Глава 3
Заговор
– Лялечка! Два кофе!
Заместитель начальника Главного управления внутренних дел города Москвы Игнатов, высокий полнеющий жизнелюб, неторопливо закурил и откинулся в кресле. Затягивался с наслаждением, выпускал дым неторопливо. Чувствовалось, что он все делает с наслаждением. Просыпается, завтракает, приходит на работу. С особым удовольствием расписывается на разных бумагах. Его крупный набрякший нос лоснился, розоватые склеротические щеки создавали впечатление избыточного запаса здоровья, высокий лоб с залысинами дорисовывал образ человека чрезвычайно ухоженного, обеспеченного, довольного собой и готового это довольство распространить на окружающих.
Его собеседник, Геннадий Павлович Борцов по кличке Борец, приземистый, широкоплечий, с темным плотным ежиком на макушке, горбоносый, отодвинул от себя предложенную пачку сигарет. Ноздри его хищно расширились.
– Не курю!
На его грубом, точно вырубленном лице, напротив, не было и тени довольства. Но он тут не играл первую скрипку и вынужден был подчиняться правилам хозяина.
– А я затягивался еще мальчонкой, на рыбалке, когда таскал уклеек на узенькой Сетуньке. Помню, река дымится ранним утренним паром. Солнце еще холодное, и на росистой траве, будто снегом покрытой, остается проторенным только один – мой – след. И первая затяжка от выпрошенной сигареты – что может быть прекраснее! С тех пор никогда не бросал. Утром, не раскрывая глаз, затягиваюсь сигаретой. Жена знает мою привычку, уже не ворчит. Ну, так ты слышал, что Викулов сказал про «банковских»? – Игнатов задал вдруг вопрос прямо в лоб.
– Слышал... – неохотно отозвался горбоносый. – Врет, поди...
Игнатов заерзал в кресле.
– Министр наш в гневе. На следующих выборах по конкурсу Викулов свой стул потеряет, это точно. Он вообще сошел с рельсов и закосил по шпалам. Сам какое-то следствие вздумал вести. Говорят, из-за дочки. Она вроде в больнице. Какие-то идиоты изнасиловали. Навалились, говорят, несколько жеребцов и покалечили. Представляешь? Викулов частным порядком дружков своих хочет подключить. А дружки у него не слабые. Генерал из МУРа Грязнов и знаменитый «важняк» Турецкий. Слышал? То-то!
– А помешать никак нельзя?
Игнатов взглянул с подозрением:
– Ты чего? Имеешь отношение?
– Да не хотелось бы, чтобы менты рылись в той забегаловке. Мало ли на что наткнутся!
На лице горбоносого не дрогнул ни один мускул. Собираясь на встречу, он меньше всего хотел, чтобы речь зашла об этой генеральской дочке. Игнатов никогда не вызывал по пустякам. Значит, предстояло большое дело. Но из-за девки он вполне мог отстранить группу Борца и обратиться к костоломам Гончара. Игнатов был всему голова. И горбоносый робел перед ним. Заместитель начальника Главного управления внутренних дел Москвы давал наводку, сам разрабатывал стратегию и прикрывал в критических ситуациях. Он же забирал и львиную долю добычи. Было за что. Мозг у него работал четко, несмотря на то что свои двести граммов в рабочий полдень он выпивал регулярно. Горбоносый не мог себе позволить такой роскоши. Расширенное спортивное сердце нередко давало сбои даже от малой дозы спиртного. Вот и вся награда за буйную молодость и бесчисленные победы: немного сноровки, позолоченные побрякушки да кличка Борец, которая с наманганской отсидки к нему прикипела.
Нет, время от времени он оттягивался от души, как в прошлый раз, с генеральской дочкой. Тогда выпито было море. Он давно заметил, что большие дозы для него лучше, чем малые, но часто нельзя. А тогда оттянулся редкостно. Конечно, плохо, что эта мормышка оказалась дочкой генерала. Но его команде случалось расправляться не только с генералами, но и с типами покруче.
Опознать Борца могут только двое. Этот хлыщ, которого забрала «скорая», и девка. Не повезло ей, что отец генерал. Так бы жила себе.
То, что Викулов высветил публично «банковских», было неприятно. Эта команда была создана самим Борцом. Он давно собирался затеять свой бизнес. Но связей, какие были у Игнатова, не имел. Обломись какой-нибудь солидный куш – вот тогда можно и заняться делом самостоятельно. А покуда приходилось терпеть.
Игнатов без причины к себе в кабинет не вызывал. Поэтому Борец теперь полагал, что в конечном счете речь пойдет именно о Викулове и его «досье», которые у того якобы лежали в желтом портфеле. Значит, придется решать вопрос кардинально. И люди, которым можно было это поручить, у Борца были.
Стальные парни, прошедшие Афган и Чечню, безработные, брошенные государством, озлобленные, утратившие жалость, они шли на любое дело хладнокровно, убивали безжалостно, а главное, выполняли любую команду Борца. Правда, у многих их же собственная безжалостность порождала панический ужас друг перед другом: человеческую природу ведь ничто не переделает. И там, где нарастает плюс, с другой стороны провалом зияет минус. Друг перед другом они быстро ломались. Зато скопом работали четко, выбивая долги из предпринимателей.
Однажды, правда, случился прокол, и ментура зацепила Борца. Тогда он и предстал перед Игнатовым. Но команде горбоносого неожиданно не тюрьма обломилась, а открылись новые перспективы. И счет пошел не на сотни баксов, а на тысячи и десятки тысяч.
Сейчас лишиться налаженного дела из-за сопливой девки было крайне обидно. Горбоносый посуровел, замкнулся, прикидывая жесткую схему расправы. Это дело он должен был закрыть сам. Но тревожная мысль стала опять сверлить в мозгу. Ведь была там еще бабенка, которая по мобильнику вызвала ментов. А вот как ее найти? Филя виноват. Зевнул.
Этого Филю бабы с трудом воспринимают: больно велик конец у жеребца. Вот пусть-ка он и займется этой проблемой. А попадется, дурак, значит, сам виноват. Или еще подключить к нему парней? А хлыща и генеральскую дочку надо убирать одновременно. И быстро.
– Пять миллионов евро, – произнес Игнатов со скучающим видом после некоторого молчания.
Борец повел носом, как хищный зверь, почуявший добычу. Но глаза его сохранили бесстрастное выражение. В отношениях с Игнатовым главное – покорность и спокойствие. Никаких явных страстей. Пусть делит как хочет, пусть назначает себе любую премию, важно, чтобы он не предпочел другую команду для выполнения своих проектов, ибо чья команда, у того и навар.
– Из Франкфурта-на-Майне перевозят пять миллионов евро в нашу Среднюю Азию. Бывшую нашу, – поправился Игнатов. – Охрана поручена мне.
И снова горбоносый мужественно выдержал паузу. Но некоторый интерес следовало проявить.
– Когда? – коротко полюбопытствовал он.
Это было в пределах нормы.
Игнатов шумно высморкался и вытер платком покрасневший нос.
– Будет специальное сообщение, – отозвался он. – В свое время.
Горбоносый кивнул, всем своим видом показывая готовность к работе.
– Смотри, чтобы все было чисто, – продолжил Игнатов. – Своим шаромыжникам не давай расслабляться. Команда может последовать в любой момент. У тебя на хвосте никто не сидит? Малейший сбой может все испортить!
Ответа не требовалось, и Борец промолчал.
– Гончара будем ставить в известность? Как думаешь? – продолжал испытывать Игнатов.
Горбоносый расплылся в улыбке и развел руками:
– Воля ваша...
Игнатов кивнул, хотя осталось неясным, что он сам считал по этому поводу. Во всяком случае, он любил неограниченную власть, и горбоносый старался потрафить ему в этом. А чего стесняться? Знай, сверчок, свой шесток. В кабинете такого высокого начальства он готов был расстелиться, превратиться в пыль, чтобы потом у себя вот так же твердой рукой наводить порядок и требовать беспрекословного повиновения.
Теперь, когда главная цель вызова прояснилась, Борца залихорадило. Он поначалу боялся все-таки, что звонок Игнатова как-то связан с генеральской дочкой. Но оказалось, что известен лишь сам факт, не больше. Значит, теперь надо действовать самому и быстро. С девкой ясно. А того балбеса следует поручить Ванечке. Этот сделает чисто, без суеты и шума. С женщинами он еще колеблется, а мужиков убирает без жалости. У каждого своя специализация.
План действий уже созрел в голове у Борца, и он лишь старался убедиться в том, что визит закончен, и выбирал минуту, чтобы откланяться с достоинством.
– Осени никак не дождусь, – размечтался вдруг Игнатов. – Хочу на охоту поехать. На пару недель. Кабана завалить. Целебная, скажу тебе, штука.
«Раз Игнатов заговорил об охоте, значит, он принял на грудь больше двухсот, – отметил про себя горбоносый. – Только бы не пошел вразнос».
Вошла сияющая, разодетая Лялечка, пятая секретарша, которую Игнатов опробовал в своей приемной. Все искал чего-то необычного. Толстеньких, тоненьких, высоченных, малюток. Лялечка была из последних.
– Ваш кофе, Семен Николаевич! – произнесла она, широко улыбаясь.
Игнатов поморщился.
– Не кофе мне хочется. Нам бы с Геннадием Павловичем что-нибудь посолиднее. Колбаску, икорку, балычок.
Лялечка счастливо улыбнулась, будто каждое поручение начальника было для нее самым большим удовольствием.
– Сию минуту!
Когда она вышла, Игнатов достал из шкафчика коньячную бутылку, где золотистая жидкость плескалась на донышке, недовольно встряхнул ее и поставил на место. Пошарив в глубине, нащупал другое горлышко, взвесил на ощупь и остался доволен.
– Оп!
С ловкостью фокусника он извлек пузатенький литровый коньяк, открыл его, понюхал и блаженно устроился в кресле.
– Такого ты еще не пил!
Борец изобразил готовность составить компанию, хотя выпивка сегодня не входила в его планы. Он потянулся к своему кейсу, щелкнул замками, достал сияющий медалями «Двин» и поставил на стол рядом с пузатой «хозяйской» бутылкой.
– Нет! Много, много! – запротестовал тот. – Убери.
– Не положено! – улыбнулся Борец. – Пусть останется в запасе.
Кровь уже заиграла в нем.
Игнатов разлил коньяк в небольшие фужеры. Другой посуды он не признавал.
Лялечка в один момент сервировала стол. Она уже не казалась маленького роста, а в самый раз, ладненькая, ловкая. В каждом движении – заманка и обещание. Борец даже тряхнул головой, пытаясь скинуть наваждение. С начальскими зазнобами вольностей себе он не позволял.
А Игнатов раскручивался вовсю. Шеф – начальник Главного управления – вместе с министром были на юге, а кому, кроме них, он мог понадобиться? Покуда начальство на югах, Игнатов сам себе голова. И, подчиняясь его настроению, Борец тоже все чаще хватался за фужер.
В сауне, куда они попали на исходе дня, Борец уже с трудом различал девочек. Да от него ничего и не требовалось. Аккуратные девичьи пальчики сами все делали. Приклеенные улыбки казались выражением самой глубокой заботы и доброты.
