Глава 36
Аэропорт
В полдень поток машин на Тверской сделался особенно плотным. Быстро меняющаяся обстановка на дороге требовала внимания. И все же, несмотря на это, Турецкий издали увидел Марину Викулову с каким-то худощавым высоким попутчиком или кавалером. Он успел перестроиться и подъехать к тротуару в тот момент, когда оживленно щебечущая парочка уже двинулась дальше по тратуару. Турецкий окликнул ее:
– Марина!
Краска смущения и досады, стыда и нетерпения волшебно преобразила лицо девушки. Улыбка была ответом, хотя Турецкий так и не понял, рада ли она, в конце концов, этой случайной встрече? А ему давно хотелось повидать ее. Он был уверен, что все идет как надо и охрана ей обеспечена. Однако одно дело думать, другое – видеть наверняка. Отрываясь временами от текучки дел, он давно мысленно искал повода для встречи. Но его визит к ней домой мог быть истолкован неправильно. Равно как и телефонный звонок. Это дало бы ей надежду, а он исключал в их отношениях всякий интим. Она была мила, юна и свежа. Но это был совершенно другой мир, который казался ему неинтересным. Ему хотелось сохранить с Мариной чисто дружеские отношения, тем более что память перед Василием, ее отцом, обязывала. Поэтому случайная уличная встреча подходила больше всего.
– Это Леонид, – уверенно представила Марина своего спутника, и Турецкий порадовался тому, что она не одна. Значит, уже отошла немного от тех трагических событий, которые на нее навалились. Спутник Марины при виде Турецкого сделался неразговорчив и хмур. Цветущий вид девушки казался полной ему противоположностью. «Странно, – подумал Турецкий, – что ей нравится один и тот же тип мужчин, слабых, неуверенных в себе, каким, очевидно, был и ее трагически погибший друг Влад Пухальский. Кстати, надо проверить, не подослан ли этот хлыщ кем-нибудь из подручных Борца или же им самим? Может быть, не Марина, а они сами выбрали для нее подобие Пухальского? На всякий случай должна быть охрана... Указания о ее личной безопасности пока никто не отменял».
Турецкому не надо было оглядываться, чтобы понять, что никакой охраны нет и в помине. Об этом надо срочно поставить в известность Вячеслава Ивановича. А что делать сейчас?
– Рад встрече! Могу вас подвезти, – великодушно предложил Турецкий.
Растерянность отразилась в лице Марининого попутчика, но она быстро согласилась:
– Мы хотим поехать в Парк культуры. У нас выходной.
– Хорошо, мне по пути, – мгновенно перестроился Турецкий, хотя путь его лежал на другой конец Москвы, в «Шереметьево». Злое выражение на лице у спутника Марины ему сразу не понравилось. Хотя он вполне мог быть недоволен вторжением Александра Борисовича. И это многое объясняло.
В кармане у Турецкого лежала фотография Борца, и Александр Борисович хотел проверить, не потянется ли оттуда ниточка. Но пока с этим можно было повременить. В данный момент важнее была Марина. Турецкий не сомневался, что «банковские» продолжают охоту на опасную для них свидетельницу. А посреди Москвы, к удивлению Турецкого, девушка оказалась совершенно беззащитной. Кто же снял охрану? Если Гончар связан с «банковскими», тут и гадать нечего. Но один ли Гончар? Вот в чем вопрос...
В Парке культуры били фонтаны, в тенистых аллеях оказалось достаточно прохлады. И все равно Турецкий удивился выбору молодых людей. Современные тусовки предполагают несколько иное времяпрепровождение.
Втроем они прошлись по дорожкам, посыпанным красным толченым кирпичом, прокатились на колесе обозрения, выпили апельсинового сока. Платил Турецкий. Молодой человек, встретивший его на Тверской весьма хмурым взглядом, все более, кажется, проникался к нему неприязнью. Чем веселее и беспечнее вела себя Марина, тем злее становился высверк его искоса брошенного взгляда. А Турецкий продолжал как ни в чем не бывало расспрашивать его о житье-бытье.
– Вы, наверное, вместе учитесь? – с интересом спросил он.
– Нет! – воскликнула Марина. – Я в такой институт ни за что бы не пошла. Во-первых, трудно, во-вторых, безденежно в перспективе.
– А что это за институт? – спросил Турецкий.
– Леня, скажи!
Попутчик молчал.
– Авиационный! – торопливо объяснила Марина, чтобы исправить неловкость. – Ужас, какой институт.
– Ну почему же? – возразил Турецкий. – Я сам когда-то туда мечтал поступить. Строил модели, которые летали, кстати.
– А что же не пошли?
– Это долгий разговор. Показалось скучно. Возраст был такой. Хотелось летать или водолазом опускаться на дно морское. А тут со скамьи на скамью. Скучное сопротивление материалов, чертежи бесконечные вместо реальной жизни. Вот и повело меня. А как у вас с сопроматом? – обернулся он неожиданно к спутнику Марины.
Тот пробормотал нечто невразумительное, но Турецкий этого как бы не заметил.
– Потом я еще один институт бросил, прежде чем попал на юридический, – с беспечностью врал он.
– Что же так долго выбирали профессию? – спросила Марина.
– А чтобы в нужное время, в нужном месте встретить свою будущую жену, – серьезно сказал Турецкий. – Мы с ней потом каждую подробность в наших жизнях обсуждали и поняли, что во всем была воля провидения.
Спутник Марины опять замкнулся, и Турецкий вторично попытался его растормошить.
– А вы, по-видимому, рядом живете? – обратился он к молчаливому Леониду.
Тот неопределенно кивнул.
– Через два дома, – пояснила Марина. – Познакомились в булочной.
«Ну, естественно, не в пивной, – мысленно произнес Турецкий. – Где еще можно встретить милую девушку, с которой очень надо познакомиться? Кино и театры по нынешним временам отпадают. На московские пляжи рассчитывать трудно. Остается магазин».
Он уже был уверен, что Маринкин ухажер никакой не студент и, скорее всего, не сосед. По злому выражению глаз и откровенной погруженности в себя Александр Борисович определил в нем начинающего наркомана. И его интерес к Марине, скорее всего, каким-то образом связан с этим обстоятельством. И до тех пор, пока обстоятельства оставались невыясненными, бросать Марину было нельзя.
Спутник Марины выглядел уже не просто замкнутым, а откровенно хмурым и злым. Он не рассчитал дозу, и ломка началась раньше, чем он ожидал. Требовалась срочно новая подкачка.
До него доносились расспросы щеголеватого, пугающего своей решительностью мужика, с которым его подруга оказалась знакома. И тот навязывался к ней в компанию с такой откровенностью, словно готов был отбить ее у Леонида. Кроме того, настойчивые расспросы об учебе и о жилье становились пугающими.
Леонид мог бы назвать свой настоящий адрес в районе Медведково. Десяток одинаковых панельных домов, выстроенных друг против друга, образовывали нечто вроде раздолбанного двора без кустов, без зелени, с одними помойками. Сзади вонючая бензоколонка, шоссейка, за ней гаражи. Дальше – промзона с вечными дымом и туманами. За гаражами – лавочки, на которых привыкли собираться компашки. Леонида всегда бил колотун, когда он туда собирался. Но не идти не мог. И случалось это чаще не по своей воле, тащился вслед за дружками. Хотя редкий день там обходился без драки, кровищи и чьих-то воплей. Один раз после пьяного дебоша гаражный «Шанхай» даже подожгли. И на удивление всем, сошло это с рук главным поджигателям – Саньке Сохатому, Петьке Зубилу и Лешке, кличка которого получилась от его роста и тупости – Шкаф.
Лешка взял как бы шефство над Леонидом – почти тезки. Сперва не давал в обиду. Потом приучил к травке. И наконец посадил на иглу. С тех пор Леонид исполнял безоговорочно все Лешкины приказы. Потому что только от него он мог получить по дешевке дозу и, главное, в любой момент. Чаще всего в долг. И долг этот рос-рос и вырос почти до неба. А Лешка по-прежнему был щедр, правда, требовал беспрекословного повиновения. А это было легче всего. Хлюпенький Леонид уже давно сказал себе, что Лешкины дела – это такая высокая материя, куда лучше не соваться и не задумываться. Главное – угадать любое его желание и сделать так, как он хочет. Зато награда, которая всегда следовала за этим, сулила Леониду оглушительное счастье и забрасывала его за облака.
Лешка сам указал ему на Марину и велел с ней познакомиться. Поскольку девичий мир давно перестал всерьез интересовать Леонида, у него выработался особый жесткий, бесцеремонный стиль разговора с женской половиной. И это почему-то сильно нравилось слабому полу. Наверное, за жесткостью и цинизмом девчонкам чудился огромный опыт и сказочные возможности.
Знакомство с Мариной прошло без сучка без задоринки. Лешка же выделил ему временно чью-то пустую квартиру рядом с Маринкиным домом. И велел сегодня привезти ее в район «Шанхая» на заветную скамеечку. Может, он сам нарочно уменьшил дозу, чтобы поторопить Леонида. И все складывалось блестяще, пока не появился этот занудливый тип, который прилип как банный лист и поломал все планы. Маринка согласилась было ехать в «Шанхай», где, по словам Леонида, их ждала хорошая компания. Но вмешался этот тип, и она сдуру захотела в Парк культуры, в который они и потащились.
Чем больше мучила подступающая ломка, тем больше Леонид ненавидел красные дорожки, посыпанные битым кирпичом, палящее солнце и «чертово колесо», откуда он не знал, как выбраться.
Они прошлись еще по аллеям, попили соку. Когда Маринкин знакомый предложил еще покататься на лодке в грязной луже, от которой пахло тиной, Леонид совсем взбесился. Еле сдерживаясь, он сказал, что должен срочно уехать. Это в общем-то соответствовало действительности. Он уже не чаял, как добраться до Лешки и выпросить очередную дозу. Не исключалось, что Лешка сперва угостит его затрещиной, помучит вдоволь. Зато потом наступит благодать, ради которой Леонид готов был стерпеть все муки и унижения.
Проследив узкоплечую удаляющуюся фигуру, Турецкий взглянул на Марину и поразился выражению ее похудевшего и побледневшего лица. Она огорчилась. Турецкий хотел было возмутиться и прочитать ей мораль, чтобы она научилась наконец понимать, что такое хорошо и что такое плохо. Но потом подумал, что не слишком здорово строить из себя сверхумного мужика и растолковывать бедной девушке, каков на самом деле ее новый избранник. Будь жив отец Марины и не случись с ней та ресторанная беда, не останься она в одиночестве, ей, может быть, и в голову бы не пришло обратить внимание на такого жалкого типа, как Леонид. И уж если она такого нашла, значит, ей худо.
Он взял без очереди лодку, заботливо усадил Марину, взялся за весла, и они поплыли. И хотя озерцо было маленькое, а лодка большая, которая едва не сталкивалась с другими такими же рассохшимися ковчегами, приключение удалось на славу.
– Не обращай внимания на тесноту, – сказал Александр Борисович. – Представь, что мы пираты в открытом море. Даже океане! И готовим нападение на Картахену, где захватим много золота.
Марина рассмеялась. Близость воды, какая-то новая форма бытия, напомнившая книжные пиратские набеги, изменили ее настроение. Она развеселилась и уже смотрела на Александра Борисовича без скованности и отчуждения.
– Можно вам задать вопрос? – спросила она.
– Конечно, в любое время! – ответил он.
– Что вы думаете о Леониде?
– Если откровенно?
– Только так.
– Вам не следует встречаться с ним, хотя бы в ближайшие три дня.
– Интересно!
Лицо Марины опять посмурнело.
– И не соглашаться ни на какие уговоры, – спохватился Турецкий. – Я имею в виду, не ехать туда, куда он позовет. Других предложений, я думаю, от него не последует.
Она широко открыла глаза, поразившись его откровенности, и Турецкий решил договорить.
– Главный его интерес заключается не в женском обществе, а в наркотиках.
– В наркотиках? – поразилась Марина.
– Неужели ты не заметила этот сухой блеск в глазах?
– Я думала, это от ума, от характера.
– От ума? – воскликнул Турецкий. – Милая Марина! Ты думаешь, куда он побежал? По делам? Нет, за новой дозой. Неужели ты не заметила, как его ломает? Придется взять тебя в помощницы и кое-чему научить. Пойдешь ко мне в помощницы? – напрямик спросил он.
И она бесстрашно ответила:
– Конечно! Если ты будешь во всем таким настойчивым, как сегодня, пойду!
У него хватило духу сохранить серьезное и многозначительное выражение на лице. Из лодки оба вышли с ощущением, что в их отношениях наметился какой-то труднообъяснимый, непозволительный перелом.
Турецкий довез Марину до дома и взял с нее слово, что она хотя бы три дня не будет встречаться с Леонидом.
– Договорились?
Он пожал на прощание тонкую нежную ладонь.
– Да, если ты обещаешь мне звонить, – заявила она бесстрашно.
– Конечно! Если буду в Москве, – он оставил себе возможность к отступлению.
– Ты уезжаешь?
– Возможно. Несколько дней будут очень напряженными.
Марина взбежала по ступенькам, помахав рукой на прощание.
Тревожась за нее, Турецкий подумал, что можно было бы взять ее в аэропорт. Но тогда пришлось бы при ней показывать служащим фотографию Борца. А это могло бы вызвать у Марины новый нервный срыв.
Выбравшись на Ленинградское шоссе, Турецкий позвонил по мобильнику Грязнову.
К счастью, начальник МУРа был на месте.
– Привет! Ты где? – отозвался Грязнов.
– Все еще не могу доехать до «Шереметьева», – сказал Турецкий. – Были обстоятельства. Потом объясню.
– Тогда чего же звонишь попусту? – ворчливо отозвался Грязнов.
– Не попусту! А по делу! – Александр Борисович не любил даже пустячных упреков. – Помню твой приказ послать охрану за Мариной Викуловой.
– Да! Точно.
– А кто его отменял?
– Что? Нет никого?
– Абсолютно. Если это распорядился твой зам, ни в коем случае не говори ему. Распорядись, пожалуйста, так чтобы об этом никто не знал. Есть такая возможность?
– Естественно.
– За ней начали плотную слежку. Распорядись сегодня, пожалуйста.
– Где она сейчас?
– Дома.
– Через пятнадцать минут там будет охрана. А ты после «Шереметьева» сразу ко мне. Ладно? Есть разговор.
– Слушаюсь! – серьезно-шутливо отозвался Турецкий.
Жара давила. Турецкий включил примитивный кондиционер, установленный в машине. Однако это мало помогло. Подумалось, что в такую погоду лучше всего сидеть в кабинете под вентиляторной струей. Впрочем, и там довольно тяжело. Но все же легче, чем в железном кузове, который нагрелся под палящими лучами, как консервная банка. «Иногда сетуем, – подумал Турецкий, – на суровость российского климата. А попробуй поживи в такую жару где-нибудь в Месопотамии, в Неаполе, в Лиссабоне. Живут же люди. Но не мы. Нам подавай свежесть и прохладу».
Идея с поездкой в аэропорт принадлежала ему. Ни Меркулов, ни Грязнов в нее не верили. А он сказал себе, что должен проверить и это предположение.
Итак, что известно про Борца, то есть Борцова Геннадия Павловича? Преступник-рецидивист. Был в федеральном розыске. Сделал фиктивную справку о смерти и на несколько лет пропал из поля зрения. Его ресторанная история известна. Одного этого достаточно, чтобы на длительный срок засадить его в тюрьму. Но если он главарь «банковских», то эту цепочку упускать нельзя. Какую там «цепочку»! Эту якорную цепь надо вытащить целиком. Какие доказательства, что он главарь «банковских»? Или, по крайней мере, один из главарей? Его участие в убийстве Викулова вполне вероятно. В расправе над одним из банкиров обозначены типы, похожие на Крепыша и рыжеволосую женщину. Это зафиксировано в деле. Крепыша убирал он. Расстрел ступинского киллера произведен по наводке Гончара. То, что Гончар связан с Борцом, доказывает имеющаяся у следствия пленка.
К убийству Виткевича Борец тоже предположительно имеет отношение. Когда следователь Самойленко предъявил его фотографию в числе иных, охранники банкира Борца не опознали. Но когда на мониторе ему приделали усы, бороду и шляпу, трое в один голос воскликнули, что это он. Если бы кто-то из аэропортовских служащих опознал его фотографию, это значило бы, что след пяти миллионов похищенных евро найден. Круг тогда замкнется.
Эти мысли крутились в голове Турецкого медленно, неторопливо, когда он бешено мчался по дороге в «Шереметьево». И подъехал совершенно взведенный, нервы были натянуты как струна. Этого никто бы не мог подумать при взгляде на вальяжного элегантного мужчину в белых брюках и в белой колониальной курточке из чистого хлопка, который со скучающим видом направился к справочному бюро.
Выстояв очередь, он поприветствовал молоденькую девушку с крашеными волосами и маленьким злым лицом. Потом показал фотографию.
– Я должен был встретить друга, но мы разминулись, видимо. Этот человек не спрашивал обо мне?
– Некогда мне вглядываться в ваши лица, – резко ответила та. – Думаете, вас я вспомню через пять минут?
– А я вас запомню, – зло сказал Турецкий.
Он обошел все киоски, не пропуская ни одного: бижутерия, подарки, сигареты, печать. Побеседовал с буфетчицей и даже взял стакан сока. Обошел другие аэродромные службы.
Никто не помнил Борцова. И надежда связать воедино цепь преступлений таяла как дым. Но он понял также, что продавщицы и «справочники» работали в разные смены. Поэтому для полной ясности следовало приехать еще несколько раз, чтобы охватить своими вопросами всех работников.
Перед отъездом он вновь подошел к справочному. На этот раз там помимо злой белобрысой девицы сидели еще двое, о чем-то шушукались и смеялись, в то время как очередь ждала. Турецкий встал последним и, когда наконец придвинулся к окошечку, достал вместе с фотографией Борца свое удостоверение. И представился по полной форме:
– Я старший следователь Генеральной прокуратуры Российской Федерации по особо важным делам. Мы ищем преступника. Посмотрите внимательно на фотографию: встречался вам когда-нибудь этот человек?
Две новенькие девицы поочередно разглядывали снимок и качали головами. Наконец его опять взяла белобрысая злючка.
– Я видела этого человека, – поджав губы, надменно произнесла она. – Только не сегодня, а в день, когда упал самолет. Он стоял возле «Урала». Знаете, такой большой грузовик?
В следующий миг Турецкий ощутил себя в машине, которая на высокой скорости мчалась к Москве. Автомобильная пробка возле Кольцевой дороги охладила его пыл. Едва не врезавшись в белый «мерседес», он сбавил скорость.
Перед красным светофором позвонил Меркулову:
– Костя! Будь другом, пригласи Грязнова. Я приеду через полчаса. Есть важная информация.
– Меня вызывает генеральный. Сколько я там задержусь, не знаю, – как обычно, ворчливо отозвался Меркулов. Потом добавил мягче: – Славе я позвоню.
Когда раньше срока Турецкий входил к Меркулову, хозяин кабинета и начальник МУРа его уже ждали.
– Что стряслось? – недовольным тоном спросил Меркулов, словно хотел сказать, что для этой встречи он отменил свой визит к генеральному прокурору и не позволит себя тревожить по пустякам. Однако сообщение Турецкого насторожило его, а Грязнов, при всей своей невозмутимости, даже подался вперед.
– Вот они, денежки!
– Ну что же, – резюмировал Меркулов. – Это самая важная информация на сегодняшний день. Каковы же выводы?
– А вывод такой, – Турецкий раскрошил сигарету над пепельницей, но не стал закуривать. – Считаю необходимым дела об убийстве Викулова, убийстве Виткевича и других банкиров, а также похищении пяти миллионов евро объединить в одном производстве. Прокуратура на воздушном транспорте, расследующая дело о похищении пяти миллионов и убийстве инкассатора, будет, конечно, артачиться. Но они до сих пор не продвинулись в расследовании ни на шаг. А делиться с ними информацией я не намерен. Там нет гарантии. А любая утечка информации может спугнуть «банковских». Главари залягут на дно, и пиши пропало!
– Резонно, – заметил Грязнов. Он уже успокоился и, пыхтя сигаретой, с невозмутимым видом слушал выкладки Турецкого.
– Нам надлежит действовать, пока похищенные деньги жгут им руки. Не исключаю, что Борец не намерен делиться со своими подельниками. А значит, в ближайшие дни он попытается исчезнуть. Объединив все дела в одно, мы сконцентрируем усилия.
Повисла долгая тяжелая пауза, в течение которой каждый размышлял по-своему. Наконец Меркулов шумно вздохнул:
– Согласен! Но при одном условии: эту оперативно-следственную группу должен возглавить ты.
Турецкий ответил коротко, как мог:
– Естественно.
Молчавший с хмурым видом Грязнов насупился еще больше.
– Каковы бы ни были высокие соображения руководителя следственной бригады насчет ликвидации «банковских», деньги надо вернуть сегодня же. И заглушить международный скандал.
– А как? – повернулся к нему Турецкий. – Да Борец под пытками не скажет, где спрятаны деньги.
– Саша прав, – заметил Меркулов.
Грязнов еще больше нахохлился.
– Саша всегда прав, – мрачно отозвался он. – А что делать?
– Я буду говорить с генеральным по поводу ареста Гончара, – сказал Меркулов. – Но его нельзя брать, пока мы не узнаем, где деньги. Надо, чтобы Борец сильно забеспокоился. Может быть, он рванется сам? И тут большая надежда на твоего юного гения разведки, – повернулся он к Грязнову.
Вячеслав Иванович кивнул.
– Игнатов временно отстранен от должности, – заметил он.
– Вот если бы так пошевелить Гончара, – оживился Меркулов. – Тогда наверняка Борец забеспокоится.
– Как?
– Думай, Вячеслав Иванович.
– Хорошо.
– Полчаса хватит?
– Многовато.
– Можешь считать это шуткой, в которой, как говорят, пять процентов правды. Нет, не пять, а пятьдесят пять, – жестко заключил Меркулов. – Надо чем-то спугнуть этого зверя – главаря «банковских». Сделайте, чтобы он забеспокоился о денежках. И не спускайте с него глаз. Скажи своему юному гению.
– Этот юный гений ежесекундно рискует жизнью, между прочим, – хмуро отозвался Грязнов. – У «банковских» своя агентура.
– Ладно, ладно, – остановил Меркулов. – Сантиментов не надо. Завтра в четыре – у меня!