Глава 53. С УТРА ПОРАНЬШЕ
Первым сюрпризом на сибирской земле стал звонок портье в номер Турецкого:
– Александр Борисович, вы еще спите? Тут дама прорывается к вам. Говорит, если я не позову вас, она по веревке заберется. Отчаянная девушка.
Выругавшись и проклиная свою чертову работу, Турецкий натянул штаны и зевнул. После долгого перелета и смещения во времени ему отчаянно хотелось спать, он только успел прилечь, чтобы хоть часок подремать, но отложить визит незнакомой дамы ему не позволяло профессиональное чутье.
– Пустите, – Турецкому не больно хотелось встречаться с ночной особой в номере, однако выхода не было. Ресторан провинциальной гостиницы еще был наверняка закрыт.
После тихого стука дверь осторожно отворилась и на пороге Александр увидел статную, ярко накрашенную девицу с вызывающим конским хвостом. «Проститутка, что ли?» – мелькнуло у него в голове. И только по голосу, грудному и низкому, следователь узнал Надю, бывшую секретаршу Лебедева.
– Ну вот и свиделись, – Надя в этот ранний час была изрядно пьяна, глаза ее расползались по лицу, а губы кривились не то в улыбке, не то в плаче. – Я деньги пришла вам отдать. Помните, вы за квартиру заплатили.
– Удачное время выбрала. Мне именно сейчас они нужнее всего.
– А вы не шутите. Думаете, москвич, так вам все можно. Неотразимый мужчина, герой-любовник. – Надя неприлично близко подошла к Александру, ее пухлые губешки призывно раскрылись.
Турецкий, не двигаясь, стоял у кресла и смотрел на девушку. Надя неловко дернула рукой, провела ею по щеке Александра и неожиданно прильнула к нему всем телом.
– Ну вот, мы и вместе. Я хочу тебя. Поцелуйте! Скорее поцелуй в губы. Сегодняшний день будет самый запоминающийся в твоей жизни, – шептала она, собирая прочитанные ею где-то в романах фразы.
Турецкий шутливо дернул девушку за хвост:
– Надюха, дурочка. Чего это ты придумала – соблазнять пожилого, усталого мужика? Тебе нужно отдохнуть, отойти от всего этого кошмара. Ведь так? Ты же хорошая девчонка. Что тебя мучает? Ну, чего ты куксишься?
Надя уселась на подлокотник кресла и заплакала:
– Ага… Вы такой умный, положительный, а я плохая, никчемная. Все у меня наперекосяк. В институт не поступила, родителям не пишу, они меня уже искать приезжали – я убежала. Я отца ненавижу – он мне всю жизнь испортил. Теперь еще это… – Надя заревела белугой, в голос, навзрыд. – Я боюсь. Не выгоняйте меня! Помогите!
– Не сомневайся, девочка, я не брошу тебя. Иди помойся, убери эту боевую раскраску, приведи себя в порядок, а я пока сварю кофе. Ты хоть спала сегодня?
– Не-а!
– И я – не-а.
Пока Турецкий занимался хозяйством, Надя плескалась в ванной и выскочила оттуда посвежевшая, с капельками воды на веснушчатом носу:
– Я тут в ваш халат забралась. Не против? Как здорово все-таки иметь горячую воду в квартире. Прямо человеком себя чувствуешь. У меня, наверное, никогда не будет такой ванной.
– Будет, все у тебя будет, Надюха. Чего ты раньше времени крест на себе ставишь?
Девушка помрачнела, боком, несмело опустилась в кресло и кинула голову на руки:
– Спасите меня, Александр… Борисович. Я запуталась. Вы меня тогда предупреждали, но я не решилась… А теперь все еще страшней повернулось. Вокруг меня смерть ходит, а я одна, никому не нужна, не с кем посоветоваться. Выпить у вас нет?
– Тебе хватит, Надя. Принимать нужно на веселую голову, а не по поводу невозможности решить свои проблемы. Так ты совсем увязнешь и никогда не выберешься. Давай рассказывай. Знаешь, я однажды в детстве книжку у дядьки украл, потом страдал, мучился, перепрятывал ее, спать ночами не мог. А когда эту самую книжку нашли, ругали меня, мать даже ударила разок по шее. Но ты не представляешь, какое я облегчение испытал, когда унесли от меня эту неправедную книжку. Сейчас странно даже, чего ради меня бес попутал. Наверное, чтобы научить. Попасть в дурную ситуацию может любой – это ты навсегда запомни, – а вот выйти из нее – только сильный человек, личность. Поняла?
Надя долго молчала, слушала, раскрыв широко глаза, верила, но сама решиться на поступок не могла. Надо было как-то ее подтолкнуть.
– Иди домой! Поздно, день у меня завтра тяжелый, а я тут воспитательные беседы с тобой веду. Не доросла ты еще, я вижу.
Надя снова заплакала, но как-то обреченно, тихо и просветленно.
– Я виновата в смерти Алексея Сергеевича. Вы правильно поняли, я наврала, все наврала в показаниях. И сначала, и потом.
– Рассказывай,– подталкивал Турецкий девушку. – К директору вечером прибежал сын?
– Да, я уже собиралась уходить. Алексей Сергеевич, возбужденный такой, что-то все ходил по кабинету, руки потирал, курил, как всегда; приговаривал: «Мы еще повоюем». Я сидела у себя, когда влетел молодой человек. Его я почти не знала, пускать не хотела, но он закричал, слюной брызгал. Но вы же помните, я не из робкого десятка – порой как баран упрусь. От таких делегаций крутых Алексея Сергеевича спасала! Ой-ой-ой! А тут пацан сопливый. Мы чуть не подрались. И я бы, конечно, его переломила, но вышел отец. Такое началось в кабинете у директора – святых выноси. Сын угрожал, что он убьет его. Я сидела, слушала, мне на моем месте отлично было слышно. В общем, как в кино! Потом сын выскочил, обернулся и крикнул в дверь: «Все равно ты умрешь».
«Наверное, бедный мальчишка до сих пор клянет себя за эти слова и поэтому искренне считает, что убил отца», – подумал Турецкий. Надя снова замолчала. Она подступала к самому сложному моменту своего рассказа и оттягивала его, как ребенок, закрывающий глаза перед тем, как окунуться в холодную воду.
– Потом пришел еще кто-то? Сразу после мальчишки? След в след?
– Да, – одними губами выдохнула девушка.
– Кто? Савельева? Резник?
– Откуда вы знаете? – Надя смотрела на Турецкого, как на фокусника, который только что проглотил огонь. – Да… Пришел Михаил Ефимович… Я не слышала их разговора. Только однажды директор вскрикнул: «Бурчуладзе?!» Я еще запомнила – странная такая фамилия. А потом стук. Резник выскочил перепуганный: иди, говорит, Надя, взгляни. А там уже все…
– Что – все?
– Алексей Сергеевич упал… за окно. Резник мне сказал: на нас подумают. Я стояла, как ватная, а он сразу стал все на место ставить, платочком все стаканы протер, чтобы отпечатков не осталось. Потом тетрадку какую-то достал…
– Это он листок из школьного сочинения на стол подложил?
– Ну да. А потом, говорит, реви, Надька, как резаная, наша совесть чиста. И молчи. Чмокнул меня в щеку и ушел. Это он его из окна выбросил. Роман у меня с ним был… – Надя больше не плакала, но ее глаза, покрасневшие от слез, приобрели какую-то трагическую, мутную окраску. Она казалась еще сильнее опьяневшей, чем тогда, когда постучалась в дверь Турецкому. – А потом Резник пришел, говорит: попадемся мы, Надька. Тебе надо про сына все в милиции рассказать. Я и изменила показания. Помните, вы спрашивали.
– Ложись спать. Я и так обо всем догадался. О другом завтра поговорим.
Надя устроилась на постели Александра, а сам он прикорнул в кресле.
Значит, вот как было – Лебедева попросту выбросили из окна.
