Он пришел в себя от холода, ноги задубели, рук не чувствовал. И еще сильно качало. Но не как в море. Било, словно он катил своим собственным задом по ухабам. Только когда качка прекратилась, понял, что он связанный и лежит в багажнике.

Митяй зажмурил глаза он неожиданно яркого искусственного света, ударившего в глаза.

– Стать! – ломающимся голоском (похожим на тот, прежний, но все-таки другим) распорядился кто-то, и, не дожидаясь, покуда Митяй поднимется сам, его подхватили за локти и плечи и поставили на подкашивающихся ногах на землю.

Сноп искусственного света по-прежнему бил в глаза, однако теперь можно было разглядеть несколько фигур вокруг и машину с открытым багажником – «жигуленок» – за спиной, и услыхать плавный шум леса, и почувствовать терпкий еловый запах и аромат свежей стружки.

– Ну вот что, ребята, – сказал Митяй, осторожно пробуя, насколько прочны веревки, которые опутывали его запястья, и убедившись, что да, вполне прочны и рыпаться не имеет смысла. – Вот что: я вас не знаю, вы меня не знаете, давайте останемся друзьями. Видать, вы меня с кем-то спутали…

Вместо ответа Митяй получил толчок в спину и вынужден был двинуться по направлению к узкому длинному зданию барачного типа, которое виднелось в полутьме невдалеке. Когда подвижный сноп прожектора, оставив в покое Митяя, скользнул к зданию, стали видны мощные решетки в небольших оконцах и железная дверь с коротышкой-часовым.

«Вот блин только этого мне не хватало, – подумал Митяй, – узкоглазые достали вообще».

Проведя по длинному извилистому коридору, его втолкнули в низенькое сырое помещение, и за спиной лязгнули засовы.

Когда глаза пообвыклись в полутьме, Митяй смог разобрать у дальней стены кособокое сооружение, похожее на топчан. На топчане виднелось что-то или кто-то, но очень мелкий. Вроде средних размеров зверька.

Зверек заворочался и приподнялся, как видно, разглядывая вошедшего.

– Здорово, корешок! – с деланной небрежностью произнес Козлов. – Будем знакомы.

Широким шагом он направился к топчану, протягивая пятерню для приветствия.

Когда до сокамерника оставался какой-нибудь шаг, Митяй вдруг вздрогнул и, изменившись в липе, отдернул руку, словно от ожога.

На топчане сидел мальчишка. С чумазого лица из-под грязной взъерошенной челки на Козлова в упор глядели два узких оливковых глаза.

«Уж лучше бы ты был еврей», – в сердцах подумал Митяй, отступая, и брезгливо морщась.

Казалось, мальчишка не был удивлен реакцией сокамерника.

Он, не мигая, пялился на Козлова, и во взгляде его сквозили испуг и настороженность.

Сбросив с плеча куртку (руки ему развязали на пороге камеры), Митяй хотел было постелить ее на пол и усесться сверху, когда вновь загромыхали засовы и два невысоких охранника, сгорбившись под тяжестью ноши, заволокли в помещение еще один топчан размером побольше.

«И эти узкоглазые, – не преминул отметить про себя Митяй. – Сплошные чурки. Интересно, куда ж меня забросило-то?..»

Ответ на этот вопрос он смог получить лишь наутро. Едва за зарешеченным оконцем забрезжил рассвет, раздался звучный гонг – И следом топот сотен ног. Взобравшись к оконцу по выщербинам в стене, Митяй сквозь тусклое грязное стекло увидал обнесенный высокой стеной обширный плац (если Козлову не изменяло зрение, темные пунктирные прочерки поверх стены были не чем иным, как колючей проволокой) и выстроившиеся на нем аккуратные квадриги, которые составляли ряды коротышек в одинаковой серой униформе.

Насколько пленник мог разглядеть, коротышки тоже были сплошь узкоглазые. Раздались приказания на отрывистом языке. Все-таки корейцы, понял Митяй. «Вот только этого мне и не хватало для полного счастья! Откуда они здесь? Или меня на «жигуленке» в Корею переправили? Фигня какая-то».

Тем временем квадриги по команде распались, и отчетливо просматриваемые потоки рабочих, переплетаясь меж собой, двинулись каждый в своем направлении.

Веселенькое место. Похоже на концлагерь.

Вскоре из-за стены донесся дружный стук топоров и визг электропил.

«Как сказал бы Сотников, хренотень, да и только, – размышлял Митяй, вновь поудобнее устраиваясь на своем грубоструганом топчане.

Первое. Это все-таки не Корея. До Кореи в багажнике «жигуленка» просто так не добраться. Выходит, все-таки Россия. Обнадеживающее умозаключение.

Второе. Судя по высящемуся за стеной сплошному частоколу разлапистых елей, вокруг непролазная тайга».

В тайге, Митяй когда-то слыхал об этом краем уха, в самых дальних и глухих районах есть лесоповалы, на которых вкалывают трудяги из Северной Кореи. Жизнь у них – хуже не придумаешь. То ли рабочие, то ли рабы. Не получают ни копейки, спину гнут с утра до ночи и молятся своему мелкому коммунистическому божку Ким Чей Иру, сынку верховного божества Ким Ир Сева. Порядки в таких лагерях устанавливаются не по российским, а по севёрокорейским законам, и территории их тоже считаются принадлежащими Северной Корее.

«Если я очутился в подобном месте, – продолжал размышлять Митяй, – то дела мои хреновые.

Третье. Необходимо выяснить, чего от меня хотят. Возможно, я попал сюда по ошибке. Тогда– гроб с музыкой. Если от меня чего-нибудь нужно, есть надежда выбраться из переделки живым: тянуть время, насколько возможно, и придумывать пути к спасению. Если они выяснят, что я не тот, за кого меня приняли, гнить мне в тайге под осиной. Не дадут же они уйти ненужному свидетелю!..

Отсюда вывод: даже если случилась ошибка, надо прикидываться дураком и валять ваньку до последнего. Эх, знать бы, чего им надо!..» – вновь вздохнул про себя Митяй, недружелюбно поглядывая на свернувшегося калачиком сокамерника, который за все это время не произнес ни звука и, кажется, даже не пошевелился, а потом отвернулся к стене и задремал.

Раздался шорох, и Митяй открыл глаза. Это была годами отработанная привычка: не терять быстроты реакции даже в самом глубоком сне. Враг всегда подкрадывается неожиданно.

Однако на сей раз тревога оказалась ложной.

По влажной, с выступающими кирпичами стене деловито карабкалась крупная крыса. Она размахивала длинным, в острых редких щетинках хвостом, поддерживая таким образом равновесие, и споро перебирала цепкими ланками.

Крыса немедленно почувствовала на себе взгляд Митяя и, повернув к нему хищную длинную мордочку с желтоватыми, выступающими из-под верхней губы зубами, уставилась на него блестящими настороженными глазками.

Митяй зевнул и, потянувшись, перевернулся на другой бок.

Спина затекла и болела. Сон на неструганых досках не самое большое удовольствие.

И хотя Козлов был человек, привычный ко всякого рода обстоятельствам и не тяготившийся отсутствием комфорта, на сей раз он с трудом переносил заключение в сыром и мрачном карцере.

Три дня назад, когда Митяй, оставив товарищей, направился за машиной, где был спрятан подавитель, он и предположить не мог, что окажется в тайге на лесоповале, среди чужой речи и узкоглазых физиономий.

Будь Митяй чуточку осторожней, он, конечно, без труда справился бы с нападавшими и не позволил запихнуть себя в багажник.

Однако Козлов и предположить не мог, что здесь, на родной земле, он тоже должен быть начеку.

Спать пришлось недолго.

Лязг дверных засовов возвестил о появлении охранников.

– Виходить! – прозвучал писклявый голос.

Митяй спросонья удивленно поглядел на желтолицего, с насупившимися бровями коротышку, потом – на чумазого мальчугана в глубине камеры, но тут же осознал, что вряд ли корейца стали бы выкликать на хоть и ломаном, но все-таки русском языке.

Вздохнув, он не спеша поднялся.

В камеру из-за плеча первого охранника скользнул второй, ростом поменьше, и без лишних слов опутал веревками запястья Митяя.

Боитесь, усмехнулся про себя тот, что ж, правильно боитесь!

Его вновь повели по длинному коридору, но не к выходу, а в глубину здания. Лестница уходила куда-то под землю, и подошвы гулко стучали по проржавевшим металлическим ступеням.

Наконец Митяй оказался перед обитой рваным дерматином дверью.

Дверь распахнулась, и навстречу шагнул полненький, как хорошо прожаренный колобок, кореец с дружелюбным выражением лица.

– Добренький дзень, – сказал он. – Рад привесьтьвовать хоросего госьтя.

Митяй хотел было заткнуть его сразу, однако вовремя спохватился. Не надо повторять глупых ошибок, на которые так горазд Васька Гладий. Умный всегда пойдет другим путем.

Сначала надо узнать, чего ему надо, а потом уж устраивать гвалт.

– Присасивайтесь, – продолжал между тем плешивый. – Кофе, цяй?

– Чай, – кивнул Митяй, – раз уж нет чего-нибудь покрепче.

– С сяхаром? – уточнил плешивый и, не дожидаясь ответа, распорядился на своем птичьем языке.

Охранник, который сопровождал Козлова в его путешествии по коридорам, кивнул и растворился в полутьме за дверью.

– Сьто зь, будемь зьнякомисся.

Митяй поперхнулся но тут же сообразил, что загадочная фраза означает: «Что ж, будем знакомиться».

– Может, сначала руки развяжете? – предложил он.

Плешивый хитро улыбнулся и покрутил перёд носом коротким указательным пальчиком.

– А дрясся не будемь?

– Драться не будем.

– Сьмотриссе, рась усь обиссяли!..

– Уговор дороже денег! – утвердительно кивнул Митяй.

Потирая затекшие руки, он уселся на жалобно скрипнувший стул и огляделся.

Комнатка была невысокая, тесноватая; у стены стоял стол, а на стене висели фотографии товарищей Ким Ир Сена и Ким Чей Ира, на которых великий вождь и его сынишка были изображены круглолицыми и полными сил.

Плешивый, продолжая удерживать на физиономии медоточивую улыбку, уселся за стол, как раз против Митяя, и сказал:

– Мозете називать меня товарись Ке Люй.

– А меня – господин Сысоев.

– Хи-хи, – осклабился Ке Люй, обнажая мелкие желтоватые зубки. – Сютите! Ви есть Козлов Дьмитьрий, ми про вась вьсе зьняем.

Митяй с трудом сдержал возглас досады. Он выдавил на губах небрежную усмешку:

– Завидная информированность.

– Не бюдем играсся в прятьки. Ви идете на вьсьтьрецю нямь, ми идем на вьсьтьрецю вамь.

– В чем же я должен пойти вам навстречу?

– А вине догадиваетесь?

Митяй пожал, плечами, изображая искреннее непонимание.

Плешивый улыбнулся еще шире, чем прежде, и произнес:

– Козлов Дьмитьрий, я зе ськазаль: не сьтоить играсся в прятьки. Зя вами сьледили. Откуда ви взялись во Влядивосьтоке?

– Приехал к товарищу.

– Цепуха!– отмахнулся товарищ Ке Люй.– Намь изьвесьно, сьто ви вьходите вь команьду, которая имеет один вазьный аппарат. Правильна?

Пленник слушал, не подтверждая и не отрицая и думая только о том, чтобы ничем не выдать своего замешательства. Продолжать прикидываться дурачком или же завести длительный торг.

Вошел охранник. Он поставил перед Козловым стакан с жиденьким чаем. Плешивому же досталась маленькая фаянсовая чашечка.

– Так и бюдемь молцять? – вкрадчиво поинтересовался он, ухватив чашечку за изогнутую ручку и прихлебывая дымящийся напиток.

– Кто вы такой?

– Я узе ськазял: товарись Ке Люй.

– Ага, Люй, – понимающе кивнул Митяй.

– Ке Люй, – вежливо поправил собеседник.

– С какой стати я должен раскрывать вам свои секреты?

Плешивый грустно покачал головой:

– Есьли хотите зить, будете раськазивать.

– А где гарантии?

– Гаряньтии – мое сьлово.

Митяй одним глотком заглотил чай.

– Мне нужно время, чтобы обдумать ваше предложение.

– Надеюсс на васе блягорязюмие. Я упольномосен обес-сять зьнясительное денезьное возьнагрязьдение.

– Немаловажная деталь. – Митяй воздел кверху указательный палец. – Не подмажешь – не поедешь.

– Даю вям сютки, это будет сютки перевоспитания человека в духе чучхе, – сказал плешивый. – Ви отравлеяы капиталистическим духом. А зявтра мы продользим. Кьсьтяти, утьром на плацу состоится публицное накязя-ние одьного насего рябоцего. Онь тозе отравлен капиталистицеским духом, питалься сьбезять изь лагеря и быль поймань в лесу. Есьли ви виглянете вь окосько, то все сьмозете увидеть. Вамь это будеть полезьно. Цтобы не питались больссе сютить…

Товарищ Ке Люй вновь улыбнулся, но на сей раз его улыбка уже не была доброжелательной. Скорее, это был волчий оскал – жуткий, яростный, звериный. Митяй против воли передернул плечами и был почти счастлив, когда, заложив руки за спину, вышел из проклятой комнатки с портретами папашки и сына.