Книга: Волга впадает в Гудзон
Назад: 5
Дальше: 7

6

Главврач 17-й психоневрологической больницы Илья Борисович Рубинштейн внешне был типичнейшим профессором медицины, какими изображали их когда-то, когда Володя Дубинский был еще школьником, в книжках про самоотверженных и добрых докторов, свято следовавших клятве Гиппократа. Темный, с проседью, ежик на голове, густые усы того же окраса, умненькие, смеющиеся глаза за толстыми стеклами очков. Смешинка пряталась и в упомянутых усах. Словом, эдакий «доктор Чехов» на одном из лучших его портретов.
Дубинского и Игоря Калину, заявившегося в больницу на пару со следователем, решившим разобраться в ситуации лично, Илья Борисович встретил спокойно и доброжелательно. Бумаги, в соответствии с которыми его особый пациент, Николай Иванов, был отпущен из больницы на семь дней, он приготовил заранее, и сейчас, сидя в небольшом, уютном кабинете главврача, Игорь, пока Владимир Владимирович задавал Рубинштейну первые вопросы, изучал их самым внимательным образом. От Дубинского не укрылось, что на физиономии Калины, читавшего документы, все отчетливее прорисовывалось недоумение.
— Вы же понимаете, — с мягкой улыбкой на лице говорил между тем доктор, — что таких пациентов кому попало мы на поруки и на сутки — не то что на неделю — не выдаем…
— Каких — таких? — поинтересовался Дубинский, все еще не получивший ответа на свой запрос по отпечаткам пальцев Иванова.
— Таких, как Николай, фактически отбывающих здесь свой срок… Он действительно болен, приступы агрессии у него врожденные, так же как и олигофрения… Если не ошибаюсь, это уже второй э-э-э… инцидент, во всяком случае на моей памяти. Так же как и в первой раз, Иванов кинулся на человека с ножом — слава богу, не убил, но ранил достаточно тяжело.
— Володя, глянь… — Игорь Калина протянул Дубинскому два скрепленных степлером листа бумаги, прерывая его беседу с врачом.
Дубинский поморщился, но документ все-таки взял и почти сразу понял, что именно вызвало недоумение оперативника. В руках следователя оказалось подписанное, снабженное всеми необходимыми печатями и составленное по всей форме постановление ОРБ ГПУ МВД о необходимости проведения с заключенным Ивановым ряда следственно-оперативных мероприятий, а также в связи с необходимостью дать ему возможность захоронить собственную мать, Иванову Любовь Степановну, и в виду перечисленных обстоятельств — освободить имярек на семь суток под расписку подполковника МВД Степанова Дмитрия Ивановича…
Аккуратный и предусмотрительный доктор не только лично изучил удостоверение, предъявленное подполковником, но и догадался отксерить его. В итоге Дубинский с Калиной получили возможность собственными глазами прочесть, что означенный подполковник является заместителем начальника отдела по борьбе с коррупцией в органах власти ОРБ ГПУ МВД по Юго-Западному округу Москвы.
После довольно тяжелой паузы, повисшей в кабинете главврача, заговорил Владимир Владимирович:
— Скажите, пожалуйста, доктор… Что именно подвигло вас на то, чтобы отксерить удостоверение Степанова? Вам что же, показалось, что оно может оказаться поддельным?
— Боже упаси! — улыбнулся Рубинштейн. — Я, знаете ли, в таких тонкостях не разбираюсь и подлинник от подделки вряд ли отличу. Просто, когда речь идет о таких пациентах, как Николай Иванов, излишняя осторожность никогда не помешает. Судя по всему, в данном случае ваш визит к нам это подтверждает.
Он усмехнулся так искренне, словно все это время едва сдерживал смешок. Хотя, что уж такого веселого углядел Илья Борисович во всей этой истории, понять было решительно невозможно.
— А сами вы, когда услышали о покушении на Мансурова… Вам не пришло в голову, что это может быть связано с вашим пациентом?
— Кто сказал, что я об этом слышал? — Рубинштейн продолжал улыбаться. — Услышать что-либо нынче можно исключительно по телевизору, а я, голубчик, смотрю его раз в год по чистой случайности, спец по просмотру телепрограмм у нас исключительно баба Сима… Правда, я не совсем понимаю, почему она, прежде чем отправляться к вам, не обратилась ко мне… Впрочем, нет, это я зря: в тот день, если не ошибаюсь, я почти до самого обеда был в Минздраве, так что… К слову сказать, баба Сима за Иванова страшно волнуется, все спрашивает, когда же его нам вернут…
Илья Борисович вопросительно посмотрел на Дубинского, в его взгляде снова запрыгали смешинки, отчего Володя почувствовал раздражение. «Нет, верно говорят, что все психиатры сами психи…» — подумал он и покачал головой.
— Мы приехали к вам еще и в этой связи тоже, — заговорил Игорь. — По причине открывшихся обстоятельств допрос Иванова мы обязаны провести в присутствии его лечащего врача… А лично от вас, Илья Борисович, нам понадобится, возможно, словесный портрет подполковника Степанова — в случае если его документы и впрямь фальшивка… Лично я, — Калина повернулся к Дубинскому, — так и думаю!
— Николая вел лично я, — задумчиво произнес Рубинштейн. — В данный момент я как раз работаю над диссертацией по поводу агрессивных проявлений у больных олигофренией. Когда вы намерены проводить допрос Иванова?
— Чем быстрее — тем лучше, — сказал Дубинский.
Доктор заглянул в свой блокнот, лежавший на столе, сверил его с перекидным календарем, исчерканным неразборчивым угловатым почерком, и, наконец, кивнул:
— Если вас устроит сегодняшняя вторая половина дня, я готов. Вероятно, мне придется к вам подъехать?
— Запишите адрес и время — скажем, четырнадцать тридцать…
Покинув Семнадцатую больницу, Калина с Дубинским разъехались в разные стороны: Игорь отправился на Юго-Запад Москвы разыскивать подполковника Степанова, Владимир отправился к себе.
В прокуратуре его ожидали сразу две бумаги, имевшие непосредственное отношение к делу. Одна из них, из архива МВД, сообщала, что на его запрос по отпечаткам пальцев получено следующее заключение: отпечатки абсолютно идентичны пальчикам некоего Иванова Николая Степановича, который в настоящий момент отбывает срок по статье…
Читать дальше Дубинский не стал. «Еще бы к Новому году проснулись!» — буркнул он и перешел ко второму документу. И здесь его ждал настоящий сюрприз, можно сказать двойной!
Прежде всего сестра Игоря Калины сработала на все сто: сроки, в которые была проведена химико-биологическая, а также техническая экспертиза кинжала, для медлительной экспертной системы попахивали фантастикой. Но главное заключалось в другом: на лезвии кинжала был обнаружен опаснейший и редкий яд — рицин (длиннющая формула и химические характеристики его приводились, но Дубинский их пропустил). Мало того — «ножичек» оказался с отвратительным на взгляд Владимира секретом: баллончик для яда находился непосредственно в рукоятке кинжала и выпускал свое смертоносное содержимое в тело жертвы в момент удара…
Еж твою мать!.. — выругался Дубинский и на мгновение даже зажмурился. Получалось, что в момент первого покушения Мансурова спасло чудо: если бы лезвие задело Рената Георгиевича даже слегка, дело завершил бы рицин. Вот уж поистине — от судьбы не убежишь. Очевидным было и то, что несколько миллиграммов яда стекли по желобку в момент удара кинжала об пол — древний механизм, судя по всему, работал как часы.
— Это что же получается? — пробормотал Дубинский и, выйдя из-за стола, нервно прошелся по кабинету. — Получается, тот, кто подсунул Иванову орудие убийства (в том, что кто-то и впрямь подсунул, сомнений не возникало), ой как непрост. Дай-то бог, чтобы подполковник Степанов отыскался и сообщил, например, что во время следственного эксперимента Иванов сбежал… Тьфу, что я несу?! Это еще хуже — тогда и вовсе никакого следа не останется.
Впрочем, ни он, ни Игорь практически не сомневались, что никакого подполковника Степанова они не найдут, что такового вообще в природе не существует: если бы существовал, давно бы объявился сам. Мало того что сообщение о первом покушении на Мансурова прошло по всем внутренним сводкам, так ведь еще и физиономию Иванова по ящику демонстрировали. Что касается физиономии самого Степанова, ксерокопия, снятая с удостоверения, оставляла по своему качеству желать, мягко говоря, лучшего, во всяком случае, несколько черных пятен, получившихся на месте фотографии, с трудом давали представление разве что о круглом овале лица, но никак не о его чертах.
На столе следователя зазвонил телефон.
— Можешь звонить своему Турецкому, — сообщил Игорь. — Как мы и думали, полное фуфло, об этом типе никто никогда не слышал!..
Несколькими часами позже состоялся наконец допрос Иванова, давший следствию совсем немного, хотя, обнаружив в кабинете Дубинского Илью Борисовича, Николай явно обрадовался. И как раз благодаря присутствию доктора кое-что вытянуть из Иванова все-таки удалось, после чего Владимир Владимирович слегка изменил свое мнение о Рубинштейне: психом он явно не был.
— Ну, Коленька, — Илья Борисович сел совсем близко к своему пациенту, касаясь его коленей своими, при этом и как бы напротив него (стулья он с позволения Дубинского поставил заранее сам), — хочешь небось к бабе Симе?
Иванов посмотрел на него и улыбнулся в ответ на неизменную докторскую улыбку. Теперь по крайней мере привычка Ильи Борисовича почти все время улыбаться стала следователю понятна.
— Хочу, — прошептал он.
— Ну и славно, скоро увидишь свою бабу Симу. А чего ты шепчешь-то, голос потерял, что ли?..
— Да нет…
— Вот, совсем другое дело! Но прежде чем мы с тобой поедем к ней, давай-ка кое-что ты мне расскажешь. Помнишь, кто за тобой приехал и увез тебя с собой?
Николай кивнул:
— Дима… Он добрый, он мне куртку красивую купил — мамочку в ней чтобы похоронить.
Лицо Иванова скривилось в плаксивую гримасу.
— Ну-ну… — Доктор потрепал его по плечу. — Ты же мужик, Коля, раскисать тебе не положено.
— Надо мстить! — тут же оживился Иванов. — Дима сказал — надо тому дядьке, что мамочку убил!
— Вот видишь, — спокойно заметил Рубинштейн, не обращая никакого внимания на насторожившихся следователей, — и Дима так сказал, ты и послушался его, верно?
— Ну… А они, — Николай злобно нахмурился и ткнул пальцем в Игоря, сидевшего ближе к нему, — чего они-то не отпускают?!..
На его вопрос Илья Борисович тоже не обратил никакого внимания.
— Расскажи-ка лучше, как ты мстил, Коленька, — ласково попросил он, снова тронув Ивановна за плечо. — Вы, наверное, поехали к тому мужику? На машине?
Этот вопрос доктор обговорил предварительно со следователем. Но ожидаемого результата — описания машины — он не дал. Выяснилось только, что машина была «черная», «классненькая» и внутри «мягонькая» — то есть, скорее всего, какая-то темная иномарка.
Вероятно, главным результатом этого допроса стала некоторая ясность по поводу самого места происшествия — клуба «Энерджи» — и участия в покушении кого-то из сотрудников.
Путем множества вопросов, задавал которые по подсказке Дубинского доктор, на ходу ловко формулируя их в доступный для Иванова вид, выяснилось, что «дядьку, убившего Колину маму», Дима показал ему прямо в клубе, куда их привел «другой дяденька». Затем и Дима, и «другой дяденька» ушли вслед за Мансуровым в зал, а вот вышли они или нет, Коля не знал. Не до того ему было: он затаился под лестницей, ожидая, когда его враг выйдет в вестибюль. Дима предупредил, что выйдет он, когда все уже уйдут, — вот он и ждал. «Красивый ножичек» ему вручил также «добрый Дима».
Все эти довольно скудные сведения раздобывались в кабинете Дубинского почти полтора часа, после чего Николая увели, а Рубинштейн, заметно уставший, но покорный, был отправлен к фотохудожникам — составлять портрет «доброго Димы».
— Ну что, опер? — вздохнул Володя Дубинский, закончив писать протокол. — Ясен день, разрабатывать будем этот чертов клубешник. По крайней мере, один свой человек у нас там имеется…
— Это Павленко, что ли? — Калина дернул плечом. — Лично я бывшим из наших не сильно бы доверял… Тем более на такие бабки свалившим!
— Брось! Не будь предвзятым… Может, у него дома семеро по лавкам, которых на наши оклады не прокормишь, не говоря уж про одеть. Это ты у нас молодой-холостой, а Павленко, я думаю, где-то под полтинник как минимум. Словом, Игорек, изволь с бывшим майором сотрудничать. Давай садись, сейчас мы с тобой быстренько набросаем план необходимых оперативно-следственных действий…
Калина слегка пожал плечами, вздохнул, но послушно придвинул стул к Володиному столу.
— Значит, так… — Дубинский на секунду задумался, черная гелевая ручка, которую он держал в пальцах, повисла при этом над чистым листком его рабочего блокнота вопросительно. — Значит, так… — повторил он. — Прежде всего — повторный опрос всех свидетелей, во-первых… Список их у тебя есть?
Игорь кивнул.
— Далее — попросить Павленко охарактеризовать каждого из них самым подробным образом.
— Вообще-то их не так много, но по крайней мере с одним, точнее, с одной из них предвидится морока, — сообщил Калина.
— С депутаткой Мосгордумы, что ли? — догадался Дубинский.
— Ну да…
— Ничего, пробьешься к ней как миленький, в крайнем случае на прием запишись… Так, дальше — и это важно! Меня крайне интересует генеральный директор клубешника — как его там?.. — Дубинский отлистал несколько страниц блокнота назад. — Ага! Ну и имечко… Гордей Васильевич Сибиркин. И его почему-то у нас пока что безымянный старший менеджер…
— Хочешь знать, куда они делись и почему так быстро свалили в тот день?
— Правильно мыслишь, — кивнул Владимир. — Понимаешь, по идее, столь важного гостя этот Гордей просто обязан был проводить до выхода из клуба и под белы ручки самолично усадить в машину. Однако этого почему-то не произошло, и здесь мы с тобой имеем некое непонятное нарушение так называемого протокола.
— Чего-чего? — Калина насмешливо поднял одну бровь.
— Протокол, — вполне серьезно пояснил Дубинский, — это, Игорек, некий свод правил, которому обязаны следовать участники мероприятий определенного уровня! Он может быть гласным, а может быть и негласным, чем-то вроде традиции. Например, на прием в Кремль нельзя являться дамам в дешевой бижутерии или, скажем, в чем-нибудь вроде современных юбчонок длиной с пояс для резинок. И это вполне официально вписано в соответствующую бумагу! Ну а правило провожать важного гостя вплоть до посадки в машину — скорее традиция, но на самом деле тоже вполне протокольная… Ты что-то сказал?
— Какой ты умный, Дубинский! — с ядовитым восхищением произнес Игорь. — Особенно — насчет «пояса для резинок»! Все-то ты знаешь, да еще с нами, безграмотными чурбаками, делишься, щедрая твоя душа.
— Ладно, хватит ерничать! — Дубинский нахмурился. — Лучше, если и без меня все знаешь, приступай к исполнению. Мне, к твоему сведению, сегодня с этим планом еще к Турецкому в Генеральную ехать, так что вперед и с песней!
— Есть, с песней! — Калина, неожиданно бодро вскочил со стула и улыбнулся. — Слушай, в порядке бреда: не попросишь заодно у своего знаменитого Турецкого какого-нибудь опера мне до пары? Ты ж понимаешь, время-то работает совсем не на нас!
Дубинский внимательно глянул на Калину: не шутит ли? И, убедившись, что не шутит, а, напротив, наглеет, молча показал ему кукиш.
— Все понял, господин начальник! — фыркнул тот. — Так бы сразу и сказали… Ну я пошел!
— Слава богу, наконец-то! — буркнул Владимир.
Спустя несколько минут, оставшись в одиночестве, он вновь склонился над своим блокнотом.
Назад: 5
Дальше: 7