ЭПИЛОГ

Две недели спустя, в самый разгар еще не санкционированной Избиркомом, но уже тем не менее начавшейся пиар-кампании по выдвижению кандидатов в краевое Законодательное собрание, город удивило известие — задержан и препровожден в Следственный изолятор по подозрению в организации ряда «заказных» убийств известный предприниматель Николай Степанович Бугаев. Левая пресса немедленно объяснила своим читателям, что несостоявшийся кандидат в законодатели является известным преступным авторитетом по кличке Колян Бугай. И на его счету… Далее перечислялись его многочисленные «подвиги». Но самое интересное заключалось в том, что эта пресса давно усвоила великое умение даже о явлениях отвратительных писать взахлеб, так, чтобы читателю нравилось. И не понять было, в конце концов, хороший человек или плохой этот Бугай? Кого он приказывал мочить? Неужели непонятно? Всяких гадов, обокравших простой народ! Партия мелких предпринимателей яростно обрушилась на левые силы, доказывая, что те готовы защищать всяких Бугаев, дающих им средства для существования. И пошло-поехало…

Турецкого вызвал в Москву Меркулов.

Александр Борисович доложил о том, что дело скоро можно будет передавать в суд. Ну а дальше?.. Тут он широко развел руки в стороны, словно собрался взлететь.

— Ты захватил материалы, которые я тебе велел подготовить? — неприлично строго спросил Константин Дмитриевич.

— Костя, не пугай, — со спокойной-улыбочкой парировал Александр Борисович. — Как поют в Одессе — «Вы хочете песен? Их есть у меня…» Выкладывать?

— Не здесь, — лаконично ответил Меркулов. — Тебя пригласят.

— А домой можно? Я сто лет жены не видел, детей, — заканючил Турецкий.

— Какой жены? Каких детей? Босяк, у твоей Нинки — школьные каникулы. И они с Ириной — тю-тю!

— Куда?! А я?!

— А ты сейчас отправишься в Ново-Огарево…

Когда-то для него было бы немыслимой честью получить приглашение президента для личной беседы. Теперь это стало делом. Таким же, впрочем, серьезным и важным, как и все остальные. Которые заслуживали названия — дело. Хотя иной раз даже распитие бутылочки коньяка на пару со Славкой Грязновым было делом важнее важных. Но это — так, попутные мысли…

Президент выглядел прекрасно. Поздоровались, пригласил немного прогуляться по аллее парка. Было тепло, настроение хорошее.

Сибирское дело действительно близилось к завершению. Бурят дал развернутые показания. Нашлись свидетели; которые их подтвердили. Обо всем этом неторопливо и сжато рассказывал Турецкий, как бы отвечая на не заданные еще вопросы президента.

— В связи с этим расследованием, Александр Борисович, в регионе возникла толковая инициатива по очистке рядов, силовых и правоохранительных органов. Вашего… дружеского толчка тут нет? — хитро усмехнулся президент.

— Сейчас вся Россия об этом думает. И ждет видимых результатов, я полагаю.

— Да. А в чем вы видите главную причину событий, которые в конечном счете привели там к столь тяжкому, я бы назвал, противостоянию власти и капитала?

— Я недавно в выступлении одного нашего экономиста такую фразу услышал. Во всем мире банкротство — институт оздоровления предприятия. У нас же — институт перераспределения собственности. Я согласен с ним. Большинство из тех, кто владеет собственностью и с кем мне приходилось сталкиваться в процессе расследования, вовсе не думают о здоровье государства. Они все еще перераспределяют. Орлов хотел поставить точку и публично заявил об этом. А для острастки Припугнул, как он это хорошо умел, что если, будут ему мешать, пересажает их всех. Не столько испугались, сколько поверили, что действительно может это сделать. И — результат… У нас недавно разговор возник любопытный. Кто-то сказал, что Орлову на Новодевичке якобы собираются памятник поставить — генерал во весь рост! Впечатляет, мол. А другой заметил: так ведь сущность-то его не в том была, чтобы давить все вокруг себя…

— Любопытно, — президент качнул головой, — что ответил бы генерал…

— Алексей Александрович в самую последнюю минуту своей жизни думал совсем не об этом.

— Да? — спросил президент с легким удивлением. — И вы знаете о чем?

— Он обращался к Богу с просьбой, чтобы не помешали России в ее процессе очищения души, ее воскресении.

— Вот как, — помолчав, сказал президент. — Пусть это будет и нам утешением…

— Он успел повторить последнее слово, как заклинание, несколько раз. И только после этого жизнь оставила его. Наверное, он видел в этом и свое оправдание на Божьем суде.

— Возможно, там… — Президент вскинул голову к макушкам сосен и сдержанно улыбнулся. — Ждет всех… Но у нас с вами, по-моему, нет никаких оснований судить его… Прощай, генерал…

— И прости…