Глава 9 СОУЧАСТНИКИ
В начале восьмидесятых поездка от Москвы до Байкала продолжалась почти неделю. Привыкшие жить на колесах, пассажиры уже не обращали внимания на болтанку, регулярно выбегали на станциях за пивом и отсыпались на пять лет вперед. Но у любой дороги есть конец. Прохладным утром, освежающим после бессонной ночи на границе, поезд обогнул высокий голый склон, на котором многометровыми буквами из белого кирпича были выложено загадочное заклинание МАХН МАНДТУГАЙ! — и стал виден город, точнее, его новые районы, живописно разбросанные по сопкам, в котловине между которыми, в долине Толы, и расположилась столица Монголии.
Еще минут пятнадцать зеленая «сороконожка» извивалась между белоснежными ажурными двенадцатиэтажками, целый микрорайон которых был подарен братскому народу генеральным секретарем. Потом с одной стороны от вагонов потянулась череда невысоких сереньких домишек, а с другой — бесконечный деревянный забор, над которым видны были только куполообразные верхушки юрт. Наконец состав заскрипел тормозами напротив огромного «сталинского» вокзала, напоминающего станции крупных городов Сибири.
Засуетились, забегали опытные пассажиры, выволакивая на перрон огромные баулы, в которых среди банок с вареньями и огурцами, заготовленными на зиму, скрывались от таможни и пачки фиолетовых купюр с портретом вождя, и водочка, и сигареты, не унюханные свирепыми псами на границе.
Получившие первое назначение лейтенанты со своими чемоданчиками кучковались у выхода из вагона, не зная, в какую сторону двигаться дальше. От дальнего угла вокзала к ним тотчас направился молодцеватый майор с детским румянцем на щеках и голубыми глазами, покрытыми сетью красных прожилок, выдающих явное нарушение спортивного режима.
— Милюков, — подойдя, представился он и облизнул пересохшие губы. — Там, на площади за вокзалом, военный кунг. Найдете сами. Грузитесь, герои, а я сейчас…
И, не обращая больше на прибывших никакого внимания, удалился по направлению к вокзальному буфету в надежде приобрести, несмотря на раннее время, бутылочку жидкого «анальгина».
Военный городок помещался на широкой террасе одного из опоясывающих столицу холмов за дощатым забором чуть выше человеческого роста, выкрашенным в грязно-коричневый цвет и с колючей проволокой поверху. На каменистой, сдирающей кожу — едва коснись ее ладонями — земле были выстроены пять двухэтажных блочно-щитовых (именуемых «блочно-щелевыми») бараков. Отчего-то эти хлипкие конструкции гордо именовались домами, да не простыми домами, а «домами офицерского состава», или сокращенно «досами», и, следовательно, именно в них надлежало проживать тем счастливцам, которых оставят в Улан-Баторе, а не зашлют в глубь пустыни.
Далее, если по извилистой асфальтовой дорожке подняться над уровнем моря метров на десять повыше, можно было, минуя лазарет и офицерскую столовую, выйти к трем одноэтажным строениям из мягкого камня — сердцу части — штабу, узлу связи и оперативному отделу. За ними — две такие же одноэтажные казармы. В стороне и еще выше располагался отдел радиоперехвата — металлический ангар в виде половины врытой в землю бочки. А ниже всех построек раскинулось антенное поле, где спокойно можно было разместить два десятка футбольных.
…Неделю спустя в штабе части абсолютно седой, худой и очкастый полковник, державшийся так прямо, словно вместо позвоночника у него был прут арматуры, закончил читать список должностей, на которые он назначил вновь прибывших, и осведомился:
— Всем ясно?
Ясно было всем, кроме компьютерщиков.
— Вопрос разрешите? — подал голос лейтенант Афанасьев. — То есть система «Сторож» ожидается не ранее чем через год? Зачем же государство пять лет на меня деньги тратило? Чтобы я тут занимался тем, чего не умел никогда?
— Ты коммунист? — встрял замполит Тимошкин. — Партия сказала, что ты нужен здесь…
Полковник Кириленко движением ладони осадил заместителя.
— Что вы предлагаете?
— Предлагаю отправить меня в нормальную часть, где вычислительная техника уже развернута, — заявил Вадим.
Командир на слова «нормальная часть» поморщился и снова, словно неразумному ребенку, попытался объяснить:
— Я и так назначил всех вас, программистов, в отдел к Милюкову. Просто там пока в наличии только старенький «Мир», с которым вполне справляются два человека. И поэтому вы годик подежурите на командном пункте оперативного отдела. В обстановку, так сказать, вникнете, начнете разбираться в военных вопросах. А придет «Сторож» — займетесь делом, которому вас учили…
Афанасьев, помолчав пару секунд, угрюмо заметил:
— Все равно я подам рапорт.
— Я удовлетворю вашу просьбу, — жестко подвел итог Кириленко. — Кто еще думает так же?
Больше так никто не думал…
Поданный Афанасьевым рапорт выполняющий свое обещание Кириленко подписал и отправил по команде. Но бумага с просьбой о переводе автоматизатора на оснащенный компьютерами объект вскоре вернулась с резолюцией «отказать». Вадим выпросил у военного юриста кипу журналов и парочку потрепанных фолиантов и принялся усиленно изучать соответствующее законодательство. Выяснилось, что из армии просто так не уйдешь. Но «не просто так» попробовать было можно.
В первый же отпуск он договорился со старым знакомым отца, что тот возьмет его на работу к себе в милицию вне зависимости от характеристик в личном деле. И приступил к выполнению хитроумного плана. В Монголии он стал появляться на службе через два дня на третий, несмотря на вопли и угрозы отцов-командиров. Формально к уголовной ответственности он привлечен быть не мог, а на дисциплинарные взыскания внимания ни малейшего не обращал. Набрав полный букет замечаний и выговоров, «исправляться» тем не менее не желал. И командир части, терпение которого иссякло, подал прошение на увольнение строптивого лейтенанта.
Дело было шумным — в часть приезжала московская комиссия, «Красная звезда» опубликовала обличающую статью на целую полосу, Вадима едва не поперли из комсомола, из армии «выгнали с позором» — за дискредитацию высокого звания советского офицера, лишив всех льгот, о чем Афанасьев печалился не слишком, поскольку ни бесплатным проездом в городском транспорте, ни санаторно-курортным лечением толком попользоваться ему так и не удалось. А существенных привилегий выслужить попросту не успел.
В Москве знакомый устроил его по специальности — инженером ЭВМ в недавно созданный отдел автоматизации МУРа. Толковый специалист нравился начальству. А на запятнанное личное дело милицейские чины смотрели сквозь пальцы. Поскольку, во-первых, прекрасно знали, что здоровому человеку «закосить» от армейской службы можно только таким способом, а во-вторых, между силовыми ведомствами постоянно шла подковерная борьба и «перетащить» кадры в свою систему было где-то даже небольшой победой.
Но Афанасьев, вынужденный жизненными обстоятельствами познакомиться с юриспруденцией, вдруг увлекся этим крючкотворством. Работать в прокуратуру его никто, разумеется, не приглашал. Оставался сыск. И, заочно закончив юрфак университета, он попросился в оперативники. Просьбу его милицейское начальство удовлетворило. И даже «вернуло» ему офицерское звание лейтенанта. Сверстники его к тому времени уже донашивали капитанские погоны…
— Махн мандтугай! — выругался отставной майор, нечаянно плеснув горячим кофе на палец.
— Давно хочу спросить, дядь Вадим, что это значит?
Павел Шаров, свежеиспеченный кандидат технических наук, выпускник аспирантуры кафедры термодинамики и тепловых двигателей университета имени Губкина, автор десятка печатных работ, посвященных диагностике оборудования компрессорных станций, был достойным продолжателем славных семейных традиций.
— А я знаю, Паш? — улыбнулся Вадим Иванович Афанасьев, давний друг семьи Шаровых. — Это у меня вместо тривиального русского мата в ходу. А наделе это лозунг монгольский. Что-то вроде нашего «Слава КПСС!».
Двое мужчин удобно расположились в креслах кабинета старинной квартиры на Арбате. Вдоль стен тянулись высокие — под потолок — полки с книгами. На журнальном столике у стены тепло светился абажур лампы. Окно, за которым шумела столица, было задернуто шторами. Павел, отодвинув ноутбук, шумно отхлебнул из чашки. Здесь фактически ничего не изменилось с момента трагической гибели его отца. Те же книги, тот же массивный шкаф со старой пишущей машинкой наверху, та же страшная — с черепами — маска над дверью…
Афанасьев перехватил взгляд собеседника.
— Да. Это я Васе, отцу твоему, подарил. Одна из немногих вещиц, которые я привез из той удивительной страны…
В первой половине XVII века сын Тушету-хана Ундур-гэгэн, глава ламаистской церкви и государства, основал в урочище Ширээтцагаан-нуур обитель, состоявшую из временных сооружений, окруженных завесами из желтых полотнищ. Она так и называлась Шар бесийн хот (Желтый полотняный город). Лет шестьдесят кочевой монастырь многократно менял свое местонахождение, но в 1779 году расположился оседло на северном берегу Толы, недалеко от впадения в нее речки Сельбы, в долине, окруженной горами со всех четырех сторон. Говорят, что именно здесь находился дворец легендарного кереитского правителя Ван-хана. Через эту долину проходил и чайный путь из Китая в Россию, и дороги, связывавшие восточные и западные районы Монголии.
Молодые автоматизаторы стояли на огромной центральной площади бывшего Святого куреня. Так к концу девятнадцатого столетия стал именоваться монастырь, а точнее, совокупность нескольких монастырей, окруженных кольцом двадцати восьми дамских общин-аймаков. Только монахов-лам жило тогда в курене более тринадцати тысяч — это при всем населении вымирающей от голода и сифилиса Монголии, не насчитывающем и девяноста тысяч.
Нынче от бывшего семидесятихрамового центра Урги оставались лишь свидетельства Пржевальского да фрагмент общего вида города начала XX века работы Джугдера. Но и то, что предстало взорам новоявленных жителей монгольской столицы, впечатляло.
— Так, парни, — обратился к экскурсантам Саша Дубинин, один из счастливцев, которые работали на «Мире». — Уж если фотографироваться, то здесь. Внутри монастыря все равно аппарат работать не станет.
— Это еще почему? — возмутился обладатель последнего слова в отечественном фотоаппаратостроении — новенького «Зенита-Е» — Вадим Афанасьев.
— Про-о-осто не станет, и все-о-о, — замогильным голосом протянул Саня. — Проверено.
Афанасьев недоверчиво пожал плечами, решив непременно на деле опровергнуть всяческую отсталую мистику. Но сняться снаружи всех храмовых и дворцовых сооружений тоже стоило. И Вадим принялся интенсивно щелкать «Зенитом», снимая приятелей и захватывая в объектив то резные триумфальные ворота с шатровой крышей типа китайских пагод, то главные ворота Зеленого дворца с изображением богов или великих батыров.
Сфотографировались и у деревянного, оформленного резными капителями портика грандиозного храма Мэгджид Джанрайсэг. Над нижним двухэтажным кирпичным сооружением были надстроены два деревянных этажа с шатровой кровлей, образуя огромное единое пространство, где когда-то во всю высоту стоял медно-позолоченный колосс Авалокитешвара. Само здание стоит на холме, что еще более возвышает его над низкорослой монгольской столицей. И даже окраска храма — нижняя часть белая, а устремленный в небо шатер темно-коричневого цвета— способствовала иллюзии, делая храм выше, чем он был на самом деле.
Вошли в монастырь Гандан. И тут Вадим убедился в правильности Саниного предостережения. Статую Дзонхавы неподалеку от входа сфотографировать еще удалось, но сколько ни жал потом лейтенант на кнопочку, открывающую затвор, ни единого щелчка не последовало до самого выхода за ворота.
Пришлось достопримечательностями любоваться просто так, открыв рот. И без всякой надежды на документальные свидетельства. Жаль. Тем более вскоре лейтенант навсегда покинул эту далекую страну…
Вадим Иванович улыбнулся, вспомнив себя молодым. Моложе, чем Пашка сейчас. Эх, где мои семнадцать лет?.. Как он был тогда самоуверен и наивен! Разве думал он, разглядывая экзотические монгольские храмы, что так непросто сложится его дальнейшая жизнь?..
Проработав после успешного окончания юрфака пять лет опером, Афанасьев, снискавший славу принципиального и неподкупного мента, был в очередной раз отмечен начальством. Ему было предложено перейти в Управление собственной безопасности, и он, подумав, согласился. Ну такой уж он был правильный и принципиальный, что казалось ему важным заботиться о том, чтобы в правоохранительных органах работали честные люди.
Обычно ведь предполагается, что работают в УСБ лица не только профессионально подготовленные, но и отвечающие высоким нравственным принципам, для которых служение закону — главная задача. Однако действительность оказывается далекой от подобных предположений, и поэтому созданные государством органы контроля за преступностью сами требуют контроля. Ибо преступник, наделенный знаниями закона, в том числе уголовного, обладающий властными полномочиями и имеющий в силу этого возможности применения различных средств принуждения к рядовым гражданам, опасен вдвойне.
Афанасьев искренне считал, что подобных преступников в органах быть не должно.
Так он и попал в отдел к подполковнику Соколовскому.
Но оказалось, что не слишком надолго.
Поскольку в очередной раз имел неосторожность проявить свою честность и принципиальность…
Вообще говоря, в стране нашей в то время стали происходить удивительные, небывалые события.
Могущественная держава трещала по всем швам.
В марте девяносто первого года на Красной площади движение «Демократическая Россия» организовало мощную демонстрацию. В столицу вошли войска, и демонстрация проходила на фоне автоматчиков в касках и бронежилетах. Это была первая неразрешенная демонстрация демороссов. Она стала своеобразной репетицией событий последующих.
В апреле на площади перед Домом правительства состоялся десятитысячный митинг. Его участники скандировали: «Да здравствует независимая Грузия!» За этим последовали волнения в Литве и Азербайджане.
В июне на президентских выборах победил Борис Ельцин.
В августе на улицах Москвы появились танки. Вся страна в ожидании замерла. На броню поднялся президент. Он читал обращение руководства России к гражданам. Спустя еще три дня Ельцин подписал указ о приостановлении деятельности компартии на территории России. Еще через день обязанности генсека сложил с себя Горбачев…
…На душе от всего этого было и радостно, и страшновато. И хотелось жить. И не просто жить, а делать что-то полезное для людей.
Освоившись на новом месте, капитан стал проявлять повышенную служебную активность. С его помощью было раскрыто несколько группировок в московской милиции, которые специализировались на вымогательстве взяток с клиентов. Одни сотрудники такой группировки вымогали взятку и рекомендовали передать ее определенному лицу, которое ее и получало, другие члены «банды» фальсифицировали материалы проверки по заявлению о преступлении и выносили постановление об отказе в возбуждении уголовного дела или о его прекращении. Подобные группы сотрудников-взяточников представляли явно повышенную общественную опасность в связи с тем, что у них были возможности совершать такие действия, которые никто из них не мог бы совершить в одиночку.
Соколовский, получивший к тому времени уже третью большую звездочку на погоны, поначалу был доволен подчиненным и всячески поддерживал его рвение. И в качестве поощрения Афанасьеву, когда подошел срок, было даже присвоено очередное звание — майор, — на ступень выше занимаемой должности. Поскольку любое успешное разоблачение группы нечистоплотных сотрудников в рядах милиции, что само по себе является фактом прискорбным, для собственной безопасности считалось большим успехом. Ну а обо всех успехах отдела наверх докладывал, разумеется, его начальник Соколовский. За что всегда и бывал обласкан начальством еще большим.
Неприятности у Афанасьева начались с очередного разоблачения.
Перебравшийся в Москву казанский предприниматель Марат знал, как в коммерции можно хорошо заработать. Поэтому и рискнул ехать завоевывать столицу. А директором своего общества с ограниченной ответственностью назначил не менее достойную и грамотную в денежных делах Ирину.
В мае 1992 года их бизнес пошел в гору, и компаньоны начали строительство нового мини-маркета около одного из городских рынков. Однако через год карьера удачливого бизнесмена закончилась — его арестовали и отправили за колючую проволоку. На это время бразды правления магазином взяла на себя его сожительница Ролина: достроенную торговую точку она сдала в аренду, при этом никаких официальных документов не подписывала. В регистрационной палате мини-маркет не числился, возможно потому, что его хозяин не успел до тюрьмы оформить все бумаги.
Марат вышел на свободу в мае 1994 года, однако не прошло и двух месяцев, как его убили. С момента ареста Марата его законная жена в мини-маркете не появлялась и не имела имущественных претензий. Торговая точка, оцененная в сто миллионов тогдашних рублей, осталась фактически без владельца. Директора Карину несколько раз вызывали в прокуратуру, где формально допрашивали о ее погибшем боссе, на этом для нее все, казалось бы, и закончилось. Шефа кто-то застрелил, она директорствует, магазин успешно работает.
Однако в сентябре того же года Карину впервые пригласил к себе в кабинет сотрудник районного ОБХСС, или, как его теперь по-новому именовали, ОБЭП, некий Михаил. Он сообщил директору, что занимается проверкой финансово-экономических дел Марата. Как бы между прочим Михаил дал понять, что знает об отсутствии регистрации мини-маркета. Женщина с перепугу отдала ему все документы на торговую точку и печать ООО.
Когда в декабре нужно было подготовить для банка финансовые документы и сдать балансовый отчет, милиционер нехотя вернул печать фирмы. Тут же около офиса организации стала крутиться бывшая сожительница погибшего бизнесмена Ролина, которая настойчиво предлагала директору оформить магазин на себя.
— Кто ты такая для Маратика? — убеждала Карину гостья. — А я с ним жила и вела бизнес до самой его смерти. В долгу ведь не останусь.
Карина согласилась. Папку с документами о регистрации, подписанными задним числом, передали доверенной знакомой Родиной.
А в конце января следующего года сотрудник ОБЭП Михаил снова попросил к себе на ковер директора общества с ограниченной ответственностью.
— Я тебе печать фирмы вернул? Вернул, — с порога начал великий комбинатор в погонах, который сразу же после смерти бизнесмена понял очевидное: сто миллионов «деревянных», материализовавшихся в форме мини-маркета, остались без хозяина. Эти тридцать тысяч «зеленых» по тогдашнему курсу при умном подходе можно забрать, как конфетку у младенца. Кто помешает ему, борцу с экономическими преступлениями?
Михаил невозмутимо достал папку с бумагами о регистрации магазина на имя сожительницы покойного Марата Родиной.
— Здесь ноябрем прошлого года все документики датированы и печать твоя стоит, — убил Карину своей информированностью милиционер. — Только вот незадача, печать эта в ноябре в моем сейфе лежала. Как тогда она на эту бумажку попала? Пахнет мошенничеством, милая…
Карина растерялась. Михаил успокоил: все можно забыть, уголовного дела по факту мошенничества не возбуждать, если, конечно, Карина окажет ему небольшую услугу.
— Я, видишь ли, честный человек, — заявил сотрудник ОБЭП, — и хотел бы вернуть этот магазин его законным наследникам, а не какой-то там сожительнице, на которую ты по глупости все оформила.
Порыв милиционера Карина, будучи под угрозой статьи за мошенничество, восприняла с воодушевлением и в течение месяца давала обэповцу все необходимые комментарии и советы для реализации «честного» плана. И в один из субботних февральских вечеров Михаил пришел к ней с двумя какими-то парнями и сказал, что срочно нужно ехать к нотариусу делать доверенность…
Карина рассказывала потом Афанасьеву, что в юридической конторе ей представили молодого человека, на чье имя она должна была оформить доверенность. Сказали, что это сотрудник ГАИ. Она пыталась возразить, говорила, что не имеет права таким образом распоряжаться мини-маркетом, ведь она всего лишь директор, а не владелец.
Михаил, улыбаясь, отвечал ей, что все схвачено.
Доверенность оформили. В конце апреля сотрудник ОБЭП снова пришел к ней. Принес тысячу долларов и сказал, что все улажено и никакого уголовного дела больше на ней не висит. К этому времени Карина наконец догадалась, что ни о каких законных наследниках погибшего бизнесмена с самого начала не было и речи. Просто предприимчивый милиционер через своего знакомого завладел магазином стоимостью в сто миллионов рублей. А теперь, принеся ее «долю», пытается повязать соучастием. Денег Карина не приняла, сославшись на то, что объявились истинные наследники злополучного магазина. Удивленный отказом обэповец только уточнил с лихорадочной улыбкой: «Действительно наследники или люди в погонах?»
Не дождавшись ответа, он ушел, хлопнув дверью. Наверное, тогда понял, что чего-то недоработал в своей гениальной стратегии.
А Карина обратилась в Управление собственной безопасности МВД и написала заявление о мошенничестве…
Дело было прозрачным насквозь. Собрав соответствующие документы, Афанасьев доложил о мошенничестве сотрудника ОБЭП непосредственному начальнику — Соколовскому. Тот в очередной раз похвалил майора, но отчего-то не позволил довести законченное дело до задержания подозреваемого и предъявления обвинения. Просто приказал передать дело другому сотруднику, а Афанасьева нагрузил очередным…
И лишь спустя некоторое время Вадим Иванович случайно узнал, что «борец с экономическими преступлениями» Михаил, вместо того чтобы, как и положено вору, сидеть в тюрьме, прекрасно заправляет присвоенным магазинчиком. Подозревая неладное, Афанасьев предпринял негласную попытку выяснить правду.
Правда была некрасивой. С какой стороны ни погляди, очень походило на то, что его начальник, доблестный защитник чистоты милицейских рядов, вымогал у сотрудника ОБЭП и владельца доходного бизнеса весьма и весьма крупную сумму денег.
При этом майор, никак не предполагавший подобного поворота дела, допустил неосторожность, и начальству стало известно о его явно излишнем интересе.
Не дожидаясь, пока Афанасьев докопается до сути наверняка, Соколовский нанес упреждающий удар. Это было не слишком сложно. Поскольку, расставшись с невестой во время своего «ухода» из армии (она сама его бросила, когда поняла, что он манкирует обязанностями, демонстративно пьет и генералом уже точно не станет), Вадим Иванович долгое время сторонился женщин. Женился поздно на женщине простой, которая и любила его по-русски: «жалела» и все прощала. Лишь бы он возвращался домой, хвалил ее незамысловатую стряпню, а насытившись, обнимал крепкой рукой за обширный круп… Время от времени Вадим Иванович от этой размеренной счастливой жизни уставал и находил краткосрочное «приключение». Скоротечный бурный роман на стороне разгонял холодеющую кровь, и Афанасьев с удовольствием возвращался к непритязательной семейной жизни без чрезмерных требований. Жена догадывалась о периодических похождениях супруга, но мудро не поднимала шума, зная, что после «разрядки» мужик ее с большей страстью ласкать будет. На работе о том, что Вадим до юбок падок, были осведомлены, а подцепить «казанову» на делах любовных для профессионала гроша ломаного не стоит.
Тем более что его привычка забегать пару раз в неделю после работы в подвальчик «Кварели» и брать менгрельский хачапури с бокалом домашней «Изабеллы» тоже не была секретом.
Маленькое семейное кафе — всего на шесть столиков — редко пустовало. Радушная хозяйка, которую все завсегдатаи считали доброй знакомой, привычно чмокнула Афанасьева в щеку, расплывшись в радушной улыбке.
— Прахади, дарагой! — Акцент в ее речи был куда менее заметен, чем у торгашей на рынках столицы, но чрезмерно выпяченное «а» резало даже привычный «масковский» слух.
— Как всегда, Софико, да?
— Харашо. Можэт, хинкали вазьмешь? Сэгодна бааажественные хинкали!
— Нет, спасибо, ты же знаешь…
— Знаю, дарагой: тэбя дома кармить будут. А можэт?..
— Нет, Софико. Твоим хачапури трое объесться могут. Куда же еще?
Хозяйка довольно усмехнулась:
— Как знаиш. Но ты извыни, дарагой, сэгодна у мэна мэст нэт. Одно. Для тэбя. Углавой столик на дваих. Там дама. Не вазражаиш?
Афанасьев не возражал.
— Здравствуйте. Простите, если помешал. Но больше свободных мест нет.
— Садитесь, пожалуйста, — улыбнулась миниатюрная женщина лет двадцати пяти. — Я никого не жду. Так что не помешаете.
Афанасьев подсел к столику, который был настолько невелик, что Вадим Иванович случайно коленями соприкоснулся с коленями соседки. Она, отодвинув ноги, вскинула глаза, но ничего не сказала.
— Простите, бога ради, — смутился милиционер. И, чтобы сгладить неловкость, решил отвлечь женщину разговором. — Вы здесь впервые?
— Да. Я совсем недавно переехала в этот район. Вот осматриваюсь, привыкаю.
— Вы ничуть не пожалеете! Но вы ведь не знакомы и с местной кухней? Раз уж мы сидим рядом, позвольте угостить вас ужином?
— Извините, но я в состоянии заплатить сама. А рекомендации ваши выслушаю с благодарностью.
Афанасьев оценивающе глядел на женщину. Гордая. Хотя, по гардеробу судя, богачкой не назовешь. Скромное платье сидит тем не менее безукоризненно, подчеркивая торчащие плотные груди, слегка даже великоватые для худенького тельца. Браслет на простеньких часах золотой, однако относительно недорогой. В небольших ушках крохотные камушки. Не исключено, что бриллианты. Недавно переехала. Но в центре Москвы квартиры не дают. Их здесь приходится покупать…
Соседка этот пристальный взгляд расшифровала.
— Я действительно могу заплатить. Не переживайте. Мне бывший муж помогает. Пусть не шиковать, но жить достойно. Квартиру вот в мансарде реставрированного дома выкупил для меня. В квартале отсюда.
— Давно расстались?
— С полгода уже. Цивилизованно разошлись. Он обещал мне жилье и сделал.
— Неужели за полгода вы сюда ни разу не заглянули?
— Да я тут неделю всего, — улыбнулась незнакомка. — Пока ремонт шел, по подружкам перебивалась.
Улыбка ей шла. И Афанасьев почувствовал, что его тянет к этой куколке, истосковавшейся наверняка по мужским ласкам. Но форсировать события не решился.
— Ну что? Доверяете мне?
Она кивнула. Вадим Иванович едва взглянул в сторону барной стойки, как Софико, внимательно наблюдавшая за всеми посетителями, возникла рядом.
— Выбрали?
— Ты что-то говорила про хинкали. Сколько штук в порции?
— Пять, дарагой. Ты жэ знаиш: у мэна малэньких порций нэ бываит.
— Тогда так. Хачапури не маленький, а средний. На двоих. Сациви с баклажанами. Одну порцию хинкали — пополам разложи: мне три, даме — два. Кувшин вина домашнего.
— Соус?
— Ткемали.
— Харашо! — И Софико испарилась, тая улыбку под крючковатым носом.
Под сытную острую закуску, от которой горело во рту, кувшина вина оказалось мало. Сотрапезники познакомились и болтали как старые приятели, рассказывая забавные случаи из жизни и жалуясь на непонимание в семьях. Теперь их колени касались друг друга не случайно. В итоге случилось то, к чему дело и шло. После ужина Афанасьев принял приглашение новой знакомой Ольги взглянуть на ее скромную «холостяцкую берлогу».
Очнулся утром в сквере, что у Пречистенской набережной. Весь в траве и листьях, без денег и документов. Голову крутило так, что несколько раз упал, пока выбрался к Всехсвятскому переулку. А там его — тепленького — и подобрал милицейский патруль. Отвезли в вытрезвитель…
Когда майор пришел к начальству оправдываться, Соколовский выложил на стол пакет, который якобы пришел в его адрес анонимно. Два десятка фотографий. Во всех позах, что называется…
В общем, из органов его выперли пинком под зад. С треском. Обвинив в пьянстве и моральном разложении. Припомнили и его армейское личное дело. Подвели, так сказать, доказательную базу. Вадим Афанасьев оказался на улице с «волчьим билетом».
Поначалу он даже не осознал, что произошло. И даже попытался разыскать Ольгу. Он не был на нее в обиде, скорее восхищался ею. Работу она сделала — комар носа не подточит. Такую бы да ему в агенты!..
Но там, на Ленивке, всего-то четыре дома, а он так и не смог отыскать ту отремонтированную квартиру, куда его приводила случайная знакомая. Обратился к друзьям, попросил выяснить, по картотеке пробить, в архивах порыться. Но половина приятелей после изгнания Вадима от него отвернулась. Остальные просто не знали…
Промыкавшись два месяца без дела, Афанасьев наконец сообразил, что этому периоду жизни настал конец и надо снова как-то устраиваться.
Жена Вадима Афанасьева работала комендантом института, который возглавлял тогда академик Шаров-младший. Его отец к тому времени отошел от активной педагогической деятельности, решил заняться исключительно научными изысканиями и возглавил когда-то им же созданный Центр, занимающийся сейсмологией, в котором также хранились сведения обо всех обнаруженных перспективных месторождениях полезных ископаемых на территории страны. Василий Павлович фактически принял из рук своего отца бразды правления институтом.
Однажды академик, заглянув в кабинет неприметной, обычно всегда невозмутимой и ровной со всеми — будь ты уборщицей или президентом — комендантши, застал ее плачущей. Успокоив женщину, он вызвал Афанасьеву на доверительный разговор и узнал о ее семейных проблемах. Василий Павлович пожалел супругов и пристроил Вадима в постоянно действующую геологическую экспедицию, где тот стал получать большие по тем временам деньги…
Для Вадима Ивановича то было благодатное время. И хотя геология в целом, как и прочие отрасли народного хозяйства страны, находилась в загоне, у экспедиций Губкинского университета проблем с финансированием не было. Будучи мужиком ответственным, неглупым и обладая приличными организаторскими способностями, Афанасьев и на новом поприще сумел себя зарекомендовать. За несколько лет он значительно вырос, пройдя путь от простого рабочего до начальника геологической партии. Экстерном сдал экзамены по нынешней своей профильной специальности и получил таким образом свое третье высшее образование. Числился у руководства на хорошем счету. И свои командировки тоже очень любил. Ведь по сути он так и остался непоседой, тем же юным, жадным до впечатлений лейтенантом, бродившим некогда по улан-баторским монастырям…
В основном приходилось ездить по нефтегазовым вопросам. Но доводилось также заниматься минералами, водой, да мало ли чем? Геология — отрасль «широкого профиля». Ему, к примеру, довелось побывать на единственном в мире месторождении чароита. Это месторождение уникально. Оно находится на границе Читинской области, Бурятии и Якутии. Называется Сиреневый камень. Залежи чароита открывали здесь два раза: первый — в тридцатых годах, когда это в общем-то никому не было нужно, поделками никто не занимался. Второй раз, кажется, в середине восьмидесятых.
Людская молва сохранила такую историю. В Лондонском музее минералогии экскурсовод объявляет: «Музей города Лондона содержит самую полную коллекцию минералов нашей планеты». Тут русский геолог говорит: «Неправда ваша!» Лезет в карман и вытаскивает чароит: «Такого у вас нет!» Скандал, разборки в КГБ. Первую вазу из чароита продали на аукционе в Европе за 4,5 тысячи фунтов стерлингов. После этого наша промышленность спохватилась, и под Иркутском открыли завод по массовому производству ваз. Но эксклюзива не стало, и цена на изделия из чароита тут же упала. Русскому народу всегда была свойственна подобная «коммерческая» жилка. Чего уж тут?..
Несколько раз случались с Афанасьевым и опасные приключения. Геологическая партия бурила скважины на воду в районе Стеклянки. Второй буровой станок стоял в районе Новоодинска. Шофер «уазика», который по штату был положен Афанасьеву, в одной из поездок решил, что в Ангарск им заезжать нечего, что они и по тайге смогут до Новоодинска добраться. «Я же охотник, я выеду!» — заявил он, и они, едва отъехав от Стеклянки, отправились по «короткому» пути. Часа через полтора застряли на лесной дороге. Сели хорошо, машину не откопаешь. Унывать не стали — решили, что до Новоодинска дойдут пешком, оттуда вернутся с машиной да выдернут «уазик». Шли-шли… Начало смеркаться. С дороги отвороты то направо, то налево. Куда идти, неизвестно. Пробовали свернуть, вышли на просеку ЛЭП. Один тупик, второй…
Стало понятно, что ни к какому Новоодинску пешеходы не доберутся. Повернули к машине. Ночевать пришлось в кабине. Еды не было, накрапывал дождь. Едва рассвело, водитель пошел обратно в Стеклянку, Вадим Иванович остался с «уазиком». По большому счету, им еще ничего пришлось, а вот тем, кто ждал… Тем летом на трассе убили четырех водителей. Так что и семьи, и начальники уже не знали что и думать. В тот момент, когда водитель вернулся, решался вопрос о вызове вертолета. Все, конечно, закончилось благополучно, пришла машина, «уазик» выдернули. Когда домой вернулся, жена, наслышанная о происшествии, на шею кинулась…
Еще один, но уже скорее курьезный, случай был связан с поиском минералов, сопутствующих нефтеносным слоям. Позвонил знакомый начальник шахты в Краснокаменске: «Вадим Иванович, нашли занорыш, тебе интересно будет, приезжай!» Афанасьев примчался, спустился в шахту, подвели его к самой трещине, посветил: есть! Лежит на самом дне, да красивый какой! Сунул руку, схватил. Давай тащить, а рука-то не вылазит — узко! Геолог и так и эдак, кругом острые иглы горного хрусталя. И бросить жалко, и вытащить не может. Кое-как, изрезав руку в кровь, вырвался-таки из лап хозяйки Медной горы…
Но все-таки Афанасьев был уже не мальчик и давно вырос из коротких штанишек. Помотавшись по стране из конца в конец пяток лет, начал уставать от постоянных разъездов и вечной бытовой неустроенности. И когда на кафедре теоретических основ поиска и разведки нефти и газа образовалась вакансия, согласился с предложением ректората перейти на преподавательскую работу.
С благодетелем своим — с академиком Шаровым — близких отношений Вадим Иванович не поддерживал. Относился к начальству с уважением и благодарностью, всегда помнил, чем обязан, но в друзья не набивался. Не в его это было правилах.
Шло время. В 1997 году сотрудники института узнали и о страшных событиях в Центре имени Вернадского, и о кошмарной, мучительной смерти Шарова-старшего. Пока Василий Павлович обивал пороги прокуратуры, бывший милицейский майор Афанасьев созвонился со своими давними друзьями и договорился встретиться и посидеть в кафе.
Двое бывших его сослуживцев пришли на свидание минута в минуту. Поначалу несколько скованными были, потом выпили за встречу, и неловкость пропала. Офицеры снова сидели плечом к плечу, как в старые добрые времена, и рассказывали друг другу о событиях, произошедших зато время, пока они не виделись.
— А ты, Вадим, в геологах прижился, гляжу, — добродушно шутил Андрей Калязин.
— Тепло, светло и мухи не кусают, — усмехнулся Афанасьев.
— А я в курсе ваших геологических дел, — улыбнулся в ответ Серега Мухин, пришедший в отдел лейтенантом, когда Афанасьев уже в капитанах ходил.
— Неужто кого из моих подчиненных повязал?
— Не-а. Не угадал. Книжку прочел. «Я работаю волшебником». Про клоуна.
— Чего-чего? — не понял Вадим Иванович. — А геология-то тут при чем?
— Так он геолог бывший. Пишет, что некто Афанасьев стал его «крестным отцом» на поприще престидижитации. Отправил учиться…
— А! — вспомнил бывший майор. — Точно! Был у меня один сотрудник, Володя, любил фокусы показывать. Так весь коллектив целыми днями и смотрел бы на эти фокусы, если бы я их по рабочим местам не разгонял. Один раз на ликвидации шахты необходимо было вытащить из шахты трубу. Трубу погрузили в бадью. По идее, нужно было сперва трубу поднять, а потом уж и Володе подниматься, но он ни в какую: «Пусть меня вместе с трубой поднимают!» Ладно, сел в бадью. Скорость у бадьи немаленькая — за минуту проходит около двухсот метров. Конечно, труба зацепилась за что-то, и ее смяло в гармошку. Как уцелел Володя, можно только догадываться. Вероятно, это был его лучший фокус. После этого случая я ему и сказал: «Езжай-ка ты лучше учиться, вдруг из тебя артист выйдет? А в шахту больше не лазь!»
— Точно. Именно этот случай и описан. — Муха заулыбался еще шире. — Ты теперь на всю страну прославлен.
— Толку мне от этого никакого, — отрезал Вадим. И перевел разговор в нужное русло. — Я ведь к вам за помощью, парни.
— Умеешь ты вляпаться, — съязвил подполковник Калязин.
— Не я, — отмахнулся Афанасьев. — У шефа моего беда. Отца у него убили. Академик Шаров. Слышали? Не могли бы прояснить, кто дело ведет, что слышно? Только вы, ребята, так, чтобы это мимо Соколовского, ладно? Не хочу я перед ним засвечиваться.
— Ты совсем ничего не знаешь? Ну ты одичал в своей таежной науке! Нет давно Соколовского, в коммерцию подался. В охранную контору. А еще злые языки судачат, что с блатными связался. Ну мыто, — Калязин кивком указал на Мухина, — особенно не лезем. Нет старого шефа, на его место двух новых посадят, известное дело. Только…
— Договаривай.
— Не знаю. Лучше тебе об этом у следаков уточнить. Кажется, дело поручено тем же ребятам, которые и убийство в Центре Вернадского ведут. Черешев от Ленинской прокуратуры и опер Матвей Подушкин. Ты, наверное, их не знаешь. Из молодых.
— Дела разве объединили?
— Нет, кажется. Я и не уверяю, что именно они же и ведут. Там и районы разные, хоть и соседские: Арбат и Хамовники. Но ведь рукой подать: академик пешком на работу ходил…
— Ладно, спасибо, разберусь. А неофициально что слышно?
— Все-таки хочешь неофициально? Гм. Ну так вот. Не исключено, что именно блатняки Соколовского и пошли на мокруху. Официально такой гипотезы и в помине нет. Никто достоверно ничего не знает и у авторитетов. Но мои ребятки, что среди шпаны трутся, принесли и такой слушок. Не исключено, мол. Я, впрочем, ничего не знаю. И не говорил тебе ничего.
Вадим Иванович присвистнул:
— Ого! Понял, спасибо. Сочтемся по возможности. А пока предлагаю тост за дружбу!..
Таким образом Афанасьев выяснил, что нападение на Центр имени Вернадского и на его директора, по некоторым недоказанным сведениям, осуществила группа уголовников под руководством афанасьевского же бывшего шефа — экс-полковника милиции Соколовского.
Об этом Вадим доверительно рассказал начальнику нынешнему — академику Шарову-младшему. Тот со всей серьезностью отнесся к важному сообщению своего «крестника».
— Знаете, Вадим Иванович, — сказал академик, — я отчего-то верю вам и версию вашу готов принять безоговорочно. Тем более других, как я понимаю, нет. Но я не очень представляю, как правоохранительные органы, простите уж, смогут узнать то, о чем не знает наверняка сама криминальная среда? Вы лично в своих коллег верите?
Бывший майор пожал плечами:
— Я бы гарантий дать не рискнул. На самом деле — можете не верить — специалисты у нас очень неплохие. Да и в прокуратуре вполне вменяемые. Профессионалы. По крайней мере, большинство из тех, с кем мне лично довелось работать. Но дело в том, что, когда на плечах висит десяток дел и за каждое спрашивают, волей-неволей пытаешься их сортировать, по полочкам раскладывать. Те, которые считаются перспективными в смысле раскрываемости, копаешь глубоко и рьяно — ведь успех гарантирован. А дела глухие поскорее стараешься «списать». Если уж и так надежд на раскрытие почти никаких. Кому «висяки» нужны? Нормальная человеческая психология. Это как скважины бурить: если чувствуешь, что нефть под ногами, — в радость, а если по всему видать, что без толку, — так ведь и работа тяжкая…
— Ага. Понимаю. Все мы люди, все человеки. А стали бы вы, скажем, бурить гранит, если бы верили сами в то, что под ним нефть? Или вам бы посулили миллион, скажем, долларов?
— Намекаете на личную заинтересованность?
— Намекаю. Думаю, может, к частным детективам обратиться?
— Можно, — помолчав секунду, согласился Афанасьев. — Только дорого. Да и смысл их использовать есть только на тех этапах, где они традиционно сильны: наблюдение, слежка. А доказывать преступление все равно должна будет прокуратура. Однако вы, помимо прочего, подвергнете людей опасности, если честно. Вряд ли Соколовский позволит следить за ним безнаказанно…
— А можно бестактный вопрос? Почему лично вы оказываете мне эти консультации?.. Вам ведь я денег не плачу.
— А я за спрос денег не беру, — улыбнулся Афанасьев. — Считайте это актом доброй воли. Хотя, если честно, это и есть та самая личная заинтересованность. Вы же в курсе моей истории. Ну что меня со службы поперли за грехи. Жена говорила, что грехи сочинили? Так вот, это правда. А на самом деле я уличил начальство во мздоимстве, а начальством моим и был как раз господин полковник Соколовский…
— М-м-м, — покивал Василий Павлович. — Понимаю: долг платежом красен?
— Немножко не тот случай, — не согласился Вадим Иванович. — Напраслины возводить не собираюсь. Но если бывший шеф виновен, буду рад, когда он получит по заслугам. Более того, не против, если доказательства его вины будут добыты с помощью вот этих рук.
Он плотоядно пошевелил пальцами, делая хватательные движения. Будто бы представлял, что в них извивается подлый полковник.
Шаров молча смотрел на шевелящиеся афанасьевские пальцы и удовлетворенно покачивал головой…
С этого времени оба, Василий Павлович Шаров и Вадим Иванович Афанасьев, бок о бок стали вести «частное» расследование двух криминальных событий: бандитского нападения на Центр имени Вернадского и убийства академика Павла Шарова.
«Нет, здесь их просто не достать, не выкурить, — размышлял Паша, неспешным шагом пробираясь через лес к автобусной остановке на шоссе. — Это не коттедж, а настоящее фортификационное сооружение. За бетонным забором в полтора человеческих роста видна только крыша трехэтажного особняка, крытая натуральной черепицей. По углам забора телекамеры — хорошо, что не пулеметные гнезда. Поверху забора наверняка натянута „колючка“. Во дворе глухо ворчат собаки. В общем, принцип „мой дом — моя крепость“, в самом прямом смысле этих слов, в действии».
В животе засосало, и «разведчик» вспомнил, что с раннего утра ничего не ел. До автобуса еще оставалось время, и мужчина сел на поваленное бревно, расстелил клеенку и разложил на ней нехитрый обед из рюкзачка: хлеб, луковицу, пару картофелин, яйцо, несколько кружков колбасы. Налив чай в крышечку термоса, он пошарил рукой в бауле и выудил на свет еще и пищу духовную — старинную книжицу. Вот, пожалуй, как их можно было бы…
«Газы, пущенные немцами 6 августа, имели темно-зеленую окраску — это был хлор с примесью брома. Газовая волна, имевшая при выпуске около 3 км по фронту, стала быстро распространяться в стороны и, пройдя 10 км, имела уже около 8 км ширины; высота газовой волны над плацдармом была около 10–15 м.
Все живое на открытом воздухе на плацдарме крепости было отравлено насмерть, большие потери несла во время стрельбы крепостная артиллерия; не участвующие в бою люди спаслись в казармах, убежищах, жилых домах, плотно заперев двери и окна, обильно обливая их водой.
В 12 км от места выпуска газа, в деревнях Овечки, Жодзи, Малая Крамковка, было тяжело отравлено 18 человек; известны случаи отравления животных — лошадей и коров. На станции Моньки, находящейся в 18 км от места выпуска газов, случаев отравления не наблюдалось…»
Коттедж Галаева, разумеется, не крепость Осовец. Отражение газового штурма 6 августа 1915 года, конечно, является блестящей страницей в истории русской армии, но охранники из ЧОП «Кондор», которых младший из Шаровых видел у ворот дачи, вряд ли додумаются поливать двери из чайника…
«Размечтался, — сам оборвал свои размышления Паша. — Можно хлором травануть, ага. Можно стратегический бомбардировщик с небольшим ядерным зарядом по „девять-один-один“ вызвать. Почему бы заодно уж и Бэтмену не позвонить? Все ведь это из одной серии. Лезут в голову идиотские мысли, а убийцы гуляют живы и здоровы. И не подберешься же к ним ни с какой стороны».
Он зло захлопнул старинный учебник, взглянул на часы, сделал последний глоток чая и быстро собрал рюкзак. Закинув поклажу за спину, сошел с едва заметной тропы и стал ломиться через кустарник, выбираясь на шоссе напрямки.
К остановке Павел Шаров и автобус подошли одновременно.
Он занял все сиденье, пристроившись с краю, с намерением предложить место какой-нибудь симпатичной девушке, чтобы нескучно было ехать. На следующей остановке в автобус вошли два мужика с огромными рюкзаками и поинтересовались, свободно ли. Но Паша заявил, что занято, поскольку увидел за их спинами миловидную молодую брюнетку. И заинтересованно оценил ее хорошо сложенную фигуру. Она взяла у водителя билет и окинула взглядом заполненный салон. Люди стояли в проходах. Павел махнул ей рукой. Она удивленно посмотрела в сторону молодого человека. Жестом он объяснил, что рядом с ним есть свободное место, и она, с трудом пробиваясь между плотно стоящими людьми, подошла к Шарову. Он встал, взял у нее довольно увесистую сумку и пропустил к окну. Девушка села и посмотрела на Павла с благодарностью:
— Спасибо.
Павел улыбнулся в ответ. Вблизи попутчица оказалась просто красавицей.
— Я специально для вас это место держал, — наклоняясь к ней, тихо произнес он.
Она взглянула на него, удивленно приподняв узенькую бровь.
— Мне интуиция подсказывала, что в автобус обязательно войдет красивая девушка. Как видите, я не ошибся.
Красивая девушка улыбнулась:
— За комплимент спасибо!
— Вы и без комплимента очаровательны.
На лице ее мелькнула улыбка. Достала из сумки книгу, стала читать. Случайно ногой коснулась его ноги, и Шаров почувствовал, как по телу его пробежала приятная волна. Он несколько раз незаметно посмотрел на нее, и каждый раз взгляд непроизвольно задерживался на ее груди. Он почувствовал, что начинает возбуждаться. Отодвинулся, достал из своего рюкзака «Историю фортификационного искусства», но читать не смог. Мысли постоянно прыгали — то к коттеджу Галаева, который казался абсолютно неприступным, то к симпатичной соседке. Паша всегда был неравнодушен к женской груди, она просто сводила его с ума.
Несколько раз он порывался завести со спутницей разговор, но боялся показаться назойливым. Когда автобус сделал пятиминутную остановку в Одинцове и пассажиры стали выходить размяться, он снова склонился к ее уху:
— Пойду пройдусь. Воды куплю. Вам что-нибудь принести из буфета?
— Спасибо. Мне ничего не надо, — не отрываясь от книги, ответила она.
Шаров вышел. И тут же вернулся с красивой коробкой конфет.
— Это вам, — положив конфеты ей на колени, сказал он.
Подняв голову, девушка посмотрела протестующе.
— Пожалуйста, без слов, — он прервал ее попытку возразить. — Мне просто хочется сделать вам что-нибудь приятное.
— Спасибо. — Она улыбнулась.
— Вы не против, если мы познакомимся? Как говаривал мой лучший друг Павел Васильевич, человек я хороший. А величают меня, кстати, как раз Павлом Васильевичем. Но лучше просто Пашей.
Она засмеялась:
— Выходит, ваш лучший друг — вы сами?
— Выходит, так. А вас как зовут?
— Марина.
— Прекрасное имя! Оно гармонирует с вашей красотой. Вы позволите, Мариночка, я отлучусь на секунду?
Павел добежал до киоска, в котором забыл купить минеральной воды. А пить хотелось сильно.
Вернувшись в автобус, он услышал громкое ржание. Четверо подвыпивших парней, окружив Марину, приставали к ней. Шаров в какое-то мгновение сделал шаг назад, лихорадочно соображая, что делать. Если он вмешается, не миновать драки. Но он вовсе не хотел «светиться» в милицейских сводках. А с другой стороны, девушка ему очень понравилась.
Один из парней, довольно плотного телосложения, сидел рядом с Мариной и пытался ее обнять. Та, гневно блестя глазами, изо всех сил отталкивала приставалу.
— Стас! Чего она брыкается? — хохоча, спросил рыжий длинноволосый верзила. — Ты пощупай, что у нее за пазухой?..
Пожилые люди в салоне возмущались хамским поведением наглой компании, но в открытое противостояние вступать не решались. Один из стариков не выдержал, стал хамов стыдить. Рыжий схватил его рукой за седую бороду.
— Отвянь, папаша, пока цел.
Паша решил, что отсиживаться за спиной стариков ему не к лицу.
— Хорош, парни. Заканчивай цирк!
Компания разом повернулась в его сторону, опешив от такой наглости. Паша выглядел внушительно, но интеллигентность его подводила. Тем более он был один.
Белобрысый, сидевший рядом с Мариной, процедил сквозь зубы:
— Иди-ка краем, братан.
— Извини, дорогой, но идти мне некуда. Это мое место. А девушка — моя жена.
— Надо же, какую красотку подцепил, — бросил рыжий.
— Я жду, — спокойно сказал Шаров. Белобрысый парень встал. Ростом он был чуть выше Павла. И ничуть не уступал в габаритах.
— Может, это и не твоя баба вовсе!
— Паспорт показать?
— Ага!
Удара вроде бы и не было. Но блондин, держась руками за пах, выпучил глаза и хватал воздух раскрытым ртом. Рыжий замахнулся, но от встречного удара схватился за горло, надрывисто кашляя, отлетел на другое сиденье и упал на давешнего бородатого старика. Народ зашумел. Старик, отпихнув рыжего, огрел его вручную вырезанной суковатой палкой, которая стояла у него рядом с сиденьем. На парней со всех сторон посыпался град ударов. Прикрывая голову руками от авосек пенсионерок, парни завопили, чтобы водитель остановил автобус, и ретировались.
— Спасибо, сынок. — Седобородый поклонился Шарову.
— Не за что, отец. Я что? Это вы все молодцы. — И Павел сел на свое законное место. — А признавайтесь-ка, Марина, зачем вы едете в столицу?..
Девушка чмокнула рыцаря в щеку.
— А где вы научились так драться?
По дороге они успели все выяснить. Марина оказалась студенткой пятого курса Первого медицинского института. Возвращалась в город к начинающимся занятиям, проведав на каникулах родителей, живущих в области. А потомственный нефтяник, будучи еще студентом, серьезно увлекался единоборствами и даже выступал на первенстве Москвы по самбо… А еще они договорились созвониться и встретиться.
Потом он спрашивал сам себя: когда, когда же именно он понял, что девушка ему крепко понравилась? Да еще настолько, что он начал задумываться о возможности совместной с ней жизни. Такого у него не было даже с Ариадной…
— Вон видишь много маленьких звездочек? — с мягким придыханием спрашивала его десятиклассница, которая астрономию в школе из-за занятости тренировками даже не раскрывала. — Это что?
— Соедини их мысленно тонкими линиями. Это — Волосы Вероники. Муж Вероники — Тоант, вернувшись из долгого похода, поверил клеветникам. В припадке ревности он отрезал прекрасные волосы жены и выбросил их. Но боги знали о невинности Вероники и вознесли ее волосы на небо. Чтобы все видели… Хорошо, правда?
Девушка уже тогда сообразительностью не отличалась и не понимала толком, что же хорошего в том, что Вероника осталась без волос, но согласно кивала, потому что ей в самом деле было очень хорошо рядом с Павлом.
— Это Кассиопея, — говорил начитанный студент, показывая на двурогое созвездие. — А вон там Рак по небу пятится…
Ариадна опять кивала, склоняя голову на плечо к юному Шарову. Он вдыхал запах волос цвета спелой пшеницы. И тыкался носом в щеку спутницы, которая, улыбаясь, поворачивала лицо в его сторону и подставляла губы…
Павел вздохнул. Куда что делось? Прав, прав был старик Соломон: все проходит. Нет больше в пылком юношеском сердце той прежней восторженной любви — одни воспоминания. Да и Ариадна теперь бегает хвостиком за этим симпатичным теннисистом…
А разве могло Павлу присниться даже в самом кошмарном сне, что ее фамилия будет для него связана теперь навеки с гибелью отца и деда? Ее, да и фамилия ее нового предмета страсти — красавчика Артура.
Понятно, что они ни в чем не виноваты. Ни она, ни он: сын за отца, как известно, не отвечает. Ой ли? Ему-то вот приходится держать ответ и за отца, и за деда! И он доведет дело по раскрытию их убийств до конца, он должен наказать преступников, даже если никому во всем мире это не нужно. Только вот не все так просто, как хотелось бы…
Паша припомнил свою недавнюю беготню. Автомобильные «гонки» по столице, явно достойные внимания какого-нибудь борзописца, пекущего, будто пирожки, сценарии для голливудской продукции.
На первом таксомоторе он домчался до Охотного Ряда. Торопя таксиста, вынуждая проскакивать перекрестки на желтый в хвосте летевшего по Москве лимузина. Водитель, явно понявший, что они «пасут» черный, блестящий лаком «членовоз» с тонированными стеклами, хмыкнул и только пожал плечами, когда оплативший дорогу едва ли не до Марьина мужчина неожиданно попросил остановить и, не требуя назад денег, сказал, что выйдет здесь. Таксист явно решил, что обманутый муж следит за более удачливым и богатым соперником.
Пробегая в десяти шагах от притормозившего представительского «Линкольна», Павел услышал, как обитатель бронированного нутра автомобиля, принимая из рук выбегавшего за цветами бугая роскошный букет, бросил небрежно водителю: «В банк!» Тут усмехнулся уже Паша. Похоже, любвеобильный папашка теннисиста Асафьева завел очередной роман прямо на рабочем месте. Шаров выскочил на проезжую часть и поднял руку, голосуя.
Второй таксист вырулил на Тверскую и домчал Шарова до Белорусского вокзала. Таксисту тоже приплатили за скорость. «На поезд опаздываю», — пояснил Павел, хотя никакого багажа у него с собой не было. Таксист внимание на это обратил, но решил, что дело не его.
«Отъезжающий», проигнорировав вокзал, перебежал площадь Тверской заставы и Тверскую-Ямскую, обогнул небольшую белую симпатичную церквушку и резво зашагал по мостовой. Притормозил, только увидев собственное отражение в тонированном зеркальном стекле массивного небоскреба в глубине Лесной улицы. Здесь размещался офис одного из крупнейших столичных банков. Блестящей горой здание нависало над проулком, казавшимся сирым и убогим в свете банковского величия…
Иногда кажется, что только в таких кривых и косых улочках в Москве сохранилась нормальная человеческая жизнь. Узенький переулок круто спускался обратно к вокзалу. Он был практически пуст: туристы сюда не забредают, лишь редкие прохожие торопятся в метро, да парочка ханыг весьма затрапезного вида топчется у ближайшего магазина. На часы, пока еще не пропитые, поглядывают, ждут открытия лавки после обеденного перерыва. На них пахать еще можно — грязноваты и небриты, но ведь здоровые молодые мужики, а их, кроме огненной воды, ничего в этой жизни уже не интересует.
Домики в переулке высотой в два-три этажа всего. На окнах — старинные тюлевые занавески, на подоконниках — цветы. Нет слепящей глаза световой рекламы — обычные вывески, которые можно увидеть и на городских снимках прошлого века, да цветные прозрачные наклейки прямо на стекле витрин нижнего этажа. По обеим сторонам мостовой приткнулись к тротуарам не «шестисотые» с «хаммерами», а «девятки» да ржавые «копейки». В арках подворотен сумрачно, но за сумраком прячется уют маленьких двориков. Вроде бы тут жизнь давно застыла, остановилась, осталась в прошлом веке. А на самом деле она обитает именно здесь. Здесь живут миллионы москвичей — инженеры, учителя, метростроевцы, водители, продавцы, медсестры и пенсионеры — со своими заботами, надеждами и мечтами. Сюда они возвращаются устало после трудового дня, здесь ужинают, смотрят очередное вранье по телевизору, плачут и поют, ссорятся и мирятся, ненавидят и любят друг друга. И пока так происходит, жизнь продолжается…
Но семена нового времени буйным ветром перемен заносятся и в такие тихие закутки. И молодой Шаров, успевший пройти по проулку, наблюдал из глубины подворотни, как, утробно урча мощным двигателем, между стоящих у тротуаров отечественных «лохматок» протиснулась широкая морда лимузина с правительственными номерами, за которым юноша гонялся полдня, пересаживаясь с такси на такси. «Членовоз» плавно и чинно двигался со скоростью пешехода. На заднем сиденье его развалилась чиновная шишка с букетом в руках и окаменевшей рожей. Тонированное стекло было приспущено, и, когда лимузин поравнялся с Пашей, рожа лениво повернулась в его сторону, скользнув по студенту-нефтянику невидящим взглядом. Павел на мгновение перестал дышать. Эту физиономию он не раз видел в московских газетах: «владелец заводов, газет, пароходов», а также банков, шахт, нефтяных и газовых месторождений — Роберт Максимович Асафьев собственной персоной…
Один из тех, кто «заказал» шаровских «предков» — отца и деда.
Паша сунул руку за пазуху, представив, как отточенным движением достает оттуда револьвер — почему-то древний ковбойский смит-вессон с толстым современным глушителем на стволе — и выпускает всю обойму в раскрытое окно бронированного чудовища, лишь по недоразумению называемого автомобилем.
Но этот монстр, взревев мотором, резко рванул вперед. Заднее стекло его тут же закрылось. Так резво, что можно было сказать: захлопнулось. Но одновременно поползло вниз переднее, за которым мелькнул короткоствольный автомат.
Павел отпрянул в глубь подворотни. Левая нога его зацепилась за тянувшийся вдоль ремонтируемого тротуара провод, а правая с размаху угодила прямо в брошенное на дороге строителями, ушедшими обедать, ведро с остатками побелки.
Опрокинутое ведро, грохоча, подпрыгивая и разбрасывая во все стороны белые маркие брызги, покатилось, пугая кошек.
Осторожно выглянув из-за стены, Шаров увидел, как автомобиль лишь слегка притормозил у банка и въехал в открывающиеся ему навстречу ворота голубого двухэтажного особнячка с белыми колоннами, притулившегося рядом с небоскребом. За воротами суетилась вооруженная охрана. Едва Асафьев въехал во двор, ворота автоматически закрылись. И лишь любопытные хоботки телекамер наружного наблюдения крутились из стороны в сторону над высокой каменной оградой…
Павел Шаров, выйдя из-под ненадежного укрытия арки, шагал в мокром белом ботинке по улице, не обратившей никакого внимания на инцидент, некоторое время оставляя за собой на асфальте все более блеклые следы. Он чертыхался. Многого ли он добился, играя в Пинкертона? Ну, похоже, расстроил злодею приятное любовное свидание… Да уж.
Наверное, можно купить «пушку», хотя не очень понятно, как это сделать. В конце концов, с майором можно посоветоваться. Пускай на уголовников выведет, что ли…
Но вот удастся ли воспользоваться оружием? Так, чтобы не самому стать мишенью для профессиональных стрелков, а попасть в убийц наверняка? Как подобраться к обоим бизнесменам вплотную, не рискуя стать третьей их жертвой из семьи Шаровых? Вопросы, на которые у Паши пока не было ответа. Но все чаще думалось о том, что надо искать какой-то другой — нетривиальный — путь…
Турецкий, хоть и старался не подавать виду, был не в духе.
Вроде бы все как раз складывалось нормально.
Подозреваемый сознался. Правда, нагородил еще всякого, что еще расхлебывать и расхлебывать. Но в целом задача была выполнена: оказалось, что дело возобновлялось не зря. Найден непосредственный виновник смерти молодой семьи Асафьевых. И есть указание на заказчика данного злодеяния. И никаких пока следов коррупции в славных органах дознания и следствия. То есть нет ни сведений, ни малейших оснований подозревать, что Ландырев или Максименко получили взятку за то, чтобы закрыть дело об автокатастрофе. Просто обстоятельства, спешка, самоуверенность и некоторая халатность исполнителей привели к тому, что первоначальные выводы следствия оказались неверными. Но теперь ошибка исправлена. И несчастным родителям погибших будет дан полный ответ. И о новых вскрывшихся обстоятельствах дела, и о невиновности должностных лиц во взяточничестве, и об административных взысканиях, которые все же придется на них наложить за недостаточно добросовестную работу.
Дома вроде бы тоже устаканилось.
Жена, выпустив пар, успокоилась на некоторое время. Дочка тоже дулась недолго. Тем более он сумел искупить свою вину сторицей, пообещав непременно прийти на очередной школьный спектакль. А попутно, в качестве компенсации за нанесенную обиду, выполнил еще одно свое давнее обещание. Нина, не так давно — к ужасу матери! — увлекшаяся фэнтези, потихоньку перешла от исторических сказок Семеновой к серьезным книгам по истории страны. Несколько раз бывала на автобусных экскурсиях по городам Золотого кольца и очень просилась в понравившийся Суздаль, который видела «мельком», хотя бы на пару дней.
Когда Александр Борисович сказал, что готов вечером в пятницу отправиться туда на все выходные, Нина запрыгала, как первоклашка, бросилась к нему на шею, чмокнула и умчалась в свою комнату, отыскивать в Интернете информацию о возможности ночевки в этом провинциальном городке. Надо сказать, что цены в древнем захолустье мало чем отличались от цен в московских отелях. Но напористость дочки была вознаграждена: на каком-то из туристских форумов она прочитала восторженный отзыв о квартирной хозяйке, сдающей туристам верхний этаж своего дома, превращенного в этакую частную гостиницу. Говорили об уюте, о радушии хозяев и о вполне божеской плате за место. Пока отец был занят своими преступниками, Нинка дала матери телефончик, ну и объяснила, чего от нее требуется.
В пятницу Александр Борисович сказал своим ребятам, чтобы в случае затруднений обращались к Грязнову, поскольку тот согласился побыть «оперативным дежурным» по делу Асафьевых на выходные. Ну разве что ядерная война случится, тогда, разумеется, и ему можно было сообщить. Все равно ведь будет на связи. С дьявольским изобретением мобильных телефонов никуда от работы стало не деться…
Раздав последние «ценные указания», он, что называется, удрал пораньше. И в пять пополудни семья стартовала, предварительно созвонившись с Суздалем, чтобы часам к девяти ждали.
Горьковское шоссе — не самая лучшая дорога в России, но «француз» вел себя вполне по-мушкетерски: быстро и ласково. Турецкий всегда старался не пользоваться своими прокурорскими «корочками» без надобности, поэтому правила обычно соблюдал. И только в поездках по трассе на дальние расстояния, как и всякий нормальный автомобилист, держал скорость километров на двадцать выше дозволенной. Честно снижая ее, когда встречные машины моргали дальним светом.
Остановились лишь однажды — в Лакинске, который славится местным пивом. Купили несколько пластиковых бутылок: на ужин, да хозяину «гостиницы» в качестве презента. Стольный град древней Руси Владимир миновали транзитом, полюбовавшись Золотыми воротами и куполами соборов из окна автомобиля.
При подъезде к Суздалю немного заплутали — свернули на Иваново. Но быстро спохватились и вернулись на окружную дорогу, ведущую к Покровскому монастырю. Первый же поворот налево, затем направо к частным домикам по грунтовой дороге — и на высоком пороге третьего строения от асфальта с распростертыми объятиями их встретила Ольга, хозяйка апартаментов.
— С приездом! — Она была искренне рада. Не потому, что заработок, а потому что ей нравилось делать людям добро. — Как добрались? Не блудили?
— Нет, — улыбнулась в ответ Ирина. — Только собираемся.
Турецкий локтем слегка подтолкнул ее под ребра. Веди, мол, себя прилично. Открыл было рот — сознаться, что немного заблудились, но сказать ничего не успел.
— И хорошо, — прежде него откликнулась улыбчивая хозяюшка. — Сегодня вторая комната у меня пустует. Поэтому весь этаж в вашем полном распоряжении.
Она на секунду призадумалась.
— А знаете что? Давайте мы девочку положим в своей комнате. Это ничего не будет вам стоить.
— Спасибо. Мы можем заплатить, — начал Турецкий.
— Нет-нет! — Ольга была настроена решительно. — Так вам будет удобнее. И никаких денег. Все равно комната не занята.
— Спасибо вам, — Ирина согласилась, и Турецкому оставалось только последовать ее примеру.
— Спасибо!
Перед тем как идти спать во внезапно обретенный «номер», Нина устроила родителям краткий ликбез.
Собственно, Александр Борисович однажды уже бывал в Суздале. Лет десять, а может, и пятнадцать назад он был тут в командировке, расследуя дело, связанное не то с убийством настоятельницы Покровского монастыря, не то, наоборот, с умерщвлением настоятельницей одной из послушниц. Тогда газетчики подняли шум, который поднялся аж до уровня самого Патриарха Московского и всея Руси, и по просьбе церкви и государства дело было поручено Генеральной прокуратуре. Убийцу изобличили, но подробностей Турецкий вспомнить не мог, как ни морщил лоб. Похоже, дружок, пора тебе и впрямь на покой, мрачно заметил сам себе Александр Борисович. Не иначе склероз начинается…
Впрочем, о том, что в монастыре покоятся останки Соломонии Сабуровой — жены великого князя Московского Василия III и четвертой жены Грозного Анны Васильчиковой, Турецкий знал. Как слышал и о том, что до переезда в Успенский монастырь на Ладоге здесь томилась первая жена Петра Великого Евдокия Лопухина. Но на этом его познания об этих исторических местах заканчивались. Поэтому он с удовольствием слушал исторические анекдоты, которые вспоминала дочь.
А рассказывала она забавные вещи о русском Нострадамусе Василии Васильеве, принявшем в монашестве имя Авель.
Родился пророк в середине восемнадцатого века в деревне Акулово под Тулой. До двадцати восьми лет ничем особым не выделялся, но внезапно бросил семью, работу и принял постриг в Валаамском монастыре под именем инока Адама. Прожив в монастыре год, Адам уединился в пустыне на том же острове, где получил дар предвидения событий. Сам он объяснял это тем, что «неведомо как оказался на небе и там прочел две книги». С тех пор с ним беседовал некий голос, который велел ему не держать своих знаний при себе, а сообщить о них «избранным», то есть государям.
Спустя несколько лет Васильев написал первую часть книги предсказаний. Ее содержание касалось царствования Екатерины II и оказалось настолько возмутительным, что дело дошло до Синода и самой императрицы. Шел сороковой год правления Екатерины, а в предсказаниях было сказано, что править ей ровно сорок лет и что корону после ее смерти получит не любимый внук Александр, а ненавистный сын Павел. Императрица была в ярости. За предсказание Васильев был расстрижен и приговорен к смертной казни «за оскорбление высочайшей власти», но потом смертная казнь была заменена пожизненным заключением в Шлиссельбургскую крепость.
Однако в том же году, после сорока лет правления, Екатерина скоропостижно скончалась, а на троне действительно воцарился ее сын. Мистически настроенный и эксцентричный Павел, узнав из тайного архива матери о предсказаниях Васильева, послал за ним. Далее начинаются странности. Во-первых, якобы монарх тайно беседовал с расстригой и узнал от него некие откровения, касающиеся судьбы Романовых. Более того, эти откровения Павел изложил письменно в виде «Письма к потомку» и поместил в архив с пометкой: «Вскрыть через 100 лет после моей смерти». Во-вторых, Васильев не подвергается репрессиям, ему разрешено вновь постричься в монахи. И в 1796 году в Александро-Невском монастыре он повторно принимает постриг под именем Авеля.
Но вскоре Авель покидает монастырь и отправляется странствовать по Руси. В конце концов провидец возвращается на Валаам, где пишет вторую часть книги предсказаний, касающуюся участи Павла и его скорой смерти. За свои предсказания Авель вновь попадает в Тайную канцелярию и вскоре повторно заключается в Шлиссельбургскую крепость. Но менее чем через десять месяцев император был убит. Не верящий ранее в мистику новый царь Александр Павлович освобождает Авеля и ссылает на Соловки. Здесь Авель не угомонился и вскоре написал третью книгу предсказаний, касающуюся правления Александра I и ближайшей судьбы России: нашествия французов и сожжения Москвы. Разгневанный император велел заточить Авеля в монастырскую тюрьму, «покуда не сбудутся его предсказания».
После войны с Наполеоном и разорения Москвы Александр велел выпустить Авеля, дать ему паспорт, деньги и разрешил свободно передвигаться по России и вне пределов страны. В это время Авелю исполнилось пятьдесят шесть лет. Он был еще крепок телом и отправился, как бы сейчас выразились, в мировое турне. Авель посетил многие уголки России, побывал в легендарном Царьграде-Константинополе-Стамбуле, Иерусалиме, на Афоне. Возвратившись на родину, он поселился в Троице-Сергиевой лавре. Слава Авеля-предсказателя стала огромной, к нему постоянно приезжали вельможи и их жены, дочери с просьбой предсказать судьбу и выбрать правильно жениха. Но на подобные просьбы Авель не откликался, предпочитал уединение. В монастыре он написал две книги: «Житие и страдания монаха отца Авеля» и «Книгу бытия», где затронул вопросы сотворения мира и человека.
Однако на месте предсказателю не сиделось. Вскоре Авель покинул Троице-Сергиеву лавру и вновь начал скитаться по стране. И вновь возмутительные предсказания — о скорой кончине Александра I и предстоящем бунте дворян. Александр не наказывал Авеля за эти предсказания, но его брат Николай, правление которого в соответствии с предсказанием «дракой, бунтом вольтерьянским зачиналось», непорядков не терпел. За что и получил впоследствии от вольнодумцев прозвище Палкин. По повелению Николая I указом Святого Синода в августе 1826 года Авель был взят под стражу и заключен для смирения именно в Суздальский Спасо-Евфимиев монастырь. Скончался Авель пятью годами позже в монастырской тюрьме 29 ноября 1831 года после продолжительной болезни, в возрасте семидесяти четырех лет. Погребен за алтарем арестантской церкви Святого Николая. Православная церковь отмечает его память 29 ноября. Все свое имущество и накопленный капитал — пять тысяч рублей — Авель завещал Спасо-Евфимиеву монастырю…
К концу повествования уставший Турецкий зевал и слушал вполуха. В конце концов не выдержал:
— Ладно, Нин, ты ложись. Завтра долго нежиться на перинах не придется: нам за два дня многое нужно осмотреть. С утра завтракаем — и как раз в Свято-Ефимьевский и направимся.
— Спасо.
— Что?
— Спасо-Евфимиев, — поправила дочь бестолкового родителя. — И вообще! Досказать не даете. Там самое интересное как раз начинается. Ведь его забыли, предсказателя-то. И лишь в тысяча девятьсот первом году вспомнили, когда уже последний российский император вскрыл «Письмо к потомку», написанное Павлом Первым после беседы с Авелем и пролежавшее в царском архиве ровно сто лет. Что было написано в том письме, никто не знает, поскольку Николай Второй сжег его сразу же после прочтения. Считается, что в письме содержалось предсказание, касающееся судьбы последнего императора России. Придворные, присутствующие при прочтении письма, якобы увидели, что император изменился в лице и сказал: «Теперь я знаю, что мне нечего бояться до 1918 года…» Представляете?
Поглядев на лица родителей, спохватилась:
— Ладно, пойду я. Спокойной ночи, па. И ты, ма.
— Спокойной ночи! — хором отвечали предки.
Наутро хозяйка к завтраку испекла блины и угощала постояльцев домашним смородиновым вареньем. Потом семейство Турецких неспешно отправилось пешим шагом на противоположный конец города, осмотрели монастырь, вернулись к кремлю. И до самого вечера бродили неподалеку от древних стен, фотографировали соборы, обедали в кремлевской «Трапезной», дегустируя хваленую местную медовуху, катались на лодке по реке Каменке…
Такого умиротворения и покоя Александр Борисович давно не испытывал. И все бы хорошо, если бы не вечерний звонок Грязнова.
— Прости, Саня, что беспокою на отдыхе. Но не исключено, что мы вышли на «Иванихина». Правда, он не Павел, а Александр. И не Иванихин, а Ивахин. Поремский вчера откопал его среди многочисленных родственников и знакомых погибшей Ариадны. По возрасту подходит вроде. Да и с девушкой, судя по рассказам, давно знаком был. Отец у него — директор известной компьютерной фирмы. Олигархом назовешь вряд ли, но у сына, который и сам занят торговлей высокотехнологичной продукцией, деньги имелись немалые. Вполне мог и машину тренеру «одолжить», и «заказать» Баркову проигрыш Асафьева. Тебя ждать? Или пусть Поремский детали выясняет?
— Конечно, пусть выясняет. Раньше времени этого Павла-Александра не тревожьте. Отправьте Галю в ивахинскую контору, в паспортный стол, в фотоателье по месту жительства, куда угодно, но пусть она фотографию приемлемого качества раздобудет. Предъявите Баркову среди других, оформите протокол опознания. Дальше — в зависимости от обстоятельств.
Вячеслав Иванович хмыкнул:
— Собственно, я отправил уже. Без особой надежды на успех. Суббота ведь…
— Какого же черта звонишь? — понарошку возмутился Турецкий.
— Чтобы ты был в курсе хода следствия, — рассмеялся Грязнов. — Может, соскучился я по тебе.
— Заметно. Ладно, не скучай. Вернусь скоро. Разве от вас надолго уедешь?
Александр Борисович покосился на жену с веслами в руках, беспокойно прислушивающуюся к разговору. Бросил вполголоса:
— Не волнуйся. Нечего мне там делать в воскресенье. Поедем, как и договаривались.
И добавил в трубку с интонацией Меркулова:
— Ладно, все. Работайте. Не мешай мне отдыхать…
Вечером, побродив по торговым рядам центральной городской площади и купив в качестве сувенира огромный берестяной короб под хлеб, вернулись «домой». За время их отсутствия во дворе частной гостиницы возникли глубокая траншея и высокая, аккуратно сложенная стопка кирпичей. Похоже, начиналось новое строительство. На крыльцо выбежала хозяйка, обернутая махровым халатом.
— Вы пришли уже? Нагулялись? А мы тут с Мишей гараж затеяли соорудить. Многие ведь на машинах приезжают… Вы располагайтесь, отдыхайте, дом не заперт. А мы в баньке пока, после работы отмываемся.
Турецкий, пока женщины на крыльце «зацепились языками», прошмыгнул к холодильнику и принес бутылку лакинского.
— Возьмите, Ольга. В баньке оно — самое то. Михаилу от нас с уважением и благодарностью за хороший прием.
Хозяйка даже зарделась.
— Вот спасибо! Очень приятно. Вы не представляете, как приятно… Вы отдыхайте. Если хотите, я потом ужин приготовлю.
Турецкие вежливо отказались. Голодны они не были, а вечером запросто могли заморить червячка оставшимися с дороги бутербродами. Да и вкусного пивка попить. Сели на веранде. Выдался на удивление теплый вечер. Почти летний.
Назавтра опять гуляли. Начали с монастыря Покровского, до которого от дома Ольги было — по крайней мере по московским меркам — недалеко. С асфальтированного тракта открывалась такая панорама города, что дух захватывало. Вдоль всего горизонта— купола, шпили колоколен, купола… Более пятидесяти храмов и монастырей, две сотни памятников древней архитектуры на городишко в двенадцать квадратных километров. Где еще такое найдешь?
Нина подергала мать за рукав и ткнула пальцем в табличку с названием пересекаемой улицы: Стромынка! Да, именно тут она начиналась, древнейшая дорога в деревеньку Москву, которую, собственно, и основал князь, некогда перенесший свою столицу из Ростова именно в Суздаль. А улица Стромынка в Москве как раз и является заключительным участком этой дороги.
Осмотрели монастырь. Турецкий наметанным взглядом сразу определил во встречной монахине новую настоятельницу. Догадка подтвердилась позже: строгой женщине кланялись послушницы, она на ходу делала им замечания. Сама же, сдержанно улыбаясь, встретила мирскую девушку с маленьким ребенком, обняла ее и стала о чем-то расспрашивать перед входом Зачатьевской церкви. Наверное, пришла в гости бывшая монахиня, подумалось Александру Борисовичу. Не всегда небесные радости оказываются сильнее земных.
Пока Ирина с Ниной заходили в собор Покрова Пресвятой Богородицы, Турецкий фотографировал окрестности с парапета высокого подклета собора, в котором и находилась усыпальница знатных монахинь. Случайно уловил обрывок разговора, доносившегося снизу. Две молодые монашки, удравшие с проходящего в храме богослужения, жаловались друг другу на строгость и несправедливость настоятельницы. При этом каждая считала, что особенно несправедлива старица именно к ней. Заслышав шаги Александра Борисовича поверху подклета, они умолкли, тихонечко прокрались за угол и шмыгнули за ворота внутренней стены — в монастырский яблоневый сад. Турецкий, не понимающий, зачем проводить самые счастливые молодые годы в затворничестве, порадовался за них. Они были нормальными, человеческими душами. Значит, и жизнь в монастыре была — не только вечное тление. Пусть и непонятная мирянам, но «живая» жизнь…
После монастыря зашли в музей деревянного зодчества, который понравился всем членам семьи, хоть и по-разному. Турецкий восхищался мастерством древних строителей, рубивших из бревна любые постройки — от огромного храма до крохотной баньки — и украшавших их тончайшей резьбой. Супруга его радовалась красоте и ухоженности природного ландшафта: красная рябина, желтая листва, яркое небо и ощущение неземного покоя умиротворяли ее энергичную душу. А Нине был интересен быт: она с интересом разглядывала устройство изб, утварь, хозяйственные постройки и орудия труда. Может, к концу школы девочка предпочтет на радость маме уважаемый труд историка неверной стезе актрисы?
Потом стал накрапывать дождь, который дотащился и сюда от столицы. Пришлось отказаться от поездки в Кидекшу на Нерль, отложив ее до следующего визита. А что он состоится, так соответствующее обещание дочка у Турецкого уже вытребовала.
Не успели путешественники добраться до дома, как хлынул ливень. Пришлось укрыться в новом ресторане при гостинице «Кремлевская», которой и в путеводителях-то пока не было. Совсем недавно открылась — в аккурат на улице, ведущей от кремля в пристанище Турецких. Там и пришлось просидеть почти три часа, пока ливень слегка поутих. Но это не особенно напрягало, времени у них было в избытке. Турецкие неспешно перекусили — тем более что им предстояла еще и стодвадцатикилометровая дорога назад — поговорили о том о сем. Такие разговоры без особой нужды, просто чтобы пообщаться друг с другом, и составляют основу семейного благополучия. Каждый знает, что его непременно выслушают — даже по самому пустячному поводу. А это создает ощущение поддержки, защищенности, покоя. Это и есть то главное, зачем семья нужна человеку. И после таких посиделок даже в самой скандальной семье конфликты на некоторое время прекращаются. Но и для самого благополучного семейства такое общение — не роскошь, а жизненная необходимость. И Александр Борисович радовался, что им выпала такая возможность: всем вместе никуда не торопиться…
Но все хорошее имеет обыкновение заканчиваться. Заканчивался и несуетный семейный отдых. Пора было прощаться с городом церквей и благодати.
Но Суздаль не отпускал. Глина, вынутая из траншеи под будущий фундамент гаража, расплылась под дождем по всему двору, превратив выезд на дорогу в липкое и чрезвычайно скользкое месиво. Новомодная антипробуксовочная система «француза» не могла справиться с российской грязью. На низких оборотах мотор глох, а стоило чуть-чуть притопить акселератор, колеса, ставшие вдруг втрое толще и будто покрытые толстым слоем шоколада, скользили и постепенно зарывались в землю.
На подмогу выбежала Ольга в резиновых сапогах и с лопатой наперевес. Хозяин привез из-за дома полную тачку песка. Но и песок не помог. Машину водило по двору юзом — с риском залететь колесом в ту самую траншею. Пришлось Ирине с дочерью вылезать и присоединяться к хозяевам, пытающимся подтолкнуть автомобиль. Общими усилиями женщины, руководимые Михаилом, направили авто в нужном направлении — на травку, по которой машина могла без посторонней помощи выбраться на асфальт. Потом, шумно веселясь, пошли отмываться от грязи и переодеваться. И даже Генриховна, надувшая было губки на Турецкого — что же ты, мол, водить-то не умеешь, тебе, мол, только по автобанам гонять, — и та расхохоталась, заражаясь общим весельем.
В общем, выехали с опозданием на час, но зато и никаких неприятностей по дороге с ними больше не случилось. А то, что в Суздале в грязи вывалялись, так без такого приключения что за туризм?
В общем, казалось бы, поводов расстраиваться никаких. И два дня Турецкий был свободен от дел и счастлив…
Утром в понедельник Александр Борисович не мог найти себе места. Что-то его беспокоило. И подчиненные это сразу почувствовали и старались не нервировать шефа по пустякам.
Несмотря на выходные дни, работа не останавливалась. И Галя Романова с бессменным спутником Володей Яковлевым «гуляли» в воскресенье по Москве. Это принесло свои плоды. Гуляющие сообразили вызвать из дома сотрудницу паспортно-визового отделения районного отдела внутренних дел, уговорить ее помочь следствию и открыть архив. Чтобы получить на это согласие «паспортного» начальства, потребовалось вмешательство генерала Грязнова, у которого, разумеется, были давние дружеские связи с начальством Московского ГУВД. Указание прошло из самых верхов на районный уровень по команде. И проблем у Галины и Владимира не возникло: отыскав с помощью сотрудницы паспортного стола анкету Ивахина с его фотографией, опера временно ее изъяли. И когда Турецкий появился на работе, увеличенная копия фото уже ждала его на столе.
Александр Борисович тут же отправил Поремского в Матросскую Тишину, и буквально через час тот отзвонился: пустышка. Барков среди разложенных перед ним фото ни в одной не опознал Пашу Иванихина, а на прямой вопрос по фотографии Ивахина Александра в присутствии понятых заявил, что впервые видит этого человека. Перспективная версия разлетелась брызгами, будто мыльный пузырь. И поиски загадочного заказчика отравления Асафьева следовало начинать сначала.
Это тоже не прибавило Турецкому доброго расположения духа.
Но тяжелый день — понедельник — все-таки кое-чем порадовал. Еще в пятницу бригадой Турецкого был проведен обыск в квартире Баркова. И в ней действительно были обнаружены несколько упаковок сильного снотворного — диазепама. Выходит, прав был Турецкий, задерживая тренера. Тот, находясь на свободе, вполне мог избавиться от лекарств. Странно только, что он этого не сделал после первого же допроса. Забыл, что ли? Не предполагал, что дело до обыска дойдет?..
Медикаменты тут же направили на химико-биологическо-фармацевтическую экспертизу с пометкой «крайне срочно». Помимо всего прочего нужно было отследить, в каких аптеках продавался товар из обозначенной на коробке партии. Ведь предстояло выяснить также, как лекарство, продаваемое только по рецепту, попало к теннисному тренеру. Но этот вопрос основным не являлся. Главным было то, что к понедельнику эксперты сумели провести необходимые анализы и выдали заключение: препараты, изъятые у Баркова, идентичны тем, которые содержались в крови погибшего Асафьева. А это было уже серьезным доказательством тренерской вины.
Правда, тут возникал некий юридический казус. На первый взгляд из разряда тех задач, что решают на втором курсе юрфака. Кстати, задачки все, как правило, вырастают из случаев, действительно имевших место в жизни.
Скажем, две пары приехали почти одновременно в одну гостиницу, случайно познакомились, вечером встретились в ресторане, совместно выпили, поели, девушки ушли спать в свои номера. Мужья остались сидеть, продолжая «гулять», пошли вместе в сауну, после чего оба, находясь в состоянии сильного опьянения, тоже направились в койки, но перепутали номера, и дальше, как сказано в одном из заявлений, которые Турецкий некогда читал собственными глазами, «вступили, не включая свет, в интимные отношения со своими предполагаемыми супругами». Наутро обе женщины, проснувшись рядом с чужими мужиками, устроили истерику. Мужчины тоже вернулись к реальности и, не найдя общего языка, устроили драку между собой «с нанесением легких телесных…». В качестве итога два заявления об изнасиловании.
Однако с точки зрения юриспруденции тут даже не спорный случай. Закон интересует в данном смысле то, на что направлен умысел, а не само действие. Скажем, если убить человека табуреткой, то возникает все-таки ответственность за убийство, а не за неправильное использование табуретки. Можно по неосторожности причинить смерть. А вот изнасиловать по неосторожности нельзя, только умышленно. У этих парней не было желания изнасиловать чужих баб, было желание переспать со своими. Поэтому и нет состава изнасилования. Такой вот житейский парадокс…
Однако с Барковым все было совсем не так просто, как казалось поначалу. Тут совершено именно убийство. И судью обязательно будет интересовать, на что конкретно был направлен умысел тренера. Действительно ли только на проигрыш матча Асафьевым? Или все-таки на его возможную гибель в автокатастрофе? Вопрос не из легких.
Кроме того, предстояло еще отыскать заказчика преступления. И относительно него тоже следовало искать ответ на подобный вопрос. Ведь Барков действительно мог решить, что Иванихина интересует лишь фиаско Артура в глазах жены. А у него могли быть и гораздо более далеко идущие планы…
Вот ведь дурацкое дело! Рутина как она есть. Дело очевидное: есть жертвы, есть преступники — исполнитель и заказчик. Исполнитель уже задержан. А впереди столько беспросветной беготни и суеты, что заранее челюсти сводит. Турецкий молчал, покусывая губы. Оперативная группа ждала его резюме.
— Что я вам скажу, ребята? — вздохнув, подвел Турецкий итоги очередного «совета в Филях». — Мне позарез нужен этот «Павел». Начнем сначала… Володя! — он обратился к Поремскому. — Еще раз проверь всю адресную базу данных. Всех Иванихиных, Ивахиных, Иваничевых и иже с ними. Если кто-то подходит по возрастным рамкам и уровням доходов — проверить самым тщательным образом. Всех Павлов отыскивать не прошу — до второго пришествия не справишься. Ты, Галочка, — Романова улыбнулась, довольная уже тем, что Сан Борисыч ее Михайловной не обзывает, — будь добра, допроси всех возможных свидетелей, которые видели этого Павла рядом с Артуром и Барковым. Он ведь приходил на корты Теннисного центра. А у тебя там уже знакомые мамаши имеются. Дерзай! К соседям обратись по прежнему месту жительства молодой жены. Пусть вспомнят, с кем она по двору под окнами гуляла.
Владимир Владимирович, тебе ГИБДД — мы его совсем упустили. Возможно, если «Паша» не по доверенности ездил, он прежним владельцем автомобиля Баркова числится. Кроме того, порасспроси агентуру. Вдруг мелькнет похожий молодой человек в связи с фамилиями Асафьевых и Галаевых. Школьных товарищей Ариадны снова вызвать — в этот раз пусть вспоминают о ее пассиях. Был ли Павел какой-нибудь? Или не Павел. Кто за старшеклассницей бегал? В общем, карт-бланш тебе на поисковые действия.
А я Грязнова попрошу, чтобы проверил по своим каналам все связи семей пострадавших. Может, среди отпрысков каких-нибудь давних знакомцев олигархов найдется ревнивый и ушлый детинушка…
В общем, давайте, ребята, трудитесь. Понимаю, что дел очень много, что трудно, но потерпите. Волка ноги кормят. Вперед!
