Книга: Синдикат киллеров
Назад: 6
Дальше: 8

7

Переговорив по городскому телефону с Романовой, хмурый Слава вошел в роскошный кабинет Мирзоева в его офисе на первом этаже, где Турецкий допрашивал свидетеля Лапина, одного из дежуривших в воскресенье в доме охранника.
Наклонившись к самому уху следователя, Грязнов шепнул:
—  Еще труп. Там же, в «России». Шурочка велит срочно выезжать. Что будем делать? Когда ж мне девку-то твою охмурять? Ведь время уйдет дорогое. Давай принимай решение.
—  А у вас там что, больше нет никого? — возмутился Саша. — Или мать-начальница решила, что мы тут в бирюльки играем?
Да тут, понимаешь... — Грязнов указал глазами на охранника, безучастно сидевшего напротив огромного дубового письменного стола, за которым вольготно расположился Турецкий.
—   Прошу прощения, Сергей Анатольевич, — обратился к нему Саша, — оставьте нас на секундочку одних. Сейчас мы решим один наш внутренний вопрос и закончим с вами. Буквально три минуты, не уходите далеко... Ну так в чем же дело? — спросил, когда дверь за охранником закрылась.
—   Как я понял, Романова знает нечто такое, о чем уже успела переговорить с твоим Меркуловым, а он, в свою очередь, дал указание соединить эти два дела об убийствах.
—   М-да-а, — почесал в затылке Турецкий.
—   Но это еще не все «м-да», — остановил его Грязнов. — Есть и другие новости. Нынче утром в той же «России» в платяном шкафу обнаружен еще один труп, похоже двухсуточной давности. То есть тоже воскресный. Хороший был денечек, урожайный...
—   А какое отношение к нам?..
—   Прямое. Просто удача сопутствовала. В кармане этого гражданина с финарем в спине, причем закрепленным в высшей степени профессионально, найдено фото. Угадай, чье.
—   Карины Самвеловны? Или Нины Галактионовны?
—   Хуже, Молчанова. Наш опер ухитрился каким-то образом все гостиничные службы обойти — вот парень! Обязательно надо его в нашу бригаду забрать!
—   Напомни.
—   Ну да, так тебе Шурочка и позволит! Нашел дураков. Это уж я — ни на что другое не годный... — печально вздохнул Слава.
—   Не прибедняйся. Так кто же опознал?
Двое: горничная с седьмого этажа и администратор гостиницы, некая Моргунова Валентина Петровна. Последняя знала Молчанова уже сто лет. Постоянный и щедрый клиент. Который дал показания по поводу убийства своего помощника и тут же смылся. С концами пока. Вот откуда и факт исчезновения. Решай, куда мне двигать.
—   А двигать тебе, дорогой товарищ, в Нинины объятия. Да поживей, пока на нее никто давление оказать не успел. Хотя не исключено. Обещаю, как только здесь сегодня закончим, вместе смотаемся. Очень мне хочется взглянуть на портрет этого Молчанова.
Показания и одного, и второго охранника не отличались разнообразием. Но был один нюанс, который в первом протоколе Свиридов почему-то не зафиксировал. Не обратил внимание? Забыл? Не счел важным?
Дело в том, что на крики Карины первым прибежал Деревянко, который затем и позвал с собой остальных охранников. Поскольку они, сидя в небольшой служебном помещении возле гостиной, где смонтирована всякая необходимая защитная аппаратура, естественно, никаких криков слышать не могли. Ванная находится этажом выше и в другом конце здания.
Точно так же не мог услышать крики и Деревянко, ибо по показаниям водителя Мирзоева он находился в этот момент... — в какой? Откуда он знал, в какой момент убили Мирзоева? — рядом с машиной. Но потом вдруг сказал, что почуял что-то неладное и быстро ушел в дом. Вот тогда-то он сперва заглянул к охранникам и, сказав им, что слышал крики наверху, вместе с ними примчался в ванную, где они обнаружили в кровавой луже своего босса. Именно босса, а не хозяина, шефа. Тоже характерная деталь: для Деревянко Мирзоев — хозяин, для них — босс.
Но ведь, если не изменяет память, первым на их крики, так утверждает секретарша, прибежал один Деревянко, а потом уже его молодцы. Кто же врет?
Ну и что, какое это может иметь значение? Ну ошиблись, ну договорились, в конце концов, чтоб не путать следствие, поскольку все забыли, увидев труп! Какой здесь криминал?
А это мы узнаем, если Грязнову удастся расколоть Нину...
Очень рассчитывал сейчас Турецкий на Славин талант.
А ведь удалось участковому отыскать, вычислить Спирина. Вот что получается, когда тебя в прямом смысле за шиворот возьмут. Живо, через свою алкашную агентуру, высмотрел Спирю-Поэта во дворе магазина «Продукты» все на той же Пятницкой, где возле подсобки были свалены сломанные деревянные ящики, и из этого хлама Спиря-Поэт сооружал костер, имея в перспективе, в качестве гонорара, стакан портвешку.
Пал Палыч, участковый, не обладал душой поэтической и тонкой, он никогда не тратил бесценного, один лишь раз отпущенного провидением времени на бессмысленное созерцание стремительно бегущего к своей смерти пламени костра, которое...
Он не стал слушать вдохновенного поэта, а взял его за шиворот — и уже не в переносном, а в прямом смысле, — чем лишил гонорара и глубоко обидел. Но участковому было сейчас не до обид. Его самого обидели, объявив, что он не знает даже того, что у него под самым носом происходит. Старик, который Бог весть сколько не встает с постели и не выходит на улицу, знает, а он — ни хрена не знает!
Поэтому вся несправедливая обида, копившаяся в душе, пока Пал Палыч рыскал проходными дворами, разыскивая свою агентуру, немедленно вылилась на безвинную, если рассуждать о высоких материях, но абсолютно виновную уже самим фактом своего существования, неприглядную личность, у которой от всего возвышенного, подаренного природой, осталась одна уличная кликуха — Поэт. И даже не Спирин, а мерзкое Спиря.
Волоча свою жертву на Голгофу, участковый уже явственно представлял ее прямой соучастницей преступления. О чем не преминул и сообщить вслух. Но жертва оказалась с норовом и заявила, что на все ментовские штучки плевала и пусть себе дураков еще поищут, поскольку алиби имеется. Это «алиби» едва не сразило участкового окончательно. Но, поразмыслив, он решил передать Поэта в руки тех, у кого он заговорит. Уже немолодой человек, вышедший из рядовых, не отягощенный грузом высокого образования, Пал Палыч отчетливо представлял свои возможности, недалекий уже пенсион по выслуге и «не делал волны выше сельсовета», как говаривал его братан-морячок, служивший на Тихоокеанском флоте.
Турецкий, размышлявший над услышанным сегодня и сопоставлявший отдельные факты в несопоставимые фигуры, напоминающие абстрактные скульптуры из музея современного искусства в Филадельфии, не хотел в данный момент отрываться от своих мыслей и попросил капитана Нежного, который уже было начал томиться от безделья, провести допрос. А про себя сказал, что сядет рядом, и если потребуется, то вмешается. Тема же допроса — известна. Кто был, когда, зачем, дело пахнет керосином, лучше чистосердечное. Конечно, ни о каком соучастии тут речь идти не может, но мало ли...
Они поднялись к комнату Спирина, предъявили ему постановление, предупредили об ответственности, словом, все как полагается, от чего у человека, даже непричастного ни к каким общественным нарушениям, все равно по телу должны бегать противные мурашки.
Оказалось, Спирин и не собирался ничего скрывать. Точно, приходили к нему двое. Откуда их знает? Ну одного-то кто ж не знает, это ж Фиксатый — легенда местная, пяток ходок за хребтом. Турецкий аж подпрыгнул, откуда у интеллигентного поэта — в прошлом — такое знание специального фольклора. Но, вспомнив, в каком он вращается обществе, и уже не первый год, отбросил сомнения.
Итак, приходили двое: Фиксатый и с ним молодой парень. Вот его Спирин не знал, вообще в первый раз видел. А Фиксатого кто ж не знает! Авторитет. Говорят так. Местные его слушаются.
Впрочем, не так все было, вдруг заупрямился Поэт, возражая самому себе. Не они к нему пришли, а Фиксатый нашел его, Спирина, на плешке, ну возле метро, там площадка такая есть, где бутылочным пивом торгуют и мужики всегда хороводятся. Некоторые отдают бутылки за так, даром. А Фиксатый нашел его и захотел угостить пивком, но Спирин возразил, что с утра лучше бы портвешку. Тогда Фиксатый сыпанул ему в ладонь горсть монет — по десять рублей каждая! — и сказал, что он может залиться своим портвейном, но сперва дело.
Он знал, где и как живет Спирин. И поэтому предложил гешефт. Так говорят в Одессе, пояснил Спирин, когда речь идет о серьезном деле. Короче? Можно и короче. Надо было на пару дней приютить проезжего парня. Как понял Спирин, паренек где-то проходил по прежним «делам» Фиксатого, а теперь освободился и ехал домой. Но вот задержался в первопрестольной. Словом, предоставить на два дня ночлег. И рот на замок. Никому до этого парня дела нет. А через пару дней, в воскресенье или, самое позднее, в понедельник — полный расчет. Ящика портвейна хватит? Ну а кто бы такому предложению не дал зеленую улицу, а? Я вас, вот вас, граждане соотечественники, спрашиваю? Спал парень вот на этой раскладушке. Никуда из дома не выходил, даже на кухню стеснялся лишний раз. Просил только чай ему заваривать, а так все у окна сидел да на небо синее глядел. Видать, соскучился по нему в тюрьме-то. Нет, вообще-то с уверенностью сказать нельзя, выходил из дому или нет. Спирин сам-то днями дома не бывает. Волка, известно, ноги кормят. А этих монеток Фиксатого разве надолго хватит?
Какие вещи? Да никаких особо. Откуда ж в тюрьме вещи-то? Все что было, — на себе нес. Когда ходил, слегка прихрамывал, будто нога с трудом сгибалась.
Тут Нежный переглянулся с Турецким: оба подумали об одном — автомат. Под одеждой и в штанину.
А когда же он совсем ушел, этот парень? Так позавчера, в воскресенье то есть, как договорились. Ушел и ключ в прихожей на шкафу оставил. Сам Спирин своим ключом от комнаты не пользуется, ни к чему, и так легко открывается, да и не бывает в квартире чужих. Он уважает труды соседа и понимает его боязнь: придут, ограбят еще. Зачем лишний раз пугать хорошего человека? Ведь верно?
Турецкий вышел в прихожую и, забравшись на табуретку, обнаружил на шкафу ключ. Кинул на него сверху свой чистый носовой платок и осторожно завернул в него ключ. Еще один вещдок к тем, что набрал Слава для экспертизы.
Когда он вернулся в комнату, там уже шел разговор на тему: что ел и пил гость. «Ни граммуленьки, — утверждал Спирин. — Я не раз предлагал: облегчить память, забыться и заснуть, как утверждают истинные поэты... Но он — категорически. Не люблю, говорил, когда руки дрожат». У Спирина дрожали, это точно. Но Спирину не надо было стрелять. Вот в чем дело...
Уяснив для себя окончательно, что поиск убийцы сдвинулся с мертвой точки. Турецкий и Нежный, теперь уже вместе, стали расспрашивать, как выглядел этот парень. На удивление, зрительная память у алкаша Спирина, пропившего все на свете, оказалась четкой, и он довольно легко набросал портрет своего гостя. И был он, по всему так выходило, родом из какой-нибудь волжской республики: Башкирии, Татарии, может, Чувашии. Характерный разрез глаз, потом, скулы и выговор мягкий, к женскому роду тянет, ну «моя папа»... непонятно? Самому Спире было все понятно. Одежда, куртка, сапожки-дутики, даже манера курить, зажимая сигарету без фильтра в кулаке, подсказывали последнее пристанище этого киллера — одна из колоний Поволжья.
Ну что ж, значит, будем делать фоторобот и рассылать по всем адресам. Авось! — ну конечно, авось кто-нибудь и откликнется.
Теперь второе: где находится Фиксатый? Ну вот уж на этот вопрос ни Спирин и никто другой не ответит. Легенда — она легендой потому и называется, что не имеет точной привязки к месту. То есть, с одной стороны, вроде бы и как бы, а с другой — некая абстракция. Как выглядел? А это как раз не вопрос. Однако неплохо мыслил Поэт для своего состояния, тем более если учесть момент утери им трудно заработанного с утра гонорара в виде стакана портвейна. Кстати, а как же с обещанной расплатой-то?
Не явился Фиксатый, сильно подвел. Ни в воскресенье, ни в понедельник. Так, в общем, приличные люди не поступают. В смысле — одним авансом еще никто не жил. Да и что этот аванс? Копейки — одно слово.
- А чего он мне про алиби свое талдычил, когда я его сюда вел? — решил, наконец, помочь следствию участковый.
- Что за алиби? — поинтересовался Турецкий.
- А это он мне дело какое-то пришить хочет, — отмахнулся Спирин. — Знаю я его, дай только волю, все свои грехи на кого угодно списать готов.
- Ну ты, знай меру! — взвился уязвленный Пал Палыч.
- А я рядом с вами свиней не пас! — вскричал Поэт и принял вызывающую позу. — И попрошу без амикошонства!
Все, наповал уничтожил участкового! Одним выстрелом!
Турецкий не смог сдержаться. Он хохотал так, что опешивший сперва было Нежный открыл рот и тоже прыснул, а потом тоже закатился от хохота.
Отхохотавшись наконец, Турецкий, как мог, успокоил участкового, который искренне обиделся на такое проявление черствости и полного непонимания со стороны начальства, коим он и считал, в первую очередь, следователя по особо важным делам. А успокоив, предложил Спирину вспомнить для начала, где бывал Фиксатый, а участковому — заняться вплотную этим вопросом, но самому ни в коем случае не проявлять инициативу по его захвату, ибо тут может быть все, вплоть до вооруженного сопротивления.
Кроме того, уже сегодня Спирину предстояло прокатиться в научно-технический отдел московской милиции, чтобы помочь в создании фоторобота проживавшего у него преступника. Сказано это было так жестко, что у хозяина комнаты не могло даже возникнуть никаких нужных ему «алиби».
Выходя, Турецкий попросил Нежного на всякий случай оставить в комнате оперативника. Вдруг явится Фиксатый — у них же свои понятия о чести и данном слове. Но это действительно на всякий случай, поскольку никогда больше он сюда не явится: теперь уже всей округе известно, что взял участковый Спирина за шиворот и увел, намекая на уголовное преступление. И если Фиксатый имеет к этому делу отношение, он немедленно забудет адрес Спири-Поэта. И сам сменит крышу.
Грязнов все еще беседовал с Ниной. Они уединились в кабинете Мирзоева. И когда Турецкий, зайдя в дом, слегка приоткрыл дверь кабинета, то увидел сидящую к нему спиной секретаршу, а напротив нее — задумчивого Славу. Услышав легкий скрип двери, Грязнов тут же сдвинул брови и чуть качнул головой, как бы показывая, что просит не мешать.
Чтобы действительно не мешать, Турецкий сделал несколько необходимых служебных звонков, в том числе в горпрокуратуру, старому прокурору-криминалисту Семену Семеновичу Моисееву, которого, по старой дружбе, просил помочь мильтонам составить фоторобот. Семен, надо сказать, был асом своего дела. Затем на грязновской машине отправил к нему Нежного вместе со Спириным, чтобы все дружно заявились в НТО.
Пришлось также объясниться и с Александрой Ивановной по поводу задержки ее лучшего кадра — Вячеслава Ивановича Грязнова, объясняя это тем, что только ему одному по силам расколоть невероятно трудный орешек.
Романова поначалу побушевала, но скоро успокоилась, и Саша понял, что она и сама все давно поняла и быстро нашла Славе замену. Материалы же, о которых шла речь, представляли несомненный интерес. Оставалось только определить, кто же эта новая жертва.
Тем временем и Грязнов закончил свой допрос. Вышел из кабинета и так встряхнул головой, будто сбросил навалившийся на него тысячелетний груз.
- Ну, скажу тебе, — глубоко вздохнул он и помахал пустой папкой, словно веером, — ни в каком сне такое не приснится...
- Ты чем там занимался? — почти с насмешкой спросил Турецкий.
- A-а... Ты про это? — Он сунул папку под мышку. — Нет, я начал было, а потом плюнул. Речь шла об интимном в протоколе. Договорились, что, если нам будет нужно, она потом все повторит вкратце, в протокол. Но, — Слава поморщился, — думаю, это скорее для истории, а не для нас с тобой... А у тебя как?
Турецкий конспективно пересказал результаты допроса Спирина, чем немало повеселил Грязнова, хотя улыбка его была какая-то вымученная, словно он никак не мог отделаться от впечатления, оставленного рассказом Нины Галактионовны.
- А как он выглядит, этот бандер? — Слава произнес это новое слово, конечно, от «бандерши» и решил, что так оно и надо.
Бандер? Неплохо, — оценил его словотворчество Саша и продолжил: —Ты в школе учился? Помнишь времена, когда в тетрадках еще промокашки были? Не помнишь, конечно. В наши времена уже шариковыми ручками писали. А зря, почерк людям не привили. Ну так вот, если ту промокашку, долго бывшую в употреблении, пожевать, а потом попробовать вылепить из нее подобие человеческого лица — вот и будет его портрет. Лицо вытянутое, вместо волос на лысине одна перхоть, но глаза молодые и нахальные. Обожает становиться в позу. В меру начитан. В общем, типичный бич, как говорят северяне — бывший интеллигентный человек. По-своему даже уморительный. Я понимаю теперь, как можно жить, ничего не делая. Он это умеет, и с него вполне достаточно.
- А чего он так легко раскололся?
- Я думаю, по той причине, что Фиксатый его подвел. Не подвел бы, и он бы промолчал. А так — квиты.
-Но ведь этот треп может ему жизни стоить.
-Может. А может, и нет. Если Нежный не сглупит, на что лично я никак не рассчитываю, все обойдется. А мы к поэту пока потихоньку нашего топтуна приставим, пусть походит маленько... Ну как, уединимся и ты расскажешь или поедем на новенького поглядим?
- Давай совместим. Эй, а где моя машина? — возмутился Грязнов.
- В пути к Семену  - услал. Он должен проследить, чтобы криминалисты смастерили приличный фоторобот. Поедем на моей.
Назад: 6
Дальше: 8