не было. Он так никогда и не узнал, куда исчезли его жена и сын. После их ухода он еще больше лютовал, и на кровавом счету его банды числилось не одно убийство. Но действовал он всегда так продуманно и хитро, что до сих пор все их операции проходили успешно. Это в последнее время он стал поручать дела своим помощникам и тут же очень пожалел об этом. Несколько провалов показали, что он сам должен все держать под контролем.
Турецкий допрашивал Диму Большого, а тот отвечал на все вопросы продуманно и подробно. И если бы не его странное высокомерие, Александр Борисович мог бы предположить, что бандит решил помочь следствию в обмен на какие-то послабления при вынесении приговора. Но очень скоро Турецкий понял позицию Димы Большого – тот гордился своими «подвигами». Его извращенное криминальное сознание рисовало ему картину будущей славы не только в среде себе подобных. Он жаждал, чтобы о нем писали в криминальной хронике в газетах. И даже, чем черт не шутит, может, о нем даже снимут документальный фильм, где во всех подробностях, красочно – возможно, даже с его участием – будет описана его богатая яркими событиями жизнь. Он уже успел небрежно обронить, что, если журналисты пожелают взять у него интервью, он возражать не станет. Турецкий сначала изумленно вытаращился на него, а потом едва сдержался, чтобы не расхохотаться. Он овладел собой только по одной причине: чтобы не разозлить Диму Большого, пока тот так охотно дает показания. Турецкий сразу понял, что бандит обладает невероятным самомнением, и для пользы дела лучше пока сыграть на этой струне.
А Дунаев давал показания, жалея только об одном: время допроса по закону ограничено. И каждые четыре часа его отводили в камеру, где убогая обстановка совсем не соответствовала тому вдохновению, которое он испытывал, подробно описывая детали совершенных преступлений.
Турецкий перечитывал показания Дунаева, когда к нему зашел Грязнов. Александр Борисович поделился своими впечатлениями:
– Сколько работаю, никак не могу взять в толк, откуда берутся подобные нелюди. Если бы он рос в криминальной среде, тогда понятно. Пример перед глазами, никаких моральных устоев, полное отсутствие представления о нормальной человеческой жизни, всякое такое. Но когда человек растет в нормальной семье, где мать-отец трудяги, учат только хорошему, старший сын тоже может быть примером для подражания… Откуда у этого Дунаева возникло желание крушить, убивать, подчинять себе отбросы общества? Почему у человека возникают в мозгу аномалии, которые делают из него убийцу? Да к тому же возводящему убийства в степень геройства?
– Я когда-то читал книгу, не помню ни автора, ни названия. Там одного такого криминального типа подвергли научному эксперименту. Вживили в его мозг некое вещество. И как только в его голове возникала мысль о каком-нибудь чудовищном поступке, он начинал испытывать дикую боль. Голову прямо разрывало от этой боли. Хочешь не хочешь, все криминальные мысли приходилось гнать от себя подальше. Жить-то охота.
– Ну это из области фантастики.
– Если бы наши научные светила придумали такой проект, мы бы потеряли работу.
– Ну и ладно. Я бы пошел в водолазы. Такая романтическая профессия… Люблю наблюдать жизнь на глубине моря. Мы как-то с Иркой в Коктебель ездили отдыхать. Она весь день на солнышке жарилась, а я под водой сидел. Вернулись – она вся загорелая, свеженькая, сразу видно – человек на юге побывал. А я бледный, как будто весь отпуск проболел. Зато впечатлений набрался! Три года вспоминал.
– Помню, помню этот твой отпуск. Мы тогда решили, что Ирина тебя оштрафовала за твое плохое поведение и весь отдых продержала под арестом в номере… А насчет того, откуда такие нелюди берутся, я сам регулярно задаюсь этим вопросом. И никогда не нахожу ответ, что естественно. Потому как нам не понять психологию убийцы, а им не понять психологию нормального человека. Значит, будем продолжать делать свое дело. А изучать подводный мир в свободное от работы время. В качестве хобби.
– Вернемся к нашим баранам, как гласит восточная мудрость. Сколько уже повязали бандитов из группировки этого «супергероя» Дунаева?
– Сейчас под арестом восемь человек. Шестеро в бегах. Наши оперы работают с ними не покладая рук. Количество материала растет, тома дела распухают, скоро придется на тележке возить. Поремский и Курбатов вовремя приехали.
– За тем и вызывали. Что касается ведения допросов, они у нас спецы.
– Пойдем заглянем к твоим «спецам». Они сейчас допрашивают одного мясника.
Посреди комнаты на стуле сидел набычившийся громила. Руки, закованные в наручники, мешали облокотиться на спинку стула, и он наклонился вперед. Оглянувшись на вошедших, он скользнул взглядом по лицу Грязнова, а на Турецком задержался.
– Что, бугай, влопался? – Турецкий узнал своего недавнего преследователя, когда они с Огородниковым едва не расплатились жизнью во время «экскурсии» в музей.
Тот ничего не ответил и отвел взгляд, всем видом выражая свое презрение к генералу.
– Ну что замолчал? Щебечи дальше, – подстегнул Поремский допрашиваемого.
– …Ну тогда я нажал на газ и протаранил его тачку, – неохотно продолжил свой рассказ мордоворот.
– О ком речь? – перебил его Турецкий.
– О мэре под номером четыре, Николае Портнякове. Выясняем, кто подстроил автомобильную аварию, в результате которой Портняков погиб, – ответил за амбала Поремский. И задал следующий вопрос: – Откуда ты знал, что Портняков будет проезжать именно в это время по улице Нефтяников?
– Его вел Санай, он у него сидел на хвосте от самого дома. А мне по рации передавал его маршрут.
– Кто дал команду убить Портнякова?
– Дима Большой. А ему кто – меня не колышет. Мое дело маленькое.
– Да, такое маленькое, что на десять лет точно потянет. В последнюю ходку сколько отбарабанил?
– Семь лет, от звонка до звонка.
Турецкий и Грязнов вышли.
– Галя как раз вчера читала дело о гибели Портнякова, – сказал Грязнов. – Против него ведь тоже было возбуждено уголовное дело. За «превышение должностных полномочий». Сначала я думал, что слухи о его художествах преувеличены. Но факты подтвердились, он действительно построил на бюджетные деньги семьдесят два коттеджа на берегу Черного моря и продал их. А денежки себе. Кстати, львиную долю денег он успел перевести в швейцарский банк. И собирался в ближайшее время ими там воспользоваться.
– Откуда известно?
– У него в загранпаспорте уже стояла швейцарская виза.
– Он что, собирался там остаться?
– Вряд ли. Виза на две недели. А по окончании действия визы его при первой же проверке выдворили бы из страны. Думаю, хотел просто отдохнуть, пошиковать. Да не успел.
– Понятно.
Вот и сбылись «пророческие» слова Певцева, когда он с Сатановским говорил, что народу может не понравиться, если Портняков тоже окажется вором. Только «народом» он считал именно себя. Поскольку это он дал команду убить Портнякова. С согласия Сатановского, естественно. Дима Большой на допросе подтвердил, что указание убрать Портнякова он получил именно от Певцева.
– А остальные бандиты ведь тоже раскалываются… Наши следователи даже особых усилий не прилагают.
– Еще бы, если их главарь рот открыл, чего им играть в несознанку? Раз уж загремели, им только и светит, что срок мотать. Так что теперь стараться будут, закладывать друг друга, топить, чтобы на меньший срок попасть.
В гостиницу Грязнов и Турецкий вернулись в одиннадцатом часу. В номере Грязнова делились впечатлениями трудного дня, вспоминая особенно яркие эпизоды.
– Ты знаешь, Слава, что мне не дает покоя? – вдруг перебил сам себя Александр Борисович. – Мы с тобой до сих пор не выяснили истинное имя Зорге. Человек провел такую грандиозную работу, жизнью рисковал ради дела, а мы его называем чужим именем. Пора бы уже познакомиться по-настоящему. Утром свяжемся с ним, пускай представится.
Грязнов согласно кивнул:
– Пускай, страна должна знать своих героев. А что ты о нем знаешь вообще?
– Никаких подробностей, кроме того, что мне успел сообщить Огородников. Он с ним воевал в Чечне.
– Судя по шрамам на его лице, воевал он храбро.
– Да, он прошел огонь и воду. Служил в подразделении Майкопской бригады. Один из немногих остался в живых после новогоднего штурма Грозного. Помнишь, эта бригада почти целиком погибла в грозненской мышеловке, когда министр обороны приурочил штурм к своему дню рождения. А потом еще не раз попадал в тяжелейшие ситуации. Из последнего боя его вытащила нынешняя его жена, Теплякова. Жизнь ему спасла, на себе тащила под пулями.
– А-а, теперь она ему здесь помогала, – вспомнил знакомую фамилию Грязнов, – это же у нее в больнице Романова встречалась с Зорге?
– Ну да, настоящая боевая подруга. Бывают же женщины – первые подруги мужьям… – почему-то погрустнел Турецкий.
Грязнов не придал значения особому тону Турецкого, думая о чем-то своем.
– Кстати, – наконец подал он голос, – я когда летел в Нефтегорск, познакомился в самолете с одним американцем, он сидел рядом со мной. По-русски чешет, будто на родном. Рассказывал, что всю Россию исколесил, работает спецкором в «Тайме». О Чечне говорили…
– А, вот почему ты вдруг этого америкашку вспомнил? – понял наконец Турецкий, почему Грязнов заговорил о журналисте.
– Он в Чечне был четыре раза. Говорит, иногда думал, домой живым не вернется. По ним, журналистам, русские солдаты стреляли. Для острастки, уж очень они иностранных журналистов не любят. Сказал, есть даже такая книга – «Журналисты на чеченской войне», где собран материал о всяких инцидентах, когда журналисты и ранения получали, и гибли.
– Может, привирает? Что-то я не очень верю этим американцам.
– Приеду в Москву, не поленюсь, узнаю, есть ли такая книга, почитаю.
– Лучше бы он в своем «Тайме» писал, сколько чеченцы нашего народа положили. И сколько в рабство берут. И что с пленными делают.
– Об этом он тоже писал. А еще мы с ним говорили о численности чеченских войск. И ты знаешь, что интересно? Его данные отличаются от тех, что наши генштабисты давали. Утверждает, что у него свой, надежный источник.
– Точно врет, – убежденно перебил его Турецкий. – Вечно они знают о нас больше, чем мы сами, прямо зло берет. Лучше бы вели счет своим погибшим в Ираке.
– Насчет Ирака, – тут же подхватил Грязнов. – Этот Джон еще рассказывал о наемниках в чеченской армии. Говорит, по оценкам генштабистов, чеченцы навербовали около шести тысяч наемников – из Ирака, Турции, Таджикистана, Прибалтики, Украины. А чеченцы хоть и признают, что на их стороне воюют наемники, скромничают, говорят, что две-три тысячи человек. Видишь, какая разница? Интересно, чьи данные достовернее? Про одного иорданца рассказывал, чеченского происхождения. Его семья в Иорданию эмигрировала еще 1902 году, но он всегда ощущал Чечню своей родиной. Потом приехал в Грозный, хотел открыть свое туристическое агентство. Но попал на войну. Продемонстрировал Джону короткоствольный пистолет-пулемет, который его приятель придумал. Представляешь, стреляет без осечек двадцать пять раз подряд. Они его называют «борз», то есть волк, в честь волка на своем гербе. Дудаев себе такой один из первых взял, очень он ему нравился.
– Ты смотри, сколько этот америкашка информации нарыл. Как его еще не подстрелили наши или чеченцы? Не заметил, кому он симпатизирует больше?
– Я спрашивал, но он как-то уклончиво отвечал. Сначала, сказал, считал военные действия России справедливыми, потому что она хотела сохранить территориальную целостность. Но осуждает приемы, которыми российские власти пытаются обеспечить это единство. А потом пришел к выводу, что нарушается право нации на самоопределение. Ссылался на два главных принципа ООН, которые вошли между собой в конфликт, – принцип территориальной целостности государств и право наций на самоопределение. Дескать, права человека пали жертвой этого конфликта. А потом я на него разозлился, потому что он так снисходительно заявил мне, что Россия нуждается в помощи, надо помогать зачаткам демократии.
– Вот за это я их всех терпеть не могу – за их высокомерное к нам отношение. Ты ему хоть ответил достойно, что мы не нуждаемся в их помощи?
– Я ему сказал, что они тоже нарушают права человека: и когда бомбили Югославию, и теперь, когда вторглись в Ирак. И что, получается, это можно? Я ему сказал, что чеченский вопрос – это внутреннее дело России.
– А за каким фигом он приперся в Нефтегорск? Что ему тут нужно?
– Не поверишь, его здесь опять же чеченский вопрос интересует.
– Это еще каким образом? При чем здесь Чечня?
– А у него есть сведения, опять же из надежных источников, что средства на закупку современного вооружения чеченских бандформирований поступают от торговли наркотиками и нефтью. И след ведет сюда. Хочет на месте разобраться, найти связь между добычей нефти в Нефтегорске и поставкой современного оружия в Чечню.
– И не боялся он с тобой поделиться своими планами? Удивительно.
– Так я же в генеральских погонах был, чего ему меня бояться?
– Действительно, и рожа у тебя не бандитская, и на нефтяного олигарха ты непохож. Обыкновенный милицейский генерал, каких пруд пруди, – пошутил Турецкий.
– Кстати, я этому Джону под занавес сказал, что права человека нарушаются самими же чеченцами по отношению к своему народу. Вспомнить хотя бы публичные казни в 1997 году по приказу судов шариата.
– А этот журналюга тебе что в ответ?
– А этих журналюг ничем не проймешь. Говорит: «А-а, когда это было, еще при покойном Масхадове. Он, кстати, сам заявлял, что народ, в общем, одобрял столь драматические меры насаждения законности и порядка». Что с ним дискутировать, все равно они нас не понимают и никогда не поймут. Но мы с ним простились по-дружески, обменявшись крепким мужским рукопожатием. Все-таки мир надо укреплять, даже с этими, которые вечно суют свой нос в наши внутренние дела. Пойду-ка я спать, дружище. Времени-то второй час, завтра у нас с тобой еще предстоит беседа с тайным агентом. Не знаю как тебя, а меня любопытство аж распирает.
Грязнов тяжело поднялся и направился к двери. В гостинице было тихо, все уже давным давно спали. А Турецкий еще долго не мог сомкнуть глаз, заново переживая события прошедшего дня.