Глава 33. АНГЕЛ СМЕРТИ
Перед проходной, в заснеженном скверике, том самом, где еще недавно митинговали забастовщики, на глухой дорожке лежал, с неестественно закинутой за голову рукой, труп Кивелиди. Он был одет в синюю клетчатую рубашку, а босые грязные ноги едва припорошил снег. Два оперативника сидели на покосившейся, обсыпанной окурками скамейке, склонившись над папкой, в которую один из мужчин что-то записывал, посасывая время от времени карандаш. Увидев Турецкого и Сабашова, один оперативник поднялся:
– Вот, Валентин Дмитриевич, сегодня дворники обнаружили. Вспомнили, что оставили вчера здесь лопату, и утром пошли за ней. Он так и лежал.
– Замерз? – спросил Турецкий.
– Похоже, что так. Ран нет, побоев тоже. Странно, что он совершенно раздетый. Рядом валялось…
Оперативник подал Турецкому прозрачный пакет, из которого пахнуло сивухой. Две обледеневшие пустые бутылки без этикетки и пробки красноречиво намекали на причину смерти.
– Спирт, видимо, – поморщился Турецкий. – А это что?
На дне пакета валялось штук десять белых пластмассовых коробочек, вставленных одна в другую и аккуратно перетянутых черной аптечной резинкой.
– А шут их знает, – пожал плечами оперативник. – Тоже нашли у тела.
– Похоже, ванночки какие-то для фотолюбителя, может, посуда научная. – Сабашов тоже рассмотрел находку. – Допросите, как положено, свидетелей, сожительницу, кто его видел в последний раз. Не один же он распивал.
Оперативник кивнул.
Турецкий казнил себя за то, что в последние дни совсем забыл о несчастном астрологе. Что-то же Кивелиди хотел показать ему, куда-то вел. Потом исчез… И вот, пожалуйста, полураздетый труп. Куда делась верхняя одежда? Не мог же человек в такой мороз прийти в сквер в рубашке и босой. Следов же, что тело перетащили сюда уже после гибели, не было никаких. Наоборот, бутылки, задубевший кусок батона, окурки свидетельствовали о том, что Кивелиди именно здесь давал свое последнее «представление».
Турецкий осмотрел место происшествия, судмедэксперт продиктовал ему данные, связанные с осмотром трупа. Заострившееся лицо Кивелиди, на глазах утрачивающее земную подвижность, исчезало в глубине санитарной машины, куда заталкивали труп санитары.
– Смерть наступила примерно часа четыре назад от обморожения, – сказал судмедэксперт.
Унылое, бессолнечное утро выгнало на работу заводчан. Они спешили мимо Турецкого, мельком задерживая взгляд на милицейском «газике», который совсем недолго урчал у проходной, а потом, дернув задом, рванул по еще не очистившейся от пепла дороге.
«В конце концов, если все дороги ведут в Рим, то здесь все дорожки ведут к заводу. После Пакистана исчезли последние подозрения о постороннем вмешательстве. Если, в конце концов, намибийская катастрофа не случайна, то след все равно ведет теперь на завод. Нет, тут нужно копать и копать, глубже, миллиметр за миллиметром, не упуская ничего. Что первоочередное и неотложное? Савельев…»
Турецкий знал, что Сабашов уже допросил всех, кто был причастен к вылету самолета, все в один голос подтвердили – Савельев вылетел с экипажем. Сабашову Турецкий доверял полностью, но данный факт перепроверить все-таки решил сам.
В диспетчерской заводского аэропорта было по-утреннему пустынно. Две пухленькие, еще розовенькие от мороза девушки принимали смену, рисуя галочки в бумагах и отстукивая команды загрузки на компьютерах. Турецкий решил не дожидаться начальства и применить свое обезоруживающее обаяние на этих хорошеньких провинциалках:
– Как скоро наступит весна, милые подружки?
Девчонки фыркнули, но устояли перед напором московского гостя:
– Метеослужба прямо по коридору и направо.
– Что могут знать о первых подснежниках и ночах без сна эти скучные математики? Только такие прелестные девушки, как вы, никто больше… В холодном городе… – Турецкий подмигнул розовой милашке, которая от изумления застыла с открытым ртом, и показал свое удостоверение:
– Меня интересуют члены экипажа, которые вылетели на «Антее» в Индию.
– Ой, да мы уже сто раз этот список подавали вашим, – разочарованно пропищала одна из девушек. – Чего там еще не понятно?
– Ну а если не для протокола: мог ли кто-нибудь из заявленных на полет в последний момент отказаться по каким-нибудь причинам? – Турецкий доверительно присел на стол, разглядывая наманикюренные девичьи пальчики, которые ловко стучали по клавиатуре.
– Ой, ну мог, конечно.
– Как это обычно делается?
– Ой, ну летчик говорит командиру, что он не может полететь по каким-нибудь причинам. Тогда командир решает, нужна ли замена. Но в любом случае диспетчеру об этом сообщается. Правда, Оль?
Розовенькая, до сих пор молчавшая девушка кивнула:
– Ага. Но все может быть. Вы на медицинский контроль сходите. Там Вера Ивановна, врач. Она на тот рейс выпускала. А по нашим данным, никаких изменений в экипаже не было.
– Спасибо, милая, – Турецкий щедро осыпал улыбками обалдевших девушек и помчался на пропускной пункт, где пилотов за хорошее самочувствие «награждали» путевкой в очередной рейс.
Вера Ивановна, миловидная и ангельски спокойная женщина, ровно наполовину застрявшая в возрасте между молодостью и увяданием, казалось, не удивилась интересу органов к ее скромной персоне.
– Савельев? – Она покопалась в белом шкафчике и достала видавшую виды медицинскую карточку с неровными, разноцветными листами. – Вот, это наш докторский документ. Летчик был, знаете, отменного здоровья, может, только чуть-чуть со сбивчивой психикой.
– Какой психикой?
– Сбивчивой… Конечно, не научный термин, но точно определяет внутреннее состояние пациента. Ну, несколько склонен к депрессиям, что ли. Но только едва-едва, – спохватилась она, – вы не подумайте, о неуравновешенности речь не идет, таких к самолетам, знаете, на пушечный выстрел не подпустят, да еще к военным. Но Савельева трудно было назвать сангвиником. Оптимизмом, знаете, не отличался. Мне кажется, у него развивался невротизм на почве неудовлетворенности.
– Чем же он был так недоволен?
– Работой прежде всего. О личной жизни ничего не знаю, но небо он не любил, может, даже… – она помолчала, – боялся. Впрочем, это только мои, сугубо субъективные умозаключения.
– Вера Ивановна, а вы допускаете, что при таком отношении Савельев мог в последний момент отказаться от полета? Ну, сбежать, положим?
– Нет. Это проще всего сделать при осмотре у врача, легально, так сказать. Вот его полетный лист – давление нормальное, самочувствие удовлетворительное, алкоголь в крови не обнаружен.
– Словом, причин не было? Может, поэтому исчез тайком? Может, причины были не в здоровье?
– Трудно сказать. В любом случае Савельев имел право на что-нибудь пожаловаться, я бы отстранила его от полета, и никаких проблем, – Вера Ивановна вздохнула. – Какая трагедия! Нет-нет, трудно поверить… Я, вы знаете, тогда, в тот день, тоже подошла вот к этому окну, – она жестом позвала Турецкого к стеклянному квадрату, сквозь который открывалась обширная панорама на аэродром. – Темнело… Я видела, как летчики всей гурьбой шагали к этому злосчастному «Антею». Их было семеро. Я еще подумала: «Семь богатырей, как в сказке». – Ее глаза сузились в ангельской печальной улыбке.
– А скажите, вот уже из самого самолета он мог уйти?
– Вряд ли… Хотя… теоретически мог, конечно.
– Как?
– Ну, я не специалист, это мои домыслы. Ну вот там, видите, когда самолет на полосу выезжает, чтобы разгоняться, он стоит долго, моторы прогревает…
– Где-где?
– Отсюда не видно почти…
Значит, Савельев на борту самолета побывал. Комиссия по-прежнему упорно стоит на своей версии – трагедия произошла из-за неполадок в моторах, но тогда почему Савельев, судя по складывающейся картине, исчез из кабины в последний момент? Какой-то полный абсурд! Не ясновидящий же он, в конце концов! Просто не завод, а Бермудский треугольник.
Турецкий вспомнил утреннюю историю и поежился. Один астролог уже почил в бозе, Савельев, скорее всего, проявил чудеса прозрения и смылся. Кто следующий поразит воображение парапсихологическими способностями? Елена?… Пожалуй, в этой загадочной истории она единственная надежда, ниточка неразрывная, клубок, который, в конце концов, прикатится к Савельеву, если он еще жив, конечно…
Какая– то колючка не больно, но ощутимо впилась в сердце Александра: «Дурная профессия. Чего не хотелось бы до тоски, до одури, так это того, чтобы Елена прикасалась к этой истории. -Человек снова сцепился в нем со следователем. – Черт возьми, ну почему эта женщина пришла из моего собственного запутанного и недоброго мира и почему она еще и „чейная“ жена?»
Традиционный размазанный блин толченой картошки украшал подносы на всех столах, где отправляли свой ежедневный рабочий обед сотрудники администрации завода. Турецкий плавно вписался в этот солидный поток, состоящий из толстых тетенек, обсуждающих последнюю серию «Петербургских тайн» и озабоченных дяденек, катающих в руках тоненький газетный рулон. «Весьма кстати сейчас тоже заняться прессой», – Турецкий вытащил из кармана пиджака сложенный вчетверо крохотный печатный лист, который он скопировал в областном читальном зале, куда его привел и посадил Сабашов. «Ну-ка! Ну-ка! Что тут пишут наши акулы пера?» Турецкий водворил слева от тарелки со вторым свое чтиво, припечатав его стаканом с компотом. «Катастрофа в Намибии» – гласила маленькая заметка в «подвале» прошлогодней газеты. «Самолет „Антей“, по межправительственному договору осуществлявший поставку в Южно-Африканскую республику самолета „Су-32“, потерпел авиакатастрофу в районе столицы Намибии Виндхук и рухнул на городской рынок. По предварительным данным, погибло около 700 человек. Экипаж самолета не пострадал. Полиции удалось отбить экипаж у разъяренной толпы торговцев. Причины катастрофы выясняются».
«Какое забавное совпадение! „Антеи“ с истребителями на борту каждый год обрушиваются на головы мирных граждан, как неотвратимый дождик, а причины все выясняются и выясняются. А ведь об этой катастрофе что-то быстро замолчали. Может, оно и понятно – международный престиж, деньги, прибыль. – Турецкий вспомнил, как ожесточенно он перекапывал всю доступную новогорской библиотеке прессу, как терроризировал юную библиотекаршу, ожидая от нее все новых и новых пыльных газетных кип, как запрашивал свою родную прокуратуру и как ничего, кроме этого газетного сообщения о намибийской авиакатастрофе, не нашел. – Почему же в этом городе совпадений и пересечений никто не пожелал скрестить две параллельные прямые? А ведь может получиться интересное открытие, не хуже, чем у Лобачевского…»
Казалось, у Алексея Сергеевича накурено было пуще прежнего. Народ по-прежнему демократично сновал из кабинета и назад, а сам директор неизменно гасил в бесчисленных пепельницах все новые и новые едва начатые сигареты. Сегодня Лебедев пил не кофе, а апельсиновый сок. Заметив взгляд Турецкого на стакан, он живо отозвался:
– Перешел на более полезные напитки. От вулкана дыма отказаться не в силах, так хоть на кофе поберечь здоровье.
Турецкий предпочел не устраиваться в предательски удобном кожаном кресле у главного стола, а легко присел на подоконник:
– Алексей Сергеевич, что вам известно о катастрофе в Намибии?
Директор ловко подбросил пачку «Мальборо», и Александру показалось, что он даже удивленно присвистнул.
– Да почти ничего. Если бы я во все вникал, никаких сил не хватило бы. И так, видите, зашиваемся. В этом деле разбирались соответствующие органы, «Росоружие», например.
– Но ведь самолет вашего завода. И вез ваш истребитель.
– Да, но «Антеи» мы не производим. К тому же причина авиакатастрофы – ошибка летчика.
– Кто сопровождал тогда самолеты?
– Вот он как раз и погиб. Единственный из всего экипажа.
– Вы не пытались сами разобраться?
– Я уже сказал – никогда не дублирую чужую работу. Есть у нас начальство, есть соответствующие органы.
– Что ж, – теперь присвистнул Турецкий, – вы не разрешите мне ознакомиться с некоторыми личными карточками ваших сотрудников в отделе кадров?
– Никаких препятствий, все должны заниматься своим делом. Тогда и порядок в стране будет. Это моя философия, – вовсе не по-философски жизнерадостно сказал директор и нырнул в пачку за очередной сигаретой. – Вы слышали?
– О чем? – не понял Турецкий. О чем он только не слышал в последнее время.
– Как немцы нас под корешок! Что мне теперь рабочим говорить?! Меня же сожрут с потрохами. Как курицу копченую!
«Хорошее сравнение», – отметил Турецкий.
– А так и говорите, дескать, акулы мирового бизнеса душат молодую российскую промышленность…
– Думаете? – призадумался Лебедев.
Турецкий в который уже раз перерывал личные дела погибших летчиков и инженеров завода. Он долго вглядывался в лицо Савельева, ничего примечательного, типичная сибирская, угрюмая физиономия, словно в банальном фильме плохого режиссера. Несмотря на привычное нытье о плохом оснащении, о недостатках на производстве, которым обильно поливали читателя и зрителя все газеты и каналы телевидения, в заводском отделе кадров стояли первоклассные компьютеры. Уничтоженную на бумаге информацию о погибшем в Намибии инженере Турецкий отыскал в машине без труда. «Принят на работу… Уволен в связи со смертью…» На экране даже всплыла копия той самой роковой командировки, которая выдавалась несчастному, словно путевка на тот свет. Командировки… Клавиша послушно вывела следователя на новый раздел. Курсор бесшумно скользил вслед за фамилиями и датами, время пошло назад. Сотни, тысячи поездок уходили из пространства в прошлое. Вот! Обычный, подписанный директором и скрепленный печатью бланк – некий Бурчуладзе отправляется в Намибию по обмену опытом. За неделю до катастрофы… Дата возвращения – день гибели «Антея».
Турецкий невольно расстегнул еще одну пуговку на рубашке. Хотя в отделе кадров и не было слишком жарко.
Интересно, очень даже интересно. Какой обмен опытом? Кому понадобился обмен опытом с намибийским самолетостроением? Да и есть ли оно в этой африканской далекой стране? И почему в тот момент, когда знания российского инженера особенно пригодились бы, этот самый инженер покидает своих коллег?
Турецкий лихорадочно рыскал по компьютеру в поисках информации о Бурчуладзе, но, когда машина, жалобно пискнув, выбросила ряды русских букв, экран зловеще мигнул и моментально стал пустым. Компьютер в растерянности листал какие-то файлы, метался по самым потаенным уголкам своей памяти и, наконец, завис. Подбежавшая сотрудница хлопала глазами и испуганно хватала воздух:
– Что вы наделали?
– Боюсь вас разочаровать, но это не я. Отключите срочно ваши компьютеры, пока в них хоть что-то осталось. Быстро, ну!
Сотрудница ахнула от такого напора, но прекословить не решилась.
Все компьютеры были тут же выключены.
– А теперь отвечайте не мои вопросы, – вцепился в сотрудницу Турецкий мертвой хваткой. – Когда уволился Бурчуладзе? Кем работал? Куда и почему ушел? – Александр понимал, что схватил за хвост достаточно серьезные, хотя и прозрачные, улики. Совпадения, которые могут вывести следствие на верную дорогу, кому-то сильно мешали жить, но этот кто-то не сумел вовремя предположить, что Турецкий наткнется на намибийский след, и прохлопал ушами.
– Не знаю такого, – сотрудница готова была расплакаться.
– Ну так ищите, ройте свою картотеку. Я не уйду отсюда без точных сведений о Бурчуладзе.
Дрожащими руками, сопя носом, девушка открывала один ящик за другим, наконец папка с грузинской фамилией обнаружилась под грудой ненужных бумаг и обрезков от фотографий. Турецкий перевернул картонную обложку… скрепляющая тонкая пластинка указывала на то, что когда-то здесь хранились бумаги, от которых теперь не осталось ни единого листка.
– Что вы на это скажете, уважаемая?
Девушка откровенно залилась слезами.
– У вас пропадают документы. Каким образом? Почему папка хранилась не в сейфе?
Находящиеся в комнате сотрудники отдела кадров на всякий случай уткнулись в свои дела, предпочитая не замечать инцидента. И лишь старушка с черной повязкой на рыжих крашеных волосах вмешалась:
– Не мучайте девушку. Она не виновата. Я помню этого Бурчуладзе. Он уволился числа четырнадцатого или пятнадцатого марта. Совсем недавно. Работал инженером, вот в каком цехе, не знаю. Пришел сюда, вина грузинского принес, обходительный такой, сказал, что надоели ему машины и газы, на природу захотелось. С нами пить не стал…
«Снова сбежал и снова накануне катастрофы. Просто ангел, приносящий смерть… или демон… Какие лихие кульбиты выкручивает это дельце…»
